Передо мной сидела Софа, как будто бы являясь логичным продолжением моего дневного сна.
– Сколько сейчас время?
– В районе пяти.
– Но ты же должна была освободиться в 6?
– Я увидел из окна аудитории твой силуэт и решила закончить пораньше. Я посчитала, что все от этого только выиграют.
Я начал растирать свои ноги, чтобы обеспечить приток крови.
– Затекли?
– Ага.
– Давай поднимайся, разомнешься, да и погода портится. Есть одно место, куда нужно успеть.
– Какое такое место?
– Сюрприз-сюрприз.
Местом оказалась корпус, который сейчас находился на реставрации. Он был надежно спрятан в парке прямо за главным корпусом. Был похож на нелюбимого брата, которого родители стесняются и лишний раз не хотят показывать друзьям. В нашу университетскую юность здесь проходили пары по писательскому мастерству. Никто точно не знал, зачем они в нашей программе, но это была одна из традиций Эббинга. Каждый студент на первом курсе должен был пройти этот курс. Каждый год преподаватель менялся, словно это была позиция преподавателя по защите от темных сил, и на место одного мало известного писателя, приходил другой, такой же никому толком не известный, графоман. Бывали года, когда везло и в Эббинге солировала локальная звезда от литературы или ушедший на покой Пулитцеровский лауреат, но случалось это с вероятностью рождения в високосный год. В наш курс у нас преподавал автор двух рассказов из Нью-Йоркера и одной книжки, которая хоть и была обласкана критиками, но в коммерческом плане провалилась абсолютно. Поэтому он безуспешно пытался пристроить свою следующую книгу хоть куда-нибудь, но все издательства, будто сговорившись, отвергали его. Собственно, так его и вынесло на берег Эббинга, чтобы свести концы с концами. Имя его вылетело из головы и о судьбе вне Эббинга я совсем ничего не знал, во всяком случае книжек за его авторством я на полках магазина я не встречал. Мой друг Ренди был очень дружен с этим преподавателем, что не мудрено, у Ренди был отличный слог и вкус.
Сейчас корпус университета представлял довольно жалкое и удручающее зрелище. Темные коридоры, слой пыли, разбросанные строительные принадлежности, свительствующие о том, что работа остановилась, не успев начаться.
На входе нас встретил сонный охранник и Софа поздоровалась с ним душевно. Он тоже был рад ее видеть, это было видно.
– Что мы тут делаем?
– Да, собственно, ничего особенного. Это мое тайное место. Университет заморозил ремонт до следующего учебного года, и я иногда захожу сюда привести нервы в порядок.
Мы дошли до той самой аудитории, которая находилась в огромной мансарде здания, где и проходили наши пары писательского мастерства. Ремонт еще не добрался до нее, и аудитория была в том виде, какой я ее запомнил. С огромной доской, маленькими столиками из темной породы дерева и таких же стульев. Вся прелесть аудитории в том, что окна установлены в потолке мансарды и свет проходил в аудиторию под диковинным углом преломления. Сейчас солнце ушло за плотные тучи, и аудитория наполнилась уютного цвета сумерками, которые недолго висели в воздухе, так как Софа почти вероломно включила освещение.
Я сел за первый ряд столиков, а Софа согласно неписанной субординации, встала на место преподавателя.
– Преподаватель, а какая сегодня тема лекции? – решил немного подтрунить над ней я.
– Хороший вопрос, как вас там, все забываю ваше имя.
– А вот это обидно, господин преподаватель.
– Ну ничего, переживешь.
– Сегодня мы поговорим о прошлом, его феномене, и почти улетучившейся возможности вернуться в это самое прошлое. – Софе явно доставляло удовольствие эта ролевая игра. Параллельно она достала почти с церковным трепетом курсовую работу своего студента и положила на парту.
– Очень интригующе. – не унимался великовозрастный студент на первой парте.
– Ну еще бы – она аккуратно перебирала страницы, пока наконец, на одной из них не нашла две продолговатые закладки в виде туго набитых марихуаной косяков, скрученных на узнаваемый манер.
– Господин преподаватель, я пропустил то время, когда современные веянья таки добрались до образовательных практик? – в моем голосе звучали и волнение, и нотки страха, и полное непонимание, что мне со всем этим делать.
– Именно. Помнишь, как у Фицджеральда, кажется, была такая фраза «Нельзя вернуть прошлое? Ну, конечно же, можно!..» Конечно, можно! Вот и мы попробуем перенестись в те времена, когда я была порывистой и пленительной. – Софа как будто бы разрушила четвертую стену и превратила меня из студента в самого себя. – Ты как, не против?
У меня не было ответа или той фразы, которая могла бы быть уместной в качестве ответа. Вся ситуация казалось мне неправильной. Курить траву, в пусть и закрытом на реконструкцию, но все-таки университетском корпусе, было противоестественно. Но другой моментальный импульс, который проскочил по нейронам моего мозга «если не сейчас, то уже никогда». И я просто молча протянул руку в сторону сигареты.
Софа зажгла обе и передала мне ту, которая была чуть больше. Мы молча закурили напротив друг друга с таким выражение лиц, будто делаем это впервые. Отчасти это была правда. Хотя говорят же, если научишься кататься на велосипеде, потом уже не забудешь. Так и тут. Никто даже не закашлялся.
Софа сделала еще одну мощную затяжку и выпустила дым прямо мне в лицо, словно посылая воздушный поцелуй. Когда дым рассеялся мне показалось, что глаза у нее как будто стали внимательнее, глубже и темнее. Или меня уже начало накрывать первой волной опьянения.
– Слушай, а хорошая дрянь. Я не то, чтобы эксперт, но отдаю должное. Где ты достала?
– Да с утра попросила того парня, ну который пишет у меня курсовую и вуаля.
Издалека, подобно ритму барабана, по окнам аудитории колотил слабый теплый дождь. Я перевел взгляд с окон на курсовую.
– О чем он пишет в своей курсовой?
– Ооо, наш маленький Дон Кихот бьется с ветряными мельницами лженауки и квазинауки. Собственно, этому и посвящен сей священный труд.
– Боже как скучно, наверное, только Ницше и философия любви, могут быть более банальными и вторичными.
– Не скажи. В целом да, тема не нова. Но Дон Кихот не так прост, как кажется. Вся фишка в том, что где-то под конец своего крестового похода, он подводит к тому, что лженаукой является, барабанная дробь, сама философия. Как тебе такой твист?
Я захохотал.
– А вот это совсем не дурно. Правда похоже на то, что он стреляет сам себе в ногу, но как минимум звучит дерзко. Ты его надоумила?
– Нет, нет. Я, наоборот, попыталась его переубедить и сгладить углы. Но сам знаешь, как бывает бескомпромиссен юношеский максимализм, подкрепленный каким-никаким интеллектом.
Мне нужно было это все переварить. Мысли в голове стали вязкие и я просто лег на стол и уткнулся в заливаемые дождем окна на потолке. Софа спустилась со сцены и легла рядом. Я чувствовал, как от нее приятно пахнет парфюмом с нотами мандарина и марихуаной. Мы минуту лежали молча.
– Знаешь, в чем наша проблема? – наконец спросила Софа тихим, почти интимным голосом.
– А у нас есть проблема? – Поинтересовался я, выпуская плотное облако дыма.
– Вроде того. Мне кажется, что всё крайне логично в этом мире, но нас эта божественная логика почему-то не касается. Мы какие-то глупые и никому ненужные. Выбиваемся из общей палитры, как битый пиксель на безупречном экране телефона. Как страница, с когда-то загнутым в виде закладки листом, и теперь ее расправили, но она явно выбивается из всего переплета. Как фальшивый голос в однородном церковном хоре мальчиков-зайчиков. Как пазл из другой коллекции, который вставили в композицию против его воли. Надеюсь, ты понял, о чем я.
– Более чем. Хотел бы я меньше это понять, чем понимаю сейчас.
Так мы и лежали. Софа взяла меня за руку и крепко сжала, словно боясь, что я не настоящий.
2. Серхио
Время странная штука. Абсолютно пластичная, как гимнастка на обручах, хотя по идее время должно быть универсальным мерилом для всех. Я давно заметил, что если ты путешествуешь, меняешь один часовой пояс на другой, один вид из окна на совершенно ему противоположный, то даже после двух-трех дней есть полное ощущение, что прожил ты неделю, а то и месяц. Но если ты погряз в парадигме работа-дом-работа-дом, то прожив в таком режиме полгода, по ощущениям едва наберется на полную неделю.
Вот и сейчас добираясь поездом, самолетом, машиной до дома, где живет Серхио, я чувствую некую опустошённость, которую испытывают участники марафона. Такое впечатление что от Софы я уехал дней восемь назад, когда по факту прошло не полных 8 часов.
В арендованной тачке пахнет сексом и табаком. Я почте уверен, что найду использованный презерватив, хитро скрученный у основания, под пассажирским сидением. Наверное, какая-то молодая пара решила перед отлетом пошалить. Это вдвойне забавно, потому что машина-то старый небесно-голубой фольксваген жук, в котором мне и моей дорожной сумке, едва хватает места, а тут еще и секс.
Серхио живет в доме, который находится в долине Напа, которая, в свою очередь, находится в 230 километрах от ближайшего аэропорта, так что путь не близкий и радио вторит какой-то заунывной мелодией, как будто растягивающей и без того бесконечный ландшафт за лобовым стеклом. Сумка лежит на пассажирском сидение, и я зачем-то пристегнул ее ремнем безопасности, словно несовершеннолетнего ребенка, за которого переживаю. На улице тепло и солнечно настолько, что приходится надеть очки.
В этой неге, где одни бесконечные виноградники сменяют другие и убаюкивают своим однообразием, я, чтобы не уснуть, пытаюсь вспомнить каким была наша последняя встреча с Серхио.
В бытность университета Серхио был одним из моих ближайших друзей. Мы несколько лет делили одну комнату, и даже когда разъехались часто встречались и соревновались в остроумии. У него были темные длинные волосы, узнаваемое слегка вытянутое лицо, не лишенное красоты и острый ум, который не терпел плюрализма. Это меня всегда по-хорошему восхищало. Он всегда точно знал, что правильно, а что нет. Он всегда был бескомпромиссным. Помню мы как-то вечером спорили на тему того, насколько сложно пробраться ночью в университетскую библиотеку и взять нужную тебе книгу, которая необходима здесь и сейчас для подготовки к утреннему экзамену. Я настаивал на том, что это решительно невозможно. Серхио был в оппозиции. Спор длился 15 минут, и длился бы еще 45, в виду нашей ослиной упорности, но он просто встал и вышел, в шортах и шлепках. Я тогда списал это на порыв гнева и что ему нужно прогуляться, чтобы выпустить пар, признавая всю глубину моих доводов.
Где-то через час он вернулся, бросил мне на кровать книгу «Устав университета Эббинга за 1908 год», которая была реликвией местной библиотеки и лежала под стеклом в центре главного читального зала и лег на свою кровать, будто ничего, в сущности, не произошло. Хотя одна только попытка, не говоря уже о успешной реализации, могла стоить этому идиоту моментальным отчислением. И в этом был он весь.
Наша последняя встреча состоялась, когда на 5 курсе за пару недель до выпускных экзаменов ко мне в гости зашел Серхио и, передавая косяк, как бы невзначай сказал:
– Сегодня сходил забрал документы. Теперь официально меня и Эббинг ничего не связывает.
Я первую минуту просто переваривал эту информацию заторможённым мозгом. Серхио был не самым прилежным студентом на потоке, но и злостным должником он не был.
– Но чем же ты займешься? И какой смысл уходить сейчас, когда до экзаменов пара недель?
– Чисто практически от получения мною диплома, в жизни не поменяется ничего. Будет у меня кусок картона или нет, это же абсолютно неважно. Отец может и расстроится, но и он со временем отойдет. Чем заняться пока не знаю, но кое-какой стартовый капитал у меня есть. Я вчера выиграл в покер 7 000 $.
Последние полгода Серхио был увлечен техасским холденом на 5-7 человек и, болтаясь между выигрышами и проигрышами, оставался в нуле.
– Ты хочешь сказать, что планируешь этим зарабатывать на жизнь?
– Наоборот. Это была последняя игра. Как говорят экономисты, нужно вовремя выйти из бизнеса в кэш. Вот я и вышел. Осталось только понять куда это богатство вложить и слава богу у меня есть мозги и пара идей для осуществления, которых диплом с инициалами Эббинга совсем не нужен.
А потом он пропал на пару лет. Ни звонка, ни единого сообщения. Наши общие знакомые понятия не имели, где он и чем занимается. Где-то через 9 лет в канун рождества он позвонил и буднично сказал, словно мы виделись вчера, что купил заброшенный виноградник в долине Напа, и планирует выращивать первоклассный пино нуар. Меня тогда сильно обидело, что он даже не попробовал сделать попытки пригласить меня в гости или помочь с решением базовых вещей, связанных с бизнесом. Я бесцеремонно спросил о природе денег, на которые он приобрел свое шато. Он отшутился, что просто те самые 7 000 $ полежали на солнышке и превратились в необходимую сумму. Зная Серхио, он мог спокойно заработать деньги, создав и выгодно продав какой-нибудь интернет-стартап, и с тем же успехом и долей вероятности, он мог все эти 9 лет работать мулом, транспортируя наркотики из точки А в точку Б. В любом случае я не стал настаивать и допытываться, так как Серхио, сколько я его помню, всегда был ненадежным рассказчиком.
После того звонка Серхио мне уже не звонил, а за все наши контакты отвечал я, хотя и сам не отличался активностью. Два три звонка на календарный год, вот и все, на что меня хватало. Два года назад на мой день рождение мне пришла бутылка пино, никакой сопроводительной запиской он себя утруждать не стал. Странным образом Пино впитало в себя все недостатки и достоинства своего хозяина. Его букет впадал в приятные носу крайности, и поражал своей сложностью. Букет начинался как ягодный, с уклоном на вишню, потом раздышавшись ошарашивал целой группой запахов осеннего леса, и потом где-то к концу бутылки появлялись нотки табака. Словно следуя негласному правилу, что после хорошего секса неплохо покурить.
По адресу отправителя бутылки было понятно, где именно находится место дислокации этого смутьяна. Собственно, вбив эти данные в навигатор я и ехал сейчас. Без приглашения, без четкой уверенности, без особых мыслей в голове в маленьком затраханном жуке.
*
Долина Напа – это такое огромное пятно виноградников на более чем 14 тысяч гектаров в разные стороны. Чтобы найти виноградник пришлось поколесить и несколько раз сбиться с пути. Куда бы я не заехал по ошибке, мне предлагали продегустировать местный сорт. Я пару раз согласился и к моменту, пока нашел правильное направление был в изрядном подпитии.