Действие III
Роскошный номер в московской первоклассной гостинице. Вечер.
Ревизанов один y письменного стола. Леони, в короткой кофточке, в шаочке, с хлыстом в руке, тихо входит.
Леони. Ohe! mon gros… вот и я! Ты занять? Я мешаю?
Ревизанов. И очень.
Леони. Я на одну минуту
Ревизанов. Почему ты не в цирк?
Леони. Я скачу в третьем отделении, предпоследним номером. Воспользовалась свободным временем, заехала к тебе не утерпела… Аh, vieux cochon! Я таки люблю тебя немножко…
Садится.
Ревизанов. Гм… Гм…
Леони. Сколько бумаг! и все деловые!
Ревизанов. Конечно.
Леони. Даже… даже вот этот голубой листок.
Ревизанов (слегка ударил ее по руке и прячет письмо в карман). Оставь.
Леони. Ах, извините. Я не знала…
Ревизанов не отвечает.
Леони. Знаешь ли, этот деловой документ очень похож на письмо от женщины.
Ревизанов. Ты находишь?
Леони. От кого эта записка?
Ревизанов. Это не твое дело.
Леони. Однако, мой милый, вы становитесь не слишком-то любезны в последнее время.
Ревизанов. Может быть.
Леони. Я не знаю, чем это милое настроение вызывается y вас. Может быть, y вас дела не хороши? Может быть, вы влюблены неудачно? Но, во всяком случай, я не желаю, чтобы на мне срывали дурное расположение духа. Я к этому не привыкла.
Ревизанов. Не трещи… надоела.
Леони (вскочила). Я запрещаю вам говорить со мною в этом тон. Леони никто еще не говорил, что она надоела.
Ревизанов. Ну, а я говорю.
Леони (топнула ногою, в гневных слезах). Это гнусно, гнусно так обращаться с женщиной.
Ревизанов. Да полно, пожалуйста! Что за трагедия? Я никак с тобою не обращаюсь. Ты беснуешься и ругаешься, а я нахожу, что это скучно, вот и все.
Леони. Если вам скучно со мною, отпустите меня, разойдемся. Не вы один любите меня, я найду свое счастье с другим.
Ревизанов. С другими, Леони, с другими, надо быть точною в выражениях.
Леони. Вы никогда не любили меня, если можете шутить со много так обидно.
Ревизанов. Разумеется, никогда. Кажется, y нас, когда мы сходились, и разговора об этом не было. А ты разве любила меня и любишь? Вот была бы новость.
Леони (горько). Нет, этой новости вы не услышите… Я вас, конечно, и не люблю, и не уважаю… вы для меня просто мешок, откуда можно брать деньги… не так ли?
Ревизанов. Не знаю, как по-твоему, по-моему, так. Да я ни на что более и претензий не имею. Я плачу и не жалуюсь. Ты очень эффектная и занимательная женщина…
Леони. А, главное, в моде. Так приятно, ведь, чтобы вся Москва кричала: вот Ревизанов, который отбил знаменитую Леони y князя Носатова.
Ревизанов. Не скрываю: и это не без приятности.
Леони. Вот этой-то славы y вас и не будет больше. Не будет y вас Леони. Кусайте себе тогда локти… и утешайтесь вон с этою, которая пишет вам письма… виновата, деловые документы – на голубой бумаг.
Ревизанов. Будет другая слава, и гораздо более пикантная… Станут говорить: вот Ревизанов знаете, тот самый, который выгнал от себя знаменитую Леони.
Леони (бешеным криком). Lаche!
Ревизанов (тихо). Пошла вон!
Немая сцена. Леони под взглядом Ревизанова пятится к дверям, как зверь от укротителя.
Леони издали грозит хлыстом. Вас следовало бы вот этим!
Ревизанов грозно поднимается с места и делает к Леони два шага. Она, струсив, бросает в него хлыстом и убегает.
Ревизанов (поднял хлыст, осмотрел его, подавил пружину, ручка хлыста отскакивает, обнаруживая потайной кинжал). Изящная вещичка. Сохраним на память об освобождении от иноплеменницы… Не прилетела бы она мириться? Вот было бы не кстати.
Бросает хлыст на письменный стол и звонит. Вошедшему человеку.
Иоган, заметили вы даму, которая от меня вышла?
Человек. Мадам Леони?
Ревизанов. Да. Меня для неё нет дома.
Человек. Слушаю-с.
Ревизанов. Передайте это швейцару. А затем приготовьте стол, дайте фруктов, крюшон, цветов получше… У меня ужинает другая дама… Да! Скажите швейцару: не надо, чтобы ее видели. Пусть проведет как-нибудь поосторожнее. Ну, живо!
Человек уходит.
Ревизанов (вынимает из кармана спрятанное письмо). «Очень может быть, что письмом этим я делаю новую ошибку и даю вам новое оружие против меня. Но все равно. Если вы хотите погубить меня, то погубите и без этих жалких строк. Я в последний раз пытаюсь смягчить ваше сердце. Сжальтесь, оставьте меня в покое. На что я вам? Мало ли женщин красивее меня? Я не молода, я мать семейства, y меня взрослые дети. Пощадите мою совесть. Как я буду смотреть им в глаза? Отпустите меня на волю! Клянусь, я буду благодарна вам, как благодетелю. Вы приобретете друга, верного и преданного, какого y вас еще не было»… (Прячет письмо в бумажник). Мне против воли жаль ее. Но отказаться от неё невозможно. Она зацепила меня слишком крепко. «Не молода»… «мало ли красивее меня»… Разве любят за молодость, за красоту? Любят потому, что любится. Любят не женщину, но свою прихоть к ней. Она дорога мне, потому что с нею надо бороться, надо покорить ее, завоевать… Уступить ей сейчас значить быть побежденным во второй раз… Ни за что! (Входить человек). Что вам?
Человек (подает карточку). Желает вас видеть.
Ревизанов. Синев? Так поздно? Вот не вовремя. (Смотрит на часы). Успею сплавить. Просите.
Синев входит, слегка навеселе.
Синев. Андрей Яковлевич извините, что я не званый и яко тать в полунощи…
Ревизанов. Всегда рад вам, Петр Дмитриевич, душевно рад.
Синев. Да что вам радоваться-то? Что я для вас представляю? Так, грубиян – мальчишка, моська – знать, она сильна, что лает на слона.
Ревизанов. Батюшки! что за унижение паче гордости.
Синев. Да, право. Я ведь к вам с повинною, ей Богу, с повинною. Обедали это мы сейчас с товарищами, и вдруг говорят мне, что вы вчера за всех наших студиозов недостаточных плату в университет внесли. До земли вам поклон! Великолепно, батенька!
Ревизанов. Что тут великолепного! Вы же мой взгляд на благотворительность знаете. Еще одна неизбежная взятка обществу. Только и всего.
Синев. Э, батенька! дудки! Теперь не обморочите. Знаем мы, как вас понимать, притворщик вы!.. Мы за ваше здоровье три бутылки клико осушили. Заметно?
Ревизанов. Не очень.
Синев. Ну, бутылки высохли, а душа размякла.
Ревизанов. И нашел покаянный стих?
Синев. Думаю, вот человек, к которому я несправедлив. Он всегда ко мне внимателен, ласков, любезен, всею душою ко мне, а я против него все на дыбы, да на дыбы.
Ревизанов. Это вы о наших дебатах y Верховских?
Синев. Да… и о многом. Вот же, думаю, докажу справедливость сейчас же пойду, за студиозов руку ему пожму, да кстати и за всю свою наглость извинюсь.
Ревизанов. В том числе, и за историйку об уральском Крезе?
Синев. Фу! какое это было мальчишество!.. Андрей Яковлевич!
Ревизанов. Не беспокойтесь, я не сержусь.
Синев. Меня стоило за уши выдрать, а вы великодушно промолчали.
Ревизанов. Я в таких случаях всегда молчу.
Синев. А, знаете, опасная система.
Ревизанов. Почему?
Синев. Молчание могут принять за знак согласия.
Ревизанов. А мне какое дело? Пусть принимают.
Синев. Андрей Яковлевич, да ведь нехорошо… сознайтесь, что было нехорошо.
Ревизанов. Хорошо или нехорошо, а не переменишь, если было. Хвалиться нечем, а отрекаться горд.
Синев. Смелый вы человек.
Ревизанов. Да, робеть не в моих правилах. Дело в том, Петр Дмитриевич, что, если человек сам сознает в себе преступника и не боится им остаться, так трусить посторонней болтовни и считаться с нею ему нечего.
Синев. Послушайте! это…
Ревизанов (смеется). Нет, вы погодите хватать меня за шиворот. Я не дамся. Я если и преступник, то на законных основаниях.
Синев. Чорт знает, что такое! С вами разговаривать что по канату ходить.
Ревизанов. Однажды я поссорился с некоторым банкиром. Взорвал его на воздух: лопнул банкир, бежал в Америку. Десятки семейств разорились, были случаи убийств, сумасшествий.
Синев. Что же, из этого следует?
Ревизанов. Недавно я сыграл на понижение черепановских акций, заработал пол-миллиона, но опять пустил по-миру десятки, может быть, даже сотни людей…
Синев. Ну, что же, конечно… Но вы действовали в пределах своего права…
Ревизанов. Если вы считаете меня в праве убивать сотню человек крахом банка, почему мне не убить одного человека ножем?
Синев. Софизм, батюшка, старые софизмы. Да еще с прескверным ароматом: Сибирью пахнут.
Ревизанов. Так бы я и позволил вам отправить меня в Сибирь.
Синев. Тут позволения не спрашивают.
Ревизанов. Между мною и Сибирью три барьера: ловкость, смелость и богатство.
Синев. Деньгами от уголовщины не отвертитесь.
Ревизанов. Будто?
Синев. Замять уголовное дело? Да ни за сто тысяч.
Ревизанов. За иные дела платят и больше.
Синев. Порядочному человеку это безразлично.
Ревизанов. Порядочному? А вы имели когда-нибудь в своем распоряжении сто тысяч?
Синев. Конечно, нет.
Ревизанов. Хорошая сумма. Круглая.
Синев. Какая бы ни была.
Ревизанов. Вы бескорыстны. Это делает вам честь.
Синев. Подкуп? Ну, сегодня вы откупитесь, завтра, послезавтра… но не монетный же вы двор, чтобы постоянно выбрасывать тысячи из кармана.
Ревизанов. Да и не каторга же я воплощенная, чтобы постоянно нуждаться в подкупе…
Входит человек и начинает сервировать стол.
Синев. Э, да вы ждете кого-то?
Ревизанов. Есть тот грех.
Синев. Даму?
Ревизанов. Увы!
Синев. И деликатничает, не скажет, а я-то расселся… Гоните меня без церемонии в шею.
Ревизанов. Ну, в шею, зачем же? А вот, если бы вы теперь сами ушли, я вас задерживать не буду.
Синев. Знаю, батюшка, знаю вашу даму. Шик на всю Москву.
Ревизанов. Посошек на дорожку?
Синев. Ох, мне-то уж и многовато, пожалуй… Ну, да с таким занятным человеком.
Пьют.
Ревизанов. А завтра вы y меня обедаете.
Синев. Не могу, Андрей Яковлевич, завтра воскресенье, я абонирован Верховскими.
Ревизанов. Ага. Тогда в понедельник. Кланяйтесь Верховским.
Синев. Верховскому solo. Людмила Александровна уехала.
Ревизанов. Да?
Синев. В деревню, к тетке… помните Алимову Елену Львовну?
Ревизанов. Еще бы. Почтенная старушка, Когда же?
Синев. Сегодня в четыре часа. Я провожал. Она вчера сразу надумала и собралась ехать.
Ревизанов. Елена Львовна! Сколько лет я её не видал… Друзьями были… Скажите: давно она стала землевладелицею? Я что-то не помню, чтобы y неё было имение.
Синев. Помилуйте! Вы забыли! Родовое чудное имение в Рязанской губернии. её земля в двух верстах от Осиновки. Знаете, большой буфет?
Ревизанов. Как же, знал. (Смотрит на часы). Петр Дмитриевич, простите…
Синев. Помилуйте, что вы? Разве я не понимаю? До приятнейшего свидания.
Ревизанов. А еще стаканчик? прощальный? а?
Синев. Ну, вас! Мефистофель!
Пьют.
Больше и не просите. До приятнейшего!
Уходит.
Ревизанов. Лекок тоже! Хочет читать в сердцах, а из самого качай вести, как воду из колодца… Итак, уехала… Гм… признаюсь, это довольно неожиданно… (Берет с этажерки железнодорожный путеводитель и перелистывает). Гм… четыре часа… Осиновка… так, так… Ха-ха-ха! А встречный-то поезд в Малиновых Зорях? Я и забыл… (Человеку). Иоган! Завтра вы разбудите меня в одиннадцать. Больше носа сюда не показывать. Марш!
Человек уходит.
Ну, а если этот отъезд настоящее бегство… бегство опрометью, куда глаза глядят, лишь бы спрятаться? Нет! не может быть! не посмеет!.. Но если?.. Берегись тогда, красавица! И посильней тебя людей скручивал я в бараний рог… Странно, одна-ко, как крепко она меня зацепила… Подумаешь, жду первого свидания… Нервы, что струны в расстроенном фортепьяно… Вон даже руки дрожат.
Легкий стук в двери.
А-а-а!.. Войдите.
Людмила Александровна в дорожном туалете, под густым вуалем.
Ревизанов. Наконец-то!
Идет навстречу Людмилы Александровны и помогает ей снят шубку.
Бог мой! черный вуаль, черное платье… по ком вы в трауре?
Людмила Александровна. По своей совести.
Ревизанов. Как громко и… печально! Но не ужели и личико ваше сегодня такое же траурное? Откройте его, дорогая, дайте полюбоваться.
Людмила Александровна поднимаешь вуаль. Ревизанов долго смотрит на нее.
Ах, хороша!.. Что вы сделали с собою, Людмила? Вы богиней смотрите. Говорят, страсть делает женщин красивыми. Уж не влюбились ли вы за эти дни?
Людмила Александровна. Ненависть то же страсть.
Ревизанов. А вы ненавидите меня?
Людмила Александровна (глядит ему прямо в глаза). Да, я вас ненавижу.
Ревизанов. Да?
Людмила Александровна пожимает плечами. Ревизанов смотрит на нее с гневом и тоскою. Потом быстро подходит к столу и выпивает, один за другим, два стакана вина.
Ревизанов. Ха-ха-ха! Это любопытно. Час тому назад, я выгнал отсюда мою Леони – женщину, страстно влюбленную в меня, потому что надоела она мне до отвращения. И вот возмездие: я сам, страстно влюбленный, принимаю на том же месте другую женщину, и эта женщина меня ненавидит. Странные контрасты случаются в жизни.
Людмила Александровна. И страшные.
Ревизанов. Но зачем же вы так мрачны? Ненавидьте меня, сколько хотите. Но уговор: не портите мне минуты давно жданного счастья. Выпейте стакан вина и не горюйте: что горевать? Жизнь хорошая штука. Я добрый малый гораздо добрее, чем вы думаете, – и вы не будете в убытке, повинуясь мне… За ваше здоровье! Пейте и вы, – я хочу этого… я прошу вас…
Пьет. Потом медленно подходить к Людмиле Александровне, становится за её стулом и, наклонясь, целует ее в шею. Людмила Александровна нервно вздрогнула, порывисто встала…..но тотчас же опускается на свое место.
Ревизанов. Вы… оскорбились?
Людмила Александровна. Я ваша невольница. Вы властны распоряжаться мною.
Ревизанов. Проклятье! Зачем вы напоминаете мне это? Невольница! А – что, если я не способен отнестись к вам, как к какой-нибудь Леони? Если я вас слишком уважаю? Если мне больно быть вам ненавистным? Если я люблю вас?
Людмила Александровна (после недолгого молчания). Я не могу вам запретить говорить о любви, не могу и запретить любить меня, если вы не лжете. Но, если вы меня любите, вы выбрали дурной и позорный путь искать взаимности.
Ревизанов. Как же я должен был поступить?
Людмила Александровна. Не мне учить вас, я не даю уроков любви.
Ревизанов. Однако?
Людмила Александровна. Нельзя порабощать, кого любишь.
Ревизанов. Ага! вот что!
Людмила Александровна. Сперва дайте мне свободу, а потом говорите о любви. Вы держите меня в застенке, на дыбе и клянетесь: это от любви, от страстной любви… Стыдно, Ревизанов!
Ревизанов. Дать вам свободу? То есть отпустить вас домой и возвратить вам письма? Нет, на это я тоже не способен.
Людмила Александровна. Ваша воля.
Ревизанов. Очень может быть, что разыграть с вами комедию столь рыцарского свойства было бы даже практично: дамы ценят великодушие и легко идут на эту удочку. Но я не охотник до комедий. Если я негодяй, как вы меня зовете, то, по крайней мере, не лицемер. Вот я, каков, есть. Таким и примите меня, таким и любите, если можете. А не можете, не надо!
Пьет.
Людмила Александровна (про себя). Пытка тяжелее, чем я ждала!
Ревизанов. А мы могли бы сойтись! Нам следовало бы сойтись… Дайте мне вашу руку… Белая, мягкая ручка, а ведь и крупная, и сильная… Моя красавица! мое божество!.. Неужели мы с вами разойдемся и не оценим друг друга?
Людмила Александровна. Разошлись уже однажды… давно… и, кажется, взаимная оценка была сделана справедливо, по заслугам…
Ревизанов. Тогда! Да кто были мы тогда! Вы – сантиментальная девочка, а я человек без положения, дрянь, трус. Теперь вы чуть не царица своего общества; я же… полагаю, вы слыхали про мое положение, про мою деятельность?
Людмила Александровна. Мало хорошего.
Ревизанов. Я теперь стою так высоко, что скажу глупость, ее найдут необыкновенно умною, оригинальною мыслью, сделаю мерзость, меня оправдают необычайно широким размахом гениальной натуры. Шире дорогу, туз идет! Настежь ворота пред финансовым гением!
Людмила Александровна. Вы безумный, безумный!.. Мне страшно с вами…
Ревизанов. Да, деньги и твердая воля делают человека гением. Мой идеал власть. И много её y меня, и будет еще больше. Я не знал иных увлечений. Женщины любили меня, – я делал из них орудие своих целей. И y меня бывали друзья. Но, если друг мешал мне, я хватал его за горло, как врага. Я даже денег не люблю: он для меня только средство, я никогда не жалею терять. Так я иду все выше и выше и буду идти, пока смерть не остановить меня…
Людмила Александровна. Куда же наконец?
Ревизанов. Не знаю. Мое будущее фантастически сон.
Людмила Александровна. Жить идеалом какой-то необъятной тирании…
Ревизанов. А! необъятная тирания это вы хорошо сказали!
Людмила Александровна. Преступный вы, потерянный, несчастный, сумасшедший человек.
Ревизанов. Преступления я не боюсь, а несчастье познаю только теперь в последние дни. Людмила! со мною творится что-то недоброе. Скучно мне стало одному… Я люблю вас. Я хочу теперь не властвовать, но принадлежать. Моя душа ищет вашей души.
Людмила Александровна. Довольно, Ревизанов
Ревизанов. О, нет! Оставьте меня пьянеть от вина и любви и высказываться. Я еще никогда никому не высказывался. А, если бы вы захотели идти рука в руку со мною! А, как бы могучи мы были! Смотрите, вот бумажник: тысячи людей зажаты в нем. Выкладываю я из него, радость, смех, ликование тысячам; кладу в него,– y десятков тысяч слезы льются. Разожму ладонь, – дыши, толпа! Сожму кулак, – задыхайся, кровью исходи!
Бросает бумажник на стол.
Людмила Александровна. Боже мой, что говорите вы? Каким ядом надо отравить свою душу, чтобы выносить в ней такой чудовищный бред?
Ревизанов. Я все могу, а захотите, и вы будете моею госпожою. Лев ляжет y ваших ног. Вот так, вот…
Опускается на колени.
Людмила! жизнь моя! счастье мое! раздели мою власть, прими мою любовь!
Людмила Александровна. Не надо мне ни вашей грязной любви, ни вашей дикой власти.
Ревизанов (медленно поднимается на ноги). Да, не надо. Слишком я чувствую это, что тебе не надо!.. Ваша добродетель, ваша репутация в моих руках. Захочу, богиня станет простою самкою. Но я не хочу… Мой Бог! как унизить вас? Унизить ту, кого я поставил в своих мечтах выше себя, выше своих задач и надежд? Не хочу, не хочу!
Людмила Александровна. Тогда отпустите меня, будьте честны хоть раз в жизни.
Ревизанов. Оскорбляет! Оскорбляет! Опять оскорбляет! всегда, всегда только оскорбляет!
Падает на стул и закрывает лицо руками. Он заметно пьян.
Послушай!.. Не сердись, что я говорю тебе «ты»… Я очень люблю тебя, и мне больно, что мы враги… Я очень несчастен, что не умею взять любовь твою… Да, очень! Пожалей же и ты меня. Если ты уже не в силах полюбить меня, то, по крайней мере, не мучь меня беспощадною правдою, не показывай мне своего отвращения! Солги мне, обмани меня сегодня, что ты меня полюбишь… и Бог с тобою! иди, куда хочешь: я отдам тебе твои письма.
Людмила Александровна. Нет, Андрей Яковлевич, я не стану лгать.
Ревизанов. Людмила, пользуйся, пользуйся случаем! Солги! обмани меня скорее! Несколько минут, – и я буду снова трезв, холоден и жесток. Людмила, пользуйся случаем!
Людмила Александровна (подходить к нему стиснув зубы, с горящим взором, дрожа всем телом). Лгать вам? притворяться пред вами? Да весь мой позор легче и достойнее, чем эта ложь!.. Я ненавижу вас. Слышите вы это? Вы можете унизить меня, растоптать; обесславить, но не заставите меня покривить моим чувством. Правда моя одна y меня осталась… остальное все ваше. Этого не отнимете: останется мое. Люди не властны над вами – к Богу ненависть мою к вам понесу. Ему поклонюсь ею. Владейте мною, и будьте прокляты! Кончим этот фарс. Вы требовали, чтобы я пришла. Я здесь. Где мои письма?
Ревизанов (поднимаешь голову, как спросонья). Да! ты… вы правы… кончим, время кончить!.. Ну, не хотите – так и не надо! Тем лучше – или тем хуже, – не разберешь.
Пьет шампанское.
К черту любовь!
Бросает стакан в камин.
К черту!
Встает, совершенно опомнившись.
К черту!
Людмила Александровна. Где мои письма?
Ревизанов. Они здесь.
Кладет руку на бумажник.
Людмила Александровна. Дайте.
Ревизанов. Рано. Я, моя дорогая, товара в кредит не отпускаю.
Людмила, Александровна со стоном падает в кресло.
Ревизанов. Я был в ваших руках вы не воспользовались случаем. Сейчас снова вы в моих, и я своего не упущу. Самому дороже, Людмила Александровна, я чуть было не продешевил. Эти письма дороже, чем я предполагал.
Людмила Александровна. Что вы хотите сказать?
Ревизанов. То, что я отдам вам ваши письма не сегодня и не завтра, а когда я того пожелаю. Вы не хотели быть моею госпожою, будете моею рабынею…
Людмила Александровна. Я не понимаю… боюсь понять…
Ревизанов. Очень просто. Я нахожу вас слишком красивою женщиною, чтобы выпустить вас на свободу за одно свидание.
Людмила Александровна. А! негодяй!
Бросается на Ревизанова.
Ревизанов (отталкивает ее). рассчитывайте ваши силы.
Людмила Александровна падает y письменного стола. Она замечает брошенный на бумагах стилет Леони и, схватив его, прячет за спину.
Ревизанов. Довольно дурачиться. Со мною шутить нельзя. Я приказываю, повинуйтесь.
Берет Людмилу Александровну за плечо. Она снизу дважды поражает его стилетом.
Ревизанов. Что это?… неужели…
Падает мертвый.
Людмила Александровна (долго стоит над ним. Немая сцена). Что я сделала?.. Быть может, жив?… Нет, холодеет… Убила!.. О, как он меня измучил, как измучил… Убила! бежать от него бежать… (Заметив бумажник Ревизанова). Ах! (Бросается к столу и вынимает из бумажника свои письма). Письма! Вот оно мое спокойствие, в моих руках… Бежать, бежать!.. (Бежит к дверям, потом остановилась). Куда?… Разве убежишь от этого. Разве это не погонится за мною всегда, всюду? Казнь здесь казнь там… Накажет Бог покарают люди…
Стоит в нерешительности. Часы бьют два.
Два… До ночного поезда в Осиновку еще целый час… Никто и не подумает, что я была в Москве. Все уверены, что я в дороге… Спасена!..
Быстро надевает шубку. Стоит в задумчивости, опустив руки.
Суд… каторга…. толпа… позор… О, Боже мой!.. Нет! Будь, что будет, но пусть меня судит Бог, а не люди! Бежать! Бежать!
Уходит.