Принцесса

Предисловие

Июнь, 1999

Ее так и звали все – Принцесса. И еще – Принцессушка. "Ваше Высочество!" – шутливо-подобострастно склонял голову папа, отодвигая перед ней стул около обеденного стола. "Красавица моя!" – вздыхала мама, целуя светлые, причудливо заплетенные дочкины косы. На самом деле ее звали Юлька. Юлька-пулька, как говорил друг детства и нареченный жених Илья. Или Илька, как звали его домашние. Юлька и Илька росли вместе. Их матери были близкими подругами, и, чуть ли не с детства мечтали, что дети поженятся. Когда Юлька и Илька появились на свет с разницей в три недели, счастью подружек не было конца. А потом вдруг скоропостижно ушел Илькин отец. И стала Илькина мать вдовой, а сам Илька сиротой. И Юлькин папа, самый добрый и внимательный на свете, стал любить еще и Ильку. Илька своего отца не помнил, и искренне любил человека, который старался быть наставником и другом. Так они и жили.

Юлька, при всей своей "коронованности", задавакой не стала. Она была приветлива и мила практически со всеми. Ну, разве что с бабой Женей из соседнего подъезда не дружила, и то потому, что баба Женя ненавидела собак. А Юлька каждый день выгуливала своего папильона, вредного и брехливого, как все папильоны на свете. Но, это был подарок тети Лизы, Илькиной мамы, поэтому она безропотно несла свой крест. Хотя в душе мечтала о кавказской овчарке. Сейчас Юлька и Илька были студентами. Илька, как подающий надежды, поступил в политех. А Юлька, особых надежд не подавая, но будучи доброй и внимательной, пошла в педагогический, на учителя русского языка и литературы. Папа и мама справедливо решили, что это пригодится дочке в будущем, когда она будет воспитывать своих детей. Кроме этого, Юлька была моделью. Самой настоящей, ходящей по подиуму, смешно, по-модельному, косолапя ступнями на высоченных каблуках. В эти моменты она была прекрасна и недоступна, и Илька искренне восхищался ею. Он вообще восхищался Юлькой всю свою жизнь. И был влюблен.

В пять лет он дарил ей одуванчики и отдавал все свои конфеты. В семь общипал "первоклассный" букет, и самые красивые цветы достались соседке по парте. В тринадцать первый раз поцеловал в нежную, вкусно пахнущую щеку. Позже он не пытался этого делать, но всегда страстно хотел. А она любила его как друга. Хотя, как можно еще любить человека, с которым в детстве купалась голышом в одной ванне? Юлька часто смеялась, что может многое рассказать будущей Илькиной невесте. Илька краснел и пихал ее в тонкий бок.

Летом Юлька и Илька поехали в пионерский лагерь. Ну, или как там называются места, куда родители отправляют детей отдыхать, загорать и оздоравливаться. А сами три недели скучают и звонят, намекая, что можно в любой момент попроситься домой, и они прилетят, как на крыльях. Некоторые так и делали. Но самые стойкие выдерживали смену, потом рыдали у прощального костра, обменивались майками и обещали помнить друг друга всю жизнь. Юлька и Илька приехали работать вожатыми. Родители побоялись отпускать Юльку одну, вот и досталась Ильке почетная обязанность дуэньи при королевской особе. Им выдали галстуки, похожие на пионерские, только желтые, и очень большие полномочия. Юлька ворвалась в лагерную работу со всей своей широкой творческой душой. Она пела, рисовала и бегала кросс, правда по краю дорожки, сопровождая своих подопечных. Дети ее полюбили и ходили "хвостиком" повсюду. Девчонки пищали, хватая за загорелые руки, мальчишки смущенно семенили сзади, радостно вскидывали голову, когда она обращалась к ним мелодичным голосом, и незамедлительно неслись исполнять сказанное. Ильку любили не меньше. Он был высок, красив и немногословен, но зато катал малявок на широких плечах и лучше всех плавал. Сказывались многолетние тренировки в бассейне. Илька привлекал не только ребятишек. На него с вожделением поглядывала и Вика, вожатая второго отряда, грудастая и томная. Когда она произносила "Илюшааа!" своим медово-бархатным голосом, у Ильки бежали по спине мурашки, ему казалось, что она источает сексуально-пряный аромат. Вика бесцеремонно прижималась к нему на глазах у всех вечером на танцах, и не железный Илька чувствовал, как часть его напрягалась и пульсировала от этих трений. Кроме Вики на Ильку заглядывалась и Катя, молодая медичка. Катя была рыжа и белокожа, и, поэтому, по ней сразу было видно все. Она густо краснела, сталкиваясь взглядом с Илькой. С ней он танцевал тоже, но Катя, наоборот, стеснялась и старалась держаться на расстоянии. И у нее были всегда холодные руки. Юлька видела Илькины страдания, но не смеялась над ним. Она хотела как-то помочь, но как, не могла догадаться, поэтому предпочитала не вмешиваться.

В один из вечеров, когда дети были уложены, а у вожатых появилось законное личное время, девчонки решили устроить показ мод. Юлька, как эксперт, долго возилась с подружками, торопливо объясняла, что к чему, пыталась научить походке, но потом махнула рукой – ходите, как можете. Местный ди-джей Костя, он же лагерный худрук, включил музыку и девушки, виляя бедрами и призывно улыбаясь, одна за одной, пошли по деревянной сцене. Илька почти не слушал шутливый текст, которым сопровождался показ, он ждал выхода Юльки. И вот она появилась. Сразу стало понятно, что в курятник залетела жар-птица. Юлька не манерничала, не вихлялась, не старалась понравиться всем. Она просто шла. Принцесса шла навстречу своим подданным. Когда она удалилась в противоположные кулисы, Илька восстановил сбившееся дыхание и огляделся. Не он один потерял дар речи. В первом ряду, в обнимку со старенькой гитарой, сидел Серега, парень из близлежащей деревни. Деревенские часто заходили на огонек к молодым вожатым, многие сдружились. Но Серега появился впервые. Вообще, он казался старше остальных, держался особняком, много курил, и, казалось, тяготился своим присутствием здесь. Когда импровизированный показ закончился, и девчонки выпорхнули из-за сцены, Серега, раздвинув толпу, прямиком подошел к Юльке.

Она удивилась такому напору, но, следуя привычке и воспитанию, была мила, приветлива и отзывчива. Поэтому она позволила взять себя под руку и повести в темную беседку, где обычно собирались вожатые. Илька злился на Серегу, а еще больше сам на себя, что не успел перехватить девушку у колхозного ухажера. Впервые его настолько раздражал человек. Илька присмотрелся – Серега был некрасив. Невысокий, смуглый, в белой, но не новой и немодной рубашке с расстегнутым воротом и стареньких джинсах, он совсем не выделялся из толпы. И Ильку это вполне устраивало. Когда в беседке все расселись, кто-то парочками, кто-то сам по себе, Серега взял свою гитару и тихонько тронул струны. А потом запел. И Илька понял, что он пропал. Потому что Юлька, его Юлька, не сводила глаз с деревенского менестреля. Насколько у Сереги была неказиста внешность, настолько был великолепен голос. И народ не дышал, боясь нарушить гармонию этого голоса. Серега пел много. Когда он начинал хрипеть, ему давали пять минут на перекур, а потом он продолжал. И все это время Юлька сидела рядом. Деревенские ушли, когда начало светать. Илька не пошел провожать гостей, а плюхнулся в свою кровать и тут же отключился. Его разбудил легкий скрип. Он поднял голову и осмотрелся. Дети спали. Илька встал и вышел в общий коридорчик. И тут же через полупрозрачную занавеску увидел их. Серега вжимал тонкую Юлькину фигурку в дверь корпуса и, казалось, хотел проглотить ее целиком. Одной рукой он держал ее за грудь в черной чашечке кружевного бюстгальтера, а другой, задрав короткую юбку, поглаживал бедро. Юлька, обхватив его за плечи, позволяла мять себя. Волосы ее были распущены, а на внутренней стороне бедра виднелось смазанное красноватое пятнышко. Илька схватился за живот, будто его тошнило и, пятясь, ушел к себе. Он задыхался и не мог набрать воздуха. Он умирал.

Лето прошло, наступила осень. Учиться Ильке совсем не хотелось, но он делал это по инерции, и, отчасти, чувствуя себя обязанным дяде Славе. С Юлькой отношения были ровными.

Сентябрь, 1999

Родители ничего не замечали. И только они двое знали, что случилось. Но оба делали вид, что все нормально. А потом случился взрыв. Илька пришел из института и попал в какофонию звуков. Плач, крик, вой стояли такие, что он бросил у порога сумку и на трясущихся ногах ввалился в комнату. Юлька рыдала сидя на стуле. Тетя Даша плакала похоронным плачем, уткнувшись лицом в большой мужской платок. Рядом сидела заплаканная мама. Дядя Слава ходил из угла в угол. А рядом с Юлькой, поглаживая ее по плечу, стоял самый ненавистный человек в мире. Сегодня на нем был надет костюм, такой же нелепый и немодный, как летняя рубаха. Увидев Ильку, тетя Даша зарыдала еще горше, дядя Слава заходил еще быстрее, а мама, подбежав к Ильке, обняла его. Юлька была беременна. И замужем. Уже три часа как она была замужем за этим чудовищем. И она собиралась переехать к нему. Ильке казалось, что пол уходит из-под ног. Он отстранил маму и вышел из комнаты. Потом вышел из дома и пошел, куда глаза глядят.

1

Юлька лежала на промятой кровати и тихонько плакала. Ей было ужасно плохо. С ней почти никто не разговаривал, кроме младшей Серегиной сестры Нины, шустрой и улыбчивой тринадцатилетней девчушки. В доме постоянно пахло жареным луком и каким-то супом. От этого запаха ее еще больше тошнило. В туалет надо было идти на улицу. Посетив уличный клозет в первый раз, Юлька решила делать это пореже и терпела до последнего. Этим терпежом она вскоре заработала запор, долго мучилась, а вечером увидела на трусиках красное пятно и испугалась. Но вроде ничего не случилось и у нее отлегло. Свекор, громкоголосый, и время от времени, нетрезвый, шумно топал и разговаривал на кухне, не обращая внимание на шиканье свекрови. Сереги почти все время не было дома, он много работал. Первый месяц она просто просидела в их, с молодым мужем, комнате. Родители Сереги были ошарашены не меньше скоропалительной женитьбой сына. И еще больше оторопели, когда увидели молодую невестку. Серега внес два Юлькиных чемодана, что-то буркнул девчонке-подростку, которая мельтешила под ногами с веником в руках, стараясь подмести почище, и, слегка подталкивая, проводил Юльку в комнату. Растерянная и бледная Юлька села на старый вытертый стул, и так и осталась сидеть. Через полчаса Серега вернулся, поднял ее на руки, уложил на кровать и начал раздевать. Она лежала такая покорная, что у него защипало в носу. Он наклонился и начал целовать молодую жену. Под его прикосновениями она чуть ожила и шевельнулась. Серега начал ее поглаживать, сначала слегка касаясь, а потом все жарче, разжигая ее почти погаснувшее внутреннее пламя. Юлька громко стонала, но ему было все равно, услышит ли ее кто-то из родных. Главное, что она не молчала. Всю ночь он не отпускал молодую жену, раз за разом доводя ее до оргазма. Под утро оба уснули на сбившихся цветастых простынях. А потом он ушел на весь день. Юлька проснулась одна, вспомнила все и начала плакать. Свекровь, молчаливая неприветливая женщина, пару раз звала ее поесть, но Юлька, услышав зов, затихала, делая вид, будто спит. Она весь день сидела голодной, а вечером возвращался Серега и кормил ее сам. Так проходили дни. Днем Юлька плакала в душной комнате, ночью стонала от безудержного секса. Она очень похудела и ее все время тошнило.

Сереге ужасно хотелось курить. От этого он злился, но сигареты не покупал, зная, что Юльке не нравится табачный запах. Теперь он целыми днями думал о ней. Когда он в первый раз увидел Юльку, ему показалось, что в его серую жизнь влетела яркая прекрасная бабочка. Он даже не мечтал ни о чем, ему хотелось просто смотреть на нее. Она была как богиня – прекрасна и недоступна. А когда он познал эту красавицу, то влюбился бесповоротно. Расставшись, он вырвал из груди огромный кусок сердца и отдал ей. А потом она позвонила и попросила о встрече. Серега спешил к ней, как не торопился никогда в жизни. Узнав о ребенке, в первый миг он возликовал. А потом посмотрел на ее лицо и понял, что что-то не так. Что-то не по плану. Они поженились в тот же день. Небольшое вознаграждение всегда помогало в трудной ситуации. И эта яркая бабочка окончательно и безоговорочно досталась ему. Но со сломанными крыльями. Она больше не летала. И Серега не знал, что ему с этим делать. Его мать, суровая снаружи, но сердобольная внутри, побаивалась невестки. Она шепотом рассказывала сыну, что его жена целыми днями плачет взаперти и ничего не ест. От этого у парня щемило сердце. Его яркая звездочка затухала на глазах. Нет, он мог ее чуть подогреть, он это умел, и она откликалась на его ласки, но после все возвращалось на круги своя. Она, как сумасшедшая, требовала от него больше и больше, безудержная в похоти, а потом падала, и, казалось, энергия покидала ее. Кроме того, ей пора было показаться врачу, беременность достигла почти четырех месяцев, а живота видно не было, и Серега волновался. Но идти в поселковую больницу она категорически отказывалась. И в город ехать тоже. Уговоры не действовали, а заставить ее Серега не мог. И не хотел.

Он вздохнул и вошел в дом. Руки отваливались от дня тяжелой работы. Он умылся, вытерся стареньким полотенцем и, скинув потную рубаху, вошел в комнату. В полумраке блеснули Юлькины глаза.

– Привет, красавица! – шепнул Серега и прилег рядом. Он хотел поцеловать ее, но Юлька дернулась нервно и отодвинулась. Он посмотрел на нее – глаза блестели, наполняясь слезами.

– Опять курил? – неожиданно капризно спросила она. Серега не успел возразить, как жена потянула носом воздух.

– И пахнет от тебя ужасно, – продолжила Юлька вредным голосом.

Серега неожиданно для себя разозлился, вскочил с кровати и вышел, хлопнув дверью. Уже выйдя, он услышал, как она зарыдала. Нина юркнула в спальню, прихватив учебник, который она до этого читала. В последнее время сестра научилась прятаться, когда чувствовала, что мешает. Серега вышел на улицу, накинул на голое тело прихваченную телогрейку. Нашарил в наличнике и вынул начатую пачку сигарет. Закурил. А потом достал телефон и набрал номер.

– Привет. Приехать сможешь?

Илька плюхнулся на сидение новенькой машины, подаренной ему на восемнадцатилетие, и выжал газ. "Этот" позвонил только ему, значит с Юлькой что-то случилось. Илька даже думать не хотел о плохом, но поганые мысли сами лезли в голову. Два часа он судорожно сжимал руль, а когда подъехал к высоким воротам, то долго не мог заставить себя выйти из машины. Ворота открылись, и Серега вышел навстречу. Он был хмур, впрочем, как обычно. Они не поздоровались и не протянули друг другу руки.

– Что с ней? – у Ильки дрогнул голос.

– Все нормально, – Серега ответил глухо, надтреснуто, – слушай, брат…

Илька дернулся от слова "брат", и хотел резко ответить, что ему не надо таких родственничков, но что-то в голосе Сереги его остановило.

– … ты должен забрать ее.

Илька вытаращился на Серегу, пытаясь понять, что происходит.

– Временно, – устало сказал парень и закурил.

– Но…но…– Илька не знал, что сказать.

– Ей в больницу надо, а она не идет, – Серега повернулся спиной к Ильке, и, как будто, вытер глаза.

– И ей тоскливо тут.

– Еще бы… – хмыкнул Илька.

Серега вдруг яростно схватил его за ворот пуловера и прижал к доскам забора.

– Она- моя жена! Ты понял?! Моя! И ребенок – МОЙ!

Он тут же отпустил Ильку и устало вздохнул.

– Но дома ей будет пока лучше.

Илька растерянно кивнул.

– Я скажу ей, что уезжаю на вахту, ну, совру, в общем, а ты хватай и вези. Понял?

Илька снова кивнул. Серега докурил, бросил окурок в консервную банку и вошел в дом. Илька услышал, как в доме заплакала в голос Юлька. Он, было, дернулся туда, но все же остался стоять. Серега вышел сам и вынес плачущую жену на руках.

– Я не поеду! – она рвалась из его рук, но он держал крепко.

Илька поразился, насколько больной выглядела Юлька.

– Я не поеду! Сережа! Сереженька! – Юлька выла, хватаясь за рукава Серегиной куртки, а он остервенело отдирал ее от себя.

– Ну чего стоишь? Уезжай! – Серега крикнул и Илька, вздрогнув, бросился в машину. Он повернул ключ и автомобиль тихонько рыкнул. Илька тронулся с места, а Юлька, рыдая, припала к окну.

– Сережа! Я люблю тебя!

У Ильки заныло слева.

Через полчаса она уснула, всхлипывая, свернувшись калачиком на заднем сидении.

Серега стоял за воротами, глядя туда, куда уехала машина и увезла его израненное сердце. Мать вышла за ворота и накинула на него куртку.

– Что ж ты сделал, сынок? – она участливо заглянула ему в лицо, – ну привыкла бы она, поди не умерла бы.

– Ничего, мать, так надо, – он опять потянулся за сигаретой, но, глянул на нее и досадливо бросил.

Мать и сын присели на бревнышки у ограды.

– Эх, сынок, сынок, всех-то ты у меня жалеешь. Тебя бы кто пожалел, – она погладила сына по голове, – любишь что ли ее?

Серега молча кивнул.

2

15 лет спустя.

– Юлечка Вячеславовна! – дверь приоткрылась ровно настолько, чтобы пропустить розовощекое улыбчивое лицо секретарши, – там компьютеры привезли!

Алла Петровна, секретарь, пережила, если можно так выразиться, трех директоров, Юля была четвертой. Пожилая женщина была не просто секретарем, она была частью этой школы, знала все обо всех, и в свои преклонные годы никак не хотела уходить на заслуженный отдых. Предыдущий директор, Виктор Викторович, всеми любимый, уходя, напутствовал:

– Юля! Ты можешь безболезненно уволить половину коллектива и набрать молодых. Этого даже никто не заметит. Но если ты уважаешь меня и прислушиваешься ко мне, то не увольняй Аллу. Вот увидишь, насколько проще будет твоя жизнь, если она останется сидеть в твоей приемной. Кроме того, – он лукаво прищурился, – она же как местное привидение, почти достопримечательность!

Виктор Викторович оказался прав. Алла Петровна, у которой вся жизнь сосредоточилась вокруг школы, не только исправно выполняла свои обязанности, но и в силу доброго сердца и широкой души очень поддерживала молодого директора. А поддерживать было надо. Коллектив не очень понял и принял решение управления образования назначить Юлю новым директором. И даже пошли слухи, что к этому приложил руку Юлин отец, хотя о нем никто ничего не знал, но слухи все же пошли. Юля не препятствовала и не опровергала, ей было, по сути, все равно. Косые взгляды коллег несколько напрягали, но и с этим она вполне справлялась. Она давно научилась закрываться от внешнего негатива. Жизнь научила.

– Спасибо, Алла Петровна, – Юля улыбнулась секретарше, – передайте им, что я буду через минуту!

Лицо в двери исчезло и хлопнула входная дверь – Алла Петровна торопилась проследить за тем, чтобы с ценным грузом обращались аккуратно. Юля уронила голову на руки. Устала. Сил нет, как устала. С момента назначения прошло уже полгода, а работы был непочатый край. Виктор Викторович был замечательным человеком, добрым, душевным, его все любили, от первоклассников до пожилой уборщицы, но администратором он был неважным. Да он и сам это понимал, постоянно повторяя: "Я всего лишь старый историк!". Когда Юля пришла работать в школу, Виктор Викторович сначала в шутку, а потом и всерьез начал при каждом удобном случае говорить "Буду тебя, Мельникова, готовить на свое место!" И он это делал, ненавязчиво, но упорно. Посылал ее представителем на какие-то совещания, буквально заставил сдать экзамены на первую, а потом и высшую категорию и поступить в аспирантуру. Естественно, злые языки тут же приписали им роман, тем более что Юля частенько задерживалась в кабинете директора допоздна. Но прямых доказательств не было, а кроме того, рядом постоянно находилась Алла Петровна. Только это спасало Юлю он клейма гулящей женщины, распутницы и разлучницы, как это водится в деревенском обиходе.

Она долго привыкала к деревне. Могла бы в любой момент все бросить и уехать, но терпела и жила. Потому что только тут чувствовала близость к Сереже. Ей теперь казалось, что даже старый дом пахнет им. Ей нравилось рассматривать его вещи, старые игрушки, листать книги с расшатанной этажерки, ходить туда, куда ходил он. Нина рассказывала и показывала все, что помнила, сожалея о том, что намного моложе брата и не помнит его ребенком. Но зато пересказывала истории из детства со слов матери. Сережина сестра, поначалу сторонилась ее, да и было отчего. Вообще, хорошая она, Нина, добрая, приветливая. Совсем не похожая на свою мать. Юля никогда не видела свекровь улыбающейся. Вечно этот взгляд исподлобья, вечно укор в глазах. Но не гнала ее, это уже хорошо. До того случая. Впрочем, Юля и сама подумывала переехать, так что все случилось вовремя. Сейчас они с Лерой жили в хорошем домике недалеко от школы. Когда-то ей казалось, что этот маленький, потемневший снаружи дом никогда не станет ей родным, но со временем обжилась, привыкла и даже полюбила. Уезжая на несколько дней в город, ночуя в квартире родителей в своей комнате, на своей детской постели, Юля скучала по дому, виду из окна и лаю Гаврилы снаружи.

Гаврила был псом средних лет, неприметной внешности и с очень склочным характером. Именно по этой, последней, причине, Гаврилу пришлось посадить на цепь, соседи жаловались на порванные Гаврилой штаны и обещали прибить, если инцидент повторится. Один раз уже пес прибегал домой с алюминиевой пулькой в бедре, и Юля, рыдая, бежала к ветеринару Толику, чтобы тот за поллитру вынул пулю из собаки. Возмущаясь жестокостью местных жителей и глупостью Гаврилы, она решила, что лучше неволя, чем смерть. И Гаврила стал цепным. Впрочем, он не переживал из-за ошейника, разве что потому, что тонкая, но крепкая цепочка не позволяла достать до ворот. Любой входящий был злобно облаян, Гаврила старался от души, показывая, что если бы не ограничение, то разорвал бы он нежеланного гостя в клочья. Зато пес не трогал детей. Вот просто совершенно игнорировал. Когда во двор боязливо заходили ребятишки, Гаврила демонстративно поворачивался к ним спиной и начинал выкусывать блох, как бы говоря: "Мне нет до вас никакого дела, получеловеки!".

И только ее, Юлю, Гаврила любил своей собачьей любовью. И Леру. Летом, сидя на крыльце, Юля поглаживала лохматые Гавриловы уши и внушала ему, что не все люди злые. Она была убеждена, что до нее Гаврила жил у каких-то садистов, и именно поэтому ненавидел весь людской род.

– Вот приедет Сережа, – наговаривала она вполголоса, – ты увидишь, какой он добрый. Вы будете гулять вместе, он сводит тебя на речку, я же не могу, ты обязательно убежишь и кого-нибудь покусаешь, балбес!

Гаврила слушал, жмурясь, и только изредка шевелящийся хвост свидетельствовал о том, что пес все слышит и понимает.

Сережа… иногда Юле казалось, что это был сон. И то лето, и безумная любовь, просто одержимость этим парнем. Много позже она анализировала произошедшее. Все совпало – молодость, свобода, желание влюбиться, ее безрассудство и его мужественность, их совместное желание. Просто солнечный удар какой-то, как у Куприна. Юля вспоминала свои ощущения и понимала, что в тот момент она вообще не задумывалась о последствиях. Когда поняла, что беременна, то очень испугалась. Было невозможно представить, как она стоит перед родителями и говорит им: "Мама, папа, я беременна". Это просто абсурд какой-то. Юля даже представляла реакцию родителей. Мама сразу начнет плакать и звать папу. Папа побледнеет, и начнет потирать складку на лбу. Он так всегда делает, когда случается что-то неприятное. Они, конечно, не станут ее ругать, но просто невыносимо ощущать их разочарование и боль. А потом мама позвонит тете Лизе, и будет плакать в трубку. Тетя Лиза тут же прибежит и будет смотреть на нее, будто она предала все ее мечты… Но был человек, которому можно и нужно было рассказать. И она, трясясь, позвонила ему.

Сергей примчался по ее зову на следующий день. Они встретились на пригородном вокзале, и первые минуты смотрели друг на друга, не зная, что сказать. Потом он притянул ее к себе, и она зарыдала горькими слезами. Крепкие руки обнимали ее, и Юля почувствовала, что возможно, все не так необратимо, и что-то еще можно сделать. Кое-как успокоившись, она потянула его к автобусной остановке, держась за мускулистую руку как за соломинку. И в душном автобусе он сделал ей предложение. То ли качка, то ли стресс повлияли, но ее замутило, и едва выскочив из салона, она наклонилась и ее вырвало. Люди брезгливо обходили их, а Сергей придерживал волосы и старался прикрыть ее от посторонних глаз.

В Загсе на них смотрели равнодушно и устало. Таких как они, решивших пожениться здесь и сейчас, работницы Загса видели каждый день, и мольбы о срочности их не трогали. Заявление приняли и назначили дату – двадцать четвертое августа. Но это было совершенно невозможно. Тогда Сергей усадил ее в коридоре и куда-то ушел. Вернувшись через двадцать минут, он подмигнул Юле и вошел в кабинет один. А еще через пять выглянул и поманил ее рукой. Их расписали. Это было так просто и банально, совершенно неторжественно. Когда регистраторша спросила про кольца, Сергей пошарил во внутреннем кармане и достал тонкое колечко с малюсеньким камушком. Он аккуратно надел кольцо ей на палец и, улыбнувшись, чмокнул в нос.

Очнувшись от мыслей, Юля тряхнула головой и встала. Мимоходом глянула на руку – колечко было на месте, там, где оно находилось уже почти шестнадцать лет.

Накинув пальто, она вышла из кабинета. Надо было работать. Работа, это единственное, что занимало ее. Разумеется, кроме дочери. Лерка выросла вредной, въедливой и очень самостоятельной. Наверное, это издержки деревенской свободы, а, может быть, наследственность. Юле иногда казалось, что Лера тяготится возрастом и невозможностью принимать решения. Она была слишком самостоятельная, и только нежная любовь к матери сдерживала ее от импульсивных поступков. Хотя, были времена, когда дочь заставляла поволноваться молодую мать. Чего только стоил поход в Америку, который затеяла семилетняя Лерка, подговорив соседских мальчишек. Компания из шести человек и двух собак, наверное, достигла бы берегов Нового Света, если бы не заблудилась в ближайшем лесу. Их нашли по реву самого младшего, четырехлетнего Семы. Попало всем, а мать Семы по сей день считает Лерку похитительницей детей.

Лерка просто фонтанировала идеями, и Юле приходилось держать ухо востро. К счастью, дочь сначала выстраивала план, а, так как советоваться ей было особо не с кем, детали плана она обсуждала с матерью. Юля, как могла, сдерживала дочкины порывы. Благодаря ей отменился запуск самодельного параплана. И поиск сокровищ на дне пруда тоже очень контролировался взрослыми, отчего из опасной затеи превратился в интересную игру. Сокровища нашли, дети наплавались, а родители, волновались только о том, чтобы Лерке вдруг не пришла мысль, что не все еще сокровища найдены.

Воспоминания вызвали улыбку. Сейчас пятнадцатилетняя дочь переживала муки взросления. Юля помнила себя в этом возрасте, представляла, какой трагедией может обернуться не вовремя вскочивший прыщ, и очень надеялась, что природное здравомыслие возьмет верх. Училась Валерия отлично, давая повод для гордости не только матери, но и всем остальным родственникам. Но больше всех гордился Валерией Илька. Не имея собственных детей, всю свою любовь он отдал Юлькиной дочери. И эта любовь была взаимной. Юлька обожала Ильку, прислушивалась к нему, и даже доверяла самые секретные секреты, вызывая приступы тихой ревности у матери. Юлька требовала, чтобы Илька немедленно поведал ей содержание тайн, но Илька молчал как партизан.

Кабинет информатики встретил распахнутыми дверями. На столах громоздились коробки и коробочки, а грузчики таскали и таскали, переговариваясь между собой. Сердце радостно забилось от созерцания всех этих богатств и предвкушения восторгов учителей и учеников. Когда она только запланировала покупку компьютеров, никто в школе не верил, что у нового директора что-то получится. Но она смогла! Коллеги даже не догадывались, сколько кабинетов обежала Юлька, перед сколькими начальниками стояла, убеждая, что простой деревенской школе очень нужен новый компьютерный класс! Невероятно, но деньги нашлись, и вот теперь осталось дело за малым – найти богатству хозяина. Нет, информатика, конечно, в школе была, но Айсылу Батыровна, пожилая математичка, преподающая по совместительству информатику, наотрез отказалась осваивать современную технику.

– И не уговаривайте! – махала она рукой, когда Юля пыталась уверить ее, что все не так страшно, – да мне стыдно будет перед учениками! Они в компьютерах разбираются лучше, чем я!

Так и не удалось ее убедить, а значит встал вопрос поиска нового учителя. С этим было сложнее. Учебный год начался, а вакансия до сих пор была свободной. В очередной раз навестив управление, она вернулась с радостной новостью – преподаватель будет! Правда, она вообще ничего не знала о нем, кроме того, что это молодой специалист, желающий получить жилье. А значит, ей добавилась еще одна забота – проследить, чтобы молодой специалист был принят и обласкан как надо, в соответствии с государственной программой. В сельском совете предложили на выбор три дома, два из которых она отмела сразу, потому что один домик находился на окраине и выглядел уж очень заброшенным, а второе жилье было хоть и благоустроенным и располагалось в одной из трех двухэтажек, но она знала, что зимой там перемерзает вода, и жильцы таскают воду ведрами из колонки с соседней улицы. Подкладывать такую свинью новому сотруднику Юлька не собиралась. Третий дом был вполне приличным на вид и уютным изнутри, осталось навести порядок.

Прозвенел звонок. В коридоре зашумели, забегали ученики. Любопытные заглядывали, таращили глаза, боязливо протягивали руки и дотрагивались до новеньких блестящих коробок. Грузчики, работа которых усложнилась с появлением снующих туда-сюда детей, беззлобно покрикивали на любопытных, требуя уйти с дороги.

– Мам! Юлия Вячеславовна! – в кабинет забежала Лера, вздергивая на одно плечо рюкзак, – уроки закончились, я пойду к бабушке, ладно?

Называть ее по имени-отчеству в стенах школы Юля просила дочь с первого класса. Сначала той было забавно, потом привыкла. Теперь же, когда Юля стала директором, Лерка больше всех старалась соблюдать субординацию, поддерживая авторитет матери.

Юлька подошла к дочке, заправила за ухо выпавшую длинную челку. Какая она уже взрослая! Почти одного с ней роста. И красавица. Юлька украдкой любовалась дочерью, пытаясь понять, на кого же все-таки похожа Лера. Иногда ей казалось, что на нее, а бывали дни, когда она в лице дочери видела черты Сергея.