Поцелуй на удачу

В итоге мы выбрали Ritz-Carlton, потому что все мы слышали о нем и знаем, что он вычурный. Мама с папой без конца пели какую-то безумную старую песню про “Puttin’ on the Ritz”^[1]. Хотя они, по-моему, не очень хорошо знали слова, потому что пели только одну эту строчку и, когда она иссякала, просто выли от смеха, потому что это был уникальный, неповторимый, замечательный день, когда всем нам это казалось смешным! Может быть – и я очень хочу в это верить, – может быть, мы больше никогда не будем злиться или раздражаться. Никогда – всерьез.

Отель находится прямо возле Центрального парка. Я всегда хотела попасть туда после того, как посмотрела мамин старый любимый сериал «Друзья». Ritz-Carlton – это самое элегантное, шикарное место, которое только можно представить. Папа сказал, что у нас с Логаном будут отдельные комнаты, нам не нужно даже делиться. Мама с папой возьмут сьют, чтобы нам было где расслабиться после дня шоппинга на Пятой авеню, которая появляется буквально в каждом девчачьем фильме. Я правда не могу дождаться!

Вчера действительно был самый идеальный день в моей жизни. Папе быстро наскучило сидеть и думать о том, как мы потратим деньги, ему хотелось выбраться из дома и на самом деле их потратить. Мама еще раз позвонила в лотерейную компанию и, когда они точно, однозначно, дважды, трижды подтвердили, что мы выиграли, она сказала, что мы можем поехать на поезде в Лондон и пойти в большой Topshop на Оксфорд-стрит.

Знаете, она все равно купила билет по семейной скидке. Папа подшутил над ней из-за этого.

– Нет смысла тратить деньги зря, – сухо ответила она.

В Topshop я просто разошлась. Папа сказал, что я могу купить там что захочу. Все что угодно.

– Мы можем себе позволить вообще все, – посмеялся он. Я примерила чуть ли не тысячу разных вещей. Мы сообщили консультанту, что выиграли в лотерею. Когда мы убедили ее, что не шутим, она сказала, что я могу брать с собой в примерочную сколько угодно вещей, хотя стандартный лимит – восемь. Я даже не помню, что купила в итоге. Кучу спортивной одежды от Ivy Park, очень миленькую маленькую квадратную сумочку, серьги, кепку с леопардовым принтом, несколько сарафанов, шорт, ворох футболок. Я сбилась со счета. Скорее всего, больше двадцати. Может, тридцать. Я не совсем понимаю, куда буду все это носить, но, полагаю, мы теперь будем ходить по более изысканным заведениям, так что у меня будет возможность нарядиться. Логан сделал то же самое в Topman. Он купил одну и ту же футболку в четырех разных цветах, потому что не мог решить, какая ему нравится больше.

Я доедаю свои хлопья, ополаскиваю миску, а затем беру свою чашку чая и плетусь обрано по лестнице. У себя в комнате я раскладываю на полу и на кровати все вчерашние покупки. Поверить не могу, что мне придется надеть мою скучную школьную форму.

В дверь стучат. Я ожидаю, что это мама пришла сказать, что мне пора принимать душ и бежать на автобус, но это не мама с поучениями, а улыбающийся папа. Логан слоняется в коридоре, все еще мокрый после душа и обмотанный полотенцем ниже пояса. Он тоже явно не спешит.

– Привет, принцесса.

– Приветик, пап, – улыбаюсь я. – Просто опять смотрю на свои вещи. Все еще не могу поверить. А ты?

– Тоже нет, – он улыбается и потирает волосы рукой, как делает, когда действительно доволен жизнью. Логан наносит удары по воздуху – он занимался этим почти непрерывно с того момента, как родители сообщили нам новости.

– Слушай, – говорит папа, нерешительно вздохнув, – мама хочет, чтобы я тебе напомнил держать произошедшее при себе – по крайней мере, пока.

– Знаю, знаю. Она говорила.

– Она просто переживает, как отреагируют люди.

– Почему? – спрашивает Логан.

– О, ну, знаешь, люди могут завидовать или просто повести себя странно.

– В каком смысле странно?

Папа не отвечает прямо, он говорит:

– Она беспокоится о безопасности.

– Безопасности? – Логан, похоже, готов взорваться от восторга. – Типа, на случай, если кто-то нас похитит?

– Никто ничего не говорил о похищении, – спокойно отвечает папа.

– А что тогда? – Логан выглядит подавленным оттого, что его новообретенное богатство не подвергнет его непосредственной опасности.

– Наша консультант сказала, что она хочет поговорить с нами о том, как справляться с письмами от попрошаек. И все такое. Возможно, когда новости разнесутся, люди могут просто объявиться и попросить денег.

– Ну, у нас их достаточно, так что, может быть, мы можем просто дать им немного, если им нужно, – предлагает мой брат, демонстрируя свою наивность.

Папа достаточно добрый, чтобы не озвучить это, и просто спрашивает:

– Ага, но в таком случае – когда это прекратится? Мы пожертвуем на благотворительность, обязательно. Нам просто нужно это продумать.

– Но я дождаться не могу, когда мы сможем всем рассказать, – добавляю я с улыбкой, думая о выражении лиц Ридли и Меган.

Я. Просто. Не. Могу. Дождаться.

5

Тома

Среда, 6-е февраля

– Хотите чаю? Я собираюсь ставить чайник.

Он не ответил. Связно. Его кости болели. Он так промок и замерз, что часто, просыпаясь, тратил по нескольку мгновений на то, чтобы понять, где он. Кто он. Что он.

Бродяга. Вдовец. Иммигрант.

Он уставился на нее – на женщину, задавшую вопрос. Она выглядела доброй, обеспокоенной. Он постиг важность навыка быстро оценивать характер. И все же доверять людям было по-прежнему слишком легко. Иногда они казались добрыми, а затем воровали твою обувь. Но эта женщина не была бездомной. Она была одета в брючный костюм, и ее волосы были собраны в хвост – возможно, она работала в офисе, может, даже в том, возле которого он спал. Он все равно остался удрученным, огорченным, испуганным. Бездомным обычно не нравится, когда их будят. А кому нравится? Сон – это побег от реальности. Лучшее, чего могут ожидать разбуженные бездомные – что их прогонят. Худшее? Что на них плюнут, ограбят, побьют. Поэтому он уставился на нее, как раненое животное – дикое, но бессильное.

Она помахала перед ним связкой ключей и кивнула на дверь, которую он загораживал, поэтому он отполз в сторону, чтобы она могла ее открыть. Сделав это, она шагнула мимо него через порог. Это было простое действие, но оно его уязвило. Он завидовал тому, что у нее была работа, было куда идти. Вывеска гласила «Бюро консультирования граждан». Место, созданное для помощи, но для помощи ли таким, как он? Он не знал.

Несомненно, существовал протокол, и, естественно, для одинокой женщины было не лучшей идеей приглашать бездомного мужчину в свой офис, поэтому он не удивился, когда она оставила его на улице. Он мог быть опасен. Отчаяние часто заводит в угрожающие и опасные ситуации. Он не считал себя опасным – по крайней мере, для нее, – но не мог быть в этом уверен. Он уже не был уверен, на что способен. Он удивился, когда она вернулась с чашкой чая и пачкой печенья и села на землю рядом с ним. Прошел дождь, поэтому ее штаны и нижнее белье наверняка намокли. Она на самом деле пыталась. Это был хороший поступок. Кто-то мог подумать, что он снисходительный, и оскорбиться. Но не Тома. Ему было больно, и он был полон ненависти, но мужчина, которым он всегда был, не мог злиться на эту женщину за то, что она пыталась быть с ним на одном уровне. Это не ее вина, что его уровень оказался в канаве.

Она передала ему чай с печеньем и призналась:

– Я украла печенье, но, честно, я думаю, калории нужны вам намного больше, чем кому-либо в офисе.

От него дурно пахло – как иначе, если живешь на улице? Подходящее слово – «дурно». Он заметил, что она невольно подернула носом. Она наверняка прилагала большие усилия, чтобы не отодвинуться. Он подумал, достаточно ли она контактировала с бездомными, чтобы определить, сколько времени они прожили на улице? Он теперь мог их оценивать. От тех, кто провел месяцы или даже годы на улице, несло влагой и экскрементами, алкоголем и блевотиной, грязью, проникшей сквозь одежду в их кожу, в их души. Это было почти невыносимо. Не потому, что это был худший запах в мире – ведь от разлагающихся в стенах крыс воняло хуже, смерть воняла хуже, – а потому, что сложно было принять, что запах исходит от другого человека. От такого же человека.

Люди, жившие на улице днями или неделями, а не месяцами, пахли по-другому. Эта вонь тоже была нестерпимой, но пахло всего лишь потом, жирными волосами, может, мочой. Зачастую мочой других людей. Парни, возвращающиеся домой из модных винных баров, иногда писали на бездомных – развлечения ради. Тома это знал. Это случалось с ним.

– Спасибо, – он взял чай и посмотрел ей в глаза. Это было важно. Когда у него еще был дом, жена, ребенок, люди называли его красивым. Он знал, что его большие карие глаза считались умными, даже сексуальными. Он не пытался флиртовать с этой женщиной. Это было бы абсурдно. Это все в прошлом. Эти порывы: желание, надежда, веселье. Теперь он существовал, ничего более. И он существовал, чтобы получить возмездие. Он посмотрел в глаза этой женщине, потому что, возможно, она могла бы помочь – и с большей вероятностью сделала бы это, увидев, что его взгляд не замутнен алкоголем или наркотиками. Она будет его оценивать. Эта милая женщина с мокрой задницей, которая дала ему сладкий чай. Она попыталась бы этого не делать, но это инстинктивно. Ее обнадежило бы, что он смотрит ей в глаза.

– Меня зовут Лекси.

– Тома Альбу, – ответил он. – Мое настоящее имя, – немногие бездомные называют свою фамилию, и даже их имена зачастую выдуманы. Он хотел показать ей, что отличается.

– Так что, вы ждали, пока я откроюсь? – спросила она. Он пожал плечами, не желая выдать себя слишком быстрым согласием. Он боялся просить помощи – вдруг она откажет ему. Вдруг она не сможет помочь. Это его последняя надежда. Он не знал, что еще ему делать, если это не сработает. Возможно, найти высокий мост над глубокой рекой. Почему бы и нет? Зачем ему жить?

– У вас есть планы на сегодня?

Он отрицательно покачал головой. Она оставила его пить чай, вернулась в офис, а затем, спустя пять или десять минут, снова вышла, держа несколько листовок.

– Есть место, где вы можете получить завтрак и принять душ. Это примерно в десяти минутах ходьбы. Вот карта и адрес, хорошо? – она спрашивала, может ли он прочитать листовку. Он кивнул. – Я позвоню им, скажу, что вы идете. Потом возвращайтесь сюда, и мы обсудим несколько вариантов.

Он медленно поднялся на ноги, взял свой грязный, рваный спальный мешок, который был тяжелее обычного, раздувшись от дождя.

– Я знаю: когда я прошу людей в вашем положении вернуться на встречу со мной, вероятность того, что они это сделают – процентов десять или еще меньше, – сказала она.

– Тогда зачем рисковать? Почему не поговорить сейчас?

– Мы откроемся в девять тридцать, и вы сможете лучше сосредоточиться, если что-то съедите. Кроме того, я работала и со случаями похуже. Я втайне азартный игрок, – она улыбнулась. Она ему нравилась. Она шутила с ним, обращалась к нему. Относилась к нему как к человеку.

Тома провел утро в хостеле, который она порекомендовала. Он съел предложенный завтрак и воспользовался возможностью постирать свою одежду. Дожидаясь, пока вещи постираются и высохнут, он принял душ, а потом, стоя в одолженном мешковатом спортивном костюме, который до него наверняка надевало бессчетное множество мужчин, побрился. Он представил себе, как легко было бы вскрыть бритвой вены. Возможно, завтра он вернется сюда и сделает именно это, если женщина не выслушает его. Если кто-нибудь не выслушает его.

Он вернулся к офису как раз после полудня. Заглянул в стеклянную дверь и увидел, что это довольно маленькое помещение со столами, стоящими практически друг на друге. От него больше не пахло, поэтому он не боялся быть поблизости от других людей – но в офисе не было бы ощущения приватности. Он ждал снаружи, пока она не вышла. Заметив его, она сказала:

– Я могу пропустить обед, если вы хотите войти.

– Вы не должны пропускать обед. Я пройдусь с вами.

Она снова улыбнулась. Она точно была из тех, кто не скупится на улыбки.

– Что ж, это непривычный поворот в обычном порядке событий.

– Вы имеете в виду, то, что бездомный мужчина волнуется, чтобы офисная работница не пропустила обед, достойно комментария? – внезапно она вызвала у него раздражение. Разве она не понимала, что он когда-то был ответственным, внимательным, заботливым? Разве никто не мог этого себе представить?

– Я имею в виду, что кто-либо волнующийся, чтобы я не пропустила обед, – это непривычный поворот в обычном порядке событий, – улыбнулся она. Ему она казалась слишком худой. Он подозревал, что она часто работала в свой обеденный перерыв, поскольку она производила впечатление неравнодушной и преданной своему делу. Его раздражение поутихло. Ее начальник не должен этого допускать, ее мужу тоже стоит проследить, чтобы она заботилась о себе. У нее есть муж, она носит кольцо. Он проверил. Он надеялся, что у нее и дети есть. Это помогло бы.

Они пошли в Boots, она купила им по сэндвичу, пакету чипсов и напитку. Они вместе сели на скамейку. На улице было прохладно, но не дождило.

– Где ваши вещи?

– Вещи?

– Сегодня утром у вас был спальный мешок.

– Он развалился во время стирки.

– А.

– Это неважно.

Когда-то у него было много вещей. Больших и маленьких. У него была жизнь, в которой он порой возвращался с работы вовремя, чтобы поцеловать свою жену и сказать ей, что подменит ее. Он осторожно опускал своего сына в ванну, полную пены и игрушек, где мальчик лепетал, купался и играл. Потом Тома аккуратно поднимал Бенке, осторожно и тщательно вытирал его большим полотенцем – между пальцев и за ушами, – одевал ребенка в пижаму со Свинкой Пеппой и бережно клал в кроватку. Рядом стоял ночник, отбрасывавший золотистый свет. На вертящемся абажуре были маленькие узоры: машинки, тракторы и поезда. Тома читал своему сыну разноцветную книгу, которая жила на полке рядом с другими такими же, – до тех пор, пока мальчик не засыпал.

Всего этого больше нет.

Игрушек для ванной, мягкой пижамы, ночника, разноцветных книжек, жены, ребенка. Многих вещей. Всего.

Ему стоило бы припрятать сэндвич на потом. Он позавтракал. Сэндвич ему не нужен. Или, точнее, он может ему сильнее понадобиться позже. Жизнь на улице требовала постоянной предусмотрительности и планирования. Но он все равно немного откусил.

– Можете рассказать мне свою историю? – мягко спросила она.

Он откусил еще раз. Он хотел ей рассказать. Должен был, но ненавидел вытягивать из себя слова. Поначалу он не мог поверить, что они мертвы. Месяцами он все ждал, что вернется домой с работы и найдет свою жену у гладильной доски или на кухоньке, а своего сына перед телевизором. Он бы открывал дверь и тут же видел их обоих, потому что в крохотной квартире было негде спрятаться. Он бы ждал, что они побегут к нему, поцелуют, обнимут его. Это звучало старомодно. Он на работе, она дома. Но она тоже училась, на заочном курсе по бухучету, у нее были амбиции. У нее были планы выйти в свет. Кем-то стать. Что-то сделать. Но Бенке был маленький, а ей сначала нужно было получить квалификацию, поэтому она оставалась дома и прилагала все усилия, чтобы превратить маленькую, захудалую квартиру во что-то приличное. У них было не так много всего. Недостаточно всего. Их жилье, на самом деле, было позорным. Влага на стенах и кроватях, все сломано – замки, краны, шкафчики, окна, – и они не могли согреться. Тома сомневался, что англичанин арендовал бы это помещение. Это все, что они могли себе позволить.

Несколько месяцев он не мог принять того, что они мертвы, и поэтому никогда не подыскивал слов, чтобы признать это вслух. Когда он наконец-то принял, что никогда больше, открыв дверь, не увидит их улыбки или обиженные лица, не услышит их смех или ворчание, он погрузился в глубокую затяжную депрессию. Он существовал в тумане алкоголя и антидепрессантов. Месяцы скользили мимо, как черные скользкие угри. На работе делали предупреждения. Скрепя сердце, его уволили. Кто-то, знавший его историю и сочувствовавший ему, нашел ему другую работу.

Больше таблеток, больше виски. Та же самая скорбь. Во второй раз предупреждения были резче, а увольнение – менее неохотным. Он не мог заплатить за аренду. Уведомление о выселении. Потом была кровать в Юношеской христианской ассоциации. Отсутствие постоянного адреса на заявках о приеме на работу значило, что он не мог получить прибыльное место. Потом, наконец, была еще одна квартира. Хуже, чем их с Ревекой дом, но лучше улицы. Он делил ванную с другими жильцами. Это была помойка. Помещение было жутко переполнено. Люди и споры плесени толкались друг с другом за место для отдыха. Однажды он попытался обсудить с арендодателем необходимость что-то с этим сделать. Так все и закончилось, его выперли без предварительного предупреждения. Все это время люди просили его рассказать свою историю. Он этого не делал. Он не собирался менять жизнь и смерть Ревеки и Бенке на сочувствие. На кровать, на лишнюю копейку. Их имена застревали у него в горле, душили его пять лет подряд.

Женщина тяжело вздохнула и признала:

– Утром я почитала о вас в Интернете.

Он не оскорбился, а почувствовал облегчение. Ей было интересно, она беспокоилась. Она может оказаться нужным ему человеком.

– Если вас зовут Тома Альбу…

– Так и есть.

– …Тогда вы либо гениальный математик, рожденный в 1943-м, что кажется маловероятным, потому что я дала бы вам лет 35 или чуть больше, или… – она на мгновение прервалась. Он сдержанно кивнул. Боль, которая по мнению людей живет в сердце, пронизывала все его тело. Она пульсировала в его ногах, шее, руках. Везде. – Или вы мужчина, трагически потерявший своих жену и ребенка в 2014-м. Отравление угарным газом из-за сломанного котла.

– Да, это я.

– Мне жаль.

Люди всегда говорили, что им жаль. Это была не их вина. Что еще они могли сказать? Но этого недостаточно.

– Насколько сильно вам жаль? Достаточно жаль, чтобы мне помочь?

– Конечно же, я вам помогу. Есть способы помочь вам встать на ноги. Я представить не могу, через что вы прошли, но знаю, что вы не первый человек, оказавшийся на улице после огромной утраты. Я могу позвонить в Центр помощи по жилищным проблемам. Я видела достаточно случаев и понимаю, как легко людям, живущим вполне обычной жизнью в одну минуту, получить удар, отнюдь не такой тяжелый, как ваша потеря, и мгновение спустя оказаться бездомными. Я могу найти вам жилье. Я могу помочь вам найти работу.

– Я хочу добиться справедливости.

– Я читала газетные статьи о несчастном случае, судебные записи, – она выглядела растерянной. – Женщина, управляющая недвижимостью, была привлечена к суду за халатность.

Тома возразил на ее слова «несчастный случай»:

– Их убили.

Лекси, казалось, стало неуютно. Ее расследование сообщило бы ей, что Элейн Уинтердейл выдвинули обвинения в халатности и нескольких нарушениях правил газовой безопасности, но не в непредумышленном, а тем более – не в умышленном убийстве.

– Приговор мог показаться вам несоответствующим, и, раз на то пошло, я тоже так считаю, но, если вы задумаетесь, Тома, даже если бы ее приговорили к лишению свободы, никакой срок не смог бы их вернуть.

– Это не она. Она была просто марионеткой. Мне нужен тот, кто ею управлял. Этот ублюдок, владелец, убил мою красавицу Ревеку и Бенке, но не понес наказания.

– Владельца оправдали. Уинтердейл лгала о проверках и не пересылала ему предупреждения от газовой службы. Он не знал ни о каких нарушениях.

– Нет, – покачал головой Тома. – Я в это не верю. Он улизнул и до сих пор не изменил своих повадок – спустя все эти годы.

Женщина взвесила это. С одной стороны, скорбящие люди бывают предвзятыми и отрицают факты. С другой – ошибки случались.

– К чему вы ведете? – осторожно спросила она.

– Я принял вердикт суда. Я был слишком уставшим, слишком сломленным, чтобы усомниться в нем. Я думал, виновата Уинтердейл. Она сама призналась, что виновата. Но позднее я жил в другом месте. Я узнал, что владельцем является тот же мужчина, и обнаружил, что это он преступник. В законах же четко определяются обязанности арендодателя, не так ли?

– Верно. Частные арендодатели несут ответственность за безопасность жильцов. В Правилах газовой безопасности от 1998-го прописаны обязанности арендодателя следить за исправностью всех газовых приборов, оснащения и дымоходов, предоставляемых жильцам, – очевидно, женщина цитировала этот закон часто. Плохие арендодатели встречались не только в викторианскую эпоху. Она, наверное, цитировала его каждый день.

– Но он этого не делает.

– Мы можем это расследовать, – оживилась она. – Мы можем отправить предупреждения. Поставить датчики угарного газа от Совета, если владелец не выполнит требования. Мы можем предотвратить похожие трагедии в будущем в одном из его владений. Это уже что-то, да?

Тома слушал, как она пытается обелить ситуацию. Пытается все исправить, не раскачав лодку.

– Он все еще сдает трущобы, – настоял Тома. Его акцент стал сильнее, когда его захлестнули эмоции. – С тех пор, как они умерли, я пережил боль, скорбь, потерю, но я справлялся. Не жил, просто существовал. Никогда не женился снова, хотя все говорят, что стоило бы. Оставался верным, сохранял концентрацию. Остался здесь. Как я мог вернуться в Молдову к своей сестре и моим кузенам? Я не мог бы оставить моих жену и сына здесь одних. У меня нет выбора, кроме как остаться. Потом я теряю работу, переезжаю в хостел. Оказываюсь на улице. Потом, в прошлом году, кто-то дает мне крышу над головой. Я работаю на стройке за ночлег и еду.

– Без зарплаты?

– Без. Я знаю, что это эксплуатация. Но у меня нет выбора. Мне все равно. Я остаюсь там, где предложат. Это лучше, чем на улице. Но я замечаю, что на этой собственности нарушают закон. Я спрашиваю, кто владелец. Никто не знает его имени, но однажды я не прихожу на работу. Я притворяюсь, что заболел, потому что знаю – это день сбора ежемесячной арендной платы, и я вижу его, а потом узнаю. Это тот же человек. Мой старый арендодатель. Его один раз вызвали в суд, поэтому я так уверен. Я никогда не забуду его лицо. Потом я начинаю задумываться. Может, он все же знал? Может, ответственность на нем?

– Но зачем Элейн Уинтердейл брать вину на себя?

– Он заплатил ей, – Тома видел, что женщина не купилась на его теорию. Она хотела помочь, но существовал определенный предел.

– Вернитесь со мной в Бюро консультирования граждан. Мы можем разобраться в этом получше.

Он понимал, что происходит. Он был на шаг впереди нее. Она думала, что заманивает его. Она хотела, чтобы он ей доверился, и она смогла бы рассказать ему о схемах возвращения на работу, найти ему жилье получше. Ее сострадания хватало на то, чтобы хотеть помочь Тома встать на ноги. Да, она несомненно отправит предупреждения о датчиках угарного газа этому ублюдку, если сможет его выследить. У нее было развито чувство ответственности, и она хотела бы, по возможности, предотвратить похожие катастрофы. Она хорошо делала свою работу. Он кивнул и встал. Он прошел за ней через парк, обратно по улице в ее офис, уверенный, что это не он на крючке, а она.

Можно было «вытянуть» ее – этот скользкий, сопротивляющийся улов. Но он намеревался сделать ее сторонницей, убедить в правдивости своей теории, а затем воспользоваться ее офисными ресурсами, чтобы собрать сведения об ублюдке, убившем его любимых. Тома добьется правосудия. Или отомстит.

6

Лекси

Четверг, 23-е апреля

Я с нетерпением жду встречи с работниками лотереи. Моя семья считает мою сдержанность странной, но я не железная – конечно же, я радуюсь выигрышу. Безгранично радуюсь. Это, как мы продолжаем повторять себе и другим, потрясающе, фантастически, восхитительно. Эти и все остальные заезженные хвалебные слова. Однако я реалист, и я знаю, что выигрыш такого рода сопровождается разными сложностями и ответственностью. Это не могло случиться в более неподходящее время. Я пытаюсь не думать о Пирсонах и Хиткотах, потому что, когда я это делаю, сияние восторга во мне угасает. Я чувствую холод и горечь в сердце. Мне просто нужно понять процедуру, все уладить и утвердить, а потом мы сможем действительно расслабиться и насладиться нашей до смешного огромной удачей.

На выходных Джейк с детьми составили список вещей, на которые они хотят растранжирить деньги. Он очень обобщенный. Среди них были машины, дома, одежда, вечеринки, поездки и не только. Я застонала.

– Народ, это небрежный список.

Все втроем непонимающе уставились на меня. Мои дети очень похожи на своего отца: темные вьющиеся волосы, карие глаза. Они все красивые, привлекательные. Выражения лиц у них тоже были одинаковые – восторг. Нет, зачеркните это – ликование.

– По крайней мере, попытайтесь уточнять. Не пишите просто «поездки» – составьте список мест, которые вы всегда хотели посетить.

Путешествия познавательные, верно? Все это знают. Я бы с радостью одобрила путешествия. Мы поехали бы вместе, узнали бы о разных культурах, увидели бы, насколько мир большой, в конце концов.

– «Диснейленд» во Флориде, – завопил Логан. – И остановиться в лучшем отеле. Мы полетим первым классом, да?

– Конечно же, – подтвердил Джейк. – Я всегда хотел повернуть налево при посадке.

– И Мальдивы. Скарлетт Скотт летала на Мальдивы в прошлом году, и фото от туда выглядели потрясающе, – подала голос Эмили. – О боже, нет, забудьте. Нью-Йорк. Давайте поедем на шоппинг в Нью-Йорк! На самом деле – и то и то. Мы можем сделать и то и другое?

Несколько лет назад одна пара ирландцев выиграла невероятно большую сумму в Евролотерее. Я точно не помню, какую именно. Больше ста миллионов. Они мгновенно объявили, что отдадут большую часть из этого друзьям, семье и на благие нужды. Чудесный подход, достойный восхищения, очень здравый. Мы с Джейком согласились, что выплатим ипотеку его брата и купим моей сестре небольшое жилье. Она так и не смогла обзавестись недвижимостью, потому что живет своего рода скиталицей, поездившей за годы по всему миру. Мы отправим моих родителей в кругосветный круиз. Восхитительный и шикарный. Хотя, если подумать, мой отец ужасно страдает от морской болезни – мы когда-то поплыли в Кале на пароме, и это было так же омерзительно, как фильм Тарантино, – поэтому круиз, наверное, не лучшая идея для них. Может быть, сафари. Или теперь, когда им уже за семьдесят, это немного чересчур? Несколько недель в роскошном гнездышке на юге Франции подошли бы. Меня охватывает сожаление. Если бы только родители Джейка тоже были живы. Мысли врываются в мою голову, но я не могу удержать ни одну дольше, чем на мгновение. Есть другие люди, которым выигрыш помог бы. Существует бесконечное количество достойных благотворительных организаций и людей. Джейк согласился, что нам не нужно все оставлять себе. Мы не должны. Никому не нужно столько денег, но многим людям необходимо хоть сколько-нибудь. Моя профессия ярко это подчеркивает. Я работаю в Бюро консультирования граждан. Моя работа – предоставлять легкодоступные общественные консультации. Я профессионал широкого профиля, что-то вроде хранителя ворот, который зачастую просто делает заметки и выслушивает случайных посетителей. Я оцениваю трудности и направляю людей к специалистам: к адвокату, к доктору, к психологу. Для меня нет слишком большой или слишком маленькой проблемы, я уделяю внимание всем. Мой обычный рабочий день может включать в себя помощь с кредиторами, разрушающими жизни, или помощь с заполнением резюме. Мне никогда не скучно на работе. Я наслаждаюсь тем, что каждый день даже представить себе не могу, кого встречу или кому помогу. В целом мне нравится разнообразие моей работы – и мне точно нравится то, что я могу помочь, но иногда меня угнетает, что слабости и потребности людей настолько многочисленны. Иногда я прихожу с работы изможденная, понимая: скольких бы людей я ни повстречала и ни проконсультировала, я никогда не смогу помочь всем и все решить.

И все же я могу попытаться. День за днем. И теперь я смогу сделать больше.

Я выталкиваю детей за дверь как раз вовремя, чтобы они успели на школьный автобус, хватаю свою сумку и поспешно надеваю рабочие туфли. Оглядываю кухню. На ней, как всегда, беспорядок, но я опаздываю, и у меня нет времени запустить посудомойку, так что это подождет. Потом я замечаю Джейка, сидящего за стойкой в пижаме.

– Почему ты не одет?

– Я не пойду сегодня на работу. Встреча с работниками лотереи в три часа. Так что в этом нет смысла.

– Ну, а я пойду.

– Очевидно. Разве тебе не хочется прогулять хотя бы один день? – он улыбается мне. Своей широкой, очаровательной улыбкой, перед которой я не смогла устоять несметное количество раз. – Мы могли бы снова поехать в Лондон, пообедать в каком-то абсурдно шикарном месте. Может, в Shard? Nobu? У нас куча времени, – уговаривает он.

Мне нужно собраться с силами, чтобы устоять перед соблазном. Я должна указать на ошибку в его логике. Если времени недостаточно для работы, как его может хватить на долгий обед? Но я этого не произношу.

– У меня назначены встречи. Я не могу подвести людей, – просто говорю я.

Я торопливо целую его в губы. Он притягивает меня ближе и продлевает поцелуй. Богатство явно делает его очень похотливым. Я смеюсь и мягко отстраняюсь, направляясь к двери.

– Слушай, я тут подумала, может, консультант посоветует нам сегодня, в какие благотворительные фонды пожертвовать. Знаешь, поможет нам понять, какие действительно пускают деньги в дело, а какие просто тратят целое состояние на рекламу и зарплаты своим директорам.

– Да, хороший план, – вежливо улыбается Джейк.

– Потому что, я размышляла, мы можем выплатить нашу ипотеку, а затем отложить часть денег детям. Скажем, мы оставим два и восемь миллиона, а остальное отдадим.

– Чего? – Джейк издает наигранный смешок. – Очень смешно.

– Я не шучу, – я замираю на месте.

– Мы быстро потратим эту сумму. Она уйдет в никуда.

– Дети купили все, что хотели, вчера в Topshop. Часть даже не подходит им по размеру, не говоря уже о том, что просто не идет.

Меня немного ошарашило, как жадно вели себя Эмили с Логаном. Конечно, я понимаю, подростки в Topshop – все равно что дети в магазине сладостей. Они обязаны были увлечься. Жадность – нормальная реакция на выигрыш в лотерею. Большинство людей решили бы, что это я странно себя веду, все еще думая о покупках исходя из того, что нам нужно. Джейк с детьми быстро переключились на мысли о том, чего они хотят. Но вне зависимости от этого даже во время их неудержимого шоппинга они потратили меньше тысячи фунтов каждый. Должна признать, это намного больше, чем мы когда-либо тратили на одежду за раз, но это всего лишь частичка нашего выигрыша. Я не могу себе представить, как мы можем потратить его подчистую.