Вечная мерзлота

Это не Сталин придумал. Иван Грозный вырезал целые города, Петр Первый рубил головы сотнями! – Антипин закурил неторопливо. – Если вспомнить самое начало, после смерти Ленина… Сталин проявил себя как тонкий психолог, он знал жалкую природу людей! Люди ведь ради сытой и спокойной жизни всегда готовы пожертвовать «мелочами». Сначала они отдали право свободно выражать свое мнение, потом право свободно выбирать, а потом стало поздно – остался выбор между подлой жизнью и лагерем.

Требовать справедливости – не могу, просить милости – не хочу.

– Вы очень славный человек, Фрося, вы намного мужественнее и честнее меня. Ей-богу! Фрося молчала задумчиво. – Как, кстати, называется книга, которую вы пишете? Фрося все думала о чем-то, подняла на Горчакова умные и грустные глаза: – «Сколько стоит человек».

Люди живучие. От тоски они гибнут только в книжках.

. Его зэки не могут так хорошо и много строить, как американцы, поэтому надо их обосрать, чтобы простые советские люди порадовались.

говорят, водка вредная, мне один врач настрого ее запретил, а я думаю… – он ловко оторвал ровную полоску газеты, – не вредная она! Русским без нее никак! Иной раз жизнь так придавит, а выпьешь – и ничего, полегче делается!

Это не Сталин придумал. Иван Грозный вырезал целые города, Петр Первый рубил головы сотнями! – Антипин закурил неторопливо. – Если вспомнить самое начало, после смерти Ленина… Сталин проявил себя как тонкий психолог, он знал жалкую природу людей! Люди ведь ради сытой и спокойной жизни всегда готовы пожертвовать «мелочами». Сначала они отдали право свободно выражать свое мнение, потом право свободно выбирать, а потом стало поздно – остался выбор между подлой жизнью и лагерем.

Михаилу Тарковскому – замечательному писателю и человеку. Никто лучше Тарковского не написал про Енисей и охотников-промысловиков, боюсь, что и не напишет (книги «Замороженное время», «Енисей, отпусти», «Избранное», документальный фильм «Счастливые люди»).

Был солнечный день начала июня. Снег у поселка сошел, даже и подсохло кое-где, но в тайге по низинам еще по пояс можно было провалиться. Стаи гусей и уток вторую неделю тянули торопливо над Енисеем, в тундру, к недалеким отсюда берегам Ледовитого океана. Несли на крыльях не раннюю и не позднюю, обычную весну 1949 года. Больше двух тысяч верст летели птицы над могучей сибирской рекой, грязной и безлюдной, какой она и бывала каждую весну. Здесь же, у таежного станка Ермаково – пяток изб да два длинных барака на высоком берегу, – как нигде кипела жизнь. Прямо к навалам льда были ошвартованы три баржи. Люди с грузом на плечах сновали по трапам, криво-косо проложенным среди ледяных торосов, катали бочки, паровые лебедки вытягивали из трюмов ящики и тюки. «Вира!», «Майна!» – то весело, то с жестким, подгоняющим матом разносились крики в весеннем воздухе. Солнце жарило, торосы текли, по голым мужицким спинам бежал рабочий пот.

Но как же? Человек – разве не самое ценное? Нет ничего, за что можно платить людьми!