Позвольте... - вдруг пробормотал он, - чего же это я плачу, когда у меня есть вино?
— Рукопожатия отменяются! — кукарекнул секретарь.
— Да здравствуют объятья! — страстно шепнула брюнетка.
Несмотря на все это, недальновидный Коротков сделал то, чего делать ни в коем случае не следовало, — обиделся.
— Лучше смерть, чем позор!
– Я не хочу! – вскричал Коротков, блуждая взором. – Она будет мне отдаваться, а я терпеть этого не могу. Не хочу! Верните документы. Священную мою фамилию. Восстановите!
– Товарищ, это в отделе брачующихся, – запищал секретарь, – мы ничего не можем сделать.
Первые строки глянули на него уверенно и ясно, последние сквозь слезливый, ошеломляющий туман.
Позвольте… – вдруг пробормотал он, – чего же это я плачу, когда у меня есть вино? Он залпом выпил пол
Что-то странное, зловещее мелькнуло в синих глазных дырах старика.
Затем кровяное солнце со звоном лопнуло у него в голове, и больше он ровно ничего не видал.
– Вот, молодой человек, – горько усмехнувшись, сказал добрый и униженный Дыркин, – вот и награда за усердие. Ночей недосыпаешь, недоедаешь, недопиваешь, а результат всегда один – по морде. Может быть, и вы с тем же пришли? Что ж… Бейте Дыркина, бейте. Морда у него, видно, казенная. Может быть, вам рукой больно? Так вы канделябрик возьмите.
