Павел Попов: «Комплекс провинциала может быть движущей силой»
Текст: Марина Зельцер. Фото: Ника Бунина
Павел Попов в кино чаще играет не самых приятных и добропорядочных персонажей. Правда, поближе познакомившись с некоторыми из них, например с Виктором из психологического сериала «Жить жизнь», понимаешь, что тут всё непросто и на поверку этот парень не так-то плох и уж точно его есть за что пожалеть.
Чего не скажешь о бомбисте Соколове, которого Попов сыграл в исторической драме «Столыпин», только что показанной на телеканале «Россия 1». Еще недавно Павел признавался, что с радостью хватается за возможность сыграть в кино очередного мерзавца и подлеца, но сегодня говорит, что хочет в каких-то работах идти от себя или придумать интересную историю просто хорошего человека.
Совсем скоро начнутся съемки второго сезона сериала «Золотое дно», и нас ждет новая встреча с его Дмитрием Градовым, старшим наследником, которого оставили, по сути, у разбитого корыта.
Мы поговорили с Павлом о том, чем отличается волнение в профессии и в жизни, о плохих и хороших комплексах, о его детской любви к Есенину, а также о книгах, которые он читал очень легко, и о главном событии жизни – рождении сына, которому в четыре месяца уже читают книжки.
Павел, мы беседуем перед спектаклем. Это вам совсем не сбивает настрой или, наоборот, вы так расслабляетесь и выходите на сцену более легким?
Есть легенда про двух актеров. Один из них приходил задолго до спектакля, настраивался, ходил по сцене, пытался исполнить мизансцены. А второй прибегал за полчаса до начала. И в какой-то момент первый сказал ему, что он безответственно относится к делу. Тот ответил, что однажды пришел заранее, очень мучился и ужасно сыграл спектакль. Есть артисты, которым нужно настроиться, а есть те, которым, наоборот, лучше «с корабля на бал». И мне иногда нужно время сосредоточиться, а иногда я будто получаю больше драйва от того, что надеваю костюм и иду прямиком на сцену. Но есть спектакли, где уже всё обжито со всех сторон и ты чувствуешь себя свободно, а есть, например, «Война и мир», к которой, конечно, лучше бы приехать чуть-чуть пораньше. Выходит, я ни к какому из этих актерских лагерей не отношусь, нахожусь между ними.
А вообще вы умеете владеть своим волнением, чтобы оно было скорее приятным и в театре, и на съемках, и на пробах?
Вы знаете, я очень хочу научиться владеть своим волнением, но у меня никогда это не получается. Касаемо выхода на сцену все наши великие говорят, что если ты перестаешь волноваться, значит, нужно уходить из профессии. Я очень сильно волнуюсь перед премьерой, всегда переживаю, как примет спектакль и мою работу зритель. Первые разы вы показываете детище папам-мамам и людям, которые к вам хорошо относятся, а вот потом начинается другая история. И важно, поймёт ли обычный зритель наш юмор, почувствует ли всё так, как чувствуем это мы, и сможем ли мы донести ту мысль, которую хотим донести. И главное, с каким ощущением уйдут люди из театра.
А волнение в жизни вы можете обуздать в каких-то не самых серьезных ситуациях?
Волнение – вещь сложноуправляемая; может быть, им даже невозможно управлять полноценно. Я, кстати, не разделяю его на какие-то подгруппы, волнение в жизни ничем не отличается от творческого волнения. Мне кажется, что ключ к управлению этой эмоцией заложен в твоей «физике», поэтому тебе надо заставлять себя в буквальном смысле не мельтешить, не поддаваться панике, и тогда ты успокаиваешься и внутренне. Есть еще способ. Например, перед каким-то сложным и важным для тебя разговором нужно пожевать жвачку. Момент жевания сразу немножко обесценивает ситуацию, снижает этот пафос. То есть через какие-то внешние проявления можно чуть-чуть присмирить внутреннее волнение.
А вы смотрите свои фильмы и не боитесь, что не понравитесь самому себе или кто-то напишет что-то неприятное?
Я чуть проще к этому отношусь, не схожу с ума от оценки моей работы. Я сам себе главный критик. Знаю, где недоработал, где использую то, что уже использовал. Для меня сегодня, наверное, важно быть непохожим от одной роли к другой. Хотя... и это не является самым главным критерием.
Да, были большие актеры, которые, можно сказать, всю жизнь играли одну роль, то есть полностью шли от своей личности, но делали это ярко и филигранно, а есть лицедеи в полном смысле слова. Наверное, второе – высший пилотаж, и всё же...
Да, да, я согласен. Это спорный момент. С одной стороны, актера оценивают в том, насколько он может быть разным, и в этом, наверное, и состоит наша профессия, но, с другой, есть примеры, когда, как вы говорите, великие актеры играли в целом плюс-минус одинаково, но всегда прекрасно. И да, хотя я сказал, что сам себе главный критик, конечно, мне не всё равно, как реагируют на мою роль, особенно коллеги. Есть ряд людей, чье мнение значимо для меня. Еще я радуюсь, когда совсем молодых актеров в моих работах что-то цепляет с точки зрения развития в профессии. Но просто комментарии в соцсетях меня уже не очень волнуют. Например, сейчас кто-то пишет, что я сильно наигрываю в сериале «Жить жизнь», но я это делал намеренно. Это просил от меня режиссер Миша Вайнберг, потому что у моего персонажа должна быть такая история: он петух и он очень хочет внимания. Это его болевая сторона. Он всеми силами привлекает к себе внимание и при этом, как ребенок, очень хочет, чтобы его пожалели.
А вам всегда хватало внимания и любви?
Я с детства получал очень много внимания и любви. Для меня это важно, и вообще я считаю, что актеру необходимо ощущать какое-то положительное внимание, потому что даже сценарист может творить «в стол», что совершенно не может делать актер. Он может быть без сцены, без партнеров, но без зрителя актера не может быть. Поэтому, конечно же, мне необходимо внимание и признание какой-то публики. Иначе всё, чем я занимаюсь, не имеет смысла. А вообще я тут недавно подумал, что нужно уметь занимать пространство и в конкретном месте, и в этом мире. Вот знаете, иногда смотришь на человека и видишь, что вроде бы он стесняется, не хочет, чтобы на него обращали внимание, но его тело говорит о том, что он занимает пространство меньшее, чем ему нужно. То есть он может сильно сутулиться, быть сгорбленным. Это философский момент, но очень, как мне кажется, важный. Из-за того, что наша профессия невероятно зависимая, мы, актеры, как будто всё время хотим понравиться и ведём себя либо слишком скромно, либо слишком нагло. А мне думается, надо уметь держать себя в золотой середине. Например, сидеть так, как тебе удобно, но не сверхудобно, чтобы окружающие не чувствовали рядом с тобой дискомфорта.
Из той же серии была, как мне кажется, покупка вами красивого яркого костюма, в котором вы потом вышли на красную дорожку?
Да, потому что это мой праздник и я внутренне позволяю себе прочувствовать его, то есть быть в центре внимания. Сколько я слышу от коллег, мол, не люблю красные дорожки и интервью, но я в это не очень верю. И в любом случае это часть нашей профессии.
Сегодня фраза «Я позволяю себе быть собой» стала очень модной и уже приобрела другой оттенок и даже смысл.
У нас в театре был спектакль «Пер Гюнт», а там вся пьеса построена на том, чтобы ответить на вопрос, кто я такой. И это тупиковая история. Невозможно в конечном итоге понять, кто ты такой. И я принял мысль, что, возможно, играя разные образы в театре или в кино, я больше Я, чем Я в жизни, потому что в жизни мы себя очень сильно ограничиваем и не даем волю своим страстям. А в театре или в кино я могу это не контролировать, даже наоборот. Потому, например, играя такого героя, как в «Золотом дне», совершенно сумасшедшего, яростного человека, я отдаю себе отчет в том, что в жизни я себя так вести не могу, но это тоже я, это тоже какая-то моя сторона (улыбается). Иначе бы у меня не получилось роль сыграть достоверно.
Как вы считаете, полезно ли актеру в обычной жизни существовать в режиме энергосбережения, беречь эмоции для профессии?
Этот вопрос каждый решает для себя. Кто-то выбирает быть спокойнее в жизни, как бы сохранить себя, кто-то, наоборот, расшатанную психику и эти эмоции использует на сцене и съемочной площадке. Один из моих педагогов в Щукинском институте, он же актер театра Вахтангова, сейчас он уже не работает в нашем театре, рассказывал, что ему перед спектаклем, чтобы как-то настроить свой организм, взбудоражить его, нужно было с кем-то поругаться. Это мог быть и гример, и партнер. Я не конфликтный человек. Мне хочется, чтобы все друг друга слышали, понимали, давали возможность работать и уже на сцене показывали себя.
Когда к вам пришел сценарий «Столыпина», вы сразу загорелись им?
Да, я сразу захотел попасть в проект. В первую очередь потому, что это историческое кино, я до этого не работал в нем. Мне всегда любопытно погружаться в ту эпоху, которую предлагают. А Россия во времена Столыпина – это же определенная Россия, проигравшая в русско-японской войне. В стране подъем экономики, мы занимали десятое место в мире по поставкам зерна, то есть всё вроде бы хорошо, но при этом очень странные, тревожные настроения, предреволюционные. И конечно, сама фигура Столыпина не может не занимать. Меня как мужчину привлекают люди, которые берут на себя ответственность. А у него была ответственность огромного масштаба. В какой-то момент даже стали говорить Николаю, что страной руководит Столыпин, а не он. Почему Николай и хотел убрать его в конечном итоге. Даже принять пост министра внутренних дел значило подписать себе смертный приговор, потому что до него все министры внутренних дел были убиты. И Столыпин отказывался, но ослушаться царского приказа не смог. Безусловно, актеру тут есть что играть, даже в мелочах, например, отношение к газетам в то время. Ведь раньше это были единственные СМИ и всю важную информацию получали только оттуда. И вот ты как актер погружаешься во время и понимаешь свое отношение к газете как к какому-то предмету, не имеющему сейчас такого смысла, как раньше. К тому же мне предложили сыграть отрицательную роль, что всегда привлекает актеров, откровенно говоря.
У вас и так много отрицательных героев в кино. Даже Виктор из сериала «Жить жизнь», пока он в полной мере не раскрылся и если не копать – не самый приятный персонаж. Вы не думали, почему вас не видят интеллигентным, добрым, без второго дня, пусть и с какими-то недостатками?
На самом деле, отвечая на этот вопрос, я бы сказал, что сейчас у меня есть внутренняя потребность либо идти от себя в ролях, либо нести какую-то положительную характерность. В этом году я снимался у Стаса Иванова в сериале «Высокий сезон», и он мне позволил быть собой, что называется, «я в предлагаемых обстоятельствах». Там я играю простого парня, попавшего, по сути, в «мышеловку», из которой должен выбраться, потому что у него нет другого выхода. Это становление личности, становление мужчины, потому что он вынужден искать выход и брать на себя ответственность. И там, конечно же, у меня не было таких приспособлений, которые я использовал в предыдущих ролях, так как я больше играл себя.
Ваши герои в сериалах «Золотое дно» и «Жить жизнь» тоже хотят добиться того, чтобы их ощущали мужчинами, главами семей и не только. И оба имеют зоны нелюбви, которые они прошли или такими ощущали. Ими движет обида, как и вашим Соколовым из «Столыпина». Только он совершает гораздо более страшные поступки. А почему он так глубоко, до ненависти обижен на Столыпина, есть какая-то предыстория их отношений?
Когда Столыпин был еще губернатором Саратова, то один из этих максималистов наставил на него пистолет при толпе, а Столыпин снял пальто и отдал ему его, сказав: «Унеси». И тот растерялся. Нечто подобное происходит и в нашем фильме. Вот это унижение, эту обиду, когда у тебя отбирают что-то мужское, он не может перенести. И ту силу, которую отнял у него Столыпин, он пытается таким путем вернуть себе. Им движет ненависть как очень яркая эмоция.
Как вы считаете, легче играть реального персонажа, о котором много известно, или того, о ком почти нет информации, и вы можете пользоваться всей палитрой красок?
Ну, вот я играю Пьера Безухова в театре. А для всех уже есть Безухов Сергея Бондарчука, ведь это всемирно известная экранизация, получившая «Оскар». И конечно же, тут соревноваться очень трудно, просто можно придумать какую-то свою версию. И я думаю, что все-таки сложнее играть, когда существует вот такой кинематографический шлейф или о личности много известно, как, например, о Маяковском. Назвал его, потому что знаю, что сейчас готовится какой-то проект о нем.
Да, и его будет играть Андрей Максимов...
Ну, ему не позавидуешь, потому что и Маяковский у всех есть определенный, пусть и у каждого свой. Ты ищешь с режиссером свою трактовку и видение, но всегда найдутся знатоки, которые скажут, что это вообще не Маяковский. А когда у тебя развязаны руки, ты можешь вытворять всё что угодно. Ну вот кто мне что скажет про Михаила Соколова? Да никто (смеется). Ну, не похож внешне, потому что существует его портрет, и это максимум претензий.
И что вы читали, когда готовились к этой роли? Знаю, что смотрели видеоурок Минаева.
Да, я смотрел видеоурок Минаева, читал разные статьи в интернете и исторические учебники про эпоху. Мне было интересно понять, что такое бомбисты, максималисты того времени, какие настроения у них были, почему они себя так вели. Я пытался фантазировать с точки зрения своего персонажа, чтобы он был, с одной стороны, человеком, за которым можно идти, он же предводитель, носитель идеи, чтобы он создавал вокруг себя такое поле, когда люди заражались, глядя на него, а с другой, нужно было вырвать какую-то его психологическую боль. То есть оправдать, почему он такой, чтобы его тоже было жалко.
А как вы наткнулись на урок Минаева, не потому ли, что уже снимались по его сценарию в «Золотом дне»?
Нет, нет, про Минаева я сначала узнал (это было во время карантина), что он выпускает новости, и только потом, что у него есть ряд исторических передач. И я даже знаю (смеется), что он в них матерился. Так как он делал всё это очень живо, передачи были невероятно интересными. Правда, родители детей попросили его рассказывать без мата, чтобы дети тоже могли смотреть и проникаться историей.
А вы читали его произведения?
Нет, не читал, потому что я уже давно увлекаюсь философией и психологией и профессиональными книгами. С большим интересом читал «Мастерство актера: Техника Чаббак» и «Мобилизованная нация» Николаса Старгардта. Но сценарий «Золотого дна» прекрасный, потому что Минаев знает, о чем он пишет, это история про богатых людей и определенную власть. Я уж не знаю, почему он разбирается в этом, но и «Духless» тоже про элиту, про тех, кто имеет большие деньги. И когда ты видишь какие-то подробности, понимаешь, что всё написано не по поверхности, тебе хочется поучаствовать в таком материале. Этим его сценарий отличается от многих других.
Часто слышу, что «Золотое дно» – перелицовка американского сериала «Наследники». Я не смотрела их, а что вы об этом скажете?
Там похожа, на мой взгляд, лишь тема – семья делит наследство и собачится между собой. Хотя мне сложно это комментировать, потому что я посмотрел всего две серии «Наследников». Когда у нас снимали «Доктора Рихтера» с Алексеем Серебряковым, аналог «Доктора Хауса», то повторяли почти всё и сюжетно. А «Наследники» и «Золотое дно» – это два разных сериала с совершенно разными сценариями.
Читала ваши прекрасные слова об Илье Ермолове, режиссере «Золотого дна».
Про Илью я могу сказать много хорошего, но самое главное, что ему очень важна творческая составляющая, и он ищет новые лица. Их как будто все ищут, но в конечном итоге утверждают всё равно довольно известных людей. А у Ильи есть телеграм-канал, который он сам ведет, и, например, он пишет, что ищет на небольшую роль в новый проект актера. И, по-моему, для «13 Клинической» он нашёл парня из какого-то дальнего региона. На «Золотом дне» он собрал команду, в прямом смысле семью. Так получилось, что мы с Валерой Карповым, который играет моего брата, из одного города и учились в одном институте, у одного мастера и ходили в один и тот же любительский театр в Рязани. Но обо всем этом мы узнали на площадке. Это, конечно же, стечение обстоятельств, отчасти везение, случай, но и заслуга Ильи. А про Алексея Геннадьевича Гуськова можно говорить бесконечно, настолько он неравнодушный человек – Алексей Геннадьевич – и, конечно же, артист с большой буквы. Мы с ним всё время на связи. Он с огромным трепетом относится к профессии. Переживает, как молодой актер, и также старается всё время что-то придумать. Он и мне давал много советов. И, конечно, то, что мы в театре вместе работаем и играли спектакль с ним, тоже дает нам больше пространства для творчества на площадке. Опять же Илье спасибо, что он по какому-то своему чутью собрал такую команду. Когда мы снимали на винодельне в Краснодарском крае, то после смен собирались, сидели, что-то обсуждали с ребятами. У нас настолько сложился ансамбль, компания, что нам было очень приятно проводить время вместе не только в кадре, но и за кадром, что бывает нечасто. С февраля планируют второй сезон снимать, и я очень жду этого. Еще я хотел бы сказать про Юру Чурсина, с которым мне повезло партнерствовать в проекте «Жить жизнь». Мы с ним тоже как-то совпали. Он видел мои работы, а я его и в кино, и в театре. И когда мы встретились, то у меня было чувство, что мы как будто знакомы, я ощущал его почти как брата, что тоже очень помогло в работе. И он мне много чего подсказывал. Но я восхищен им не только как актером. Тот важный монолог, который произносит его герой, обращаясь ко мне, его родному брату, а потом плюет в меня, он написал сам и утвердил с режиссером.
В одном из интервью вы сказали, что в сериале «Актрисы», в котором вы снимались и играли актера, вам не хватило света в том, как показаны люди вашей профессии.
Да, там все немножко токсичные и у всех в голове одна мысль – быть номером один. А я считаю, что наша профессия не спорт. И потому быть номером один в ней невозможно. Очень часто журналисты задают вопрос, кто самый крутой актер, по вашему мнению. Но такого просто не может быть. И мне кажется, что в нашей индустрии совершают огромную ошибку, когда актера, который выстрелил, начинают использовать и в хвост и в гриву. Там было с Даней Козловским, потом с Сашей Петровым. Я понимаю, что продюсер думает, наверное, о каких-то практических вещах, но, на мой взгляд, это неправильно.
Мне очень понравились «Актрисы» и тронула одержимость героинь профессией, не казалось, что это только про желание быть номером один, но вы правильно сказали, что в истории много подано через страдания и негатив...
Да, есть такое, а что касается моего персонажа, так это вообще сборище всех актерских и человеческих комплексов и пороков.
А вам знакомы какие-то комплексы? И есть ли, на ваш взгляд, такие комплексы, которые позволяют человеку стать лучше или не стать хуже и добиться чего-то в жизни?
Смотря о каких комплексах вы говорите. Например, так называемый комплекс провинциала может быть движущей силой. И у меня он есть. В глубине души я понимаю, что вряд ли я стану москвичом, несмотря на то, что у меня есть квартира в Москве. И изначально, поступив в «Щуку», я ощущал, что этот город не мой (хотя у нас на курсе москвичей был очень небольшой процент), что у меня здесь совершенно ничего нет и нужно зацепиться за этот город и как-то зарабатывать себе на жизнь. Для чего необходимо работать, волноваться, переживать и стремиться к чему-то. А вот сын у меня родился в Москве, и он уже коренной москвич. На мой же век выпало закрепиться здесь и дать возможность своим потомкам развиваться в этом городе. Возможно, они захотят переехать куда-то, но это уже будет их выбор. А в «Актрисах» мой герой как раз москвич, но он использует неправильные способы, для того чтобы получить роль, идет по головам. Он не уверен в себе, но при этом он стопроцентный нарцисс. Вот это совершенно иного рода комплексы. Он может предать, может договориться за спиной против кого-то, что для меня просто неприемлемо. Но в кино мне интересно в это поиграть и покуражиться. Может быть, какие-то комплексы позволяют оставаться стеснительным и скромным человеком, но профессия актера всё-таки подразумевает здоровую наглость, потому что тебе нужно побеждать в определённой конкуренции, а она существует, начиная с поступления в институт, ведь это огромный конкурс на одно место. Без здоровой конкуренции невозможна хорошая работа.
Вас узнают на улице?
Периодически узнают, но, конечно, это совершенно не тот случай, чтобы я не мог чувствовать себя свободным. Мне очень нравится история про Смоктуновского, которого спрашивали, не боится ли он ездить общественным транспортом, мол, разорвут же на части. А он отвечал: «Если я захочу, меня никто не узнает». И дело не в том, что он закрывался капюшоном или очками, просто человек ведет себя так, что сливается с толпой. И наверное, самый лучший актер – тот, которого не видно. А Дэниел Льюис говорил о том, что нам нельзя давать интервью, потому что, как только зритель узнает про частную жизнь актера, он сразу ему становится неинтересен, вопрос, что он за человек, должен всегда висеть в воздухе.
Вы это опровергаете своей практикой. И я не согласна с тем, что актер, дающий интервью и очень искренний в них, становится неинтересным. Один из самых ярких примеров – Табаков. Олег Павлович столько интервью дал за свою жизнь и, понимая, с кем говорит, всегда был в принципе откровенным, а еще и не одну книжку написал. При этом до конца оставался любимейшим актером, встречи с которым ждали зрители самых разных поколений.
Мне кажется, у него задача была чуть-чуть другая, не актерская, а наставническая. То есть он своим примером хотел заражать людей и как-то наставлять их.
И это тоже так, но факт остается фактом. А есть те, что молчат, думают, что так подогревают интерес к себе, но нет, всё равно неинтересны. И потом вы сами сказали, что это часть профессии. Когда люди любят актера, то хотят узнать, что он думает, чувствует, хотят радоваться за него и сопереживать. И в том, что человек не дает интервью, на мой взгляд, есть некое неуважение к зрителю при условии, что право актера – решать, о чем говорить, о чем нет. Хотя опять же я считаю, что простота и искренность всегда лучше формальности и фальшивости.
Мне тоже, если я увлекаюсь каким-то актером (смеется), интересно узнать о нем. Допустим, мне сейчас очень нравится, как работает Даня Воробьёв. Мне безумно интересна его «кухня», и только из интервью я могу об этом узнать.
Вы упомянули сериал «13 Клиническая». Вам мистика интересна и как зрителю, и как читателю?
Да, как читателю мне всё это очень интересно: и Стругацкие, и Станислав Лем. Мне нравятся такие истории, но не в прямом смысле этого слова. Однако экранизация, в принципе, всегда хуже первоисточника, вот только Тарковский, на мой взгляд, поменял эту парадигму. Его «Сталкер» для меня лучше, чем «Пикник на обочине» Стругацких.
Вы говорили, что Пьера Безухова сложно играть после Бондарчука. Понятно, что в те четыре серии невозможно было впихнуть весь роман, но у вас было ощущение, что это намного беднее произведения Толстого?
Мне сложно ответить на этот вопрос. Мне не хочется картину преуменьшать. Мне кажется, там всё очень на своем месте, фильм прекрасно сделан. Но всё равно, когда читаешь «Войну и мир», вообще книгу, у тебя больше возможности фантазировать. Ты представляешь всех, как хочешь, и это в тебя попадает. А в кино может что-то и не попасть, потому что видение режиссера не совпадет с твоим. Когда описываются переживания героя, ты всегда их проживаешь как свои. А в кино актер играет эти эмоции. И, скорее всего, они не будут у тебя такими же сильными, как во время чтения.
Так у вас не совпал образ Безухова-Бондарчука с тем, что вы рисовали себе, читая книгу?
Да, не совпал, хотя Безухов у Бондарчука потрясающий, но просто он в меня не настолько попадает, как, например, Мышкин Евгения Миронова. Вот тоже экранизация великого произведения, но, если бы мне доверили эту роль, мне было бы сложно отойти от того, что сделал Миронов. Думаю, единственное, что я мог бы сделать, это копировать то, что он играл (смеется).
Читали ли вы еще какие-то произведения современной литературы, где тоже понимали, что автор досконально знает, о чем он пишет?
Не так давно я прочел автобиографическую книгу Мэттью Макконахи «Зелёный свет», по сути, это его дневники. Увидел ее и подумал: «Надо почитать, потому что это Макконахи, может, я чем-то вдохновлюсь». И, в общем, не прогадал. Мне кажется, узнать историю его жизни и становления в профессии будет очень полезно и начинающим актерам, и тем, кто уже достаточное время находится в профессии. Для меня в этой книге было много открытий.
Еще я посоветовал бы актерам прочитать роман «Бегущий за ветром» Халеда Хоссейни. Это история про двух мальчиков, их детскую дружбу, про становление мужчины и взаимоотношения с отцами, про предательство и комплексы, причем именно мужские.
Как вы узнали об этой книге?
Мне просто захотелось почитать художественную литературу, а не философскую, чтобы можно было следить за сюжетом и судьбами. Я загуглил романы, выходящие в последнее время, и меня эта книга привлекла, наверное, потому что я тоже мальчик. И с Водолазкиным я познакомился на примере «Авиатора». Это интересная литература, но роман так легко читается, что всё просто пролетело, будто и не читал. Я даже не помню ничего.
Последнее, что меня впечатлило из нашей литературы, – это роман Алексея Иванова «Сердце Пармы». Потом я узнал, что его будут экранизировать. И меня даже пробовали на главную роль, но не сложилось. А я такую тематику очень люблю, потому что чувствую в этом мужскую энергию.
Обычно книги, которые мы «глотаем», нам очень нравятся и, следовательно, оставляют сильное или яркое впечатление.
Видимо, «Авиатор» не так меня впечатлил, несмотря на то, что я его легко прочитал. Конечно же, были в моей жизни книги, которые также читались очень легко, но, действительно, оставили огромное впечатление. Это мои настольные книги, к которым я возвращаюсь. Например, «Мартин Иден» Джека Лондона, «Преступление и наказание», «Братья Карамазовы», и, если говорить о психологии, «Семь навыков высокоэффективных людей» Стивена Кови тоже читались легко, но меня поражали мысли, заложенные там.
Вы много рассказывали о поэтическом кружке, в котором занимались в рязанском детстве, и, естественно, о любви к Есенину. А его творчество привило вам в целом любовь к поэзии?
Поэзия меня очень сильно привлекает, что, наверное, как раз и произошло благодаря этому кружку. Я в школе очень любил открыть томик Есенина и просто читать его стихи. Они же у него такие... мальчишеские, на разрыв. Потом мне стала нравиться философская лирика, я полюбил Бродского и наших шестидесятников, особенно Рождественского и Евтушенко. Я обожаю стихотворение Евтушенко «Ярмарка в Симбирске». Поэзия – это очень высокое искусство. Как музыка. Когда вы читаете, например, Пушкина, то понимаете, насколько это прекрасно, при том, что всё так просто. И в этом его гениальность. Я сейчас читаю сказки Пушкина вслух ребенку, хотя ему четыре месяца.
Хотела сказать, что скоро будете читать сказки Пушкина ребенку, может быть, в год или полтора, а вы уже, ничего себе!
Да, мы читаем просто для того, чтобы он слушал мелодику. Иногда маленьким детям ставят классическую музыку, и беременные женщины слушают ее, говорят, что ребенок что-то чувствует, воспринимает на слух. Может быть, это и ерунда, а может быть, что-то и даёт.
Сегодня из книг, не связанных с работой, наверное, только «Сказкам Пушкина» и есть место в вашей жизни при той занятости в кино и театре и крошечном ребенке...
Вы знаете, как только у тебя появляется много всего, ты много всего и успеваешь. Ты ценишь каждую свободную минуту и начинаешь ее использовать эффективно. Вот я гуляю с коляской, и понимаю, что ребенок спит, и у меня есть свободный час. И за этот час я могу и почитать, и подумать над сценой, и мысленно порепетировать ее, например. Моей жене надо было идти на пробы, и пока мы с ней вместе гуляли с коляской, разыгрывали ее сцену. А бывает, ты какие-то дела отложил на выходной, но в итоге так ничего и не сделал.
Лена (жена, актриса Елена Полянская. – Прим. авт.) совсем не охладела к профессии, раз и сейчас ходит на пробы? То есть роль мамы не перекрыла эту страсть?
Ну нет, конечно, роль мамы не то что важнее, а она вся сейчас в этом, но всё равно ей важно при этом быть актрисой, эта потребность не исчезла. И конечно же, я стараюсь, как могу, помогать ей. Вот нужно записать самопробы – давай запишем, нужно, чтобы ты поехала на смену и у тебя была возможность посниматься, – давай я поеду с тобой, посижу с ребенком в вагончике. То есть я просто хочу, чтобы Лена тоже реализовывалась. И если ее счастье заключается и в этом, значит, мне нужно делать всё, чтобы помогать ей.
Женщины часто говорят, что после рождения ребёнка, даже при первой апатии по отношению к профессии, они чувствуют, что в них как в актрисах открывается что-то новое и мощное. А вот у мужчин, которые очень любят своих маленьких детей, я об этом никогда не спрашивала.
Я поймал себя на мысли, что мне нравится иметь много задач, которые нужно выполнять и нести ответственность за свою семью. Уже не только за жену, но и за ребенка. И в целом вообще за нашу семью, включая бабушек, дедушек. Мне очень нравится идея быть капитаном корабля, она меня греет. А в профессии уж я не знаю, что изменилось качественно, но поскольку появилось что-то очень важное в жизни, я, наверное, стал меньше рефлексировать, потому что всё равно актерство вторично по сравнению с рождением сына. Хотя у меня возникают разные страхи, связанные с тем, как всё дальше будет, что получится, но всё это очень интересные чувства (улыбается).
