Идеалис

3

Феликс Туманов медленно осмотрел место происшествия, стараясь запомнить детали, и вновь вернулся взглядом к группе людей, кучкующихся на безопасном отдалении от берега. Один человек кутался в спасательный плед и держал в руках термокружку, он о чем-то рассказывал остальным. О чем – этого начальник полиции разобрать не смог, но тон беседы был взволнованный.

– Это свидетели?

– Несостоявшийся утопленник с компанией, – ответил оперуполномоченный.

– Их допросили?

– Первым делом.

– Хорошо, – сменил тему начальник полиции, – где состоявшиеся утопленники?

– Там подальше, на берегу, – криминалист мотнул головой и удостоверился, что коллеги закончили первичную работу с телами и разошлись. – Ждем лабораторный фургон.

Туманов развернулся в сторону воды. Ветер, вдруг подувший с болота, принес облако неописуемой вони. Начальник полиции подавил рвотный рефлекс.

– Что за дерьмо?! – зажал он нос ладонью.

– Это… – Алябьев, которому начальник адресовал свой вопрос, не докончил фразу и закашлялся.

Воздушный порыв понес запах дальше и Туманов, не дожидаясь ответа, вышел на кромку берега. Здесь на брезентовых подстилках лежали останки. Начальник полиции с удивлением отметил, что воняло не от них. Помеченные криминалистическими цифровыми метками, тела выглядели фантасмагорически. Одни сохранились лучше, другим недоставало фрагментов, но все – с ярко-рыжими волосами и, по мнению Туманова, какие-то промаринованные… Нет, правильнее сказать, продубленные! О чем он немедленно и сообщил присутствующим.

Подчиненные полностью разделяли мнение начальства.

– Не хватало мне еще серийного маньяка, – озабоченно пробормотал Туманов.

– Почему маньяка? – удивился оперуполномоченный.

– Они все рыжие!

– Нет-нет, – поспешил заметить криминалист, – ржавыми их волосы сделала болотная вода, она содержит значительное количество окиси железа, ржавчины, вот при длительном… хранении… волосы и окрасились. А в остальном, вы ухватили суть: сохранность покойников – результат так называемого торфяного дубления, такая вот естественная консервация мертвого тела. Отсюда и темно-бурая кожа, и мягкие, похожие на прорезиненные, тела. Гуминовые кислоты растворили минералы из костей.

Начальник полиции с отвращением отвернулся, рассеянно похлопал по карманам, ища сигареты. Требовалось чем-то заглушить то и дело прилетающие порывы нестерпимого смрада.

– Есть закурить? – спросил он у заместителя, отходя дальше от страшных находок.

Алябьев с готовностью протянул шефу сигаретную пачку. Туманов выдохнул струю дыма и поинтересовался:

– То есть, это могут быть очень старые трупы?

– Срок давности по которым уже истек, – подтвердил его догадку оперуполномоченный.

Ему, как и начальнику, совершенно не хотелось ввязываться в расследование массовых убийств со всеми вытекающими последствиями в виде замаячивших «глухарей», назойливой прессы и внимания со стороны столичного начальства. А то, что такое внимание возникнет, он не сомневался.

– Не просто старые, а древние! – послышалось восклицание за спиной.

– Я же вас предупредил! – зашипел оперуполномоченный. – Еще раз сюда влезете, загремите на пятнадцать суток.

– Это еще кто такой? – Начальник полиции гневно сверкнул глазами на подчиненных.

Перед ними возник мужчина средних лет. В ярком клетчатом пиджаке, с платочком в нагрудном кармане, в круглых проволочных очках, отвратительно нарядный, он посмел встрять в разговор.

– Анатолий Куролепов, – отрекомендовался клетчатый.

За ним застыл подоспевший патрульный, пытаясь сообразить: отогнать ли прорвавшегося к начальству наглеца за ленточку или повременить.

– Я кандидат наук, исследователь фольклора, исторический консультант на кинокартине, – ничуть не смутившись, продолжил мужчина.

Туманов свирепо выпустил сигаретный дым через ноздри.

– Нам не требуются консультации фольклориста, господин Курощупов.

– Куро-ле-пов! – возмутился подошедший. – А я полагаю, как раз требуются! Вы наверняка не смотрели мой просветительский видеоблог в интернете.

Начальник полиции скривился.

– Не смотрели! – с сожалением заметил Куролепов. – А феномену болотных мумий я посвящал отдельный выпуск. – Он мотнул пухлым подбородком в сторону тел: – Это находка исторического значения. Ведь до сих пор болотных людей у нас не вылавливали, только в Северной Европе. Бесценное, бесценное открытие, требующее бережного обращения. Им же наверняка сотни лет.

– Проводите гражданина Куролапова за ограждение, – велел патрульному начальник полиции. – Чтобы я больше не видел посторонних на месте происшествия!

– Куро-ле-пова! – затряс щеками историк, под локоть увлекаемый патрульным с глаз начальства. – Все это требует тщательного изучения… – стихли его последние слова.

Туманов зажмурился, вздохнул и заставил себя снова поднять веки. Происходящее начинало его бесить. Кроме того глаза заслезились от вновь ударившего в ноздри мерзкого запаха протухшего сыра. Начальник полиции задумчиво затянулся остатком сигареты и осмотрелся в поисках источника вони, но увидел лишь пару белых манекенов, лежащих отдельно. Их, поди, тоже выловили из болота. Чертовы киношники! Мало от них проблем, еще и природу пластиком загадили. «Не забыть натравить на них экологический надзор», – мстительно сделал заметку в голове Туманов.

– Устроили бардак, – сварливо произнес он, не обращаясь особенно ни к кому. – Намусорили.

– Где? – удивился Алябьев.

– Да везде! Свалкой несет! На берегу вон набросали всяких… обмылков, – ткнул начальник полиции окурком в сторону лежащего реквизита.

Оперуполномоченный и криминалист переглянулись. Заместитель не сразу подавил приступ кашля.

– Что? – озадаченно спросил Туманов.

– Вы совершенно правы, – произнес криминалист. – Это тела в стадии омыления. Такое случается во влажной бескислородной среде, называется жировоск. Специально оставили их подальше из-за запаха. Ждем перевозку с герметичными пакетами.

Начальник полиции затянулся было тлеющим фильтром, но при этих словах подавился и тоже раскашлялся.

– Тогда какого черта у вас вокруг улик все время крутится какой-то сброд? Это кто?! – повысил Туманов голос.

Светловолосый человек, из-за которого начальник полиции окончательно разъярился, перестал снимать тела на смартфон и повернулся в сторону шума. Другой рукой он держал у носа бумажную салфетку, поэтому Туманов не мог в точности определить личность незнакомца. Но тот факт, что ни один специалист не приедет на место преступления в такой неподходящей светлой одежде, убедил начальника полиции, что перед ним очередной праздношатающийся любитель сенсаций.

– Эй, сюда иди! – позвал Туманов блондина.

Тот неспешно убрал телефон в карман пиджака и двинулся навстречу полицейским.

Туманов злобно посмотрел на подошедшего и протянул руку.

– Снимать нельзя, придется удалить кадры. – он пошевелил пальцами, понуждая блондина отдать ему телефон.

– Боюсь, не могу этого сделать, материал может понадобиться мне для работы, – вежливо ответил незнакомец.

Начальник полиции почувствовал, как рвется наружу заклокотавший внутри гнев. Какая наглость!

– Кажется, кто-то все же сегодня получит пятнадцать суток, – обратился он к своей свите и зло прищурился. – Ну и для какой работы нам нужны не подлежащие обнародованию кадры? – вперился он в блондина. – Газета? Телеканал? Видеоблог?

– Следственный комитет.

– Ах  во-от как, – протянул Туманов, все еще не веря незнакомцу. – Может, у вас и удостоверение имеется?

Блондин извлек из кармана «корочки» и почтительно протянул начальнику полиции.

– Райенвальд Максим Рудольфович, следователь по особо важным делам, – прочитал Туманов вслух, после тщательного изучения документа убедившись в его подлинности.

Следователь кивнул.

– Как же вы, Максим Рудольфович, так быстро приехали на место происшествия? – начальник полиции вернул удостоверение. – Мы еще сами не успели уголовное дело возбудить, а Комитет уже ведет следствие?

– Скорее, доследственную проверку, – ответил Райенвальд.

– То есть Решения о проведении предварительного следствия у вас не имеется? – обрадовался Туманов.

– Нет, просто недалеко находился и заехал.

– Но вы же видите, что это очень старые трупы, и не исключено, что даже не криминальные. Они, может, вообще все – жертвы какой-нибудь древней чумы, – махнул рукой Туманов.

– Насколько старые – покажут лабораторные исследования, – добродушно заметил следователь.

– Радиоуглеродная датировка, – подсказал криминалист, поймав взгляд Туманова.

– Именно, – согласился Райенвальд. – Все-таки крупное массовое захоронение. Извините, господа, вынужден вас оставить, у меня еще встречи.

С этими словами следователь кивнул, развернулся и энергично зашагал прочь.

Туманов проводил его взглядом. Вот же столичный выпендрёжник! Даже замшевых ботинок не пожалел, по щиколотку вон торфом испачкался. Не хватало только заинтересовать Москву. Дурное предчувствие, посетившее начальника полиции по приезду, начало сбываться, по его мнению, слишком быстро. Дело не только не закончилось ничем хорошим, а на глазах приобретало дурной оборот. Не найдя, куда пристроить погасший окурок, Туманов с раздражением сунул его заместителю и спешно покинул место происшествия.

4

Игорь Колчин откинулся на спинку сиденья и довольно прикрыл глаза, подставив лицо лучам теплого весеннего солнца. Он предусмотрительно опустил стекла передних дверей и салон машины насквозь продувался ласковым ветерком, доносившим издалека деликатные запахи цветов, зелени и острой болотной свежести. Этот воздух хотелось пить. Колчин с удовольствием вдохнул полной грудью, будто про запас. Когда ещё городскому жителю доведется выбраться на природу. Хотя… Журналистским нюхом он чуял: повод вернуться в эту глухомань определенно появится. Ещё ни разу чутье на сенсации его не подводило, он надеялся, что и в это раз материал произведет фурор.

Собственно, все его материалы производили фурор – он входил в крупнейшую международную группировку журналистов-расследователей Die angst. Расследования «Ангста» всегда были первоклассными, благодаря им заводились резонансные уголовные дела, менялись политические курсы, раскрывались мутные чиновничьи схематозы. И не в последнюю очередь благодаря ему. Колчин слегка улыбнулся, довольный собой. «Ангст» не зря переводился как первобытный ужас, многие сильные мира сего испытывали и трепет и страх, когда становились фигурантами статей, подписанных скромными латинскими буковками. Имена журналистов группа не раскрывала, что делало ее ещё более вездесущей, казалось, что ее представители имеют свойство, как кислород, присутствовать абсолютно повсюду, внушая тревогу своим потенциальным «жертвам». Слава «Ангста» неслась впереди него, но это была анонимная слава. С одной стороны, учитывая возможности и влиятельность героев статей, такая невидимость расследователей была весьма кстати – Колчин надеялся увидеть внуков. А учитывая, что пока он не обзавелся даже детьми… Да, предосторожность была совсем нелишней. С другой стороны, хотелось, чтобы его журналистские таланты были оценены в полной мере. Душа требовала признания. Известности требовала душа.

Тишину салона прервал какой-то посторонний гул. Журналист открыл глаза и увидел, что с последним дуновением ветерка в машину влетел шмель. Черт! Колчин вжался в сиденье и замер. Он не помнил, жалятся ли шмели, но не испытывал ни малейшего желания проверять это на практике. Шмель покружил по салону, ища выход, со стуком впечатался в лобовое стекло, упал на приборную панель и засучил лапками, оглушенный. Так можно и сотрясение мозга получить, сочувственно подумал Колчин, нащупывая на соседнем сиденье кепку. Шмель пошевелил крылышками, будто проверяя, нет ли переломов, и прополз по панели короткую дистанцию, приходя в себя. Его пушистое толстенькое черно-желтое тельце лоснилось в лучах солнца. Журналист ухватил бейсболку за козырек и когда шмель, гуднув, поднялся в воздух, придал насекомому ускорения, наподдав ему кепкой, и выбросил в противоположное окно. С возмущенным жужжанием шмель улетел. Колчин отложил бейсболку. С помощью этой кепочки, скрывающей лицо, он сегодня затесался в толпу и, не привлекая внимания, снял на телефон начало своего будущего сенсационного расследования.

То, что расследование вызовет интерес, журналист не сомневался. Он долго выбирал себе фактуру, с которой можно было бы выйти из сумрака анонимности. Политические дела надоели на основной работе. Впрочем, в «Ангсте» его одинаково ценили и за бизнес-расследования. Там, где требовалось вытащить всю подноготную какой-нибудь деловой империи и ее основателей вплоть до седьмого колена, на арену выходил Колчин и равных ему в этом деле можно было пересчитать по пальцам одной руки. Благодарность «Ангста» в криптовалюте приятно отягощала его электронный кошелек и позволяла не думать о деньгах. Он привык получать достойное вознаграждение за статьи на деловую тематику и не очень хотел менять сложившуюся традицию. Кошмарить недобросовестных коммерсантов за свой счет, это как будто взять работу на дом, полагал Колчин. Оставался старый добрый криминал.

По проселку в сторону города проехал патрульный полицейский автомобиль. Съехавшего в редкий лесок Колчина патруль не заметил, или не счёл нужным остановиться, чтобы проверить. Но журналист завел двигатель и немного сдал назад, чтобы его точно не было видно с дороги. Хотелось еще немного все обмозговать и составить план ближайших действий, прежде чем он уедет из этого симпатичного местечка. Он и попал-то сюда почти случайно. Никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь. Стоило подмазывать знакомого диспетчера из службы экстренного реагирования, чтобы тот сообщал обо всяких интересных происшествиях в столице, когда вот эту славную болотную находку он буквально выловил из всемирной паутины, мониторя интернет и переходя по ссылкам на малоизвестные областные ресурсы. Глаз зацепился за словосочетание «древние покойники» и размытую, явно из-под полы сделанную фотографию, на которой тела выглядели и вправду довольно… несовременными. Не долго размышляя, Колчин впрыгнул в машину, забил в навигатор геолокацию, и вот он тут. И даже успел не к шапочному разбору, удалось прикинуться местным и кое-что поснимать, пока не явилось высокое полицейское начальство и не распорядилось выгнать зевак с места преступления. Преступления! Стало быть, следствие считает, что эти трупы криминальные. Интересненько. Вот что значит профессиональное колчинское чутье. Чуечка. Старинное преступление, удивительное захоронение, древняя история… Да из этого можно слепить потрясающий материал и уж он-то, Колчин, найдет в какое СМИ пристроить гениальную статью. Или даже лучше – серию статей.

Внезапно журналист ощутил легкое беспокойство. Подумав, он уяснил причину этого своего чувства. На берегу болота он заметил отличающуюся от прочих персону. Фактически белую ворону. Колчин издал смешок: эта персона реально выделялась белым цветом, потому что в любой ситуации предпочитала непрактичные щегольские светлые тона в одежде. Райенвальд. Следователь Следственного комитета по особо важным делам. Подполковник. Третий отдел. Что делает следователь такого уровня в этом захолустье?

Колчин был знаком с этим человеком, причем Райенвальд вышел на него по собственной инициативе через цепочку знакомых. Следствию требовалась кое-какая информация по одному миллиардеру, владельцу металлургического завода, и журналист, по крайней мере он на это надеялся, по мере сил помог. Почему он вообще согласился на это знакомство? Любопытство. Прежде чем согласиться на встречу он навел справки: о следователе ходили противоречивые отзывы. Кто-то рассказывал о его жесткости в работе и чрезмерном давлении на фигурантов дел; кто-то хвалил за нестандартный ум и большой процент раскрытых преступлений; кто-то пугал, что далеко не всегда подозреваемые Райенвальда доживали до суда; кто-то с удивлением отмечал, что безэмоциональный следователь парадоксально нравится женщинам и не стесняется пользоваться дамской симпатией в рабочих интересах. С такой загадочной личностью стоило познакомиться. Кроме того, связи в Третьем отделе Колчину при его журналисткой работе совсем не помешают. Ведь Райенвальд чаще всего расследовал преступления, связанные со сливками общества. Преступления, где жертвами или преступниками становились представители истеблишмента и бизнес-элит. Налицо пересечение интересов, обрадовался поначалу Колчин. Правда, позже выяснилось, что у Райенвальда слова лишнего не вытянешь обо всем, что касается расследования. Но в остальном следователь оказался дружелюбным, вежливым, ироничным, приятным в общении человеком с одним небольшим недостатком – появлялся там, где происходило нечто из ряда вон выходящее.

Так что привело его в это захолустье? Что здесь произошло такого, что вызвало интерес Райенвальда? Колчин почувствовал зуд под ложечкой, его охватило предчувствие чего-то грандиозного. Возможно, наклевывается дело века. Журналистская удача, которая случается раз в жизни.

Будто в подтверждение его версии, на дороге показался серебристый автомобиль Райенвальда, удаляющийся от болот, чистый и сияющий дисками, словно ехал не по просёлочной грязи, а по автобану. Вот почему у этого человека всё всегда настолько чистое? Хотя… Колчин вспомнил как следователь утопал светлыми ботинками в чавкающей прибрежной глине и ухмыльнулся.

Райенвальд ехал медленно. Бережет подвеску на колдобинах, догадался Колчин. Пока он пережидал, когда серебристая машина скроется из вида, в голове зародился первый пункт плана: следовать наитию, а не плану. Журналист включил передачу, поднял стекла, надел кепку, выехал на дорогу и пристроился за автомобилем Райенвальда на приличном, но не позволяющем упустить из вида расстоянии. Обе машины выбрались с проселка на асфальтированную трассу и журналист с удивлением отметил, что Райенвальд повернул в противоположную от столицы сторону. Что же… Значит, нам туда дорога, подумалось журналисту и Колчин последовал за объектом своей слежки. Он перевел взгляд с дорожного указателя на мигающий красными фарами исчезающий серебристый автомобиль впереди и тоже ускорился.

5

Прошел дождь, деревья, кусты и травы влажно блестели в последних лучах заходящего солнца. Еще миг – и светило скрылось за горизонтом, торопясь уступить небо огневым, воспаленно-красным сумеркам. Колеблясь на ветру, осока издавала тревожные шорохи. Невидимые птицы, засевшие в кронах гнутых сосен, кричали, возвещая скорый приход ночи, и крики их напоминали человеческие стоны. То и дело прилетали отголоски негромких разговоров, прерываемые раскатами грубого мужского смеха.

Дэлгэр-багатур^[2] втянул носом пряный сырой воздух: он здесь сочетал смрад болотного разложения с благоуханием цветущих растений, что после грозы пахли особенно крепко. Воздух проник в легкие нойона^[3] Дэлгэра, он зевнул, широко раскрыв рот, и поторопился  сразу же сомкнуть челюсть. Лукавые болотные цветы дурманили, прельщали сном, а если основательно надышаться – вызывали головную боль.

Нойон с тоской вспомнил дом. Равнинные раздолья, не имевшие краев, степное разнотравье, звуки, краски, необъятные великие небеса, простирающиеся насколько хватает взора. Табуны прекрасных коней, скачущих по просторам родной степи. Степи, созданной всезнающим и благодетельным богом Тэнгри, творцом всего мира, обитающем на Вечном небе. Беспредельном лазоревом небе. Здесь, в урусутских землях, небо было низким и серым.

Сгущались тени, размывая очертания предметов вокруг. На траву лег сырой туман. Сумерки – самое опасное время суток, время зыбкости и неопределенности, время, когда из нижнего мира под покровом темноты проникают на землю злые сущности. А оврагов и болот в этой части предела Урусут – как ковыля в степи. И каждая впадина может быть входом в подземное царство. Хорошо, что на стоянке горят костры: огонь – могущественная, Тэнгри-богом дарованная людям сила, оберегающая от зла.

До ноздрей Дэлгэр-багатура донеслись ароматы дымка, кипящей похлебки и жарящегося на костре мяса. Ужин обещает быть добрым, а как иначе, пока у него есть лук и стрелы, воин всегда добудет себе пищу. Дайчины^[4] Дэлгэра с избытком забили птицы и наловили в силки зайцев, коими щедра эта местность.

Однако земли урусутов изобилуют и другими дарами: леса полнятся дичью и пушниной, а реки – рыбой и жемчугами; земли родят хлеба; деревья истекают диким медом. Города пышны и богаты ремеслами. А маковки своих молельных домов урусуты кроют чистым золотом. Да, Урусут вместе с другими западными пределами определенно достоин чести войти в Великую Монгольскую империю, да хранит ее Тэнгри, благодетельный и правосудный. Так постановил каган^[5] Империи Угэдэй-хан, объявив для укрепления славы и национального величия всемонгольский западный поход, целью которого станет небывалое укрепление Империи. Оперевшись на два крайних моря – восточное, где светило ежеутренне встает, и западное, где день ежевечерне тает, – Монголия, по воле великого синего неба, будет царством, над которым никогда не заходит солнце.

Дэлгэр-багатур три года не видел дома и родных, покоряя западные страны и народы во имя Империи и области ее, улуса Джучи^[6]. Поход возглавлял Бату-хан, наследник дома Джучи. Хотя все в армии, конечно, знали, что истинный руководитель похода – величайший полководец и стратег Субэдэй-багатур, чей военный гений неустанно расширял границы государства со времен деда Бату-хана, основателя и первого кагана Монгольской империи, завоевателя мира Чингис-хана.

Дэлгэр потеребил длинный черный ус. Борода, как у всех монголов, не могла порадовать его особой густотой, но за усами, предметом своей гордости, он следил тщательно. Он начинал с простого воина, дайчина, и быстро дослужился до нойона, главы сотни. Несмотря на молодость, за военные заслуги уже получил почетный титул багатура. Нойон Дэлгэр надеялся, что поход продлится достаточно долго, чтобы он успел стать тысячником, или, помоги Тэнгри, возглавить даже тумен на десять тысяч воинов. Как бы то ни было, военная служба была пожизненной, Дэлгэр-багатур надеялся, что все успеет. Приблизиться же талантами к гению военачальника Субэдэя можно было только мечтать.

Дисциплина, разведка, непрерывное руководство боем – на них держалась победоносная степная армия, истреблявшая врагов и покорявшая выживших. Через два года после начала похода монгольское войско подошло к границам Урусута. Предел урусутов сопротивлялся свирепо, бои шли ожесточенные. Но никому не под силу одолеть монголов, которым покровительствует сам Тэнгри-бог.

Тех, кто отказался сдаться, уничтожили, а их города разрушили в назидание другим. Пали Рязань, Коломна, Москва, Суздаль, Владимир и еще десятки городов, признав власть чингизидов. Урусутские земли вошли в подданство Великого хана, став частью улуса Джучи. Среди урусутов прижилось второе имя улуса: Золотая Орда.

Послышалось негромкое ржание и Дэлгэр-багатур поспешил в ту часть лагеря, где, расседланные и привязанные арканами к жердям из срубленных молодых берез, стояли кони. Хоть он и был нойоном, но предпочитал лично вникать во все дела: и в чрезвычайно важные и в самые незначительные. Дайчины ценили отеческую заботу и надзор своего багатура, в отряде Дэлгэра никогда не случалось междоусобных распрей и беспорядков. Вот и сейчас, миновав караульного, нойон пришел самостоятельно выяснить причину беспокойства животных.

По стаду снова пронесся ропот и теперь уже и сам Дэлгэр услыхал далекий протяжный волчий вой. Ответом на него стало очередное испуганное конское всхрапывание.

Волки. Духи предков. Нойон расслабил плечи. Волк – предок всех хунну, приносящий удачу. Очевидно: волка послал Великий Тэнгри, это знак его присмотра и радения. Не зря в честь прародителя в рядах монгольских победоносных знамен колыхались стяги с волчьей головой.

Ветерок принес легкий запах лошадиного пота, он исходил от складированных здесь же конских панцирей. Можешь сам не надеть доспехи, но боевого коня ты всегда обязан защитить, таково было неписанное правило Дэлгэра. Он скользнул взглядом по личинам и деталям брони: всестороннее прикрытие коня обеспечивали кожаные пластины, соединенные ремешками и обмазанные варом для защиты от влаги. Позволительно было использовать и металлические кольчуги, но Дэлгэр-багатур не хотел утяжелять животных.

О, эти монгольские лошади! Маленькие, лохматые, но выносливые и сильные. Империя покорила половину мира, исключительно благодаря этим коням. Всё, куда ступали их твердые крепкие копыта, становилось Монголией. Дэлгэр отыскал своего, огляделся – не видит ли кто! – и прижался щекой к теплой шее верного боевого друга. Конь запрядал ушами и приветливо зафыркал хозяину в ответ. Свободолюбивое и скромное существо. Если кто и мог вызвать теплые чувства в ожесточенном, закаленном боями сердце Дэлгэра, так это его конь. В отличие от других воинов, он хоть и чередовал лошадей, чтобы всегда ездить на свежей, но питал привязанность только к своему коню. Конь также был предан нойону, следовал за ним повсюду и откликался по свистку. А ведь монгольские лошади дикие и самостоятельные, сами пасутся, сами находят пищу. Но при том добронравны и послушны. Для управления ими не нужны шпоры.

Дэлгэр опустил глаза и взгляд его уперся в сапоги. Прекрасные кожаные гуталы с загнутыми носками все покрылись гнусной липкой местной грязью. Нужно велеть почистить.

Ветер усилился. Нойон, не надевший шапки, ощутил холод. Волки притихли и лошади вернулись к прежним занятиям: отдыху, водопою, щипанию сочной зеленой травы. Дэлгэр последний раз потрепал коня по загривку и направился к костру, на фоне которого маячил темный силуэт.

Грязь была лишь малой толикой всех затруднений, постигших его в урусутской земле.

Основное наступление монгольской армии на города было совершено зимой, когда реки, болота и земли замерзли, покрывшись крепким, пригодным к переходу настом. Стремительные броски степного войска по льдам урусутских рек в красоте и скорости могли сравниться с полетом Великого Тэнгри в образе черной птицы. Теперь же, когда до Новгорода оставалось всего ничего, разверзлись хляби. Передвигаться стало сложно. Лошади вязли и по колено проваливались в жидкую грязь. Стенобитные орудия, камнеметные машины, повозки с добычей – тяжелое, все это едва удавалось сдвинуть с места. Войска застревали в густых урусутских лесах, полных нечисти и духов. Все чаще случались задержки и потери живой силы. Наступила весна, а с ней пришла распутица. Мудрый Субэдэй-багатур приказал вернуться в Степь. Тумены^[7] великой армии развернулись и пошли обратно.

А отряд нойона Дэлгэра при отступлении заблудился на болотах, раскинувшихся среди бескрайних лесов. Лошадей засасывала трясина, людей поразила неизвестная болотная хворь. Они никак не могли выйти из леса, как будто кто-то водил их по кругу. Несколько воинов утонули в коварной топи.

– Черная вода поглотила их так стремительно, что мы не успели даже протянуть им руки и не смогли достать их трупы, – нахмурив брови, пожаловался нойон человеку у костра.

Человек – это был шаман – поцокал языком.

– Не свершится погребальный обряд. Это дурно, – заметил он.

– Теперь дайчины не попадут на Небо, раз мы не сожгли тела, как положено, на погребальном костре?

– Великий Тэнгри всемилостив и всепрощающ, я обращусь к нему с молитвой и он примет воинов. Они встретятся с предками, там, откуда всё берет начало и куда всё возвращается, – успокоил шаман.

– Мудрейший, сэчэн^[8], попроси Тэнгри-хана указать выход из этих заколдованных болот.

– Если на то будет воля Тэнгри, мы выйдем из проклятых мест, – задумчиво произнес шаман. – Придется принести в жертву богу лошадь.

– Да будет так, – кивнул Дэлгэр. – Раз пергамент со схемой края Шушемур не дает ответа.

Раздался резкий крик, всхлопнули крылья.

Ночная птица, догадался нойон и рассердился на себя за то, что вздрогнул.

– Не богохульствуй, багатур, – голос шамана был строг. – Ты равняешь возможности бога и мертвой шкуры?

Небо заволакивали темные, быстро бегущие облака, занавесом укрывая от наблюдателя неестественный кровавый закат. Близилась ночь.

– Первые болящие начали умирать, в лагере вот-вот начнется мор, – сменил тему нойон. – Нужно выбираться. Неизвестно, что еще подстерегает здесь людей. Сегодня в лагере видели черную змею, она проползла из конца в конец становища и скрылась в зарослях.

В костре громко выстрелило и к столбу дыма, тянущегося в небо, присоединился сноп сверкающих искр.

Шаман опустил веки, уберегая глаза от яркой вспышки, а когда поднял, в его огромных черных зрачках Дэлгэр увидел потусторонние красные блики.

– Змея – знак, – пожевал губами шаман, размышляя. – Тэнгри ниспошлет путь. Все сложится хорошо, багатур.

Раздался шорох и, раздвинув входной полог, из юрты для знатных пленниц вышла урусутская княжна Велемира. Увидев мужчин она ойкнула и попятилась, отступая внутрь. Дэлгэр жестом приказал ей остановиться, медленно обвел взором.

Княжна была красива. Одета в короткую шубу куньего меха, в длинный, доходивший до подошвы сапог, летник, подол которого был также оторочен шелковистой палевой куницей. Густые золотые волосы девушки сплетены в косу. Пухлые губы, сверкающие нефритово-зеленые глаза…

– Сто-о-оп! – разрезал округу оглушительный крик.

Шаман, сотник и княжна повернулись на шум.

– Верещагина, что у тебя в ушах?!

Режиссер поднял голову от монитора и свирепо воззрился на княжну. Глаза его метали гром и молнии.

Девушка испуганно подняла руки, ощупывая мочки.

– А я скажу тебе что, – продолжал бушевать режиссер. – У тебя в ушах хреновы «Тиффани»! Сияют на крупном плане на весь плейбэк^[9] как два прожектора! Ты какого черта в кадр поперлась, а серьги не сняла, Велемира?

– Я сниму, – подхватилась актриса, борясь с подступающими слезами.

– А может, так прокатит? – негромко поинтересовался помощник у режиссера.

– Что прокатит?! В тринадцатом веке? На них надпись «Верните в Нью-Йорк» на весь экран, – вызверился режиссер, тыча рукой в злополучные серьги: сердечки с выгравированной фразой, выполненные из желтого золота высшей пробы, стали модным символом знаменитого ювелирного дома.

– Давайте просто повторим дубль, а потом подмонтируем, – предложил Дэлгэр-багатур. – Насть, не реви, – он обнял княжну Велемиру и успокаивающе гладил по спине.

– Да что бы ты понимал, – вспыхнул режиссер. – Мы снимали в сложной технике, одним кадром!

– Ну, соединим из двух, ничего же страшного. Просто встанем, как стояли, и продолжим с последней сцены.

– А мне заново весь закадровый текст читать? – раздался из угла голос. – С самого начала? И про тоску по степи, и про наступление армии?