Выбор

По глазам немца было видно, что этот искромсанный плетьми, едва живой юноша без губ, с изломанным телом пугает его. Было вообще не понятно, как он ещё не умер, этот мальчик, от всего того, что с ним делали полицаи и теперь они, гестапо. Он явно не понимал, зачем обрекать себя на такие мучения, если нужно лишь рассказать то, о чём спрашивают.

– Ты сумасшедший… – гестаповец отпустил его.

Виктор снова смотрел в потолок и слушал, как мерно начала жужжать адская машина, поднимая его вверх, разрывая тело. В суставы тут же вонзились сотни игл, причиняя немыслимую боль…

Раньше никто не выдерживал все стадии пытки на этом, так любимом гестаповским офицером, станке. Вариантов было немного. Или говорить, или дать себя разорвать и умереть. Обычно, всё рассказывали после первого применения. Боль вырываемых суставов сводила пленников с ума. Они переставали себя контролировать и выкладывали всё, только бы не было повторения этого кошмара.

Никто не выдерживал. Никто. Кроме него. Во время третьей стадии пытку несколько раз пришлось останавливать. Немец, никогда раньше этого не делавший, немного опускал плиту вниз, ждал, пока комиссара приведут в чувство и снова поднимал его. Постоянная рвущая боль заставляла Виктора хрипеть и он опять отключался. Из-за этих остановок третья стадия заняла не десять минут, как говорил гестаповец, а несколько больше.

Немец снова и снова задавал ему свои вопросы, только за туманом боли Виктор его даже не слышал. Он лишь ждал, когда адская машина, наконец, сделает своё дело и разорвёт его на части…

Но этого не произошло. Комиссар пережил и третью стадию пытки станком. Только под конец, когда плита поднялась на максимальную высоту, что-то мерзко треснуло внутри и он перестал совсем чувствовать левую руку. Через мгновение треск повторился. Нога стала быстро неметь. Он ещё успел почувствовать горячую струйку собственной крови в районе паха прежде, чем снова пришла темнота.

Гестаповец смотрел на бесчувственного Виктора и по-прежнему не понимал. Зачем было принимать такие мучения, если можно было сказать, что спрашивали и его оставили бы в покое. До казни. Вывод напрашивался только один. Они ошиблись и мальчишка ничего не знает. Нет у него никакой информации о Ворошиловграде. Посоветовался с напарником. Оба согласились, что если бы он хоть что-то знал, то всё рассказал бы. Они безоговорочно верили в свои методы. Ток, «козел», препараты и, наконец, станок. Ничто не заставило его заговорить. Тем более, по тому, в каком состоянии было тело юноши, они могли себе представить, что делал с ним Соликовский. Не может человек столько вытерпеть и не признаться…

Комиссар испытал всё, что только смогли придумать Соликовский, следователи и немцы, но всё ещё был жив. Осталось только одно, ещё не испытанное им. Смерть.

Сняв со станка, его волоком оттащили в камеру.

– А то, о чём они его спрашивают, Ворошиловградское подполье, оно существует? – спросил Светозар, когда они шли по коридору за полицаем, тащившим Виктора за руку в камеру.

– Существует, – кивнул старейшина, – Он действительно член подпольного райкома комсомола и знает всё то, о чём его спрашивают.

Полицай бросил юношу, загремел ключами, потом втолкнул его внутрь, запер двери и ушёл. Светозара и его спутников запертая дверь не остановила. Через мгновение они смотрели, как друзья осторожно перетаскивают полумёртвого комиссара к стене. Ваня, сам измученный не меньше друга, подложил что-то ему под голову, прикрыл чьим-то ватником.

– Неужели опять придут за ним?.. – спросил тихо один из парней, не обращаясь ни к кому конкретно, просто высказал вслух то, о чём думали они все.

– Могут… – так же тихо ответил Ваня. – Как и за любым из нас.

Виктор застонал, вздохнул, но не очнулся.

В этот раз сознание возвращалось к нему очень медленно, будто не решаясь позволить снова почувствовать всю ту боль, которая продолжала мучить истерзанное тело, хотя пытка давно закончилась. Двигался он после гестаповского станка с большим трудом. Левая рука так и осталась вывернутой безжизненной плетью. Одна нога болела постоянно, из раны в паху сочилась кровь, но он уже давно не обращал внимания на подобные вещи. Да, его запытали почти до смерти, но это было не главным. Важно было то, что, несмотря на все попытки палачей, победить его им не удалось. Он остался тем, кем был, комиссаром «Молота», честным и верным.

Когда пришли, чтобы отвести их на казнь, Виктор попросил друзей помочь ему подняться. Хотел пойти сам, но тело отказывалось слушаться и комиссар упал… Никто из пленников был не способен нести его. Все были измучены пытками, многие искалечены. Полицаи были вынуждены оттащить его в машину сами. Виктора бросили в кузов, где уже лежал Женя Мошков. Он не двигался и, каким-то внутренним чутьём Виктор понял, что друг мёртв. Потом принесли и бросили рядом двух девушек. Они были живы, но без сознания. Дальше, был Толя, у которого во время допросов отрубили ступню, а после по одному выводили парней и тоже запихивали в кузов.

У Толи сегодня был день рождения. Самым лучшим подарком сейчас была бы, конечно, жизнь и свобода, ну, или вход в город Красной Армии. Но ни того, ни другого измученные друзья сделать не могли. И они запели. Нестройными голосами, слабыми, охрипшими от криков и боли, они пели любимую песню, не зная, что их слышат.

В последнюю дорогу их провожала заплаканная женщина. То была мама Толи. Он написал ей накануне записку. Не понятно почему, один из полицаев согласился её передать и действительно передал, а не выбросил. Кроме записки, он сказал, что если она хочет увидеть сына в последний раз, то должна бежать к тюрьме.

Их привезли к шурфу одной из шахт. Полицаи и солдаты вермахта выстроились с оружием с двух сторон, образовав живой коридор между машиной и шурфом, через который и погнали пленников к месту казни. Возможно, свежий морозный воздух придал ему сил, а может то, что это реально был их последний путь и он хотел пройти его с честью до конца, но к месту казни Виктор пошёл сам. Медленно, качаясь, опираясь на друзей, но своими ногами. Их почти не подгоняли и, когда прошли большую часть пути, они отчасти поняли почему. Пока они шли, полицаи притащили уже мёртвого Женю и двух девушек, которые от холодного воздуха пришли в себя. Около шурфа стоял Соликовский с заместителем, пара немецких офицеров. Один из полицаев склонился над девушкой, лежавшей у его ног, сдёрнул одежду.

– Давай быстрее, – поторопил Соликовский.

– Погоди, Александрыч, – полицай достал нож, – Всегда хотел сделать это. Эти всё одно ещё не дошли, – он кивнул на юношей, снова склонился к девушке и тишину ночи разорвал крик, полный боли.

– Ну? Полегчало? – начальник смотрел, как полицай вытирает нож.

– Спасибо, Александрыч, – поблагодарил он и отошёл от жертвы, у которой только что отрезал грудь…

Виктор смотрел на них, на то, что только что сделали с девушкой, которую продолжали мучить несмотря на то, что привезли на казнь, и собирался с силами. Ноги плохо его слушались, но всё же слушались и он решил рискнуть. Терять уже было нечего, а Соликовский с замом стояли очень близко к краю, явно собираясь лично расстреливать их и бросать в бездну.

– Дедушка, – Светозар стоял рядом с шурфом, только с другой стороны от коридора полицаев и немцев, через который шли юноши, – Он его с собой хочет утащить?

– Соликовского? – уточнил старейшина, мальчик кивнул, – Да, он попытается.

– Он же рядом с ними слабее котёнка… – Светозар тяжело вздохнул, – Чуть живой и пальцы перебиты… Не выйдет ведь ничего.

– Нет, не выйдет, – подтвердил Светослав, – Но он всё равно попытается.

И он действительно попытался. Когда до палачей оставалось всего пару шагов, Виктор вдруг рванулся вперёд, наплевав на боль и странный треск где-то в ноге. Левая рука не работала, но это было не важно. Он думал только об одном. Утащить их с собой, не дать этим тварям больше калечить и убивать людей. Соликовский стоял ближе к краю шурфа и весь удар Виктор направил за его зама, надеясь, что сможет столкнуть вниз их обоих. Каким-то чудом ему удалось заставить разбитые пальцы правой руки подчиниться. Он ухватился за одежду заместителя, изо всех сил толкнул на Соликовского, потянул обоих к краю шурфа…

Ему не хватило совсем немного. Уже почти над бездной Соликовский успел ударить его рукояткой пистолета по голове, отрывая от зама. Виктор отлетел от них словно пёрышко, потерял сознание. Начальник полицаев наклонился, схватил его за вывернутую левую руку, потащил к краю. Бросил на снег, собираясь застрелить прежде, чем столкнуть в темноту и встретился взглядом с очнувшимся Виктором.

Этот полный презрения и ненависти взгляд, взбесил его не меньше, чем тогда, в пыточной взбесила улыбка. Соликовский наклонился к юноше и выколол ему глаза, как тогда отрезал губы, чтобы не улыбался… Потом спихнул комиссара в шурф. Живым…

Тут случилось то, чего ни Светослав, ни Любомир предугадать не смогли. Светозар сделал шаг и полетел в шурф следом за Виктором… Любомир ахнул, но старейшина тут же его успокоил.

– Он в порядке, не бойся, – однако, по лицу Светослава было видно, что он сам испугался не на шутку, – Пойдём, – старейшина шагнул в шурф следом за мальчиком.

Любомир, конечно, сделал то же самое. Он летел вниз по тёмному стволу шурфа, но страха не было. Он помнил, как Мария говорила им, это прошлое и навредить им оно не может. Только они сами, тем, что задержатся в Поле дольше положенного. Прошлое никогда не смешивалось с будущим, а они трое были как раз из будущего, и у них ещё было целых шесть минут из пятнадцати.

Они догнали мальчика довольно быстро. Светозар висел в воздухе, примерно метрах в пятнадцати от жерла ствола. Там торчала какая-то балка, на которую и упал комиссар.

– Ведь он ещё жив, дедушка… – Светозар с надеждой смотрел на старейшину.

– Да, пока жив, – кивнул Светослав, – Но скоро погибнет. Ему осталось всего несколько мгновений.

Виктор тихо застонал, пошевелился. Балка была довольно широкой, он лежал поперёк, поэтому упасть ниже смог бы только если соскользнул с неё сам. В этот момент сверху с грохотом что-то полетело. Старейшина отодвинулся к противоположной стене, потянул за собой мальчика. Сверху упала покорёженная вагонетка с камнями. Она попала точно в балку, на которой лежал Виктор, переломила её, ударила по комиссару…

– Пойдём милый.

Светослав взял мальчика за руку и они стали спускаться вниз, на дно шурфа. Любомир последовал за ними. Мимо пролетело что-то небольшое, потом ещё. Внизу грохнуло. Это немцы, стоявшие у шурфа, бросили вниз пару гранат, чтобы наверняка убить удивительно живучего мальчишку.

Комиссар был жив. Несмотря на то, что балка, остановившая его падение, сломала рёбра, а камни, разлетевшиеся от взрывов, переломали ноги, он был всё ещё жив. Только от удара при падении, вывернутая и почти вырванная на гестаповском станке, нога оторвалась окончательно вместе с частью его тела. Всего несколько секунд, пока через разорванные артерии остаток крови не покинул тело Виктора, и он затих навсегда…

В этот момент рядом с комиссаром упала девушка, которую порезали перед шурфом, потом кто-то ещё. Палачи начали сбрасывать в шурф пленников одного за другим. Одежды на них не было…

– Мария!.. – тихо позвал Светослав, понимая, что самому отсюда будет выбраться сложно. Хоть это и прошлое, но они были в шурфе, на приличной глубине, эмоции всех троих переливались через край. Нужно было сконцентрироваться, но после того, что только что видел, сделать это он просто не мог. Жена услышала его и в следующее мгновение они вывалились из Поля в комнату общего дома, – Спасибо, – Светослав с нежностью смотрел на неё.

– Всё?.. Ты поэтому позвал меня?

– Да, – он кивнул, – Мальчик погиб…

Рядом медленно приходили в себя Светозар с отцом. Мария отвязала их, удивлённо посмотрела на мужа.

– Не ожидала, что он шагнёт туда… – Светослав больше не пытался оградить её от того, что видел в Поле и Мария знала, что Светозар прыгнул за комиссаром в шурф.

– Я тоже… – честно признался старейшина, – Он действительно необычный ребёнок… Надеюсь, с ним всё будет в порядке и мы не потеряем ни его, ни Любомира.

– Они сильные, – откликнулась женщина, – Все будет хорошо, – ласково коснулась плеча мальчика, – Как ты, милый?

Светозар сел, посмотрел на неё, на старейшину, ведьм, замерших рядом с кругом. Потом повернулся к отцу. Любомир тоже уже полностью очнулся от перехода и сидел рядом с сыном. Мальчик рванулся к нему, обнял, прижался к груди отца и горько навзрыд заплакал…

К утру на женской половине общего дома всё убрали. Больше не было соляного круга, постели внутри него. Пол был выметен и начисто вымыт. Это сделали ведьмы, пока все участники инициации Светозара отдыхали от последнего перехода.

Проснувшись, они позавтракали и Светозар с Любомиром перешли на мужскую половину, а ведьмы открыли настежь двери. Это было сигналом для всех, что инициация закончилась и все, кто захочет, могут прийти на Совет, который вынесет решение по её итогу.

Пока ждали, когда соберётся Совет рода, оба молчали. Светозар стоял у окна, задумчиво смотрел на сосны, на солнце, медленно поднимавшееся над их макушками. Любомир сидел на скамье рядом с ним. Он не мешал сыну, понимая, что сейчас его будут спрашивать об увиденном и Светозару нужно собраться с мыслями.

– Па, спасибо тебе, – Любомир удивлённо поднял на сына глаза, – Спасибо, что разрешил мне узнать и что не остановил потом своей властью, когда все сомневались в том, что я выдержу это…

– Сын…

– Погоди, – он остановил отца, встретился с ним взглядом, – Для меня очень важно, что несмотря ни на что ты в меня веришь. И ещё. Прости меня, па.

– За что?.. – не понял Любомир.

– За то, что тебе пришлось вместе со мной увидеть весь тот кровавый ужас, который творили с комиссаром. За то, что напугал тебя, шагнув в шурф. Прости за ту боль, которую причинила тебе моя просьба Правды. Я не думал об этом, когда пришёл к старшим. Лишь о не справедливости, которую хочу опровергнуть, увидев всё сам.

– Мне нечего тебе прощать, Кир. Ты знаешь, я люблю тебя больше всех на свете. И я всегда буду верить в тебя и буду на твоей стороне, что бы ни было. Ты мой сын. Дороже тебя у меня никого нет. Я просто не мог отпустить тебя туда одного. Пусть Светослав и шёл с тобой, но он не я, не твой отец, – он притянул мальчика к себе на колени, обнял, – И ты тоже прости меня. Я знал, конечно, что там много боли и крови, но не думал, что всё было настолько… страшно и… безжалостно…

Дверь открылась, пропуская Галину, одну из ведьм, помогавших на инициации.

– Пора, – она остановилась на пороге, – Совет собрался.

– Наши там?

– Конечно, – она улыбнулась, – Вера прибежала раньше всех. Все рвалась к вам, да старшие сказали ещё не время. Там все. Весь посёлок. И они ждут вас обоих.

– Да, мы идём, – Светозар соскользнул с колен отца, – Только дай мне ещё минутку.

Галя кивнула и вышла.

– Чего ты боишься, сын? – Любомир поднялся и теперь стоял рядом с ним.

– Они сейчас будут спрашивать меня о том, что мы видели в Поле? – вопросом на вопрос ответил мальчик и он кивнул, – Правда оказалась слишком жестока и страшна. Намного больше, чем люди о ней думают. Что, если они не захотят в неё поверить? Что, если им она окажется не нужна? Ведь они этого не видели, только мы трое…

– Не бойся этого. Людям, которые ждут нас там, – он кивнул на открытую дверь, – Это точно нужно и они тебе поверят потому, что знают, где ты был эти дни. Им не нужны документы, фотографии или какие-то другие доказательства. Они поверят тебе, если ты будешь говорить Правду. Так что просто будь таким, какой ты есть и ничего не бойся, – он обнял сына, поцеловал в макушку, – Ну, что? Готов?

– Да, – мальчик последний раз крепко прижался к нему и отпустил, – Идём.

На женскую половину они прошли вместе. Большая комната казалась сейчас очень маленькой, столько людей собралось в ней. Действительно весь посёлок ждал их.

– Свет!.. – Верочка маленькой стрелой пролетела через комнату, обняла Светозара.

– Здравствуй, Верочка, – улыбнулся мальчик, тоже обнимая подругу.

– Я так соскучилась…

– Я тоже. Идём, – он обнял её за плечи, Вера тут же завладела его другой рукой и он увидел повязку в крови, – Что это? Ты порезалась? Что случилось?

– Ничего страшного, – девочка сжала его руку, – Это было нужно, чтобы ты вернулся.

– Да… точно, – он вспомнил, как очнулся с такой же повязкой на руке, – Спасибо.

Они вышли на середину комнаты, туда, где их ждали старшие.

– Вера, иди сюда, – Галя тронула девочку за плечо, – Не мешай ему.

– Она не помешает мне, – улыбнулся Светозар, – Так даже лучше, – он посмотрел на Марию и Светослава, спрашивая их разрешения.

– Хорошо, если ты так хочешь, – кивнула Мария.

– Спасибо, – он отпустил девочку и поклонился старшим в пояс, – Доброго здоровья, – поклонился людям, собравшимся в комнате, поздоровался с ними, как и в тот раз, когда пришёл на Совет впервые.

– Здравия и тебе, Светозар из рода Гора, – откликнулся старейшина и вся комната подхватила следом за ним «Здравия!» – Ты пришёл на прошлый Совет рода Орла с просьбой Правды. Выполнена ли твоя просьба? Все ли ты узнал, о чём просил?

– Да, Старейший. Моя просьба выполнена, и я узнал всё, о чём просил старших.

– Хорошо, – Светослав вздохнул, понимая, что сейчас мальчику придётся снова вспомнить и, отчасти пережить то, что они видели, – Ты согласен ответить на вопросы Совета, чтобы мы могли решить пройдена ли инициация?

– Да.

– Скажи, что теперь ты думаешь о человеке, о котором спрашивал?

– Я думаю, что он очень сильный и честный человек, Старейший.

– Напомни Совету, о ком просил ты Правды.

– О комиссаре организации «Молодая гвардия».

– Скажи нам его имя.

– Виктор Третьякевич.

– О нём много лет говорили, что он не комиссар и предатель. Так ли это?

– Нет. Это не так, Старейший. Третьякевич комиссар и не предатель. Он выдал под пытками только одного человека – самого себя. Он признался, что комиссар. Больше не сказал ничего.

Только сейчас Любомир понял, что в комнате очень тихо. Она была полна людей, но слышал он только Светослава, задававшего вопросы, и сына, отвечающего ему. Все замерли, казалось, даже не дышали, боясь упустить что-то. Очень давно на инициации не просили Правды о таких важных и страшных событиях, как попросил его мальчик.

– Тогда кто же виноват в их провале? Кто предатель?

Вопрос был провокационным. Любомир напрягся. Если сейчас его сын выберет не верно, ответит иначе, чем должно, то инициация провалится несмотря ни на что…

Светозар на мгновение задумался. Он не догадывался, что этот вопрос самый главный из всех, что ему уже задали и ещё зададут старшие. Но он почувствовал, как замер отец рядом с ним и понял, что именно этот ответ самый важный из всех. Поэтому заговорил не сразу. Потом взял за руку Верочку, посмотрел на Светослава. Старейшина тоже волновался за него. Это был вопрос, ответ на который скажет им насколько Светозар повзрослел, побывав в Поле.

– Это сложный для меня вопрос, Старейший, – ответил мальчик, – Я не просил Правды о предателях организации, только о комиссаре, поэтому не могу с уверенностью сказать о ком-то, что он предал. О степени предательства тех или иных людей судить не мне и не мне осуждать их. Я не знаю их мотивов, сознательно ли было предательство или нет, не видел самого момента его. Единственное, что знаю, их предали не однажды. И ещё то, что показания Виктора Третьякевича, которые он дал под пытками укладываются всего в два слова. Он не предатель.

Любомир невольно выдохнул. Сын ответил так, как ответил бы любой взрослый Светлый. Нет плохих или хороших людей, пока мы не узнаем об их поступках. Но и тогда нельзя осуждать, если не знаешь мотивов, побудивших людей на эти поступки и не поставишь себя на место человека, совершившего не доброе.

– Какие это слова? Ты можешь повторить их?

– Да, могу. Единственное, что сказал Виктор это «Я комиссар!»

– Прежде, чем я задам следующий вопрос, а ты на него ответишь, прошу покинуть Совет детей до 15 лет от рождения, – старейшина посмотрел на девочку, стоявшую рядом со Светозаром, – Тебя тоже, Вера.

– Нет… – она сильнее сжала руку Светозара, – Разрешите мне остаться. Пожалуйста!

– Верочка, – Любомир коснулся плеча девочки, – Прошу тебя, выйди, как просит Старейший. Тебе не нужно слышать того, что будет рассказано дальше.

– Пожалуйста… – Вера умоляюще посмотрела на него, потом на старейшин, – Свет, я не могла помочь тебе, когда ты был там, – она повернулась к своему наречённому, – Ты прошёл это без меня, но сейчас я могу и хочу тебе помочь. Прошу тебя, скажи им…

Светозар посмотрел ей в глаза, потом обратился к старшим.

– Ей возможно остаться?

– Да, если тебе нужна её поддержка и ты уверен, что она справится с тем, что может услышать, – ответил старейшина и затаил дыхание. То был следующий экзамен на взрослость для Светозара.

Мальчик задумался, глядя на Веру. Дети ещё выходили из комнаты и это дало ему пару минут, чтобы принять решение.

– Верочка, иди со всеми, – попросил он наконец.

– Но, Свет…

– Пожалуйста, сделай, как я прошу. Выйди. Ты вернёшься ко мне, как только старшие решат, что детям можно войти.

Вера тяжело вздохнула, отпустила его руку и медленно пошла к двери. Любомир нашёл глазами жену. Хотел попросить её пойти с девочкой, но Катя уже и сама подошла к дочке, обняла, повела к выходу быстрее. Она что-то тихо говорила ей, пытаясь утешить.

– Итак, продолжим, – сказал Светослав, когда за ними закрылась дверь, – Что делали с комиссаром, что заставили его признаться? Ты сможешь ответить?

– Да, смогу, – кивнул Светозар, – С ним делали многое, но признание у него вырвали пытая не его самого, а мучая на его глазах девушку.

– Значит, признаваясь, от хотел отвести удар от другого. Верно?

– Да. Он хотел, чтобы девушку оставили в покое.

– Его признание что-то изменило? Её отпустили?

– Нет.

– В тот раз пытали только девушку перед ним или и его тоже?

– Сначала его, потом привели девушку.

– Что с ним делали перед тем, как привели девушку?

– Его раздели догола, связали руки за спиной локтями и ноги в коленях и щиколотках, потом соединили руки и ноги верёвкой так, чтобы он сам себе выкручивал суставы, если станет двигаться и стали загонять под ногти на ногах калёные иглы. Потом вынимали их калили и снова загоняли. Когда стали делать это во второй раз, подручные жгли ему грудь и спину железными прутами, сначала по очереди, потом делали это всё одновременно.

– И он молчал?

– Да.

– А когда привели девушку, его тоже пытали или только её?

– Его тоже. Избили железным прутом, после жгли ему спину и рёбра и били плетью.

– На что же заставили его смотреть, что он не выдержал и признался?

– Её изнасиловали несколько раз. Сначала сами, потом какой-то деревяшкой. Били телефонным кабелем и собирались жечь докрасна раскалённым железным прутом, когда он попытался остановить их своим признанием.

– Только жечь?

– Не только, – Светозар тяжело вздохнул, вспоминая тот кровавый ужас, в котором побывал, – Её собирались этим прутом насиловать.

По комнате прокатился вздох. Любомир отвёл взгляд от сына и увидел, что многие стоят прикрыв рот рукой и в глазах людей блестят слёзы.

– И что сделали с ней после его признания?

– Изнасиловали, но не тем прутом, а снова деревяшкой.

– А с комиссаром? Или его больше не трогали тогда?

– Комиссара били плетьми, пока не потерял сознание. Отлили водой, ещё раз высекли, так же до потери сознания и только потом утащили в камеру.

– Что ты подразумеваешь под словом «утащили»?

– Один из полицаев взял его за ногу и волоком оттащил в камеру. Его не поднимали.

Комната ахнула. Светослав заставлял мальчика говорить о том, как пытали комиссара и девушку перед ним, когда он признался, именно для них. Для людей, которые пришли на Совет. Они ведь не видели того, что видел мальчик в Поле и могли составить своё мнение об этом лишь с его слов. Отвечая, Светозар описал им всего одну из множества пыток, через которые прошел юноша в прошлом. Единственную, во время которой он заговорил.

Любомир внутренне сжался. Он хорошо понимал для чего все эти вопросы, но ему, взрослому, было жутко слышать, как сын отвечает Совету, как рассказывает почему признался мальчик, отдавая себя мучителям. Что чувствовал при этом сам Светозар, он даже представить не мог. Внешне он был спокоен, только сжатые в кулаки руки выдавали, насколько трудно ему даются эти воспоминания…

– Скажи, что ты думаешь о его признании? Добился ли он того, чего хотел, когда сказал им, что он комиссар?

– Именно в тот раз или вообще?

– И в тот раз и в общем.

– Тогда он добился только того, что в девушку не сунули горящий прут. Это его победа. Хоть, её всё же насиловали после этого, но не так, как собирались. Её не убили… – мальчик вздохнул, – Если говорить в общем, то отчасти да, он добился того, чего хотел. Двое самых лютых чаще всего пытали его, не других. Хотя, им всем сильно досталось.

– Что думаешь ты теперь о людях, которые пытали комиссара?

– Я не называл бы их людьми, Старейший.

– Ты достаточно видел, чтобы оценить их поступки? Сможешь сделать это для Совета?

– Да, Старейший, я видел достаточно, чтобы сделать это.

– Как бы ты назвал их?

– Не знаю. Думаю, такого слова нет ни в одном языке в мире, – он был бледен, но спокоен, – Я не могу назвать их «зверями» или «животными». Не хочу оскорбить зверушек сравнением с ними этих «людей», – последнее слово прозвучало из уст мальчика словно ругательство. Он произнёс его так, что все в комнате почувствовали кавычки.

– То есть, ты способен чётко сказать, что твоя оценка их поступкам однозначно отрицательная?

– Да, – Светозар вздохнул, – Я впервые за мою недолгую жизнь делаю это, но это так. Моё мнение о них, это один большой минус. Никаких оправданий их действиям для меня быть не может. Они просто не возможны.

– Скажи, как ты сам считаешь, это Знание тебя изменило?

– Да.

– Как?

– Я понял, что легче умереть самому, чем допустить смерть тех, кто тебе дорог. Ещё, там, в Поле, я узнал, что такое ярость. Не гнев, а именно ярость. Бессильная ярость человека, который видит всё это, знает, чем закончится, но ничем не может помочь… ничего не может сделать… Только смотреть… Это последствия Выбора, сделанного мной, когда попросил Правды. И это второе, что я понял за эти дни. Какими бы страшными и трудными ни были последствия нашего Выбора, нужно принимать их с честью. Принимать самому, не пытаясь отказаться или переложить их на другого. Так сделал комиссар. Так же постарался поступить и я, когда смотрел его прошлое.

– И последнее, прежде, чем мы решим пройдена ли инициация. Ты сказал, комиссар с честью принял последствия своего Выбора.

– Да, это так, старейший.

– Каким был его Выбор? Между чем и чем выбирал комиссар, на твой взгляд?

– Он выбирал между жизнью относительно безопасной, незаметной и, возможно, долгой и полной риска жизнью комиссара «Молота». Он стал комиссаром и в результате этого Выбора ему пришлось выбирать уже между смертью. Умереть предателем, зато не мучиться или отдать себя палачам, позволить искалечить, надругаться над своим телом, но сохранить Честь и Душу не запятнанными. Он до конца принял всё, остался честным и верным, не отдал им никого из отряда или подполья. Только себя.

– Хорошо, – Светослав с видимым облегчением вздохнул. Светозар прошёл инициацию. И не только потому, что увидел весь тот кошмар января сорок третьего. Он прошёл её потому, что смог научиться многому, – Тогда всё, у нас больше нет вопросов. Мы вернемся через несколько минут и скажем тебе своё решение, – он повернулся, чтобы пройти на мужскую сторону, но мальчик остановил его.

– Старейший, можно ли детям вернуться? Я хотел бы, чтобы моя Вера была рядом, когда вы скажете решение.

– Да, конечно, – ответил Светослав и старшие вышли.

Едва Вера оказалась рядом, она обняла Светозара. По тому, как девочка сцепила пальчики, обняв сына за талию, Любомир понял, оторвать её от Светозара теперь могли бы только силой.

Через несколько минут старшие вернулись и Мария подошла к Светозару.

– Милый, у Совета есть к тебе ещё один, последний вопрос. Ты не против ответить?

– Не против.

– Скажи, если бы так случилось, что один из палачей комиссара попал в твои руки, что бы ты с ним сделал?

Светозар посмотрел на девочку, обнимающую его, и Любомир отчётливо почувствовал, что сын понял, насколько рано попросил для неё разрешения вернуться. Он вопросительно посмотрел на Светослава. Старейшина чуть кивнул, подтверждая, что так и было задумано. Этот вопрос был оставлен специально для момента, когда рядом с сыном будет его Вера. Мальчика снова ставили перед взрослым Выбором.

– Если бы так случилось… – он вздохнул, понимая, что может испугать своим ответом Веру, но всё же сказал, – Если бы так случилось, то я посадил бы этого человека на цепь… и несколько раз в день приходил бы к нему с перочинным ножиком. Я отрезал бы от него по кусочку каждый раз и делал это всегда в разное время. Чтобы он не знал, когда я приду и что именно отрежу…

– Ты убил бы его?

– Да. Но умирал бы он очень долго и мучительно…

– Это очень похоже на… – Мария не договорила, за неё закончил фразу мальчик.

– На ненависть. Да. Я ненавижу их всей силой моей души. Извините, наверное, это не очень вяжется со взрослой оценкой ситуации, но это так.

– Светозар, из рода Гора, – старейшина сделал пару шагов и остановился перед мальчиком, – Совет рода Орла считает твою инициацию состоявшейся. Ты отвечал на наши вопросы, как взрослый Светлый и мы просим всех с этого момента считать тебя взрослым. Мы предлагаем тебе имя и голос в Совете рода Орла по всем вопросам, кроме инициации. Принимаешь ли ты это?

– Да, – кивнул Светозар, – Благодарю, Старейший, – он высвободился из рук девочки и поклонился Совету и Светославу в пояс.

– Имя, которые мы предлагаем тебе – Белояр. Оно хорошо отражает то, что ты испытал в Поле и если ты согласен, то идём с нами, – он сделал приглашающий жест рукой в сторону открытой на улицу двери.

Они спустились с крыльца. Перед домом стояли столы, накрытые для праздника. Это было задание Марии дочерям. Она не сомневалась, что инициацию признают все члены Совета и праздник будет.

В центре был сложен небольшой костёр. Поскольку взрослое имя получал Светозар, то костёр был рассчитан на его рост. Мария взяла его за руку и повела вокруг костра. Три раза в одну и трижды в другую сторону. Потом, не отпуская её руки, Светозар трижды перешагнул через огонь. Светослав встал с другой стороны костра и, через огонь, дал ему чашу с ключевой водой. Мальчик выпил её.