По коридору забегались полицаи. Хлопнула дверь, засвистели плети. Девушки продолжали петь. Виктор вздохнул, стараясь вернуть, охрипшему от постоянных криков, голосу былую силу и подхватил песню.

Далеко за хмари, подальше от світу,

Шукать собі долі, на горе привіту,

I ласки у зірок, у сонця просить,

У світі іх яснім все горе втопить.

Через мгновение к нему присоединились юношеские голоса. Парни из «Молота» услышали его в девичьем хоре и поддержали песню. Беготни стало больше, захлопали двери, звуки ударов и стоны стали аккомпанементом, но песня не смолкала. Наконец, открылась и его дверь. Двое полицаев схватили его за руки, потащили из камеры. В коридоре он видел, как так же, как его, волоком, тащат в пыточную Любу. Из соседней камеры вышел полицай и пошёл следом за теми, кто волок Виктора. На плече он нёс бесчувственную девушку. Виктор содрогнулся, понимая, что пришла её очередь стать пыткой для него.

Пыточная была другой. Здесь было нечто вроде виселицы. Две стойки с перекладиной. К одной из стоек привязали Виктора. Девушку полицай бросил к нему под ноги.

– Поём, значит? – в камеру вошёл начальник, – Сейчас по-другому запоёте, – толкнул девушку сапогом, – Почему не на столе?

Полицаи тут же подняли её. Стол был другой, без ножек в потолок, но это оказалось для них не важно. Через пару минут девушка уже была распята на столе и её облили водой, приводя в чувство.

Времени с прошлой пытки прошло ещё не так много и полицаи не успели протрезветь. Начальник с минуту смотрел на Виктора, затуманенным взглядом, потом решил, что подчинённые зря привязали его к стойке, велел переделать. Комиссара подвесили за ноги, притянув щиколотки ремнями к углам перекладины.

– Ну, вот. Теперь молодцы, – похвалил их Соликовский, подошёл к столу, – Хороша, – он сильно сжал грудь девушки, заставляя закричать, – Ещё человек пять позовите, – велел подручным.

Его снова ни о чём не спрашивали и Виктор догадался, это наказание за песню…

Девушку какое-то время насиловали. Когда все побывали в ней по паре раз, начальник кивнул одному из подручных.

– Как-то она тихо орет, помоги-ка ей распеться.

Тот закатал рукав, сунул в жертву пальцы, потом всю руку и продолжил насиловать. Она кричала, билась на столе без шансов увернуться от мучителя. Потом им надоело, стали бить ремнями. Один притащил жаровню, взял её за ногу и сунул ступню в угли. Она заорала так, что один из полицаев ударил её ремнём по лицу, обрывая крик и разбивая губы.

Виктора в это время пороли. Сначала плетью, небольшой и вполне обычной. Никаких стальных наконечников или металла в её теле не было, но орал он от каждого удара. Начальник поставил полицая, назначенного им для порки Виктора, ему за спину и плеть жалила пленника между ног, привязанных к углам перекладины. После полицай взял шомпол и стал бить им комиссара по спине, по рёбрам, подгадывая, чтобы его крики совпадали с воплями девушки.

– Ведро принёс? – спросил начальник одного из подручных, тот кивнул, поставил рядом со столом ведро.

Сначала Виктор не понял, зачем в камере ещё одно ведро. Догадался, когда почувствовал запах керосина.

– Сделай ей лифчик, – велел Соликовский, – У тебя пальцы нежнее.

Полицаи заржали, а тот, кому отдал приказ начальник отошёл к столу, принёс оттуда иглы. Потом вытащил из ведра ленту фитиля, пропитанного керосином, ножом отрубил от него четыре куска и повернулся к девушке.

Виктор в ужасе смотрел, как полицай с «пальцами нежнее» кладет крестом на груди куски фитиля, а потом иголками прикалывает к телу. Чтобы не сдвинулось, он вколол в грудь ещё по нескольку игл, заставляя девушку кричать и дергаться от боли.

– Ну, что, сучёнок? – Соликовский остановил того, кто бил Виктора, взял его за волосы, поднял голову, – Не надумал сдать всех своих начальников? – он вспомнил, что смысл пытки добиться ответов на вопросы и решил дать ему выбор, – Говори или я велю положить пару углей ей на сиськи и будет у твоей девки горячий лифчик, – он заржал.

– Я комиссар «Молота». Что вам ещё надо? – ответил Виктор, посмотрел на девушку.

Она твёрдо встретила его взгляд, будто прощалась, закрыла глаза.

– Давай, – кивнул начальник полицаю с жаровней.

Пропитанный керосином фитиль горел намного лучше, чем самогонка. Груди девушки превратились в факел. Её вопль и крик Виктора слились в один.

– Сволочи! Скоты! – кричал им Виктор, пока отвязывали его ноги.

Дальше он мог только пытаться прикрыться и кричать. Его бросили на пол и принялись вчетвером бить ногами. Они месили его сапогами, пока не потерял сознание. Всё время пока его били, на груди девушки горел жуткий «лифчик»… После полицаи вылили на неё ведро воды, гася огонь, содрали орудие пытки и за ноги оттащили обоих в камеры.

Едва очнувшись, Виктор потянулся к стене, общей с камерой девушек.

– Люба? – никто не ответил, – Люба Шевцова? Ты там? – он слышал плач за стеной, но ему по-прежнему никто не отвечал.

Только через час в стену застучали.

– Витя?

– Да. Я здесь. Она жива?

– Да. Сильно обгорела, но жива.

– Простите, девочки… это из-за меня её так…

– Ничего. Ты молчи, Витя, только молчи. Не сдавайся!

– Я не сдамся. Клянусь вам в этом!

Его таскали на допросы настолько часто, что он давно уже потерял счёт времени, делившемуся на пытки и отдых от них. День или ночь определял по тому, что видел в окне, приходя в себя после очередных издевательств: светлое небо или тёмное.

Когда за ним приходили он больше не реагировал на них, как и на собственную наготу. Одежда давно превратилась в лохмотья, да и не имело смысла одеваться, если с тебя через каждые несколько часов её срывают. Правда, иногда он всё же пытался прикрыть израненное тело. Холод пробирал до костей, продолжая мучить его, когда полицаи ненадолго оставляли в покое. От побоев и постоянной потери крови его шатало, искалеченные ноги плохо слушались и, если он пытался идти сам, то шёл крайне медленно, будто по битому стеклу, оставляя за собой кровавые следы. Полицаи хватали его за руки и волоком тащили в пыточную.

В какой-то момент Светозару даже показалось, что он всё же сдастся, настолько измученным был комиссар. Но потом мальчик увидел, как горят ненавистью его глаза, когда смотрит на своих мучителей, и понял, что сломать Виктора они не смогут.

Когда дверь в камеру очередной раз открылась, пропуская полицаев, комиссар не пошевелился. Его поставили на ноги, потянули из камеры. В это раз дальше коридора не повели. Один из полицаев толкнул его в грудь, заставляя прижаться к стене, приказал:

– Стой тут.

Виктор молча прислонился к стенке, поддерживая искалеченную руку, постарался встать так, чтобы избитые ступни меньше саднили и легче было пальцам, осмотрелся. В коридоре он был не один. Из камер выталкивали полураздетых юношей и девушек. Ставили их вдоль стен, как его самого. Все были избиты, многие едва держались на ногах. Он не видел весь коридор, но те, кого он узнал, заставили сердце гулко ухнуть в груди. Рядом с ним стояли самые активные члены «Молота» и, почти в полном составе, штаб отряда.

– Витенька… – тихий голос Любы дрожал от сдерживаемых слёз.

– Всё в порядке, Любаша, – он попытался улыбнуться.

– Ты… Божечки… – она осторожно коснулась его одними кончиками пальцев, боясь причинить боль, – Вот же сволочи!..

– Тише, Любаша, – остановил её Виктор, кивнул ей за спину, – Давай узнаем, зачем нас всех сюда вытащили.

Она обернулась и увидела, как по середине коридора, между искалеченных пленников, идёт Соликовский.

– Итак, мальчики и девочки, – он засмеялся, – Прямо летний лагерь какой-то, а не подполье. Но у вас же всё, как у взрослых, верно? Тогда кто же из вас комиссар?

– Я комиссар… – Виктор оттолкнулся от стены, сделал шаг вперед.

Это было единственное, в чём он признался с тех пор, как начались пытки. Единственное, что удалось им у него вырвать, издеваясь даже не над ним самим, а над девушкой на его глазах. Тогда у него ещё была слабая надежда, что теперь они оставят остальных в покое и сосредоточатся только на нём. Ведь комиссар явно обладал максимальным количеством информации и выбивать её стоило только из него. Эта надежда давно рассыпалась в прах, а сейчас, глядя на своих измученных друзей, Виктор понял, что его признание почти ничего не изменило. Их всё так же терзали, как и его.

– Это я уже слышал, – Соликовский остановился напротив Виктора, толкнул его в грудь, возвращая к стене, – А теперь, говорите правду. Кто комиссар вашей шайки?

– Я… – Виктор снова покачиваясь шагнул вперёд.

Так повторялось несколько раз. Пока, Соликовскому не надоело. Он наотмашь ударил Виктора по лицу, сбивая его с ног. Люба тут же опустилась рядом с ним на колени, осторожно вытерла свежую кровь с его губ. Полицай смотрел на неё с похабной ухмылкой.

– Чего пялишься, скотина? – Люба поднялась, вызывающе упёрла руки в бока и встала между Соликовским и Виктором, медленно поднимавшимся, опираясь на стену.

– Сучка! – засмеялся Соликовский, – Мало тебе всыпали сегодня? Добавки захотела? Или это хахаль твой? – он кивнул на Виктора, сумевшего наконец подняться.

– Никакой он мне не хахаль, – Люба пропустила мимо ушей почти всё, что сказал полицай, и по-прежнему стояла между ним и Виктором, – Много ума надо, чтоб бить беззащитного. Посмотри на него и на себя. Ты скотина и всегда будешь скотиной. А комиссар нам и не нужен, мы сами комиссары! – она шагнула вперёд, встала почти вплотную к Соликовскому, – Сссскотина! – в её голосе и взгляде было столько ненависти, что полицай невольно отступил.

Виктор думал, он её сейчас тоже ударит, но начальник полиции лишь толкнул Любу в грудь, возвращая на место, и снова повторил вопрос.

– Я… – Виктор вновь шагнул вперёд.

Только теперь он сделал это не один. «Я комиссар!» неслось по коридору и почти все сделали шаг от стены, как и он.

На этот раз Соликовский ударил Любу. Она не просто заявила, как и все «Я комиссар!». Люба смеялась ему в лицо.

– Третьякевич, Земнухов, Громова. Остальных по местам, – Соликовский ушёл.

Полицаи быстро распихали ребят по камерам, кроме троих, которых назвал начальник. Их отвели в конец коридора и втолкнули в три открытых двери.

Виктор прислонился к стене и ждал продолжения. В этой пыточной он уже был не раз. Правда, сейчас здесь стоял тот самый стол, с ножками в потолок и между опорами дыбы была поставлена ещё перекладина, примерно на уровне талии Виктора. Думать, зачем здесь то и другое он не стал. Фантазия у Соликовского была бурная, всё одно он не смог бы даже предположить, что придёт палачу в голову.

Из соседней камеры послышались звуки ударов и стоны. За другой стеной закричала девушка, потом он тоже услышал звуки ударов. Ваня Земнухов в это время висел вниз головой на перекладине дыбы, а два полицая методично хлестали его плетьми. В другой камере Улю Громову подвесили за косы к перекладине, и тоже били.

Виктор знал, кого пытали за стеной и чьи крики он слышит. Но что делали с его друзьями он не знал, мог лишь предположить по хлёстким звукам ударов. Светозару это показал старейшина, остановив прошлое на пару мгновений и открыв двери соседних камер.

Вошёл начальник полиции с двумя подручными. Было странно, но Виктора никто из них не тронул. Соликовский сел в кресло, стоявшее почти напротив того места, где прислонился к стене комиссар, посмотрел на него.

– Александрыч, как его? – один из полицаев подошёл к Виктору, но пока не прикасался.

Виктор встретился с ним взглядом и по спине побежал нехороший холодок. Подумал, что сегодня его могут, наконец-то, убить. Подумал и сам себе удивился. Страха не было. Всё, что мог сделать с его телом, этот человек, он уже делал. До самого Виктора дотянуться он был не в состоянии, поэтому издевался над оболочкой, не в силах победить.

– На дыбу, через перекладину и руки к стойкам, – велел начальник и Виктора потянули к дыбе.

Его поставили перед перекладиной и заставили нагнуться вперед. Рейка оказалась немного ниже талии Виктора, руки подняли назад притянули кисти ремнями к стойкам, сильнее прижимая рейку к его животу. Комиссар оказался растянут между стойками дыбы в унизительной позе. Подумал, что пороть будут. Вопрос только чем. Плетьми или шомполами. Юноша даже представить себе не мог насколько эта пытка будет долгой и мучительной…

– Мне тут сказали, ты входишь в какой-то там подпольный райком или что-то такое, – Соликовский подошёл к дыбе, замахнулся и резко ударил его по задранным вверх ягодицам, – Поделиться не хочешь?

– Не понимаю, о чем вы, – Виктор перевёл дух после удара, – Я комиссар «Молота» Разве этого мало?

– Маловато. Но раз тебе нравится мучиться, я не против, – он вышел вперёд, встал перед Виктором. Сгреб рукой его волосы и резко дёрнул вверх, заставляя посмотреть на себя, – Ворошиловградское подполье. Явки, адреса, пароли. Всё, что знаешь и я тебя не трону больше, – Виктор молчал и думал, откуда этому гаду известно про райком, – Будешь молчать и дальше, я тебя запытаю до поросячьего визга. Сам всё расскажешь, будешь мне сапоги целовать и ещё умолять, чтоб записывал.

– Не буду… – тихо сказал Виктор, понимая, что первое впечатление от взгляда Соликовского было верным. Сегодня он действительно может его убить.

– Не веришь, – усмехнулся начальник, – Всё ещё не веришь. Ладно, – он кивнул подручным, – Тогда поехали.

Виктор ждал удара, а получил ведро ледяной воды. Ещё больше он удивился, когда почувствовал, как по его телу прошлись какой-то тряпкой и снова окатили водой. Он стоял в жутко унизительной позе и его явно мыли. Ему не хотелось в это верить, но через мгновение он почувствовал на своём теле чужие лапы, его ударили по щиколоткам, заставляя шире расставить ноги, потом дёрнули назад и Виктор заорал от двойной боли. В вывернутых руках и от насилия над его телом.

Он кричал от каждого движения насильника и думал, что оказывается есть ещё пытки, которых он не испытывал… Когда Соликовский, наконец-то, отпустил его, у Виктора дрожали ноги, руки он почти не чувствовал и, если бы не рейка, то он неминуемо упал бы, окончательно выкручивая себе суставы. Не успел он вздохнуть, как его снова схватили.

– Какой-то он не страстный, – засмеялся начальник, – Ну-ка, добавь ему огонька.

Один из полицаев взял докрасна раскалённый прут и стал прижигать грудь Виктору, заставляя податься назад, пытаясь увернуться от пылающего железа, и невольно сильнее открыть насильнику своё тело.

– Вот! Уже лучше, – засмеялся начальник, поощряя подручного двигаться резче.

Они насиловали его втроём, сменяя друг друга, как тогда, когда мучили девушек у него на глазах. Только сейчас вместо девушек у них был комиссар и он не лежал на столе, а висел на дыбе.

Наконец, больше никто не коснулся его. Виктор чуть расслабился, прикрыл глаза. Он не знал, что ждало его дальше, но надеялся, что по крайней мере насилие закончилось. Ведь должны же были они когда-нибудь устать…

– Не надумал? – начальник снова поднял за волосы его голову.

– Сволочь ты… – выдохнул Виктор.

– На стол, гадёныша, – велел начальник и его отвязали, потащили к столу.

Он попытался сопротивляться, но тут же получил удал в лицо и провалился в темноту. Когда очнулся, пошевелиться он не мог, а рейки ножек, которые смотрели в потолок, больно врезались ему в бёдра. Руки привязали к обычным ножкам стола, ноги тоже, только спустили их через рейки и сильно растянули его. Тело Виктора оказалось полностью открыто и беззащитно перед палачами.

Через мгновение он увидел рядом со столом полицая с «руками нежнее». Он поставил рядом с пленником керосинку, стал калить иглы и очень медленно вкалывать их ему в грудь. Наиболее нестерпимым оказался укол прямо в сосок. Эта иголка отправила Виктора в темноту. Его отлили и полицай продолжил, с другой стороны. Потом он аккуратно положил сверху на иглы кусок фитиля, приколол его к телу Виктора.

– Ну? – Соликовский подошёл к столу, – Не надумал говорить?

– Пошёл ты…

Соликовский поджёг пропитанный керосином фитиль. Края жгли тело, а сам фитиль раскалял иглы, заставляя орать так, что звенели стекла. К счастью, сознание уплыло довольно быстро, давая ему небольшую передышку от пытки. Ведро воды, вылитое на комиссара, привело его в чувство и погасило огонь. Полицай снял фитиль, начал выдёргивать иглы вместе с кусочками плоти, снова заставляя его дёргаться и кричать.

– Всё ещё нет? – начальник смотрел на пленника с интересом, – Ладно, как хочешь, – он отошёл куда-то в сторону, выпадая из поля зрения комиссара.

В это время последняя игла покинула его тело и не успел он перевести дух, как снова получил пылающий укол. Полицай воткнул в него по нескольку штук с каждой стороны и к столу вернулся начальник со щипцами, раскалёнными докрасна.

– Ну? – начальник помахал перед его глазами пылающим инструментом, – Говори!

– Пошёл ты… – с ненавистью прошипел Виктор и тут же заорал от сводящей с ума боли.

Соликовский зажал щипцами его левую грудь в районе воткнутых в неё игл. В камере запахло палёным. Сильно сжал ручки и резко рванул вверх, вырывая кусок груди пленника. Комиссар отключился… Когда пришёл в себя, начальник проделал то же самое только с правой грудью, снова отправляя его сознание в небытие.

В этот раз отливать его не стали, бросили на столе. Соликовский послал одного из них за самогоном и через пару минут они уже пили рядом с пыточным столом, на котором лежал без сознания измученный юноша.

– Ну что? Отольём его и снова по кругу? – один из них разливал выпивку по стаканам.

– Да ну его, – поморщился второй, – Я бабу хочу. Там остались вполне ещё целые.

– Ладно, – кивнул Соликовский, – Тащи себе бабу, – он смотрел, как кровь с разорванной груди юноши стекает на пол, – Мы ещё нашего комиссара поимеем. Будет интересно. Может, даже расколем его. А то начальство уже сомневается в наших способностях.

– Думаешь сломаем, Александрыч?

– Ну, есть у меня ещё пара идей.

– Таких же, как иголки в сиськи?

– У него нет сисек, – засмеялся начальник. – Но мысль оказалась не плохой.

– Ясное дело. Орал он… просто восторг!

Сознание возвращалось очень медленно. Грудь пылала костром, но он старался не застонать. Виктор знал, что это ещё не конец. Сквозь туман боли, пульсирующей в груди, он слышал обрывки их разговора, как они пьют, слышал он и про пару идей Соликовского относительно него. Ничего хорошего от пьяных полицаев ждать было нельзя, а в чем именно заключались его «идеи», юноша даже представить себе боялся. Палач был в ударе и Виктор подумал, что, возможно, сегодня действительно будет конец всему этому.

Вернулся тот, которому милостиво разрешили привести себе «бабу». Он впихнул в камеру девушку. Увидев распятого, окровавленного Виктора, она закричала, начала вырываться из цепких рук. По звуку он слышал, что девушку ударили, протащили к лавке.

– Разбуди его, – велел начальник и Виктора окатили ледяной водой.

Он невольно застонал, открыл глаза.

– Вот и наш мальчик, – ухмыльнулся Соликовский, – По-моему, у него слишком много волос.

Один из полицаев тут же встал за головой Виктора, ухватил несколько волосков и резко выдернул, заставляя его дернуться и вскрикнуть. Сам начальник встал между ног пленника и снова насиловал его.

– Думаешь ты герой? – шипел он, резко вбиваясь в юношу, – Какой ты герой, если тебя враги отымели по кругу, – он заржал, остальные поддержали, – Причём не один раз отымели, – посмотрел на подручного, дергавшего волосы на голове Виктора, – Одновременно дёргай. Давай, вместе со мной.

Полицай кивнул и крики Виктора стали громче. Когда закончил, он плеснул ему между ног ледяной воды, убрал ведро и снова встал около стола.

– Говори! Если забыл, напомню. Ворошиловград. Явки, пароли, имена, – он взмахнул небольшой плетью, выбивая из пленника крик, – Нет? Ладно, продолжим.

Виктор думал, что он будет его бить, но нет. Начальник поменялся местами с тем, кто рвал волосы на голове пленника и Виктор орал уже от того, что вырывали их не только у него на голове, но и в паху…

– Девочки! Нам нужна помощь!..

Мария, белая словно мел, пыталась вернуть их из Поля и не могла. Прошло уже шестнадцать минут, а они всё ещё были там. Ведьмы позвали подруг и встали вокруг соляного круга в кольцо ведьм. Сосредоточились, отдавая силу Марии и своим сёстрам, которые были сейчас якорями для мужчин.

Семнадцать минут… Ничего не получалось. Мария чувствовала их, но её связь с ними слабела с каждой секундой. Со всеми, кроме мужа. Его она могла вернуть хоть сейчас, но если бы сделала это, Любомир с сыном потеряли бы часть силы и могли погибнуть в Поле…

– Марина, беги к их девочкам. Якоря слабеют, я не могу их вернуть… Нужна кровь, чтобы усилить якоря. Бегом, Марина! – одна из ведьм пулей вылетела из комнаты.

Он всё так же лежал на столе, на спине. На шею накинули петлю, зафиксировав голову. Девушка на лавке рядом хрипела. Удовлетворив похоть, полицай порол её кабелем.

Все трое мучителей были уже вдребезги пьяны. Пытка выдергиванием волос продолжалась мучительно долго. Он кричал и дергался от каждого их движения. Палачи ржали и снова рвали волосы вместе с кусками кожи. Периодически его поливали водой, когда он отключался или крови становилось слишком много и было не видно, что выдёргивать дальше.

В паху волосы закончились раньше, чем на голове пленника и начальник снова сменил подручного. Он сходил к столу, взял треххвостую плётку. Встал между привязанных ног юноши и принялся бить его плетью между ног. От первого же удара Виктор вскрикнул так, что оба мучителя довольно переглянулись. Какое-то время начальник порол его, а полицай старался вырывать волосы на голове именно в момент удара, заставляя пленника сильнее дёргаться и вопить громче. Вдруг Соликовскому что-то пришло в голову, он бросил плеть и вышел, но быстро вернулся. В руке начальник держал черенок от лопаты.

Марина влетела в дом Серафима, словно ураган.

– Что случилось? – хозяин с тревогой смотрел на ведьму.

– Нам нужна помощь… – Марина выдохнула и объяснила чётче, – Связь якорей с Любомиром и Светозаром слабеет, они застряли в Поле. Нужно усилить, иначе они не вернутся…

– Где они сейчас?.. – спросил Серафим.

– Как усилить? – в один голос выдохнули Катя и Верочка.

– Они в январе сорок третьего. Не знаю точно число, вроде одиннадцатое. Кровь нужна. Ваша кровь. Ты жена Любомиру, а Вера наречённая Светозара, все одно, что жена. В посёлке только у вас с ними такая сильная связь.

– Вот! Бери, – Верочка, а за дочерью и Катя, протянула Марине руку.

– Нужно немного, – Марина достала два лоскутка светлой ткани, положила на стол, – Вот здесь надо сделать полоску кровью, – она показала, как именно, – Я не могу. Вы должны сами…

Никто не успел опомниться, как Вера взяла со стола нож, взмахнула им над своей ладонью. Кровь брызнула на лён, окрашивая его в алый. Катя взяла у дочери из рук нож сделала то же самое. Марина аккуратно разорвала ткань пополам так, чтобы часть пролившейся крови осталась на обоих половинках. Одной из них перевязала порезы на руках, велела ни за что не снимать, и, зажав в разных руках вторые лоскутки, побежала в общий дом.

Светослав чувствовал, что прошло уже намного больше времени, чем можно было быть в Поле. Он пытался вернуть их и не мог. Связь Любомира и Светозара с женщинами-якорями слабела с каждым мгновением. Он и сам слышал дочку, свой якорь, будто сквозь вату. Поле начало пить их жизнь, он это чувствовал и снова пытался вырваться, вернуться в реальность.

Любомир стоял рядом со старейшиной, бледный, словно смерть и не сводил глаз с сына. Мальчик был в шаге от него. Он видел его чуть в профиль, видел, как от того, что он сжал зубы, резче очертились его скулы. Видел сжатые в кулаки руки с побелевшими от напряжения костяшками, пульсирующую голубую жилку на виске. Весь он был, словно натянутая струна. Казалось, коснись его и будет взрыв… Но самое страшное… Любомир видел, как по щеке сына катится слеза. Беззвучная крупная капля, заставившая его сердце сжаться в комок.

В кровавом кошмаре, на столе, рядом с которым стоял, будто тень ангела, в которых Любомир не верил, его сын, продолжали терзать комиссара. В тело измученного юноши запихивали, разрывая его, черенок от лопаты… Чуть дальше, на лавке другой полицай хлестал, сложенным вдвое, телефонным кабелем девушку, стараясь попасть по груди.

Когда Марина вернулась в комнату общего дома, она увидела, что ведьмы, стоявшие в кольце, опустились на колени перед соляной преградой. Она подбежала к Марии, показала ей зажатые в руках лоскутки. Та, всё такая же бледная, кивнула, подняла руку, направила её ладонью на Марину. Совсем отпустить Светозара она не могла и нужен был кто-то, кто поможет ей усилить связь якорей.

Прошло девятнадцать минут. Время было уже не просто дорого. Оно утекало у ведьм сквозь пальцы…

Почувствовав проход в защите, Марина перешагнула через руки ведьм, теперь уже сидевших в кольце, и вошла в соляной круг.

– Сначала мальчик. Но поторопись, – Мария очень устала, она всё ещё пыталась вытянуть их из Поля.

Марина осторожно открыла кровь на руке Светозара, чуть выше кисти, привязанной к Светославу руки. Обернула свежую рану тканью с кровью Веры так, чтобы она смешалась с кровью мальчика, завязала повязку. То же она проделала с Любомиром. Потом наклонилась к матери. Мария должна была сделать то же самое, чтобы концентрация Силы стала предельной. Не отпуская Светозара, ведьма открыла свою кровь, Марина так же смочила в ней ткань, разорвала и перевязала руку матери, как сделала с девочками.

Уже поднимаясь, чтобы закончить и повязать ткань на руку отцу, она случайно посмотрела на мальчика и охнула. По щекам Светозара катились беззвучные слёзы.

– Быстрее… – подогнала дочь Мария и ведьма быстро сделала последнее, что было нужно.

– Великие Звёзды!.. – прошептала Марина, выходя из круга, чтобы не мешать матери, – Что же они там видят сейчас…

– Тебе лучше не знать, дочка, – откликнулась Мария, закрыла глаза и её губы зашевелились, творя заклинание.

Ника и Лина, якоря мужчин, сделали то же самое.

Начальник приставил деревяшку к телу Виктора, посмотрел на пленника.

– Остановись пока, – велел подручному и волосы на голове больше не вырывали, – Может он передумал и поговорит с нами. Ну, передумал? Будешь говорить?

– Нет… – едва слышно ответил комиссар.

– Как знаешь, – начальник нажал на деревяшку, пытаясь впихнуть черенок в юношу, – Видно, тебе понравилось, – он ухмыльнулся, сильнее нажимая.

Виктор попытался увернуться, но всё, что он смог, лишь чуть приподнять тело над столом. Ремни крепко держали его ноги. Начальник отвёл руку и резким движением засунул черенок в комиссара, разрывая тело. Теряя сознание, Виктор подумал, что если это очередная идея Соликовского, то сколько их ещё впереди…

Медленно возвращаясь из темноты, он, словно сквозь вату, почувствовал, как подручный выдернул очередной клок волос, а начальник начал насиловать его деревяшкой. Теперь сколько это продлится зависело только от терпения насильника. Деревяшке, в отличие от живых полицаев, не нужен был отдых и Виктор с ужасом подумал, что эта пытка может быть безумно долгой… Кричать сил уже не было и он глухо стонал от каждого их движения. Когда терял сознание, его отливали и продолжали мучить…

Неожиданно его оставили. Оба, и полицай и Соликовский, отошли к мучившему девушку. Через секунду он понял, почему. Бесчувственную жертву привязывали за ноги к верхней перекладине, притянув щиколотки к углам. Руки привязали к стойкам и она оказалась распятой вниз головой.

– Давай одновременно, – пьяно засмеялся полицай.

– А давай, – кивнул начальник и пошёл к печке.

Девушку отлили водой, Виктора тоже окатили на всякий случай. Соликовский взял из печки два прута, отдал подручному один из них и подошёл к Виктору. Крики девушки и комиссара слились в один ужасающий вопль боли, заставивший содрогнуться всех, кто был в тюрьме или рядом с ней. Ему Соликовский жёг грудь, прижимая прут к свежим ранам на месте вырванных сосков. Девушке повезло меньше. Полицаи проткнули обе её груди раскалённым прутом и теперь любовались результатом.

– Курочка на вертеле, – заржал тот, кто насаживал девушку на прут, будто мясо, второй подхватил, смеясь они стали отливать её водой.

Он давно потерял счёт времени. Пьяные палачи не останавливались, продолжая издеваться над ними и эта пытка казалась Виктору бесконечной. Соликовский вернулся к столу, поднял деревяшку, которую бросил на пол, пока они привязывали девушку, снова приставил к его телу. Замахнулся и резко засунул её в юношу, отправляя сознание Виктора в ночь. Его отлили и, когда очнулся, насилие продолжилось.

Когда перед глазами не взрывались искры от движения в нём деревяшки и дорываемых волос на голове, он видел, что полицай взял прут и бьёт им девушку. Она почти не кричала, видимо, сил на крик после того, как ей изувечили грудь, больше не было. Полицай бил её до тех пор, пока не потеряла сознание. Потом вылил на неё ведро воды и отошёл к печке. Едва начала подавать признаки жизни, мучитель вернулся. В руках он нес докрасна раскалённые щипцы и такую же пульсирующую красным тонкую железку.

– Опять вместе? – спросил он Соликовского. Тот кивнул, все трое пьяно заржали.

Полицай потянулся щипцами между ног распятой жертвы, а Соликовский взялся за мужской орган комиссара. Виктор выругался, понимая теперь, что основная «идея» была не только в насилии деревяшкой и сейчас ему будет не просто больно.

Их крики снова слились в один безумный вопль, ещё более страшный, чем первый. Палачи действовали одновременно именно за этим. Соликовский жёг его железкой, заставляя орать и судорожно дёргаться, потом приставил к нему пылающее остриё и медленно проткнул насквозь. В этот момент подручный сунул щипцы пленнице между ног, зажал их и резко дернул, брызнула кровь… Она последний раз закричала и затихла, Виктор тоже был в глубоком обмороке.

Обоих стали отливать. Едва Виктор открыл глаза, как боль дала ему понять, что раскалённая железка снова входит в его плоть. Соликовский вынул её, а едва пленник пришёл в себя, снова воткнул. Это повторилось ещё несколько раз. Юношу трясло от боли, он мычал, на крики давно не было ни сил, ни голоса. Наконец, начальник окончательно вынул железку, заставляя дёрнуться, провёл по нему горячим остриём, царапая.

– Как она там? Живая?

– Да, – откликнулся подручный, – Только никак не очухается, – он ударил девушку, она застонала, но так и не очнулась.

– Хорошо, – начальник отошёл к печке, вернул железку, которой пытал его, в огонь, – Отливай. Придёт в себя, продолжим.