– Да, так и есть, – Виктор прошёлся по комнате, – Давайте так. Я отшучусь от этого типа, сыграю под дурака. Пусть думает, что ошибся и зря обратился ко мне. Мы и без него обойдёмся. На шахту много кто приходит работать. Жить людям как-то нужно, а работы нет, кроме шахт. Надо только решить, кому поручить.

– Вить, когда клеть рухнет, твой «друг» всё поймёт, – Толя отрицательно покачал головой.

– Пожалуй, так, – согласился Виктор, – Значит, надо постараться, чтобы не понял.

– Сложно… – Ваня потёр переносицу, – Но ведь не невозможно, – улыбнулся, – Есть идея. Только, Вить, тебе придётся с неделю никуда не соваться, – Виктор нахмурился, – Так надо. Чтобы стало точно ясно, что ты не при чем. Нет у тебя никого и сам на шахту не пойдёшь устраиваться. Пусть думает, что ошибся.

– Рассказывай, что придумал, – Туркенич сел.

Больше всего Виктору не нравилось, что он довольно надолго оказывался выключенным из реальной работы отряда. Но он понимал, Ваня прав, это единственный способ убедить Николая, что обратился он не по адресу. Его личные эмоции отношения к делу не имели и Виктор вполне смог с этим справиться.

На следующий день трое парнишек пришли на шахту устраиваться на работу. Один из них был членом «Молота». В этот же день Виктор, будто случайно, встретился на рынке с Николаем. Он видел, что собеседник ждёт его решения, но сделал вид, что не понимает о чём речь. С рынка Николай ушёл заметно расстроенным, а комиссар вернулся домой и ближайшие дни очень старательно делал вид, что он не то, что руководитель, а даже не в курсе о возможности существования какой-либо подпольной комсомольской организации в городе. Конечно, работать Виктор вовсе не перестал. Просто перенёс свою деятельность на ночь.

Примерно через неделю на шахте случилась авария, перечеркнувшая все работы по восстановлению. Клеть оборвалась и разнесла ствол шахты почти полностью. Парнишка из «Молота» какое-то время продолжал работать на шахте, а потом тихо уволился.

После того, как упала клеть, какая-то женщина на рынке, шепнула Виктору, чтобы они были осторожнее. Он сделал вид, что не понимает её.

Светозар спросил старейшину про Николая и ту женщину. По части осторожности мальчик был с ней согласен, но по-прежнему не понимал кто они такие. Если они из взрослого подполья, те самые «старшие товарищи», то почему никак не проявляют себя? «Молот» работал чётко. Листовки появлялись регулярно, практически через день что-нибудь случалось. У немцев или с полицаями, или просто в городе. Он часто думал, что ребятам действительно стоило бы быть осторожнее. Взрослых же, будто и не было.

– Светозар, мы не можем делать никаких выводов о деятельности коммунистов, оставшихся в городе, – старейшина хорошо понимал мальчика, но не им было судить об этом, – Мы идём за комиссаром, смотрим его прошлое, не коммунистов. Поэтому многое ускользает от тебя. Мы просто этого не видим, не знаем, кто они, как жили, что делали и делали ли вообще.

Мальчик немного подумал и согласился со Светославом, постарался больше не думать о том, чего не видел, сосредоточился только на Викторе. Тем более, что смотреть было на что. Комиссар участвовал в планировании большинства диверсий «Молота» и всегда сам был там, где было наиболее опасно и сложно. Светозар привык, что если есть хоть намёк на реальную опасность, то там обязательно будет комиссар. Поэтому для мальчика стало полной неожиданностью заявление Кошевого, что Виктор предатель.

Олег забрал бланки временных комсомольских удостоверений у ответственного за их хранение. Когда пришёл Виктор и спросил, зачем он это сделал, ведь выдавать их имеет право только комиссар отряда, Кошевой ответил, что теперь комиссар он. Они всё знают о том, что Виктор предатель, знают, что из-за него погиб целый партизанский отряд. Больше он не комиссар и вообще, ждать, пока он их всех сдаст немцам они не собираются и скоро уходят к партизанам.

– Что он говорит?.. – Светозар не верил тому, что видел и слышал, – Бред какой-то… Откуда он взял эту не реальную глупость, дедушка? – мальчик посмотрел на Светослава, – Пусть мы не видели того, что было в жизни Виктора до конца августа сорок второго, но я ни за что не поверю, что он способен кого-то предать. Это не реально.

– Ему это рассказали. Две сестры, его связные. Мы можем это посмотреть, если хочешь, – Светослав примерно прикинул по времени, – Придётся вернуться немного назад и сфокусировать наш переход на Кошевого, но это возможно, если захочешь.

– А о каких партизанах речь? Разве рядом с Краснодоном они есть?

– Нет, партизан здесь нет. Тут другое, – Светослав отрицательно покачал головой, – Я тебе расскажу, когда будем отдыхать. Светозар, не теряй времени, смотри, – старейшина кивнул на юношей.

Виктор выслушал обвинение спокойно.

– Как вы могли так обо мне подумать? – он спрашивал не только Олега, а всех, кто был в это время рядом с ними, – Разве вы плохо меня знаете?

– Мы тебя знаем, но это же пришло из настоящего партизанского отряда. Разве они станут врать? – вопрос полетел в Виктора будто камень, но комиссар остался по-прежнему спокоен.

– Партизаны не станут, – он кивнул, – Но партизаны ли они? Если они есть рядом с нами, то почему мы ни разу не слышали об их диверсиях? – Кошевой явно не знал, что на это ответить и молчал, – Нашу работу видно. Они ведь партизаны, должны хотя бы листовки расклеивать в городе. Только я никогда не видел других листовок, кроме наших.

– А других и не было, – откликнулся мальчишка, стоявший у стены.

– Ладно. Если вы считаете, что я предатель и решили отстранить меня и уйти в лес, хорошо. Но почему не сделали это как полагается? Почему у меня за спиной? Пока штаб не отстранил меня, я комиссар и я собираю экстренное собрание штаба. Это должен был сделать ты сам, когда на тебя вышли связные партизан, – Виктор в упор смотрел на Олега, – Это ведь касается всего отряда, не только тебя.

– Связной вышел не на меня. На Олю и Нину, а они уже передали мне.

– Это сейчас не важно, – остановил его Виктор, – Расскажешь всё вечером, на собрании, – и он ушёл.

На экстренном собрании выяснилось, что созвал его не только Третьякевич. Независимо от него экстренный сбор объявил Земнухов. Ему не нравилось, что всё делается за спиной комиссара, поэтому он решил, что нужно собраться и честно всё обсудить.

Оказалось, что общение с якобы партизанами идёт примерно с середины декабря и по распоряжению командира этого отряда, называвшего себя Дедом Данило, Кошевой по отдельности поговорил со всеми членами штаба, кроме Виктора, конечно, и Жени Мошкова почему-то. Всем им он рассказал о предполагаемом предательстве комиссара и передал предложение от командира партизанского отряда объединиться. На основании этого были отобраны самые активные члены «Молота», которым предстояло влиться в состав партизанского отряда Деда Данило.

– Кто такой вообще этот Дед Данило? – Виктор был всё так же спокоен, как и тогда, когда Олег заявил, что он предатель, – Кто-нибудь с ним встречался? Ваня? – Земнухов отрицательно покачал головой, – А с тобой? – он посмотрел на Туркенича.

– Нет, ни разу. Собирались, но так и не вышло. Всё мешало что-нибудь, – Туркенич вздохнул, – Но это же партизаны, всякое бывает.

В это время пришёл Мошков и, узнав причину сбора, задал Олегу тот же вопрос, что и Виктор. «Кто такой дед Данило?» Ничего, кроме того, что он командир каких-то безымянных партизан в лесу, Кошевой ответить не смог. Он сам никогда его не видел.

– Что ты ему рассказал про отряд?

Кажущийся невинным, вопрос тянул за собой серьёзные последствия. Ведь Олег, как и все члены отряда, принял присягу. Было видно, что он напуган. Но ему всё же хватило смелости признаться, что по требованию Деда Данило он передал через связных список штаба отряда и тех, кто пойдёт к партизанам.

– Ты понимаешь, что натворил? – Виктор поднялся, несколько раз прошёлся по комнате, потом остановился напротив Олега, – Ты нарушил присягу, поставил под угрозу существование всего отряда, – Кошевой угрюмо молчал, – Давайте решать, что с ним делать, – он посмотрел на членов штаба, – По закону военного времени, это вплоть до расстрела.

После этих слов Кошевого прорвало. Он начал срывающимся голосом рассказывать, что Данило список штаба был нужен для какой-то проверки через Москву, что это же не враг, это партизаны. Он признал, что должен был раньше всё сам рассказать, просил его простить…

– Перестань, – Мошков брезгливо поморщился, – Нужно уходить. Не просто поменять квартиры, а именно уходить. Причём всем. Если у этого деда список штаба и они общаются уже пару недель, то выяснить наши связи время у них было.

– Да, – Виктор кивнул, – Все согласны? – ребята подтвердили, – Тогда срочно предупредите всех по цепочке, чтобы уходили. Эх!.. такое дело завалил… – комиссар печально вздохнул, – Ребят, срочно. Думаю, времени очень мало.

– Возможно, его и совсем уже нет, – Мошков посмотрел на Олега, – Ты тоже уходи.

На такой случай был план. Они должны были разойтись в разные стороны от города, чтобы, если что-то пойдёт не так, не попасться всем сразу. Так кто-то, а возможно и даже все, да уцелеют.

– Ничего, – Женя и Ваня уходили последними, – Мы снова соберемся и всё же сделаем, как задумали. Просто чуть позже.

– Конечно, – Виктор улыбнулся, – Идите.

Дело, о котором они говорили и которое завалил Олег, было и правда серьёзным. Штаб отряда планировал ни много ни мало, вооружённое восстание.

Мошков и Земнухов ушли, но почти сразу вернулись. С ними был Сережка.

– Там почтовая машина, – он ухмыльнулся, – Шофёр и охранник греться утопали, а она стоит, мёрзнет там одна одинёшенька.

– Пошли, – Виктор решал мгновенно.

Действовали быстро и по возможности бесшумно, словно тени. И вот машины уже нет. Только была и нету. Внутри была, как обычно, почта, сигареты и подарки для немецких солдат. Почту сожгли, а подарки решили раздать. Близился новый год и это оказалось очень кстати. Сигареты в обычное время были бы проданы или обменяны на продукты на рынке, но сейчас время было не обычное. Заниматься сигаретами было некогда, нужно было уходить. Мешки с куревом частью спрятали в клубе, частью у Мошкова. Уничтожать не стали. В будущем эти мешки могли пригодиться.

– Дедушка, так к кому попали списки, что передал Кошевой через связных? К немцам?

– Да, – Светослав кивнул, – Если хочешь, мы можем это увидеть. – мальчик отрицательно покачал головой, – Кошевой не был предателем по сути, как ты понимаешь. Наверняка, даже не догадывался, что партизаны не настоящие. Просто верно сыграли на юношеской тяге к подвигам, поманили его комиссарством, настоящим партизанским отрядом. Хотя, «Молот» как раз и был самым настоящим. Именно поэтому их так долго не арестовывали. Организовано всё было грамотно и невозможно было, взяв кого-то одного, дотянуться до всех. Поэтому старались проследить как можно больше связей, чтобы накрыть всех сразу.

– А связные? Те девушки, о которых ты говорил, сёстры. Ведь они точно знали, кому отдают имена ребят. Неужели сознательно?..

– В таких ситуациях всегда всё сложно и завязано одно с другим. Они были сёстры и одну удерживали жизнью другой, и наоборот. Можно сказать, что у них не было выбора, но это не так. Выбор есть всегда. В их случае, это был выбор между жизнью и смертью друг друга. Самый сложный, пожалуй, что выпадает человеку.

– Значит, они выбрали неправильно… – мальчик внимательно смотрел на старейшину, – Ведь столько людей погибло из-за этого.

– Нет, не так, – Светослав печально улыбнулся ему, – Понимаешь, всё зависит от того, с какой стороны ты смотришь на ситуацию. С точки зрения «Молота», с точки зрения присяги, которую они приняли, зная, что не смогут её выполнить, да, они поступили неправильно. Но, что, если посмотреть с их стороны. Ведь если бы они отказались сразу, да и потом, уже в Краснодоне, когда на них вышел так называемый «связной партизан», то неминуемо погибли бы. Они старались выжить, спасти друг друга. Понимаешь?

– Да, понимаю, – Светозар задумался, – Но ведь это всё равно предательство.

– Конечно, – старейшина кивнул, – Но подумай сам, смог бы ты, окажись на их месте пожертвовать жизнью близкого тебе человека? Не своей собственной, это часто намного проще. А именно жизнью другого, того, кого ты любишь больше всего на свете, больше себя самого?

Мальчик замер на мгновение. Потом поднялся.

– Можно мне выйти на крыльцо? Хочется немного подумать. Одному.

– Мария? – старейшина посмотрел на жену, она кивнула, – Иди, Светозар. Когда будешь готов, возвращайся и мы продолжим. Если захочешь, конечно.

– Хорошо, – Светозар медленно пошёл к выходу.

– Что случилось? Куда он? – Любомир удивлённо смотрел в след сыну.

– Ему нужно подумать, Мир, – старейшина вздохнул, – Твой сын становится взрослым и ему придётся принять взрослое решение.

– Я могу ему помочь? – он шагнул за мальчиком.

– Не можешь, – Светослав остановил его, – Это сложное решение, он должен принять его сам.

Всё то время, что Светозара не было, он был будто на иголках. Любомир то и дело поднимался и начинал ходить вдоль соляного круга или просто от стены к стене. Комната была большой, ходил он медленно, и время тянулось от этого ещё сильнее. Иногда он останавливался, смотрел на дверь, но ничего не происходило и Любомир снова начинал ходить или садился рядом со Светославом. Однако, долго усидеть он не мог. Беспокойство за сына снова поднимало его на ноги и заставляло мерить шагами комнату общего дома. Наконец, дверь открылась, пропустила мальчика и снова закрылась. Светозар был задумчив, и он забеспокоился ещё больше.

– Сын?

– Всё хорошо, па, – ответил мальчик, посмотрел на старейшину, – Я понял, Светослав.

– Что именно ты понял?

– Я попытался представить себя на их месте и понял, что не знаю, как сам поступил бы, если бы кто-то угрожал жизни моей Веры или па. Ты прав, это очень сложно, когда от тебя зависит не только твоя собственная жизнь, но и жизнь того, кто в твоём сердце. Проще умереть самому, чем допустить гибель того, кого любишь.

– Да, это так, – старейшина был явно доволен. Светозар справился. Несмотря на юный возраст, он смог поставить себя на место другого и понять мотивы чужих поступков. Пусть и не принял их до конца, но понял.

– И сейчас я лучше понимаю Виктора, когда он попросил Аню уйти, если с ним что-нибудь случится. Я бы тоже постарался защитить её.

– Ты молодец, Светозар, – похвалил старейшина, – Ну, что? Готов продолжать или останавливаемся? Для инициации того, что ты уже увидел вполне достаточно. Теперь ты знаешь, кто и как всё организовал. В части их гибели Фадеев не сильно отступил от Правды. Конечно, он не описывал всё то, что делали с ребятами после ареста, но это нормально. Он жалел их родных и просто читателей. Но ты легко можешь себе представить что было дальше, основываясь на его тексте.

– Нет, дедушка, не могу. Я уже понял, как вывел писатель Виктора в своей книге. Он сделал из него предателя. Ведь это Виктора он назвал Стаховичем. И именно поэтому его имя никому не известно. Потому, что из-за романа его считают предателем.

– Ты снова порадовал меня, – Светослав улыбнулся, – Да, так и есть. Виктора оговорили и не только писатель. Это так же верно, как и то, что провалился «Молот» не только из-за списков, которые по глупости передал через связных Кошевой. Отряд был большим, многие его члены были сильно моложе двадцати. Я не говорю, что они сознательно нарушали конспирацию. Вовсе нет. Как раз наоборот. Большая часть родителей даже не догадывалась, чем занимаются их дети. Но были и другие, которым хотелось поделиться с кем-то. А кто больше заслуживает доверия, чем твой отец или мать?

– Да, я понимаю, – Светозар кивнул, – Наверное, кто-то поделился с близкими и взрослые, которым доверились, этого доверия не оправдали.

– Примерно так, – старейшина поднялся, – Ладно, если ты решил продолжать и все готовы, то пойдёмте. Нам осталось увидеть всего чуть больше пятнадцати дней.

– Так мало…

– Да. Это и мало и много одновременно. Мало, если всё в порядке, но безмерно много… в определённых условиях, – Светослав хотел сказать иначе, но не стал, понимая, что мальчик скоро сам поймёт, что он имел в виду.

Несмотря на приказ уходить, большинство членов отряда решило сделать это после нового года. Всем хотелось встретить праздник с родными. Ведь никто не мог сказать, когда они снова окажутся дома. Да и окажутся ли. Комиссар не был исключением.

Светозар и его спутники встретили утро первого января нового 1943 года вместе с ним. Было очень красиво. Тихо и снег искрился, словно усыпанный драгоценными камнями. А потом прибежал Сережка и сказал, что видел, как арестовали Мошкова.

– Уходи. Немедленно, – Виктор сразу стал серьёзен.

– А ты? Пошли вместе.

– Я за тобой.

Сергей ушёл, а Виктор сел, задумался. Зашла со двора мать и по лицу комиссара стало понятно, о чём именно он думал. Если он уйдёт, то арестуют родителей. Они станут заложниками у полицаев, если его не найдут дома. Сергей сказал, что видел, как из клуба выносили мешки с сигаретами, которые они взяли в той почтовой машине пару дней назад. Оставалась надежда, что Женю арестовали именно за кражу, не из-за «Молота». А значит, придут и за ним, Виктором. И за Земнуховым тоже. Это напрашивалось само собой. Ваня был администратором, а Виктор худруком клуба.

Пока он колебался уйти или остаться, к дому подъехали сани с полицаями. Он спокойно позволил себя связать. Сопротивляться сейчас было без толку. Виктор решил сначала понять, за что их арестовали и если не только за кражу, то потянуть время, чтобы остальные успели всё же уйти. Дальше уже по ситуации. Попрощался с матерью и ушёл под конвоем полицаев.

Первое, о чём спросили его в полиции, была именно кража из почтовой машины. Виктор всё отрицал.

– Всыпьте ему и в камеру, – начальник полиции оценивающе посмотрел на Виктора, – Думаю, десятка будет довольно. Ремнём, – уточнил он, – А то папаша явно мало порол сынка, раз он воровать пошёл.

– За что?! – возмутился Виктор, как и должен был возмутиться любой невиновный человек, – Я ничего не сделал!

– Два десятка, – начальник нетерпеливо махнул рукой и полицай вытолкал его из кабинета.

Он потащил его в конец коридора, втолкнул в камеру, озвучил приказ начальства и закрыл дверь. Виктор не успел даже сообразить куда попал, кто находился внутри, как его потянули за связанные руки к лавке. Через пару мгновений его руки и ноги были крепко прикручены к ножкам лавки, штаны стянули до колен, рубашку завернули на голову. Кто-то спросил: «Чем велено?» «Ремнем.» ответил напарник. Виктор опустил голову между связанными руками и приготовился к удару. Однако, как оказалось напрасно. Когда широкий кожаный ремень обжёг его кожу в первый раз, он понял, что приготовиться к этому невозможно. После пятого удара он уже глухо стонал. Били вдвоем, поэтому ни секунды передышки у него не было, удары сыпались один за другим, покрывая его спину, ягодицы и частью ноги алыми полосами. Полицаи считали удары и поэтому он чётко знал, сколько их ещё впереди. Когда прозвучало «двадцать» и следом за этим его тело ужалили одновременно оба ремня, Виктор невольно вскрикнул.

Полицаи так же споро отвязали его, велели «Одевайся» и, когда он с трудом натянул, всё ещё связанными руками, штаны, снова потащили по коридору, втолкнули в камеру. В углу кто-то глухо стонал.

– Вить, иди сюда… – позвал этот «кто-то» и Виктор узнал голос Жени, – развяжи руки. Эти скоты связанным бросили, как и тебя.

Они развязали друг друга. Открылась дверь, полицай поставил в камеру ведро с водой и снова запер их. Парни переглянулись, не сразу поняв, что воду им дали, чтобы можно было промыть следы побоев. Они пока считались всего лишь воришками, ничем другим, поэтому их избили, но не издевались.

Через несколько часов к ним, так же избитого и со связанными руками, сунули Ивана. Оказалось, что, узнав об их аресте, он сам пришёл в полицию, надеясь выручить друзей, но его не особо слушали. Начальник полиции обрадовался, что его не пришлось искать, велел выпороть и отправить к остальным.

Днём повторилось то же самое. Его привели на допрос к следователю, тот спросил про ограбление, он ответил, что ничего не знает и его снова потянули в конец коридора, привязали к знакомой уже лавке, спустили до колен штаны и выпороли розгами. В этот раз было десять ударов. После отвязали, велели одеваться. Розги оказались намного болезненней ремней и, хотя, ударов было в половину меньше, ноги Виктора дрожали, когда шёл, подгоняемый конвоирами, назад в камеру.

– В этот раз хуже, – Иван лежал на полу на животе.

– Зато по спине не били, – откликнулся Виктор.

В камеру впихнули Женю. Он споткнулся, упал. Ребята тут же оказались рядом.

– Что случилось? Сегодня же вроде меньше били.

– Так же двадцать, – охнул Женя, – только розгами больнее и по спине не били. Зад горит, – он лёг на живот.

– Спорил с ними что ли? Нам по десять всыпали.

– Ага, – Женька улыбнулся, – Крикнул им «По что бьёте, сатрапы!» Ну, они и добавили, от души, – засмеялся, – Ничего, переживу.

– Не спорь с ними больше, – Виктор лёг рядом, – Наверняка, сегодня ещё на допрос потащат. Будешь спорить разобьют тебя окончательно. Шанс есть, мы же воры, чего нас тут держать. Побьют пару дней, да отпустят.

– Особенно, если наши сообразят листовки раскидать или ещё что, – тихо сказал Иван, – Интересно, когда им надоест с нами возиться?

Вечером действительно всё повторилось. И вопросы, и розги. Утром тоже. Дали каждому десяток ударов широким кожаным ремнём и отправили в камеру. По вчерашним ударам ремень бил особенно больно и тело ныло у всех троих. Потом пришёл полицай.

– Передачи берите, – поставил на пол узелки, – Давайте быстрее, посуду ждут там, – неопределённо кивнул за спину.

– Я записку напишу, – Иван достал газетный лист, карандаш у него всегда был с собой, – Будете? – посмотрел на ребят, Виктор кивнул.

– Не, я на дне напишу, – отказался Женя.

Ребята взяли каждый свой узелок, поели и принялись писать. Ваня справился раньше всех, отдал карандаш Виктору, оторвал кусок газеты.

– Хочешь знать, кому и о чём он пишет? – спросил Светослав мальчика, когда Виктор положил газету на дно кастрюльки, как на стол и стал писать.

– Нет. Я знаю, кому он пишет, дедушка, – Светозар стоял у стены камеры, как и его спутники, – Он пишет матери. А о чем, мне знать не нужно. Это его, личное.

Когда за ними пришли днём, то забрали сразу всех троих. И следователя не было. Их сразу разложили на лавках и засвистели плети. Парни не знали, что начальнику полиции надоело с ними возиться и отвлекать следователей на ворьё. Он приказал выпороть воришек как следует, чтоб живого места не осталось, и гнать вон.

Поэтому и пороли теперь плетьми, чтобы основательнее было, как и приказало начальство. Назначено было по двадцать пять плетей каждому. Для избитых и без того парней это было до предела основательно. Где-то на середине экзекуции Виктор потерял сознание и его отливали водой прежде, чем продолжить. Так же было и с остальными. Возможно, не будь этой остановки с отливанием, все трое успели бы уйти из тюрьмы раньше, чем к начальнику полиции пришёл человек.

Светослав потянул мальчика из пыточной, где пороли Виктора. Показал на не приметного человека, который с опаской обходил камеры, откуда слышался свист плетей и стоны.

– Виктор никуда не денется, а этот человек имеет прямое отношение к тому, что будет дальше, – объяснил он Светозару, – Нам лучше пойти за ним. Это важно.

– Хорошо, – кивнул мальчик, – Идём.

Человек прошёл прямо в кабинет начальника полиции. Он передал Соликовскому конверт, сказал, что это список тех самых подпольщиков, которые не дают ему покоя последние месяцы и ушёл. Останавливать его никто не решился, понимая откуда могут появляться такие люди.

Заглянув в конверт, начальник ахнул. На первом месте в списке стояли фамилии тех самых «воришек», которые орали сейчас под плетьми его подчинённых.

Пока он приходил в себя от наглости, с которой парни его провели, принесли другое письмо. Там говорилось, что написавший его знает о подпольной комсомольской организации и может всё про неё рассказать, если его захотят выслушать. Конечно, он захотел! Приказал немедленно привести автора письма, а «воришек» после порки вернуть в камеру.

После допроса доносчика отпустили, а у полицейского начальника теперь было два списка фамилий подпольщиков. В каждом на первом месте стояли три фамилии.

Третьякевич. Земнухов. Мошков.

Против фамилии Виктора в обоих списках стояло слово, звучавшее в восприятии полицаев, как приговор юноше. «Комиссар».

Начальник приказал собрать всех следователей на совещание. Он понимал, что сам едва не выпустил на свободу главарей той самой шайки, из-за которой его материло немецкое начальство и был в бешенстве.

Троих следователей он отправил арестовывать подпольщиков по списку, написанному доносчиком. С первым он почти совпадал. Остальным отдал приказ о дальнейших действиях.

– Значит так, сейчас забираем этих троих на допросы. После рассаживаем по разным камерам, – он назвал фамилии следователей, которым предстояло вести первые допросы уже не воришек, но подпольщиков, – Я сам зайду ко всем. Посмотрим, можем, сразу расколются. Если нет, спросим иначе.

– Будем допрашивать с применением мер?

– Да, если будут упираться, – начальник улыбнулся, – Думаю, пары допросов с мерами будет довольно, чтобы сломать мальчишек. Сначала просто спрашивать, будут молчать, пороть плетьми. Меня не ждите. Перед поркой раздевать догола. Стоять голым под плетьми и взрослого деморализует, а они сосунки совсем. Привезут остальных по списку, поступать так же.

– Там и девушки в списке, – один из следователей кивнул на бумажку, – Поступаем одинаково со всеми?

– Да, – кивнул Соликовский, – Они не девушки, подпольщицы. Думаю, девчонки сдадутся быстрее, на стадии раздевания, – он засмеялся, остальные к нему присоединились, – И ещё. В это вот «Комиссар» я не особо верю. Нужно выбить их них фамилии руководителей. Доносчик сказал, что все они комсомольцы. Вряд ли они смогли организовать что-то сами. Наверняка, руководили коммунисты. Надо их выяснить и найти.

Полицаи разошлись. Светозар и его спутники вышли следом за ними в коридор. Они видели, как открыли камеру, где держали Виктора с друзьями и вывели пленников.

– Опять? Только же «допрашивали», – Женя насупился.

– На то и полиция, чтоб допрашивать, – ответил полицай, толкая юношу в спину, чтобы шёл быстрее.

В камере, куда втолкнули Виктора, сидел один следователь. Он кивнул юноше на табуретку, стоявшую перед столом. Комиссар сел, невольно охнув.

– Итак, начнём, – следователь не смотрел на него, – Твоё имя?

– Виктор Иосифович Третьякевич, – ответил Виктор, – Раньше вам было плевать, как меня зовут.

– То было раньше, – следователь поднял на него взгляд полный безразличия, – Нам известно, что ты входишь в подпольный партизанский отряд, который называется «Молот» и нам нужны сведения о том, кто руководит вами. Кто комиссар отряда, состав, фамилии, адреса. В общем всё. Давай, говори.

– Мне нечего сказать, – Виктор пожал плечами, – Я не понимаю, о каком «Молоте» вы говорите. Кроме струнного оркестра я нигде не состою, – он улыбнулся.

– Подумай ещё раз, – полицай встал.

– Не чего тут думать. Я ничего не знаю ни о каком «Молоте».

– Понятно. По-хорошему говорить не станешь, – следователь задумчиво потёр подбородок, – Ладно. Как хочешь. Раздевайся, – велел он и уточнил, – Всё снимай, догола.

Виктор не пошевелился. Облегчать им задачу он совершенно не собирался.

Следователь подошёл к двери. Через секунду в кабинет вошли двое полицаев. Они стянули с Виктора рубашку, подняли, поставили лицом к стене, руки привязали к железному кольцу, вделанному в стену на уровне груди. Он было подумал, что они ограничатся рубашкой, но ошибся. Когда руки были привязаны, его сбили с ног, стянули оставшуюся одежду. Виктор уцепился за кольцо, к которому был привязан, встал. Стоять перед ними совершенно голым было мерзко.

В этот момент открылась дверь, пропуская начальника полиции. Увидев привязанного к кольцу Виктора, он хмыкнул.

– Уже?

– Не признаётся, говорит знать ничего не знаю, – ответил следователь.

– Ясно, – начальник сел за стол, кивнул полицаям, – Начинайте.

Виктор невольно обернулся, увидел в руках тех двоих, что его раздели, плети и тут же дёрнулся от первого удара. Плеть обвилась вокруг тела, больно ужалила его грудь. Едва перевёл дух и дернулся уже в другую сторону. Второй полицай вытянул его плетью. Пятый удар сбил Виктора с ног и он повис на привязанных к кольцу руках.

– Хватит, – начальник остановил уже готовую ужалить Виктора плётку в руках подручного, – Ну? Будешь говорить? – Соликовский обошёл стол и остановился рядом с юношей.

– Мне нечего сказать… – тихо ответил Виктор, пытаясь восстановить дыхание.

– Как хочешь, – начальник, казалось, потерял к нему интерес, – Бейте, пока не заговорит.

Он ушёл и на Виктора снова один за другим посыпались удары. Он висел на кольце, кричал от каждого, но и только. Иногда следователь останавливал порку, снова задавал свои вопросы. Виктор молчал и его стегали опять, пока не потерял сознание. Очнулся от холода. На него вылили ведро ледяной воды.

– Ну? – не получив ответа, следователь кивнул полицаям и его снова били.

Пока они остановились, Виктор терял сознание ещё дважды. К этому моменту всё его тело уже было в кровавых полосах. Били со всей силы, по принципу «куда попадёт». Когда отключился в последний раз следователь решил, что нужен перерыв. Парень явно уже не чувствовал ударов и потерял сознание в последний раз слишком быстро.

Полицаи отвязали его, оттащили в камеру, бросили на пол, напоследок окатили водой и ушли. Он очнулся от холода в луже ледяной воды. Повезло только в одном. Этой самой водой, собравшейся в небольшом углублении, он хоть немного промыл раны. Потом кое-как оделся и лег на сухой участок пола. В углу камеры лежала куча соломы вместо кровати, но туда он ложиться не рискнул. Избитому телу солома бы лишь причинила новую боль.

На следующем допросе он увидел парня с Первомайки. Как комиссар, Виктор знал всех ребят, которые входили в «Молот». Знал он и его. На вопрос знакомы ли они, ответил, что никогда раньше его не видел. Полицай ударил по лицу, сбивая с ног. Потом его подняли, снова спросили о том же. Виктор повторил, что видит этого человека в первый раз. Парня увели, а Виктора посадили перед следователем.