На противоположной стороне другой Малик говорил с Софией. Половина её тела была в чёрных венах, похожих на болезнь от кристалла Хэнка. Она была бледной и каждый вздох давался ей с огромным трудом. Сердце Малика обливалось кровью.
– Прости и ты, Софи, – сказал Малик. – Ты победила.
– Мы победили, – улыбаясь, София поправила меня в самый последний раз и свет, остававшийся только в её глазах, покинул и их.
Мы с Маликом обернулись и взглянули друг на друга. На поле остались только люди. Демоны ушли. Они не исчезли, как не испарились и существа света. Они живут в каждом из нас, но им не стоит воевать друг с другом, а следует именно жить. Сосуществовать в гармонии и балансе. Словно молоко с дёгтем или белые и чёрные шахматные фигуры, стоявшие рядом и дополняющие друг друга.
Не будь тьмы, не нужен и свет. Где слишком темно, можно и потеряться, а там, где слишком светло, можно с лёгкостью ослепнуть. Баланс находится на той грани, которая позволяет обмокнуть ножки в собственную же тьму и принять осознанное решение жить с ней в мире, но не следовать её воле. А слишком яркий свет влечёт за собой большую тьму, поэтому мечтам не стоит гореть слишком ярко. Иначе их легко можно будет оставить без какой-либо надежды на исполнения. А это больно.
Я стоял в центре взрыва и был един. Белый свитер, чёрные джинсы.
Это я и подсказал Софии. Принять Хэнка таким, какой он есть и быть с ним в мире, а не в войне. Стать единым целым. Как я узнал? Порой догадки ведут к потрясающим открытиям, отчего их не стоит недооценивать.
Люди на поле поднимались с земли и стряхивали с себя грязь.
– На сегодня, думаю, достаточно, – уверенно сказал я, а затем позвал знакомого, который всё это время был в мелочах, а не в крайностях. – ЛаФлёр!
Глава 30 – Sunlight
– И что? Он типа чё, больше не плохой? – спросил Хабиль, когда мы все сидели за кухонным столом рядом друг с другом, во главе со мной и самим ЛаФлёром с другой стороны.
– Он и не был плохим. Это Дамбл Дор засранец, – пояснил я. – ЛаФлёр просто пытался помочь. Хоть и не совсем умело.
– Собственно поэтому я особо и не вмешиваюсь, – подметил ЛаФлёр. – Обычно.
– А где ты, там и Дамбл Дор, так? – спросила Эля.
– Ещё бы. Мы друг без друга никуда.
– Слушай, а зачем ты помогал мне всё это время? – спросил я. – Это единственное, чего я не понимаю.
– Как же? Я выполнял твоё желание, – удивился ЛаФлёр. – Было чертовски трудно, но, думаю, я справился довольно неплохо.
– Ты хочешь сказать, что знал о всех событиях этой ночи наперёд? Даже то, что тебя схватят из-за меня?
– Типа того, – скромно ответил он.
– И ты всё равно продолжал помогать мне?
– Конечно. Я надеялся на лучшее, – тепло улыбнулся ЛаФлёр.
На столе стояли народные стаканы для чая с самым вкусным чаем, который я когда-либо пробовал.
– Зачем ты вообще занимаешься желаниями? Тебе стоило бы просто начать продавать этот чай, – сказал я ЛаФлёру, который и создал целый чайник с этим прекрасным напитком. – А ещё лучше раздавать бесплатно. Он вкусный.
Похоже, сказанное понравились Дью ЛаФлёру.
– До тебя, наконец, дошло. Это круто. Просто раздавай чай, Малик, – сказал ЛаФлёр и встал из-за стола.
Я поспешил подняться за ним.
– А как же Дамбл Дор? Он за мной не придёт? – заволновался я.
– Нет. О нём можешь не беспокоиться, – заверил меня ЛаФлёр. – Сила твоего желания сделала меня довольно хорошим переговорщиком с сильным рычагом давления, и я сумел уломать его на перемирие.
– Ничья? – спросил я.
– Как всегда, – фыркнул ЛаФлёр и снова собрался уходить, но на этот раз его остановил Хабиль.
– А как же наши желания? Когда ты уйдешь, всё исчезнет? – Хабиль был похож на ребёнка, мёртвую рыбку которого родители вот-вот должны были слить в унитаз.
ЛаФлёр подошёл к нему и положил руку на его массивное плечо.
– Не лучше ли будет, мой любящий коноплю друг, если ты выполнишь своё желания сам? Я точно знаю, что ты способен на это. Тебе же теперь известно, каково это.
– Ладно, – капризно ответил Хабиль. – Ты прав, – ему явно было больно это признавать.
– Значит, всем желаниям конец? – с досадой спросила Сара.
– Боюсь, что так. Они исчезнут к полудню. Выветрятся из вас, как йод, – добавил ЛаФлёр. – Но Сара, ты же знаешь, что не можешь заставить произойти то, что должно или не должно произойти само собою.
– А как же Экзюпери? Он тоже исчезнет? – поинтересовался Натиг.
– Да, Натиг, но он тебе вовсе не нужен. По-моему, ты прекрасно можешь постоять за себя сам.
– Возможно, что ты прав, но я всё же успел привязаться к этому великолепно сконструированному роботу, – уныло сказал Натиг, глядя на Экзюпери.
– Забавно ты всё-таки разговариваешь, – усмехнулся ЛаФлёр, после чего взглянул на Элю. – Думаю, мне не нужно ничего тебе объяснять.
Она безмолвно кивнула, а я взял её за руку.
– Береги этого оболтуса, – сказал ЛаФлёр, указывая на меня.
Все присутствующие притихли. Я смотрел на Элю и думал о том, как трудно ей будет возвращаться к тому, как она жила раньше. Она боялась не того, как всё было, а того, что будет ощущать.
Чувства людей, возможно, прекраснейшие, но также и самые катастрофические силы во всей природе. Если даже некоторые из них были способны уничтожать целые цивилизации, то не стоило ли бы всем нашим чувствам восприниматься с большей серьёзностью?
– Вы справитесь, – махнул рукой ЛаФлёр, заметив наши поникшие лица. – Не робейте!
Мы обернулись, чтобы посмотреть на то, как он уходит, но он уже исчез. ЛаФлёр испарился в воздухе, будто его никогда и не было.
Всё закончилось, но всё вряд ли по-настоящему заканчивается. Если даже этой вселенной придёт конец много миллиардов лет спустя, мы всё равно в ней были. Мы имеем значение. Я, вы – все мы. То, что ребёнок однажды улыбнулся мне в автобусе, когда я корчил ему смешные рожицы, имеет значение. В этом и весь смысл, как и его полное отсутствие.
Орхан и Сара ушли в другую комнату, чтобы обсудить свои отношения, и порой мы слышали оттуда громкие возгласы, но ничего слишком серьёзного.
Хабиль снял свой комбинезон и без какого-либо стыда стоял в одних трусах перед большим зеркалом в прихожей. Он сжимал и разжимал различные мышца, с досадой наблюдая за изгибами своего тела, достойного греческого бога.
Натиг стоял недалеко от него и рассказывал что-то сидящему на полу Экзюпери. Я не был уверен, сколько из сказанного до него действительно доходило, но похоже самого Натига это ничуть не волновало.
Из комнаты, где были заперты побитые друзья Орхана, послышались стоны.
– Кажется, нам пора, – сказал я Эле и, встав из-за стола, схватил её за руку. Вместе мы выбежали прочь с этой тоскливой дачи.
Небо всё ещё было серым и угрюмым, словно бы сердясь на нас за наши злоключения.
– Пойдём к остановке, – сказал я, на ходу надевая куртку и глядя на часы. – Автобусы уже должны работать.
– А что с остальными? – обеспокоенно обернулась Эля.
– С ними всё будет хорошо, – заверил её я.
Ещё несколько часов и их желания перестанут быть исполненными. Хабиль снова станет толстым, Натиг беспомощным, а отношения Орхана и Сары заставляли желать лучшего. Однако мне почему-то действительно казалось, что всё будет хорошо. Не знаю, откуда во мне было это чувство. Наверное, смена перспективы.
Мы с Элей дошли до остановки довольно быстро, но автобус проезжал тут не так часто, поэтому нам пришлось ждать. Сев на скамейку, мы закурили.
– Что будешь делать? – вдруг спросила Эля, перекрикивая оглушительный дождь, который начался пару минут назад и усиливался с каждой минутой.
Я потрогал свой толстый и набитой кучей денег кошелёк. Я понадеялся, чтобы после полудня деньги не исчезли вместе со всем остальным и ответил:
– Есть парочка идей, – я подумал, что этого с избытком хватит на то, чтобы уйти с работы и начать издавать свои собственные комиксы. – А ты?
– Не знаю, – пожала плечами Эля. – Жить дальше? – вопросительно выпалила она.
– Звучит классно, – сказал я и подсел ближе к ней. – Жизнь боль, но вместе её меньше?
– Я была на эмоциях, – стеснительно сказала Эля, не смотря мне в глаза.
– Это лучшее, что я слышал за всю свою жизнь, – похвалил её я. – Мне очень нравится, как это звучит. Серьёзно!
– Ну… наверное… – сомневалась Эля.
– Так и есть! – сказал я и взял её за руку. – Побудем вместе?
– Что? Типа, начнём встречаться? – усмехнулась девушка.
– Не понял, – шутливо смутился я. – А что тут смешного?
– Не знаю, – снова пожала плечами Эля. – Встречаться как-то тупо.
Именно поэтому мы с Элей начали встречаться.
Мы поцеловались и автобус, наконец-то, приехал. День неторопливо подходил к своему концу. То есть, наш день. Нормальные люди только-только выходили из дома, чтобы поехать на работу.
Я любил Элю, но не знал, останемся ли мы вместе навсегда или хотя бы надолго. Закрывая глаза, я видел её сидящей рядом на диване и двоих маленьких детей, играющих друг с другом, с которыми она периодически нянчилась. Эта картина согревала душу, но матерью моих детей, если таковые вообще когда-либо будут, может быть и не Эля. Это просто мысль. Она приятная, но не стоит давать ей больше значения и сил, чем следует, ведь иначе, если всё вдруг пойдёт не так, светлейшая мечта превратится в ужаснейший провал.
Да и это было неважно. Когда, с кем, как – всё это не имеет значения. Главное – умеренная надежда на лучший исход и готовность к встрече с жестокой реальностью.
Однако если вам интересно, то я всё же знал некоторые немаловажные моменты, произошедшие через какое-то время.
Орхан и Сара не расстались даже после того, как её желание перестало быть явью. Не знаю, почему. Наверное, такова уж человеческая природа. Иногда мы просто боимся остаться одни и существующий вариант кажется нам безопаснее, чем желание рискнуть и попробовать нечто другое, ведь мы страшимся неизведанного. Той беспечности жизни, которая врывается в нашу рутину, словно бушующий пьяница. Ей просто нужно раскрыть дверь. Дальше она всё сделает сама.
Через несколько лет эти двое поженились. Вскоре у них родился ребёнок. Потом они, конечно, развелись, наконец поняв то, что они должны были осознать ещё много лет назад. Да, они встретили свои страхи слишком поздно, но никогда не бывает слишком поздно. Главное, что теперь они были чем-то вроде пакетов, свободно паривших по небу этого города с изяществом, достойного смены климата. У ребёнка, родители которого были счастливы, хоть и порознь, дела шли куда лучше, чем вы могли бы себе предположить.
Хабиль начал ходить в зал и пытался похудеть, но это мало помогало. Он почти бросил это дело и снова начал курить и объедаться, пока Натиг не посадил его на какую-то особенную диету, о которой он прочёл в интернете, чтобы помочь другу, неспособному вдаваться в детали вещей. Сев на неё, Хабиль действительно начал терять вес. Прошло ещё два или три года, прежде чем он стал практически таким же, каким был в нашей истории. Зато теперь, помимо сильного и здорового тела, в нём также был здоровый и уверенный в себе дух, способный покорять сердца дам. Конечно, это далось ему тяжкими тренировками и невероятным усилием воли, отчего он был способен оценить себя по достоинству, ибо всю работу выполнял сам, сквозь пот и кровь.
Стоит также отметить, что он прожил дольше нас всех.
Натигу, в конце концов, надоело жить в Азербайджане, и он уехал заграницу к своей сестре Адель, которая хорошо устроилась и жила на широкую ногу. Там наш идеалист продолжал бороться с местным менталитетом через свою страницу, которая в дальнейшем набрала ещё большую популярность, но уже не такую негативную, какой была раньше. Со временем всё больше людей поддерживало его точку зрения, что доставляло Натигу чрезмерное удовольствие. Однако он всё равно продолжал жить вдалеке от всего того, что происходило здесь. Так он попросту был счастливее и в этом нет ничего зазорного. В будущем он, скорее всего, вернётся на родину и может даже станет президентом – кто знает?
Что? Я? Не спрашивайте, не хочу хвалиться.
Ладно, уговорили.
К моему большому удивлению, деньги в кошельке всё-таки не исчезли, и я использовал их с умом (Прямо как в письме Гарри!) на то, что нанял писателя, которому пересказал абсурдную историю, произошедшую со мной как-то раз на Хэллоуин. Мы договорились о том, что я буду рисовать и подавать тон всей истории, пока он будет писать диалоги и прочую дребедень.
Не хочу хвастаться, но мои 30 выпусков о Малике принесли мне небольшой успех как в денежном, так и в моральном плане. Я понял, что мечта не так далеко, как кажется и решил дать ей приблизиться к себе ещё ближе.
Произошла ли вся эта история так, какой я её вам поведал? Не знаю. Такими были комиксы, когда я их рисовал. Странно, но с годами всё стало казаться иным, словно у меня изменились воспоминания. Прошла всего-то пара десятков лет, а всё сверхъестественное будто покинуло ту историю, вытекая из неё, как вода из сжатой тряпки. Теперь мне казалось, что всё было так:
Будучи в ужасной депрессии ночью Хэллоуина, я сильно напился, после чего будучи в отчаянии пытался найти своих друзей, чтобы хоть как-то отвлечься от своего мрачного настроения и одиночества. Однако всё было не так-то просто, ведь мои друзья страдали от собственных проблем, отчего мне не только не полегчало, но и стало гораздо хуже. Тогда я решил сделать то, что давно хотел – поехать к маме.
На пьяную голову допросив её о том, что именно произошло с моим отцом, я, наконец, узнал правду и она сделала мне ещё больнее. Я снова хотел увидеть друзей, но они поехали на дачу и мне пришлось ехать за ними на раннем автобусе. Казалось, что я летел. Наверное, это всё из-за той бутылки пива, которую я пил всю дорогу из пакета.
Наконец доехав, я попытался выяснить отношения и с ними, но всё пошло наперекосяк, и мы с Орханом подрались. Я умудрился одержать верх и от этого мне стало совсем хреново, и я решил покончить с собой. Помню, что я взял кухонный нож, но тут пришла она. Эля забрала нож и сказала, что любит меня. Мы поцеловались и это всё изменило. Эх, юность-юность.
Погодите-ка… откуда же я тогда взял деньги на те выпуски? И как я помог Адель?
– Дорогой? – позвал меня голос из дома, пока я сидел на веранде с навороченным футуристическим планшетом в руках, делая зарисовки для нового выпуска комиксов, которые я рисовал. Псевдоинтеллектуальное, сюрреалистическое, неформальное говно, но людям почему-то нравилось.
– Сейчас буду, – громко сказал я и отпил чая. Он был невкусный, но я был благодарен ей за то, что она налила его мне и любил её за подобные мелочи. Неумение заваривать хороший чай. Желание постоянно говорить всё в лицо без какого-либо стыда. То, как она грызла ногти и периодически цокала.
Забавно. А ведь Бог всё-таки в мелочах. В них и то желанное, старое доброе счастье и бесподобная красота бытия, каким бы ужасным оно порой ни было. Хорошее в плохом и плохое в хорошем.
Пожалуй, останусь-ка я верным себе и закончу всё это очередной отсылкой.
Депрессии не было уже девятнадцать лет. Всё было хорошо.