И, конечно, как только я освободился, научился думать без тебя лейтмотивом, начал осматриваться и даже взглянул куда-то в кучерявую русую сторону раз и в голубые глаза под слишком тонкими бровями два, ты вернулась. Вернулась – и как молния, нет, гроза, пронзила, разбила пополам небо. Страшно, больно и зачем вообще… я уже не хотел тебя видеть, я исцелился и занялся работой, своим состоянием, все начало налаживаться и могло бы сделать из меня другого человека, но ты вернулась – и все потеряло смысл. Я проходил мимо бара, где ты сидела за шестым коктейлем. Что произошло? Отчего ты так пьешь? О чем стараешься не думать? Что пытаешься забыть? Ты перехватила меня один раз в баре другом: мы сидели друг напротив друга, и ты начала говорить. Ты рассказала, что этот год был похож на самые безумные качели, и нет, совсем не «солнышком», это было про какую-то альфа центавру: ты увидела пол-Триде – ты попрощалась с восемью друзьями, ты снова взялась за заведомо успешный материал – заболела твоя мама, ты заработала заслуженное повышение – ваш отдел сократили. Ты стала призраком, ты смеешься, потому что – виски, но на самом деле, ты – плачешь. Ты не готова говорить о чувствах – но ты уже кричишь о них навзрыд. Тебе так больно, я вижу это в твоих глазах: вместо огня – воспаленная алкоголем боль. Прости меня, Сольвейг, я ничего не понял сразу.
Тогда ты рассказала мне обо всем: мы не могли быть вместе, потому что у тебя случился апокалипсис, тотальный дизастер, но – до сего дня ты была не в силах доверить это кому-либо. Сильная и сама. Знакомо, милая.
Мы сидели под джаз из позапозапрошлой трети и плакали. И я наконец-то понял все. И ты больше не хотела прятаться и уходить. Но что-то у меня сломалось тогда:
– Пока, Сольвейг. Береги себя.
Самая, я знаю, тупая фраза, которую можно сказать… Но ты так глубоко ранила меня, что я не был готов так сразу пускать тебя в свой мир снова. Было ту мач в прошлый раз. Прошло еще почти две трети без тебя, а потом я получил травму на тренировке, оказался в госпитале, был оперирован – ну к черту, разрезан от и до, и оставался на реабилитации где-то полтрети. И все, черт возьми, полтрети, ты молчала! Где ты пропадаешь опять?! Ты не можешь не знать!..
Оказалось, что ты тоже серьезно заболела. Когда меня только выписали из госпиталя, я приехал к тебе – полусогнувшийся червь к той, что не может произнести ни слова… Мы встретились в этот день, чтобы больше не расставаться. Это было второе начало. Начало чего-то великого – того, что поднимает меня с колен до сих пор.
Я прокрутил в памяти наши с Сольвейг перепитии, всю боль и всю радость, которые мы прожили вместе… Это будто бы освободило меня – пусть на время, пусть эфемерно, пусть немного притянуто. И все же – в очередной раз я ощутил прилив энергии, свободу от тягостных мыслей и воспоминаний – даже улыбнулся себе в зеркало. С наслаждением смотрел в иллюминатор. Нет, мне на днях не показалось: там правда светится что-то яркое, будто бы отличающееся по текстуре от остального косма вокруг… Вот тебе и интерес. С новыми силами засел за расчеты, за дневник, включил погромче заслушанный до дыр плейлист. И даже танцевал. Свет в конце «туннеля» воодушевил меня… Это еще не конец. Все не зря! Не могло быть зря.
день 223 последней трети 3987 года
Неделя подъема обходится мне дорого. Вчера сильно болела голова, просто разрывалась на части. Сегодня ночью слышал какие-то звуки в отсеке с садом – едва ли там есть разумная органическая жизнь, но, буду честен, я уже ничему не удивлюсь.
Тихо. Опять что-то услышал. Пойду посмотрю, что там происходит. Тревожно – но только потому, что нервы все-таки слегка расшатались за время этого галактического одинокого шатания. Но разумом я точно понимаю: у меня определенно глюки, чего, впрочем, стоило бы ожидать по мере приближения к таинственному свету на горизонте.
ночь того же дня
Я видел Сольвейг в капсуле. Самую настоящую. Я трогал ее руки, предплечья, целовал в щеку. Глотал ее слезы.
Но – по порядку. Дело было так: когда днем я услышал шорохи в саду, пошел посмотреть, что там. Она – склонилась над бататом и рыхлила грядку вокруг моей же маленькой тяпкой с канареечно-желтым наконечником. На Сольвейг – бежевый холщовый комбинезон, чуть испачканный землей. Я такого никогда не видел – ни у нее в гардеробе, ни вообще (не интересовался как-то). Под комбинезоном – белая футболка, волосы не собраны – она то и дело откидывает их с лица, чуть раздражаясь. А вот так она делала все время, если забывала дома резинку для волос. «Да чтоб тебя…» – в очередной раз скинула прядку. Разрыхляла Сольвейг (или кто это вообще) образцово – быстро и четко двигались ее ладони в (моих) крутых темно-синих эластичных перчатках с нитрилом. Я стоял ошарашенный и полунаблюдал-полупытался прийти в себя от увиденного минут пять – за это время две небольших грядки приобрели свежий и здоровый вид.
– Какого… – прошептал в конце концов я, – Сольвейг?
– Наконец-то ты пришел, Йон. У меня уже поясница отказывает. Давай оставшимися грядками вечером займемся?
– Что ты здесь делаешь? Или я говорю сам собой?
– Очень удобно, Йо. Сделать вид, что ничего не понимаешь и не знаешь, – на лице квази-Сольвейг появилось выражение злости и отвращения, которого я ни разу не видел у нее настоящей.
Я стоял в смятении, не зная, что думать и что ответить этому странному призраку, который сразу с претензиями и на «ты».
– Милый, ты знаешь, как я тебя ценю, – ее лицо смягчилось. – Как много ты и мы для меня значим. Но, кажется, я ошиблась – в очередной раз…
Ее руки затряслись, и она резким, не свойственным ей движением, сдернула перчатки. Лицо исказилось от боли – с каждым словом ее глаза наливались злостью и слезами:
– Ты такой же тиран, манипулятор и слабак, как все те, кого я встречала раньше. Ты сбежал с Триде, ты не вдохновил меня и не дал мне жизни. Ты только систематически задавливал мою волю… А ведь я в тебя так верила, так поддерживала, выслушивала твое нытье и принимала, скрепя сердцем, все твои надуманные проблемы. Вечно недовольный, вечно страдающий эгоист, говорящий только о себе, и лицемер, по сто тысяч раз на дню раскидывающий ничего не стоящие обвинения… Меня от тебя тошнит. Ты мне врал – я почти уверена, у тебя был кто-то еще, ты же патологический изменник. Что, к слову, не мешает тебе быть жутким скрытым ревнивцем, который пытался контролировать каждый мой шаг. Ты такой же, как все. Нет, ты – хуже. Хуже! Потому что хитрый и умный лжец! Я жалею обо всем, мне без тебя было лучше!..
Сольвейг рыдала, билась, я (наверное, больше по инерции) подошел к ней и крепко обнял, сгреб всю ее, прижал к груди – она пыталась вырваться и продолжала поливать меня обвинениями… Я никогда не слышал от нее такого – и даже представить себе не мог, чтобы она могла столько мне высказать. Я был в шоке от всего сразу, но, пожалуй, даже больше в шоке от того, как во мне отозвались слова этой квази-Сольвейг… Она права, да, и имеет право меня ненавидеть. Она во многом права: я врун, слабак и абьюзер… Мне стало так горько, так больно, так отвратительно чувствовать себя живым. Я сел рядом с ней и тоже рыдал. А потом уснул.
Проснувшись, я нашел себя на том же месте – никакой Сольвейг, конечно, не было. Грядки, однако, были именно такими, какими она оставила их. А рядом со мной валялись мои перчатки, тяпка и… холщовый комбинезон. Чертовщина какая-то.
Я почувствовал, что мои глаза моргают – открываются и закрываются – с трудом. Сколько часов я рыдал? И что это вообще было? Подошел к зеркалу – такого чудовища с варениками вместо глаз я еще там не видел… Какой жуткий… сон? Откуда тогда комбинезон? Откуда ощущение, что я слышал от нее все взаправду? И откуда столько стыда?.. Ведь каждое слово, которое говорила квази-Сольвейг, было именно о том, чего я боялся больше всего на свете.
Сольвейг. Вернись. Прости меня. Я все исправлю. Вернись…
день 227 последней трети 3987 года
Я, кажется, немного отошел от встречи с квази-Сольвейг, но мое воодушевление, оказавшееся так близко, кануло в лету. Если я умру, то – заслуженно. Я был худшим, что с ней могло свершиться, мне так жаль. Надо было уйти раньше – столько раз пытался до нашей встречи, столько об этом думал. Знал, что не могу не испортить всем вокруг жизнь.
…Черт побери! Ректор Риг?! Он – собственной персоной сидит за моим рабочим столом, в очках-половинках, вот, теребит их оправу, что-то своими сухими худыми пальцами печатает на моей клавиатуре, не глядя на нее, лысина блестит в тусклом свете капсульных ламп… Сейчас повернется и увидит меня? Это что, второй раунд? Следующий уровень, который мне тоже нужно пройти? Да нет, он как будто самый настоящий. Бог знает, может быть, они там на Триде изобрели телепортацию или апгрейдили 7D-визуализацию, пока я тут зависаю в космосе…
вечер того же дня
С Ригом разговор вышел примерно такой же, как с Сольвейг.
– Скажи-ка, Йон. Как ты проходил психологические тесты? – спросил он тоном, от которого кровь стынет в жилах и которого я от него тоже никогда не слышал. Он не глядел на меня, даже не повернулся в мою сторону, и при этом – продолжал сидеть за моим (моим!) столом. А я – по-прежнему стоял за его спиной. И молчал. Ибо понятия не имел, что ему ответить. Как проходил? Как получилось, и все, никаких стратегий не строил, никому врать не собирался, чего он спрашивает – да и что вообще здесь делает в конце концов?!
Стоп-стоп-стоп, Йо. Во-первых, этот Риг – каким бы настоящим он тебе сейчас ни казался, лишь плод твоего воспаленного воображения или вылезшего наружу подсознания, ну либо ты просто спишь. Во-вторых, а чего ты так разнервничался после этого, по сути, невинного совсем вопроса? На воре шапка горит, получается?
…Пока я думал эти думы, пытаясь успокоиться и мыслить трезво, Риг куда-то делся. Но краем глаза я увидел, что очки его лежат там же, на столе, а пустое кресло наконец развернуто ко мне.
«Лжец», – услышал я четкий страшный шепот за левым ухом и… упал на полированный белый пол истуканом от мощного удара по затылку.
день 229 последней трети 3987 года
Утро. Я только сейчас пришел в себя. Судя по моим часам, я провалялся почти двое суток, причем я хорошо помню ненежное и прохладное прикосновение белого кафеля к моей щеке, после – ничего. Но проснулся я в своей кровати. Переодетый в пижаму, махровые носки и завернутый в теплый плед. Как мило. Интересно, это я сам такой заботливый? Попытаемся, дневник, восстановить события.
Я писал о том, что первый глюк (с участием Сольвейг) немного поубавил мой энтузиазм, поколебал мою вдруг откуда-то взявшуюся очень призрачную надежду на спасение. И тут же, подняв глаза от записей, я увидел лысину Рига. Риг меня в чем-то обвинил (или нет? не помню его слов совсем). Потом я услышал слово «лжец» (сговорилось они, что ли) и отключился.
Дурацкие сны. Я не такой уж и плохой человек, дорогая вселенная, дорогое подсознание, хватит меня гнобить – знаем, проходили… Не буду поддаваться этому, верить этому, все это – не мое. Безумие – не мое. Я умею отслаивать его от себя. Оно не равно я. Я просто стрессую, плюс, вероятнее всего, есть какие-то качественные изменения в окружающей капсулу материи, хотя вместо непонятного света, сочившегося пару недель назад с линии горизонта, теперь снова стоит темень с вбитыми в нее точками ровно, но не ярко сияющих звезд.
Я встал с кровати и, заправляя ее, заметил крупные капли крови на подушке. Хм. Прошел к тому последнему месту, где был до забытия, – там, где я предположительно упал, тоже краснела небольшая лужица. А рядом лежал надорванный толстенный справочник. Зачем он понадобился мне позапрошлым утром? Или… Черт, не понимаю. Шкаф с книгами достаточно далеко, чтобы просто случайно об него удариться и уронить такой фолиант. Да еще и порвать. Ректор Риг, вы правда были здесь?.. Вы узнали, что я обманул всех по поводу стопроцентно здорового состояния своей психики – «хоть в космос», ага…
Мне жутко. Я включил свет во всех отсеках и пустил по сто тысячному разу плейлист, собранный Сольвейг. Должно стать полегче…
Почему эти призраки (или кто они) появляются? Что они пытаются мне сказать? Что я ужасный, совершал ошибки раз за разом, обманывал, выводил и предавал, был слаб и эгоистичен? Нет… Но зачем же тогда… И почему я об этом все время думаю. Несу вину за собой даже на другую планету, сквозь кроличьи норы, светящиеся коридоры галактических завихрений, через толщу плотной и в то же время неосязаемой тьмы – тащу за собой свои ошибки, нет, свои грехи, свой стыд, свою неполноценность… Ненавижу тебя, Йон. Все это было задумано, чтобы избавить Триде от такого персонажа, как ты. Отвратителен. Отвратителен!..
день 235 последней трети 3987 года
Еще неделю тупо спал, не вставал с постели. Ментально умирал. Мне пора – так было нужно с самого начала. Но сегодня на горизонте увидел, что моя капсула наконец приближается к чему-то огромному, синему, мерцающему.
Я вскочил и подбежал сначала к монитору – да, действительно, Земля прямо по курсу! Подхожу к иллюминатору наслаждаться этим зрелищем и… Да черт возьми, опять теряю сознание. Видимо, при входе в атмосферу Земли моя капсула словила слишком большое давление. Но… Что-то не так. Голубизна этой планеты сменилась слишком знакомым красным заревом… Последний раз видел такое, когда уезжал из Субинэ. В чем дело?
Капсула коснулась поверхности. Все генераторы заглохли, и мы погрузились в темноту. Я надел скафандр и двинулся к шлюзу – он открылся на удивление легко, как будто я просто толкнул пластиковую дверь в душевую кабину. Я ступил на Землю. Я сделал это!
Однако… это не Земля. Или она со мной играет? Оглянувшись вокруг, я увидел в точности свою родную Субинэ за исключением одного «но»: все разрушено, разграблено и опустошено. Ни одно здание не осталось целым. Полная и устрашающе безмолвная разруха. Небо окрашено в темно-бордовый, черная и серая пыль витает в воздухе. Ни звука. Сколько может видеть глаз – бетонные завалы, завалы, завалы… Что произошло? Я посмотрел себе под ноги и в ужасе отскочил – там лежали голые обезображенные трупы, один на другом, зеленоватого оттенка с выцветшими волосами и губами… Наткнувшись на бывшее окно какого-то бесцветного дома, я упал и не нашел в себе сил сразу же встать. Я смотрел в кровавое безжизненное небо и слезы страха, отчаянья текли по моему лицу.
день двести сорок второй последней трети 3987 года
Никакой Земли, никакой Субинэ, конечно, не было. Этот марафон худших в моей жизни снов (называю их так за неимением другого слова) закончился так же внезапно, как и начался. Мой скафандр весь в каком-то пепле. Я не знаю, что происходило со мной, пока я видел убитую войной Субинэ. Правда, я так отчетливо помню противную мягкость и эластичность плоти под ногами…
Мне нужно собраться. Мне нужно жить. Эти видения пришли не случайно – да, это похоже на чертовщину в стиле «Соляриса», но всему можно найти логичное объяснение. Впрочем, этим я заниматься пока не собираюсь, дабы не сойти с ума. Сейчас я приму на веру тот факт, что как в неизведанном открытом космосе, так и в психике тридеан полно удивительных загадок, которые нам еще предстоит постичь. Все, что мы привыкли видеть, – не аксиома и не конечный виток эволюции. За пределами нашего опыта есть много того, что на данный момент не уложится в наших головах, так как мы пока не готовы к таким находкам.