Она умеет мечтать и не может жить без великого дела: если перед ней горит заискивающий веселый костер, то она будет подкидывать туда все больше и больше сухих поленьев, чтобы полыхало ярче и видно было рыжее зарево с любой точки Триде. Образно. Если перед ней большое дело, то она уйдет в него с великими преданностью и верностью, со всей головой, не оставит камня на камне – перестроит, реорганизует, заставит ахнуть и кого-то – восхититься, кого-то – утопиться в зависти.
А помнишь, Сольвейг, как все началось… Как ты посмотрела на меня, как-то не так, когда впервые приехала к нам брать интервью, как ты смеялась над неловкими шутками Плейба и сама вкидывала какие-то забавные наблюдения, как горела искра в твоих движениях и голосе, в твоих глазах – такие почему-то не забываются: они то как сталь, на которую натыкаешься и ощущаешь поразительно чувствительный холод, то как теплый лес – сквозь кроны деревьев падает тонкий луч.
Я видел, уже тогда ты пыталась мне понравиться. Ты рассказала мне о своем пути, хотя интервью должен был давать тебе я, а я не мог говорить – твоя фигура, твои волосы, твой запах… Они овладели мной. Но легко, приятно, флиртово. Потом ты сказала, что дома тебя ждет какой-то он, и на мои мысли о тебе упала пелена, прикрою-ка свою душевную форточку – вне зоны доступа. Мы договорили, улыбнулись друг другу, и я думать о тебе забыл, красивая и далекая, Бог с тобой.
Однако я расписался… Мне предстоит еще день на сборы и прощание. Прости мне мою меланхолию. Я улетаю, чтобы вернуться к тебе, мой свет! Ты знаешь, я не могу по-другому – без тебя. Ты знаешь и многое иное во мне… Всех моих демонов, затмевающих мой взгляд. Но тише. Сейчас не время.
день первый последней трети 3987 года
Скорость, собранность, четкость. И звезды, звезды вокруг! Да, не было времени, и я ничего не записывал, но – свершилось. Первый день третьей трети – и мы летим, рассекаем космос, режем пополам вселенную, раскидываем звезды и переполняем собой атмосферу, все, что за ней – только бы стремительно к жизни. Другой жизни на другой планете, среди других. Зачем нам это нужно? Если говорить как есть – то затем, чтобы использовать потом науку и новые открытия в своих корыстных целях, если говорить по факту – то затем, чтобы перестать быть такими, черт возьми, одинокими и опустошенными. Экспансия на Землю, чтобы поверить в то, что мы не одни… Господь бог, только тридеане на такое способны.
Тем не менее мы в пути – не корысти ради, а науки для. И пока все спокойно, по плану. Но через 18 часов отцепление. И первая партия, состоящая из пяти капсул, отправится в одинокое плавание по безграничному космосу в поисках пульсирующей планеты.
день третий последней трети 3897 года
Отцепление через три, две, одну… Я лечу один! Не верю, конечно, что в открытом – один. Но я так долго к этому шел, так долго этого ждал и страшился, так долго отслаивал себя от этой мысли – от мысли о том, что я буду действительно один во всем космосе, плавать, как в густом молоке, не зная, куда и зачем я плыву. Не зная, когда я вернусь на Триде и вернусь ли вообще. Не зная, увижу ли тебя снова, моя планета, мой дом, моя Сольвейг.
И несмотря ни на что, я счастлив. Чувствую себя хорошо, уверенно, в свободе и в том потоке, который должен был подхватить меня и наконец подхватил. Чувствую себя самостоятельным! Будто бы взрослым наконец, будто бы теперь все зависит лишь от меня – немного обманчивое, конечно, чувство, ведь я перманентно на связи с экипажем.
день 5 последней трети 3987 года
Или… стоп. Прием? Ничего не слышно. Окей, ситуация все еще, в целом, штатная и вполне под контролем. Если экипаж не выходит на связь больше 77 минут, необходимо предпринимать меры – переключать на ручное. Пока прошло только 11. Ждем. Знал, что без веселья не обойдется…
Прошло 22 минуты – тишина. Паники, страха, нервов нет, я знаю, что всякое может случиться и на каждый из случаев есть своя рабочая схема, отлаженная донельзя, годами отработанная от и до.
Еще 22 минуты. Экипаж не выходит на связь ровно 55 минут. Эта тишина может означать разное: слишком сильное удаление от корабля (что вряд ли – пришлось бы улететь в другую вселенную практически), сбой систем корабля или моей капсулы, приближение к контрольной точке (горизонту событий черной дыры, например), слишком сильные помехи, вызванные потоками космических ветров, либо… гибель корабля и отключение от систем. Очень не хочется думать, что это последнее. К слову, связь с тридеанской станцией тоже утеряна. Может быть, я куда-то далековато улетел или канул в «заячью нору». Однако, мои системы не показывают никаких проблем – лечу по направлению к Земле, как и на самом старте отцепления.
Прошло еще 22 минуты. Все. Переключаемся, парень. Теперь ты себе босс и бог, получается. Надеюсь, с командой все хорошо. А я вот точно плыву теперь в бесконечном космосе один. Увидимся, Земля, как думаешь?
день 8 последней трети 3897 года
В одиночестве пять дней, три из них без связи с командой. От обстановки в сурдокамере обстановка в моей капсуле пока не сильно отличается, поэтому я даже не чувствую ничего особенного. Слежу за траекторией, строю путь по направлению к Земле. Все хорошо.
Еще появилось время для чтения – расчехлил то, чему давно хотел уделить пристальное внимание, но все никак руки не доходили. Благо, додумался взять с собой пол-библиотеки (она не большая).
Больше всего волнует вопрос, что случилось, так как судя по моим матрицам и картам, я держусь курса и никуда не съезжаю. Все четко по плану, все так, как задумывалось за исключением всей этой дикой тишины. Не знаю, чего ждать… Ладно, не накручиваю себя. Делаю, что должен, и использую время по максимуму.
день 30 последней трети 3987 года
Без связи 25 дней. Капсула по-прежнему двигается четко, я соблюдаю траекторию и, чтобы не поддаваться постепенно все-таки нарастающей панике – вернее будет сказать, не панике, а страху, – стараюсь развлекать себя: много читаю, иногда пересматриваю сериалы, что-то пишу, разговариваю с собой вслух.
Но буду честен: я в легком шоке – мне вроде бы страшно, но осознания, что я потерян и вряд ли в ближайшие недели найдусь, все еще нет. Может быть, однажды я окажусь на Земле, и там найду свой покой, но пока я лишь номинально понимаю две вещи.
Во-первых, то, что капсулы были запущены практически вслепую, рассредоточены по направлению к Земле – и у меня никак не выходит из головы тот факт, что Земля – это планета из другой, хоть и близко расположенной к нам, вселенной: даже с нашими мощностями мы можем лишь как новорожденные котята тыкаться из стороны в сторону в поисках груди мамы-кошки.
Во-вторых, даже если я каким-то чудом найду Землю, а моя капсула и выбранная траектория окажутся немного удачливей других, то есть вероятность, что сойду на другую планету я древним стариком… или меня там съедят. Или просто убьют. Или будут ставить опыты. Исследовать, да-да, кое-кто из моих коллег тоже именно этим бы и занялся! На что я подписался?! И я, наверное, все-таки никогда уже не увижу тебя, моя Сольвейг.
вечер того же дня
Хотя я разгоняю, конечно, выдумываю себе всякие страсти. Не забывать, Йо, о том, что ты профессиональный астронавт, ты готовился к этому полету несколько лет и еще несколько лет до этого трудился, как вол, на станции. Ты не раз был в космосе – ну и что, что на своей орбите, вблизи планеты, в атмосфере родной Триде. Факт остается фактом: ты на службе, так делай, что положено. Тебя готовили к таким ситуациям, тебя готовили к высадке на чужой планете – так что же ты ноешь теперь?
Высадке на чужой планете… ЧУЖОЙ… Хорошее, разумное слово – какого черта мы вообще суемся на ЧУЖУЮ планету без приглашения? И да, конечно, ожидаем теплого приема – с чего бы? Понравилось бы вам, дорогие тридеане, если бы в ваш дом вломились зеленые человечки, которых вы не звали? Какая глупость, боже мой, почему я раньше не думал об этом. Почему никто об этом не думал?!
А потому, дорогие миндалевидные тела, что мы получили-таки приглашение. Песня, присланная нам с Земли, – это добрый знак и попытка наладить с нами контакт. Мы на Триде, по-видимому, несколько более развиты в плане технологий, чем земляне – вероятно, поэтому все, что у них получилось сделать, – это отправить сигнал. Но это того стоило! И мы летим на встречу с жизнью. Ну, я лечу. За других не ручаюсь…
В общем, успокойся, Йо, и не нервничай, как девчонка. От лукавого все это. Запланировано: во вторую треть следующего года кто-то из нас-таки окажется на Земле. Так тому и быть…
день 30 последней трети 3987 года
Да, вчера я несколько перенервничал, обвинил всех и вся в разных смертных грехах, глупости и авантюризме. Едва ли я тут самый умный, поэтому нужно прийти в себя и продолжать работать. Кстати, работать – здорово, прочищает все мысли и собирает в кучу время. Я пока занялся параллельными историями, которые долго за неимением времени игнорировал, оставаясь на Триде.
Но есть одно но, которое сводит меня с ума… Я безумно по тебе скучаю, Сольвейг. По твоей голове, уложенной на моих коленях, по твоим холодным с утра рукам, по веснушкам, усыпавшим твои худые плечи, по нежной букве «р», которую ты лишаешь предназначенного ей рыка, скучаю по зеленой прохладе твоих глаз – они меняют цвет в зависимости от усталости и нервов: когда тебе плохо – они больше про море, когда хорошо – про весенний лес.
Я вспоминаю раз за разом наше все. Неделю того покоя, прибившего к постели болью, когда мы успели поговорить и помолчать обо всем, без страха, что кто-то из нас опять испарится, сломается или просто уйдет. Без надуманных попыток показаться лучше, сильнее и чище, чем мы есть на самом деле. Мы тонули в тепле одеял и поцелуев, пересмотрели сотню сериалов, двигались медленно, чтобы не сделать друг другу больно, приносили друг другу воду и чай – я не знал тогда, что ты вот так умеешь в жертвенную заботу, с таким открытым сердцем. Я не верил, что это ты, и в то же время понимал: вот это ты настоящая. Ты обезоруживала меня своей нежностью, и я хотел давать тебе в разы и в разы больше. Вот тогда я, наверное, еще сильнее полюбил тебя.
А потом… Потом началась война. Отмеченная на календаре томительной и уничтожающей точкой, осознанием собственного ничтожества и бессилия, нежеланием говорить на своем родном и любимом. Наша Субинэ напала на Олодо – кто виноват, кто кого довел, кто решил показать свою мощь, кто кого вынудил, кто кому не оставил выбора, у кого корона оказалась тяжелей – я не хочу даже думать об этом позоре, который разбил на «до» и «после» миллионы жизней. Вне зависимости от того, на какой кто оказался стороне, всех субинцев война лишила покоя, кого-то – работы, дела жизни или даже близких, а олодинцев – мне больно говорить, что пало на их долю: холод, голод и смерть…
Война – это война. На любой планете, в любые времена, ради любой цели: война – это про убийство и жестокость, про пренебрежение всем, до чего дошла цивилизация, про первобытный страх, про зверства и инстинкты, про ложь и ссоры, про утраты и горе. В ней нет величия и победивших, в ней нет освобождения. Меня тошнит от той войны, что развязала наша родная Субинэ – мне жаль мою страну, которая оказалась в кажущейся бесконечной власти алчных аллигаторов.
С началом войны весь мир – по-крайней мере вокруг нас – замер на миг, а потом начал рушиться. И именно в этом мы с тобой, моя Сольвейг, нашли спасение друг в друге. Ты закрылась от всего в страхе и апатии на какое-то время, а я пытался оградить тебя, сам теряясь день ото дня. После – ты нашла в себе силы выстоять и уже защищала меня от нападающих ужасов новостей, которым дела нет до пресловутых личных границ.
А потом, совсем ожидаемо, тебя затянуло в бесконечную работу – моя-то не прекращалась: наука, пожалуй, тем и хороша – всегда отстранена, как будто нейтральна и суха, неэмоциональна (пока ее не прибегут к рукам власть имущие, конечно). Ваше же издание рухнуло в первый же месяц, как и все остальное вокруг, но быстро восстановилось – и мы практически перестали видеться… Благо, мы уже жили вместе и наслаждались друг другом ночами – теми ночами, которые, казались, уносят нас далеко-далеко от сходящей с ума Триаде.
Кстати, помнишь, как мы на это решились? Я вот тоже нет (улыбаюсь!). Просто так случилось, что ты перевезла ко мне одну сумку, потом вторую, потом осталась у меня, пока я был в командировке на станции. Позже мы решили снять что-то побольше… Наша милая квартира с закатами – Зольде действительно ставила нам безумные спектакли! Мы стояли на балконе и смотрели, как она заходит за горизонт, долго и протяжно напевая себе под нос спокойную песню. Недалеко от дома текла река: мы нашли там свое место, где иногда бегали, кстати, мыши, и оттуда, нечасто, но оттого особенно ценно, тоже наблюдали за звездными перфомансами, строили планы, говорили в искренности обо всем и больше всего – о нас.
В один выходной мы отправились к Северному каньону: рассекали чистую и тихую его гладь на бутылочного цвета лодке, напевали наши песни, я фотографировал тебя, а ты спокойно смотрела на бушующие волны вокруг. Я был так счастлив рядом с тобой! И остаюсь твоим, моя дорогая Сольвейг. Даже здесь и сейчас – я уже не знаю, где это «здесь» и когда это «сейчас», но я точно знаю, что ты, на уже далекой от меня Триде, вспоминаешь меня. И я в сплетении звезд будто вижу твой добрый взгляд.
Где ты… Где я… Где экипаж… И когда я увижу свет. Меня накрывает пустота. У меня остаются только воспоминания и сны.
день 43 последней трети 3987 года
Выработал себе «правила жизни» (или уместнее – «выживания»?!), чтобы окончательно не съехать с катушек. Правила, которые должен соблюдать ежедневно, – без режима я рискую впасть в окончательную апатию, а мне нельзя, я точно знаю, что нельзя: где-то меня ждет Земля, а по другую сторону – любимая женщина.
Я встаю в одно и то же время каждый день, завариваю кофе (вернее, его декаф-аналог – очень разбавленный, это пойло, извините, напиток, надо растянуть на как можно дольше), выпиваю кружку за чтением (что-то из художки, для души), потом полчаса на беговой дорожке. Душ. Дальше завтракаю чем-то простым – запасов еще много, не то чтобы супервкусно, но есть хочется все время. Снова читаю (снова для души). Потом принимаюсь за работу, убиваю так часа четыре. Обед обычно готов со вчера, поэтому через час после быстрого обеда тренируюсь. Слушаю три лекции на три разных темы. Поверить трудно, но в этом прекрасном трипе я решил поизучать такие – ммм – науки: философию последней эры, историю техноискусства и даже альтернативную астрономию. Любопытно, ничего не скажешь. Вечером я опять либо читаю, либо смотрю кино. Сон – чаще всего переполненный каким-то сумерками прошлого, отголосками и откликами, какой-то смутной яркостью и наполненностью. Просыпаюсь посреди ночи (ночи? а тут бывает день? усмехнулся) уставшим и сплю еще пару часов, чтобы наконец-то выспаться без этой какофонии образов и символов.
День за днем, час за часом одно и тоже. Совсем неплохо, если подумать. Совсем неплохо! Совсем хорошо!!!
На истерике… Я почти на грани. Хочу все закончить. Каждый день – бой, страшная борьба, я не хочу просыпаться, я хочу заснуть и чтобы больше меня ничего не трогало, и мне не пришлось снова тянуть эту лямку. Гребаный день сурка, у меня больше нет сил тебя проживать. Я ненавижу тебя, ненавижу себя, эту чертову капсулу, эти сраные звезды за стеклом иллюминатора! Я больше не вижу и не понимаю, что здесь хорошо и что здесь правильно, куда мне дальше думать и какие предпринимать действия, спасать себя или послать к чертям все это. Каждый день, господи, каждый день сводит меня с ума, я не хочу проживать еще и еще и еще и еще один такой же! Я знаю, о, спасибо, дорогой мозг, я прекрасно знаю, что могу обрести наконец безупречное тело и развить до сверхглубины толщу собственных знаний, но мне плевать на это – кому это будет нужно тогда, когда меня найдут мертвым под градом тонированного черного металла?!