– Надежда… ты ошибаешься, мне она уже не нужна. Всё, что меня держит здесь, – это обещание. Обещание дойти до конца, не сломаться. Если хотят убить – пусть убивают. Я им тут не помощник.
– Упрямство… пожалуй, это выход, пусть и временный. Но всё переменчиво…
Сальвия замолчала, закрыв глаза, с удовольствием слушая неспешное бормотание. А когда открыла, небо уже потемнело. Она посмотрела на часы. Обыкновенно в это время было ещё светло, но в небе уже зажглась первая звезда.
– …пока последняя звезда не упадёт с небес.
Сальвия резко поднялась.
– Прости, что?
– Я говорю, мир будет жить, пока последняя звезда не упадёт с небес.
– Что-то знакомое. Где-то я эти слова недавно слышала, – сказала задумчиво Сальвия, – Слышала… или скорее… читала.
Она повернулась к Кипящему Морю, поклонилась и произнесла:
– Спасибо за хорошую беседу. Но мне нужно идти. К тому же изрядно похолодало.
Море не ответило ей, но это было неважно. Сальвии казалось, что она что-то нащупала. Все мрачные мысли и жалость к себе улетучились, освободив место для любопытства и целеустремлённости. Маленькая цель – тоже цель.
Пока последняя звезда не упадёт с небес.
Сальвия спешила в городскую библиотеку.
Саймон Хостинг. Последняя звезда во Вселенной. Точно.
Сальвия отложила эту книгу на потом, она показалась ей сложноватой для понимания. Но сейчас она чувствовала, что именно её и нужно читать.
Книга была о развитии космологии как науки, от круглой Земли до открытия самых дальних галактик. В ней было много непонятных терминов, вроде постоянной Хаббла, эффекта Доплера, квантового фазового перехода и… сингулярности. Сальвии приходилось смотреть в интернете значение многих слов в этой книге, в том числе и последнего. Раньше она из принципа не интересовалась термином «Сингулярность», но по непонятной причине после недели отшельничества её гордость и упрямство начали сходить на нет. Сальвия подумала, что упрямство и гордость теряют своё значение без других людей, как и многое другое, если не сказать, почти всё. Но в тот день она была так увлечена изучением этой сложной книги, что совсем позабыла о своих горестях.
Но когда она почти дочитала до конца, её ждал неприятный сюрприз – последние страницы книги были вырваны. А вернее, вырвана была последняя глава, которая называлась «вывод». Самая важная часть. Сальвия бросилась искать копии этой книги на соответствующих стендах и не нашла. Тогда она вернулась к столу и снова открыла книгу, с тоской уставившись на несчастные корешки страниц.
– Ну вот, стоило только найти, чем отвлечься… – грустно сказала она вслух, и тут заметила, что на последней странице что-то накорябано, карандашом и явно второпях.
"…отправляют… какой-то… вернусь… ай" – только и можно было разобрать.
Сколько Сальвия ни щурилась, сколько ни добавляла света в помещении, ничего более понять было невозможно. Тогда она попыталась понять логически, что это может значить.
Кто-то вырвал целую главу научно-популярной книги и оставил в ней кому-то послание. Почему именно главу? Раз книга так важна, почему не забрать её целиком? Приказ Смотрителя? Да, в нашем мире понять логику человеческого поступка уже невозможно, ибо ко всем прочим добавился ещё один мощный мотив. Стоит ли упоминать, что приказы Смотрителей не поддаются никакой логике.
Отправляют…
Вернусь…
…ай…
Прощай.
Точно.
Сальвия вспомнила о лагерях, накрытых куполами, сооруженных вроде как для изоляции сумасшедших. Видимо, последний читатель этой книги был туда отправлен, и времени на сборы ему не дали, и он оставил послание дорогому человеку, зная, что тот будет читать эту книгу. Потому и не забрал её.
А последнюю главу он вырвал, потому что не дочитал. А дочитать, судя по всему, очень хотелось. Либо он… по какой-то причине не хотел, чтобы её прочли. В любом случае было очевидно, что с ней стоит ознакомиться. А потому Сальвия решила с рассветом отправиться к ближайшему лагерю.
Разумеется, вероятность найти вырванные страницы практически равнялась нулю. Во-первых, то, что последний читатель Саймона Хостинга был отправлен в лагерь, причём в ближайшей, было лишь догадкой, во-вторых, лагеря охранялись вооружёнными несмертельным оружием людьми. Всё смертельное оружие было запрещено Смотрителями, и до кучи оно просто исчезло в какой-то момент. К тому же Сальвии сейчас было запрещено вступать в контакты с людьми. Но она решила просто пройтись до лагеря и разведать обстановку.
"Если там всё ещё есть люди, я вернусь и поговорю с ними после снятия запрета" – думала она, пока шла вдоль берега. Ближайший лагерь располагался как раз на берегу Кипящего Моря за городом. Путь предстоял неблизкий, пешком идти нужно было до вечера, и Сальвия решила, что как только стемнеет, она заночует в каком-нибудь заброшенном отеле на побережье и с рассветом продолжит путь.
Кипящее Море молчало, но Сальвии самой не особо хотелось разговаривать. Она достала плеер и включила спокойную медленную музыку без слов, и, казалось, волны, неспешно разбивающиеся о берег словно танцуют под неё. Раньше Сальвия больше всего на свете любила такие вот одиночные прогулки под любимую музыку. И сейчас она заставила себя представить, что это и есть обычная прогулка.
"О чём я думала раньше в подобные моменты? Фантазировала о чудесном будущем, в глубине души понимая, что мечтам не сбыться. Думала о друзьях, близких. Думала о темах для статей, о настроениях в обществе и его предпочтениях. Старалась не думать о нелюбимых и по-моему мнению вовсе не нужных предметах в институте. Предстоящих экзаменах. Нет, об этом я думала, но не в такие моменты. Не с музыкой. Нельзя осквернять музыку размышлениями об обыденности. Это просто кощунство. Эй, подожди-ка. Кажется, я чувствую себя точно так же, как было до конца света, так же хорошо. Удивительно. Может, музыка и прогулка по берегу моря – всё, что мне нужно? В такие моменты я жила в фантазиях, рисовала в воображении клипы, подходящие под играющую песню. Вот один из моих любимых, под трек "Последний Сон" популярной певицы Анаконды, молодой девушки, владеющей невероятным оперным голосом."
Сальвия нашла в плеере эту песню и включила её, остановившись и закрыв глаза, стараясь вспомнить как можно больше деталей из своей фантазии. Когда она открыла их, окружающий мир утонул в белом тумане. Почему-то Сальвию это не испугало и не удивило. Музыка продолжала играть, и казалось, уже не в наушниках. Сальвия сняла их и услышала пение Анаконды, доносившееся из её собственных уст:
Мы танцуем с тобой
Под жестокой Луной…
Город и море пропали. Вместо них под ногами возникло бескрайнее поле, покрытое ковром из красных цветов, чем-то напоминающих пауков формой тычинок. Сальвия любила только эти цветы, и потому они легли в основу локации для воображаемого клипа. Сальвия взглянула на небо. На нём величественно возвышалась огромная малиновая Луна, а на небе сияли синим огнём яркие звёзды. Все объекты окружающий среды казались Сальвии живыми, и её пронзило смутное ощущение, будто в раннем детстве она вопринимала мир именно таким.
А вот и герои клипа – два одинаковых человека в белых масках и разного цвета одеждах – фиолетового и оранжевого, они символизируют нашу войну с самими собой. Войну длиною в жизнь. Сальвия пошла им навстречу, продолжая петь не своим голосом:
Что нам драться, ответь?
Все красней неба твердь…
Двое вытащили из ниоткуда свои страшные длинные орудия и приняли боевую стойку.
Кровоточит земля
Слезы льют облака
Двое начали яростно сражаться, сливаясь в одно в бешеном жестоком танце.
Пламя рушит покой
Будет вечен наш бой
Не слышны голоса
Павших узников Сна
Кровь, льющаяся из мгновенно заживающих ран, касаясь земли, обращалась новыми цветами.
Нам могильных цветов
Уготован покров
Опьяняет нас кровь
Боль и смерть, вновь и вновь
Когда один из них падал, цветы выталкивали его наверх, чтобы он сражался вновь. И вновь. Вечно.
Навсегда сожжены
В наш родной мир мосты
Мы здесь быть не хотим
Но вновь копья скрестим
Сальвия подошла к сражающимся почти вплотную. И увидела, что под маской каждого ручьём льются слёзы. Да, всё так и должно быть, подумала она, и, разведя руки в стороны, запела припев:
Освободи,
Небесная воля
Или ответь, за что караешь нас?
Будет конец ли страху и горю?
Луна молчит, с нас не спуская глаз
Закончив петь, Сальвия вновь закрыла глаза. Через секунду открыла вновь, и перед ней как ни в чём не бывало предстал прежний мир. Волны на море усилились, и Солнце уже было на горизонте, окрашивая небо в необыкновенное сочетание красного, малинового и оранжевого. Чайки печально кричали, метаясь над водой. С минуты на минуту мир должен был погрузиться во тьму.
– Что, чёрт возьми, это было? – изумлённо произнесла вслух Сальвия, проведя рукой по лицу, словно желая убедиться, что не спит.
Но ей никто не ответил. Тогда она повернулась к морю и громко повторила свой вопрос. Но море тоже молчало.
– Не знаю, что это было, но… было круто! Может, я наконец-то сошла с ума? А это не так ужасно, как не казалось!
– Не знаю, сошла ли ты с ума, – вдруг неспешно и словно бы нехотя заговорило море, – Наверное, смотря что считать сумасшествием…
Сальвия махнула на Кипящее море рукой и лениво ответила:
– Да ну тебя. Скучный ты собеседник. Что ни слово – ничего стоящего и конкретного. Мне никто не ответит на мои вопросы, а потому я считаю себя вправе самой придумать ответ.
И она подняла глаза к чёрному небу и закричала что есть мочи:
– Я сошла с ума и это замечательно!
Затем она повернулась к морю спиной и помчалась в сторону ближайшего отеля. Красивый двухэтажный домик цвета морской волны удобно расположился на небольшом холмике буквально в пяти шагах от каменистого пляжа.
Впечатление от пережитой галлюцинации были настолько сильными, что ей хотелось одного – удержать их. И для этого она выбрала древнейший способ – записать их. Ворвавшись в отель, она нашла какой-то журнал, открыла чистый лист и принялась записывать свою ожившую фантазию.
– Я смотрю, тебе понравилось, – раздался, как гром среди ясного неба знакомый голос. Но было в нём что-то новое, несвойственные Смотрителю нотки радости.
– Да так, что ты решила…
– Герман! – закричала Сальвия и бросилась ему на шею.
– …попытаться сохранить то состояние, пусть и таким примитивным способом. Что ж, так поступали до тебя. Жаль, что не могу добавить"…и будут поступать после тебя", но это не важно. Поздравляю, ты справилась с заданием, и раньше, чем я мог предположить! – продолжал он прежним тоном.
Сальвия была так рада наконец увидеть кого-то, что эмоции затуманили привычное чувство страха перед врагом. Но она опомнилась, отпрыгнула от Смотрителя и смущённо отвела взгляд.
– Ну что ж, пережитый опыт должен был помочь тебе осознать, что нам никто не нужен. Осталось только понять, как повторить его, верно? Ты уже приступила к поиску, так что я пришел, чтобы слегка помочь ускорить процесс. Искомая тобой глава книги действительно находится в ближайшем лагере. Ищи самую большую многорукую сосну, – продолжал Герман, стоя в дверях, словно он забежал на минутку и вот-вот отправится прочь по более важным делам.
– Стой… то есть… то, что было… имеет отношение… ну, ко всему?
Герман улыбнулся.
– Всё, что происходило, всё, что происходит и будет происходить имеет отношение ко… всему, как ты выразилась. Всё не просто так и у всего есть причина и цель. Ты смогла на какой-то момент понять это и увидела мир под другим углом. Это шаг в нужном направлении.
– В смысле поиска… точки Сингулярности? Да я так и не поняла, что это вообще такое!
Герман улыбнулся еще шире и улыбка придала его лицу прежнее хитрое выражение.
– Всё ты поняла. Переночуешь здесь. Выйдешь с рассветом. Будешь искать огромную многорукую сосну.
С этими словами он исчез, оставив Сальвию в недоумении.
"Многорукая сосна ещё какая-то," – думала она, – "Первый раз слышу. А может это был не сам Герман, а очередная галлюцинация? Нет, это вряд ли. Люди всегда чувствуют Смотрителей. Это трудно описать, но когда они рядом, ощущаешь себя как-то по-другому. Словно ты в другом мире, хоть и выглядит он так же… и у других то же самое, хотя почему-то не все это сразу замечают. Интересно, почему…?"
Та галлюцинация была похожа на управляемый сон. Сальвия словно ощущала себя в нём сразу несколькими личностями – одна этот сон строила, другая играла в нём роль певицы, а третья наблюдала. И, казалось, она там не одна. Ясное ощущение чьего-то присутствия, кого-то, кто являлся её частью, но в то же время был кем-то другим.
Поднимаясь наверх в номер отеля, Сальвия думала только об одном – как снова вызвать эту галлюцинацию и никогда больше не возвращаться в реальный мир. Ах, если бы это было возможно! И Смотритель был вроде ей доволен. Неужели он этого от неё и добивался? Может ли быть…
И тут Сальвии в голову впервые пришла мысль, которую она так долго тщательно отгоняла от себя. Но теперь было поздно, и она осознала, что вновь прогнать эту мысль будет не так просто.
Может быть… Смотрители… нам не враги?
Нет. Тогда придётся признать, что все погибшие… все пропавшие… все наши страдания… всё это было не по их вине. Придётся нарушить обещание.
– Да и что тебе это обещание, так уж ли оно важно? Обещание слепых глупцов, – шептал у неё в голове какой-то незнакомый, новый голос, когда она легла в постель.
– Нет, не может быть, чтобы Смотрители не были нашими врагами! Они же всё уничтожили, довели до самоубийства большую часть населения планеты!
– А с чего ты взяла, что они этого хотели? Разве до них люди не убивали себя? Самоубийство входило в пятёрку самых распространённых причин смерти, ты забыла? А если бы хотели убить нас – давно бы это сделали.
– Так что им нужно? И кто они, в конце концов?
– Это явно не те вопросы, которые тебе стоит задавать. Спроси лучше себя, что тебе нужно, и кто ты, в конце концов.
– Какая глупая тривиальщина. Я знаю, кто я, я Сальвия Альба, обычный человек, нелепая смесь разума и инстинктов. И хочу я одного – чтобы мне было хорошо. А мне плохо. Так плохо, как никогда не было в мире до Внедрения. Но прямо сейчас я желаю одного – заснуть и не видеть снов, если только они не будут похожи на тот, что настиг меня на пляже. И если мне не суждено укрыться навечно в спасительном мире галлюцинаций, я хочу заснуть и не просыпаться никогда.
С этой мыслью Сальвия заснула. Без снов, как она и хотела.
Проснулась она точно на рассвете, под крики чаек и плеск волн, яростно обрушивающихся на многострадальный пляж. Сколько он выдержал ударов беспощадной стихии! А на вид всё такой же, как всегда, хотя на самом деле море постоянно отрывает от него куски. Оно берёт и отдает, приносит новые камни, ракушки, песок. И однажды море поглотит его целиком, или пересохнет, и тогда пляж победит, но и он не будет тут вечно.
Сальвия размышляла об этом, пока завтракала на веранде бутербродами со свежей рыбой, которые как по волшебству оказались в холодильнике номера.
Эти мысли её утешали. Раз даже само море не вечно, то и ей переживать особо не стоит. И звёзды со временем гаснут.
Покончив с завтраком, Сальвия решила не убирать за собой, и сразу отправилась в путь. Она шла вдоль берега, чтобы лучше слышать шум волн и чувствовать запах моря. Все ещё было темно и на небе виднелись звёзды.
А вот интересно, если бы я не знала, что такое звезды, что бы я о них думала? Так. Светящиеся точки, появляющиеся в небе по ночам. Почему по ночам? По ночам горят фонари, их зажигают люди. Значит, наверное, и звёзды кто-то зажигает? Наверное, там, наверху, есть города, и в них неведомый народ зажигает фонари или свечи. Или это просто дырки в небесной тверди, сквозь которые просачивается свет… хотелось бы мне забыть ответ на вопрос, что такое звёзды. Я могла бы с большим удовольствием любоваться ими, гадать, что же это за чудо…
И, стоило ей об этом подумать, как она и вправду забыла. Она остановилась, завороженно разглядывая предрассветное небо. Звезды казались ей живыми. Как в детстве. Они шевелились, они словно пели, и хотя их пения было не слышно, Сальвии казалось, что это лишь потому, что они очень далеко. Но их синхронное неслышное пение отражалось у неё в сердце и вселяло необъяснимые радость и надежду. Она знала одно – они живые, и они все вместе поют ей, они воспевают жизнь и весь мир. Но вот показалось солнце, и небесная тьма отступила, и мир утонул в свете, но Сальвия знала, даже ночью свет не исчезнет, звёзды продолжат петь и жизнь не отступит.
И вдруг, так же внезапно как и появилось, ощущение пропало. В сознании Сальвии вновь появилось знание о звёздах, казавшееся ей теперь совершенно не нужным и испортившим всё.
Сальвия расстроилась, однако путь продолжать всё-таки было надо.
И наконец на горизонте показался изолятор, вызывающий у Сальвии ассоциации с футуристической тюрьмой. Сам изолятор был накрыт куполом из неизвестного прозрачного материала, пространство метрах в двухста от него было огорожено высоким забором с колючей проволокой, а рядом стояли вышки для вооруженной охраны. Смотрители ввели запрет на оружие, потому говорили, что изоляторы охраняют люди, вооруженные винтовками с транквилизатором. Никто не знал точно, кто их построил, но мало кого на самом деле это волновало, разве что не вставал вопрос о попадании в это непонятное место. Что происходило за стенами изоляторов никто не знал. Даже критерий отбора оставался не совсем ясен. Все думали, что изоляторы для сумасшедших, но ходили слухи, что иногда туда отправляли вполне себе здоровых психически людей. Поговаривали даже, что кто-то отправлялся туда добровольно. Но последнему Сальвия не особо верила.
Изолятор Арканы был построен на берегу моря, видимо во имя экономии стройматериалов и колючей проволоки.
До изолятора оставалось метров пятьсот, но подходить ближе Сальвия не спешила. Она присела на корточки и достала бинокль из рюкзака.
Чёрный металл сторожевых вышек был покрыт корочкой льда, поблёскивающей в лучах утреннего солнца. Но охраны нигде не было видно. И вообще никого в округе. Сальвия решила осмотреть купол, и она увидела огромную дыру в куполе, в месте, где он сходился со стеной. Да и сама стена была основательно разрушена во многих местах. Сальвия убрала бинокль, встала и громко закричала:
– Эй! Есть кто живой?
Её крик эхом прокатился по округе, смешался с шумом волн и затих. Ответили на него лишь чайки, недовольно крича, они выпорхнули откуда-то из под стены и бросились в разные стороны. Одна из них пролетела над головой Сальвии, продолжая пронзительно кричать. Сальвия проводила её взглядом, и ей показалось, что клюв её в крови. Впрочем, когда она подошла к месту, откуда взлетели испуганные птицы, выяснилось, что ей не показалось: стая чаек только что лакомилась трупом человека. Осталось от него уже не много, в основном одни кости. Труп лежал на громадном валуне, примыкающем к серой стене, прямо под громадной пробоиной в куполе изолятора, из чего можно было сделать вывод, что бедняга скончался от падения. Скорее всего покончил с собой. Но Сальвию эта картина даже успокоила, ведь, судя по всему, тут давно уже никого не осталось, а значит, она может, не опасаясь нарушить запрет, смело ступить за стену.
Когда стало известно о существовании изоляторов, Сальвия представляла себе что-то вроде военного лагеря: палатки, вооруженная охрана, костры, снова палатки, бараки, решётки… каково же было её удивление, когда за воротами изолятора взору открылся обычный город. Дома, здания магазинов, библиотека, парк… словно обычная часть её родного города Арканы. Но кое-что (помимо почти прозрачного купола над головой) всё же разбавляло обыденность картины. Небольшие чёрные деревья опутывали длинными ветками здания, фонарные столбы, они словно вырвались из-под земли и пытались утащить всё, до чего могли дотянуться их цепкие ветви в преисподнюю. Их ветви и впрямь были похожи на руки с длинными пальцами. Сальвии стало жутко и она мельком вспомнила, что, кажется, недавно уже видела нечто подобное, но не могла вспомнить, где и когда. Герман сказал ей искать самую большую многорукую сосну. Но какое-то время она стояла, не в силах сделать ни шага. Ей казалось, что бы здесь ни произошло, это словно застывший во времени последний миг мира людского. Несколько недель назад это зрелище повергло бы её в шок, и она бы в панике убежала отсюда куда подальше. Но сегодняшняя Сальвия была уже какая-то другая. Она и сама не понимала, что в ней изменилось, почему вдруг она смирилась с происходящим и решила перестать плевать против ветра. Но ясно было одно: такая позиция куда более комфортна, так что она не стала сопротивляться новым ощущениям и медленно двинулась вглубь, внимательно осматривая всё, что видит.
Вот на потрескавшемся тротуаре стоят два дерева, обвившие ветвями друг друга, словно обнимающаяся пара влюбленных. А вот одно словно пытается заползти на здание, одной веткой схватившись за электропровода. А вон то явно собиралось угнать машину. Ай-ай-ай.
Будто деревья захотели стать людьми. Или… наоборот.
"Многорукие сосны", как выразился смотритель Сальвии, были повсюду, куда падал взгляд. И каждая из них имитировала ту или иную человеческую позу. Но все они были примерно одинакового размера, ни одна не выделялась. Сальвия решила не торопиться и начать с поисков пропавшей главы книги. В первую очередь казалось очевидным проверить библиотеку, здание которой поразительным образом напоминало городскую библиотеку, в которой Сальвия коротала время недавно.
Изнутри она выглядела почти так же, разве что здесь всю мебель опутывали корни и ветки жутких человекообразных деревьев.
На ресепшене так же лежал журнал учета посетителей, Сальвия заглянула в него.
Собственно слово «посетителей» было густо перечеркнуто чёрным маркером, а ниже красовалась надпись: «последних из нас».
Дальше каждая страница была исписана разными ручками и почерками:
"Меня зовут Ричард Стронг, 53 года, вдовец, на момент Внедрения занимал должность мэра города. С этой тупой работой я старался справляться как мог в реалиях конца света. Я не понимал, что моя работа заключается не в том, чтобы что-то делать правильно. Баранам главное, что есть вожак и у него есть план. Не важно, насколько плох этот план, главное, что все под контролем. Но я был просто куклой, манекеном, выставленным на всеобщее обозрение, чтобы люди смотрели и успокаивались просто от мысли, что манекен есть и он на своем месте. В застенке я оказался потому, что я это понял. Моим Смотрителем была моя дочь Амелия Стронг. Она погибла при взрыве самолета пять лет назад. В этом теракте был виноват я, я, я один, да, я признаю. Но самое страшное не это. Самое страшное – я заранее знал про то, что Амелия будет лететь в том самолете. Но если бы я его не взорвал, никто бы меня не переизбрал. И я выбрал второе, да, я выбрал, потому что я хотел перестать быть этой грёбанной марионеткой, которую дергают за ниточки все, кому не лень, я хотел чего-то стоить сам по себе, на самом деле. Я отказывался понимать, что никто и ничто в этом дерьмовом мире не стоит и одного волоска на светлой головке моей милой Амелии…»
– на этом запись обрывалась.
«…имени у меня нет – Смотритель забрал. И детей. Всех моих детей. Даже Нэйта, а ему было только два месяца. Я подумала, может, они хотя бы здесь? Не может же быть, чтобы их не было нигде. Смотритель сказал, что если я не перестану, он заберёт мои глаза, а потом уши, как забрал язык, заберёт и больше не отдаст, как и детей, как и меня саму, меня, заберёт и не отдаст, никому, даже детям, даже мне…»
«Моё имя не имеет значения. Самое важное быть честным с самой собой. Не иметь секретов. Секреты не защищают, а убивают. От всевидящего Смотрителя всё равно ничего не утаишь. Рано или поздно придётся взглянуть ему в глаза…»
«Меня в этом городе называли Фелис Блок, а мое настоящее имя – не вашего ума дело. Я была той, кого принято называть «ночная бабочка» или «ночная фея», чаще – просто фея. И, пошли вы все, я любила свою работу, нисколько её не стыдилась, даже гордилась ей. Пока не наступил конец света и проклятые всемогущие пришельцы, чертовы Смотрители, или кто они там есть, не обрушились на наши головы и не повесили гигантский замок на моё рабочее место. Причём запрещено мне не только работать, но и… отдыхать тоже. И проблема не в деньгах, кому они нынче нужны… я и не подозревала, насколько мне ЭТО необходимо. Я начала сходить с ума. Люди перестали меня замечать. У меня начались боли там, внизу. Меня поглотили жуткая тоска и депрессия. Я попыталась прыгнуть с крыши, но Смотритель (черта с два скажу, чей облик он принял) меня остановил, сказав, что это мой последний шанс. Затем люди (а может, и не люди, не знаю, они не представились) в чёрных костюмах и масках привезли меня сюда, что дальше будет, не знаю…»
«Мое имя тётушка Энни, по крайней мере так зовут меня все вокруг последние лет пятнадцать. Я спросила ту девочку, которую, кроме меня, больше никто не видит, я спросила её, для чего вы пришли и забираете то, что нам дороже всего? Для чего, говорю, ты забрала моих бедных кошечек? Ведь кроме них, у меня в этом мире никого не осталось. Ведь людей вы тоже забрали. Вам, говорю, нравится смотреть на наши слёзы? Она говорит, что нет, дело не в этом. Я спросила, а в чём тогда? Вместо ответа она отправила меня сюда…»
И дальше всё в таком духе. Сотни страниц, сотни трагедий, сотни сломленных душ. Сальвия листала журнал не особо внимательно после первых нескольких историй, но ближе к середине её внимание приковало одно слово и словосочетания с ним, встречающееся в записях всё чаще.
Последние. Последние из нас. Оставшиеся. Одни.
«…мы остались одни, совсем. Кого мы пытаемся обмануть? Этот забор нас не спасёт. Ничто не спасёт…»
В некоторых случаях писавший свою исповедь ставил дату. И тот, кто рассказывал, что они остались в мире одни, писал эти строки четыре месяца назад. Но тогда людей ещё было много…
– Этого не может быть, – сказала вслух Сальвия дрожащим голосом и стала лихорадочно листать журнал в поисках датированных записей. Все сходилось. Последняя запись в журнале была сделана шесть месяцев назад. И в ней также говорилось, что в мире не осталось никого. Согласно этим записям, многие люди добровольно пришли сюда, гонимые страхом и отчаянием, они надеялись укрыться от конца света за высоким забором с колючей проволокой. Но на памяти Сальвии в то время города ещё были полны людей… и тут наконец её осенило, да так, что она плюхнулась на грязный пол.
– Параллельные миры, значит… – прошептала она и какое-то время сидела, словно отключившись.
«Ну, допустим, параллельные, ну и что? Чему тут удивляться уже, в самом деле?» – философски заключила она, поднялась, стряхнула с одежды пыль и направилась вглубь библиотеки в поисках отдела научной фантастики. Всё же задание никто не отменял. Найти последнюю главу книги. Найти огромную многорукую сосну. Сальвия чувствовала, что эти задания для неё станут последними. Её переполняло чувство торжественной волнительной решимости, словно она последний оставшийся в живых солдат, или скорее последний выживший член экспедиции, направляющейся туда, где не ступала нога человека. И Сальвия как единственный свидетель скоро увидит то, что не дано будет познать более никому, и передать эти знания она не сможет, но всё равно она чувствует, словно кто-то за ней наблюдает и она должна довести дело до конца.
– Наблюдает за тобой? И кто же за тобой наблюдает, как ты думаешь? – спросил взявшийся из ниоткуда Герман. Он стоял, прижавшись к книжной полке, листал какую-то книженцию и на Сальвию даже не глядел.
– Хм… – Сальвия неспешно обдумывала ответ, перебирая книги в поисках «Последней звезды во Вселенной».
– не знаю, это на уровне ощущений. Вот смотри: я уже поняла, что осталась одна во всем мире, если не считать тебя. Но тебя считать почему-то не хочется, не обижайся.
Герман криво усмехнулся, затем вырвал страницу из книги, скомкал её и бросил в Сальвию. Она ловко поймала её правой рукой и развернула. Там был стих, написанный от руки:
Пройдя путь нелёгкий познал я секрет
О том как нарушить науки запрет
Как преодолеть притяжения мощь
Его нерушимость – великая ложь.
Ведь нужно лишь сбросить пороков оковы
И сможешь гулять по воде под Луною
Но люди, завидев меня, трепетали
А жить так, как я их учил, не желали
Они говорили, для них я – Мессия
Я – Божий посланник, могучая сила
Которая прислана всех их спасти
Из бездны грехов прямо в Рай привести
Мы верим, избавишь ты всех нас от бед!
Я не Мессия! – кричу я в ответ
Ведь каждый из вас может пёрышком стать
Отриньте себя и вас ждёт благодать
Не нужно молитв, поклонений и служб
Избавьтесь от жадности и псевдо нужд
Я не могу вам поведать о Боге
Могу указать лишь путь к водной дороге
Но тщетны попытки услышанным быть
И было меня решено утопить
К пушечному привязали ядру
И с криками "Дьявол!" пустили ко дну
Последнею мыслью отчаянной было
"Я не Мессия. Я не Мессия."
– О чем этот стих, по-твоему? Опиши одним словом, – сказал Герман, убирая книгу обратно на полку.
– Об одиночестве, – не задумываясь, ответила Сальвия.
– Одиночество – это вымышленное понятие, придуманное испуганными, невежественными особями, которые однажды начали обманывать себя и других, говоря, что люди могут быть едиными друг с другом. Этот стих не об одиночестве, это слово нам пора забыть. Этот стих о пути к водной дороге. Этот стих о пути к миру, где возможно всё.
– Кажется, я где-то это уже слышала… ах да, точно! Ты же говорил, что ты из мира, где возможно всё. Хочешь сказать, ты можешь и меня туда отвести? В мир, где возможно всё?
– Нет, Сальвия. К сожалению, я не могу тебя отвести в мир, где возможно всё. И ты скоро узнаешь, почему. А это, чтобы сэкономить время, которого уже почти не осталось, – с этими словами Герман швырнул Сальвии какую-то тетрадь.
Она еле-еле смогла её поймать и тут же развернула.
– Это же…!
– Да, я же сказал, нам нужно экономить время. Как дочитаешь, приходи в центр. Я буду тебя ждать. Под огромной многорукой сосной.
Тетрадь оказалась дневником какого-то безумца, писавшего черт знает что ужасным почерком. Но в свой дневник он вклеил страницы из той самой книги. Последнюю главу.
Сальвия взглянула на часы. Полдень. А на улице уже стемнело. Наверное, часы остановились, подумалось ей, и она отправилась на поиски выключателя. Когда он щёлкнул, библиотеку озарил мягкий синий свет.
«…таким образом, если учесть эффект Доплера и погрешность наших приборов, можно сделать вывод о колоссальной неточности приведённых выше данных. В данной точке наука начинает граничить с философией, а некоторые умы даже возразят мне, и скажут, что наука и философия всегда были рядом. Ведь что такое наука? Изучение, измерение, выводы, применение полученной информации на практике. Но, как и философия, наука на самом деле так же субъективна, потому что основывается на наших органах чувств, которые не всегда точны, как и приборы, что мы создаем. Особенно неточно и субъективно наше сознание, которое часто склонно искажать информацию в угоду себе. Так что позвольте мне представить максимально субъективную, максимально ненаучную теорию. Я назвал ее «Теория Ничего».
Суть изложенной автором теории заключалась в попытке объяснить структуру мира через следующие утверждение: ничего есть всё. Пустоты в природе не существует, существуют лишь превращения, и вариантов превращений есть бесконечное множество. Человеческая фантазия являет собой одно из проявлений бесконечности мира и гибкости его законов.