На обочине мироздания

– Извинения дона Гарсии за вчерашнее, – объяснился коротко дворецкий, когда его госпожа осторожно приблизилась к клетке, а попугай замотал смешно головой из стороны в сторону. – Виконт, – объявил имя пернатого гостя Мари с необычайной торжественностью в голосе мужчина.

– Хола, хола, – говорил снова попугай, вызвав искренний смех беспечной Леклер, внимание птицы оказалось привлечено ее блестящими серьгами.

– И куда же мы его поселим? – вопросила справедливо Мари, заприметив на лапке Виконта красивый узел красной ленточки.

– Подумывал поселить его в гостиную: порой мне не хватает слушателя, к тому же мне доводилось читать в местной газетенке, что попугаи любят хорошую музыку.

Доверенный дворецкий и его юная госпожа снова замолчали, рассматривая со всем вниманием подаренную им в качестве извинений от дома Морелов птицу.

– Виконт, – пропищал снова зеленый попугай, попрыгав смешно несколько раз от оживления на жердочке, золотые прутья роскошной клетки вокруг тяготили ее.

– Неужели мы должны все время держать его в клетке? – спросила жалобно Мари, парой своих голубых глаз найдя невольно тяжелый взгляд добродушного старика.

– Это не обязательно, моя госпожа, – отозвался Леон и, коснувшись ласково ладони юной девушки с ее молчаливого позволения, выпрямил ее указательный палец, после чего приоткрыл осторожно дверцу. – Виконт, со слов посыльного, приучен возвращаться обратно домой, – сообщил Хосе, когда попугай выпрыгнул наружу и с расправленными крыльями уселся своими лапками на палец новой хозяйки.

– Мне уже можно обернуться? – выговорил натужно Виконт, вызвав вновь осторожную улыбку Мари, пока та с нескрываемым удовольствием в глазах ощущала прикосновения птицы к себе.

– Позвольте, я приучу его к музыке, – предложил не сразу Хосе Леон де Виньялес, попугай на руках юной дамы и не желал более возвращаться в свою роскошную клетку.

– Конечно, дядя Хосе, – согласилась легко Мари. – Думаю, это, несомненно, пойдет Виконту на пользу.

Леклер вместе с дворецким сопроводила неторопливо попугая к интерьерам гостиной комнаты, высокие окна которой оставались открытыми, словно бы подкупая Виконта оказанным ему доверием. Леон поставил клетку на громоздкий комод и, приподняв крышку концертного рояля, уселся напротив музыкального инструмента.

Пернатый гость с изящной ленточкой на лапке, сидя прилежно в руках Мари, с интересом наблюдал за последними приготовлениями пианиста, прежде чем Хосе коснулся, наконец, черно-белых клавиш, а из-под крышки громоздкого инструмента разнесся следом приятный мотив, по форме и звучанию напоминая знакомую эстрадную аранжировку.

– Хола, – сказал снова Виконт, точно бы признавая в седовласом дворецком виртуозного пианиста.

Мари, все наслаждено слушая мелодию рояля, поднесла осторожно руку к клетке, чтобы приученный попугай снова вернулся домой: юной госпоже нужно было уйти, чтобы найти Венсана и узнать, наконец, всю правду от него.

Леклер и верный слуга ее снова расстались, однако приятная музыка не прекращала разноситься по залам дворца неизменно, словно бы Хосе уже мыслями утонул в ней, а сменившийся внезапно мотив на джазовый с отчетливой латиноамериканской нотой заставил Мари невольно предположить, что старик снова вспомнил проведенные в Колумбии времена и бар «Сорок песо». Ведь именно там его все еще ждала мысленно Хлоя Габриэль, спасенная им вместе с другими иностранными журналистами переводчица.

– Надеюсь всем сердцем, Виконт скрасит твое одиночество, добрый дядя Хосе, – прошептала на прощанье Мари, прежде чем выйти на крыльцо главного входа, возле ступеней которого она завидела престарелую служанку в темном переднике.

Удивленная встречей Леклер еще какое-то время наблюдала, словно бы хозяйственная надсмотрщица за смуглой островитянкой, она, смиренно склонив голову перед юной госпожой, с характерным шумом мела асфальт, пока из-за дверей струилась приглушено чудесная музыка. Мелодия в это мгновенье была необыкновенной, почти безупречной, вот только тот дивный мир роскоши, благородства и изящества, что она собою приоткрывала, казался теперь бесконечно далеким от реальности, будто бы нарочно оторванным от нее, как и от огрубевших от постоянной работы рук старой служанки.

Молчаливая Мари невольно следом взглянула на свои белоснежные ладони и тонкие до невозможности пальцы, что всегда казались бархатистыми и от того хрупкими, подобно прозрачному хрусталю. Именно эти руки подходили звучавшей позади музыке всецело.

– Во мне что-то не так, моя госпожа? – вопросила вдруг по-испански престарелая служанка в чистом переднике и приставила метлу к подолу длинного мешковатого платья, купленного ею на последние сбережения, часть из которых ей пришлось отдать нанимателю, чтобы попасть на работу в этот дом, где к прислуге всегда относились с несвойственным островной знати уважением.

– Нет, – заверила сразу Мари. – Я просто задумалась, – добавила она на языке прислуги, прежде чем женщина, учтиво поклонившись, снова стала мести дорожку перед крыльцом.

Юная госпожа оставила служанку без внимания и удалилась от дома, все думая об обстоятельствах предстоящей встречи с полным загадок Венсаном, словно бы сказанные из его уст слова правды могли дать ей ясные ответы. По крайней мере, так считала искренне Мари или попросту хотела в это верить, ведь это позволяло ей пребывать бессрочно в иллюзии избранной ею реальности, где она знала не находилась под властью воспылавших в ее сердце при встрече поздним вечером в стенах обветшалой обсерватории чувств.

***

Высокое небо ясным днем в этом часу представляло собой безбрежное лазурное полотнище, сверкающее полосами нежных теплых красок на всем удалении от яркого солнца. С безмятежного моря привычно задувал ветер, стелясь по берегам столичного острова, гуляя среди густых тропических лесов и шумных улиц города.

Праздничный Руан, не зная нисколько о случившемся накануне покушении на Гарсию, в преддверие сентябрьских маневров преобразился, сделавшись еще более прекрасным и колоритным, всюду теперь висели трехцветные флаги архипелага и пятой республики. Вот только Мари, мысленно пребывая снова на палубе катера у малого рифа вместе с Венсаном, этого и не замечала, пока нанятая ею машина проносилась по укрытым учтиво листвой деревьев улице перед набережной.

– «Павлин», – прочла снова по буквам выцветшую от времени вывеску приятного бара в переулке Леклер, когда поверх картин ее воспоминаний перед ней замелькали фасады милых домиков с красными черепичными крышами, витрины лавок и магазинчиков.

Девушке следом по неясной причине даже показалось, что она, точно бы прощаясь перед отплытием в далекие страны, видела городские пейзажи в последний раз, но это нисколько не уменьшило ее желания снова встретиться с Венсаном, пусть даже для этого ей придется искать его по всему свету.

– Излюбленное иностранцами заведение, – выговорил вдруг в ответ на ломанном французском смуглолицый таксист в забавной кепке и перчатках, точно бы он увидел такой наряд на выцветших почтовых марках, где были изображены первые автолюбители на диковинных по тем временам машинах.

– Вы бывали там? – спросила Мари, решив завести непринужденный разговор с водителем, чтобы отвлечься от предстоящей встречи с Венсаном.

– Конечно, я ведь был его владельцем, пока очень выгодно не продал одному своему работнику.

– И вы не жалеете? – поинтересовалась справедливо девушка, вспомнив свои предыдущие визиты в «Павлин», где всякий раз видела на сцене за пианино беспечного бармена и хозяина бара в одном лице.

Водитель в несколько нелепом в столь теплом климате костюме с доброй старчески улыбкой взглянул на Мари и, в то время как машина неторопливо взбиралась вверх по склону, объяснился:

– На вырученные деньги удалось купить милый домик на старость и выучить младшего брата в местном университете.

Леклер вдруг в последнем комментарии мужчины поняла, что тот имел в виду, говоря об обучении в Руанском университете, ведь Алехандро давним указом постановил, что образование на архипелаге было бесплатным, вот только для поступления в университет на общих основаниях требовалось подтвердить принадлежность к числу коренных жителей. По всей видимости, водитель потратился на фальшивые документы о родстве.

– Верно, это он? – спросила Мари, заметив невольно возле обшитого белоснежной тканью как из кинофильмов руля перед собеседником фотографию похожего на него смуглого юношу в затертой камуфляжной форме песочного цвета.

– Да, во время войны в Ираке, – рассказал отвлеченно мужчина, раскаленный асфальт перед горящим в лучах яркого солнца натертым капотом казался чистым предельно почти как белый мрамор, гранитный камень или стекло. – Тогда он после окончания университета служил в морской пехоте, – добавил не сразу водитель, заставив Мари вспомнить следом о набожном подполковнике Фоше, вернее об его наградном оружии, что висело на стене в кабинете.

– И теперь он гражданин США? – закономерно вопросила девушка.

Она еще хорошо помнила, как ей одним летним днем за месяц до поступления в столичный университет под одобрительные аплодисменты маменьки отец принес к столу документ с красивой и пахнущей еще пластиком синей обложкой, где нашлось место и золотистому орлу с расправленными торжественно крыльями. «Не достает только оркестра и текста присяги», – говорил в шутливой манере в то мгновенье господин Леклер.

– Разумеется… – заверил после короткой паузы водитель, имеющий старомодные представления о таксистах, после многозначительно обратил свой взгляд к бухте, словно бы ему пришлось соврать, чтобы только не огорчать беспечную пассажирку, словно его младший брат навечно остался в пустыне какой-то далекой страны, где одиночество среди песка и остовов обгорелой техники наполнял только лишь ветер.

Мари не хотела снова терзать старые раны словами извинений или своими соболезнованиями, от того что она узнала невольно еще об одной из несчетного множества трагедий живших с ней островитян, чьи судьбы с самого рожденья во многом отличались от той, что выпала на ее хрупкие плечи.

Порой случалось, что беспечная извечно Мари подумывала о вселенской несправедливости вещей, ведь с самого детства ее окружали теплом и заботой родители и дарили свое внимание многочисленные слуги, в числе которых был и добрый дядя Хосе, нанятый домоправителем после службы в ЦРУ. Быть может, увеселительные рассказы Леона, походившие по своему содержанию порою на сказки, заставили ее впервые заметить ту несправедливость, что сделала Хосе таким, какой он есть сейчас: Мари знала, как отец будущего доверенного слуги бежал вместе с ним из объятой пламенем революции Кубы на катере во Флориду и насколько тяжело им двоим приходилось в первые годы. Леон никогда не рассказывал напрямую, насколько близка ему была некогда нищета и преступность, поскольку он подписался на самоубийственную операцию в родном городе, чтобы только уйти от тюремного срока за ограбление, а уже многим позже стал кадровым сотрудником. Всему мраку, что пережил Леон, не суждено было появиться в жизни Мари, и не потому что она изначально была лучше его, а лишь потому что она уродилась в семье Леклеров в спокойные времена.

Даже сейчас Мари, сидя в машине такси, которым по причине недоступности пренебрегали островитяне, осознавала отчетливо, что получила документ о гражданстве соседней страны без какого-либо усилия, в то время как младший брат водителя возле нее рисковал собственной жизнью ради него же, словно бы паспорт для них не был равнозначным. И подобная несправедливость, где Леклер невольно находилась на противоположной стороне от справедливости, сопровождала ее всюду, где бы она и в какое время бы не появлялась. Возможно, поэтому Мари или ее семью, равно как и всех тех, кто принадлежал или приписывал себя к числу островной аристократии, нельзя было винить в той пропасти, что образовалась между ними и рядовыми островитянами, волочившими на всем архипелаге примерно одинаково жалкое существование. Точно как и нельзя было бы винить в полной мере тех, кто выступал против этой несправедливости, сочувствуя или поддерживая местных повстанцев, которые только по роду своей деятельности находились далеко от законов и этических норм.

Сложившаяся за годы спокойствия современности и владычества заморских империй прошлого картина островной действительности только своим масштабом делала фигуру Мари на себе столь незначительной, что она и не могла вовсе переменить или поменять хоть сколько-то этого положения, поэтому ей лишь оставалось наслаждаться тропическим раем, доступным лишь меньшинству.

***

Синева бухты в боковых зеркалах сменилась, наконец, мрачной зеленью густых зарослей, старомодный автомобиль такси с приятным визгом от набегающего ветра мчался по пустующему островному шоссе.

Очень вскоре взгляду Мари ненадолго представилась высокая калитка заросшего сада у обветшалой астрономической обсерватории с покосившимся и проржавевшим благородным нежно-золотистым орнаментом куполом, где ей некогда было суждено повстречать в минуты перед закатом Венсана, точно как и сейчас ей следует отыскать этого манерного молодого человека в залах университета.

– Позвольте оставить вас здесь, – сказал водитель, когда машина остановилась на парковке перед безлюдным садом, сразу за которым возвышался грандиозно фасад колониального дворца со стеклянным куполом в центре.

– Конечно, – согласилась легко Леклер и, расплатившись с мужчиной, вышла из салона, стоявшая на улице жара в этом часу не мешала дышать, кажется, только по той причине, что до Мари доносилась с моря приятно прохлада.

Таксист на прощанье помахал рукой в белоснежной перчатке, и старомодный автомобиль бесшумно удалился прочь, тогда юная гостья в легком платьице снова оглядела вокруг себя широкую парковку, где вдали виднелась только узнаваемая по цвету двухместная машина Венсана, привезенная на остров морем по его прихоти.

Мари торопливо скрылась от дневного зноя в тени деревьев в саду, что был безлюдным, даже прислуга в этом часу предпочла оставить работы. Высокие окна растаяли и все как один превратились в белоснежное полотнище из чистого кварца, словно бы своим сиянием желая только заманить внутрь мысленной ловушки заведения юную госпожу Леклер, на что она сразу поддалась, не желая думать о деталях предстоящего разговора.

Приятным хрустом гравийной дорожки отзывался каждый шаг юной гостьи, чьих светлых волос касался безустанно тихий ветер, приоткрывая бережливо точки милых веснушек. Мари, всякий раз когда она закрывала ненадолго глаза, казалось, что она в эту минуту ступала по свежевыпавшему снегу и не чувствовала холода, поскольку дыханием своим слилась с глухим криком холодной бездны, которой она некогда мысленно описывала суровую зиму. Мари с некоторой усмешкой и сценическим высокомерием представляла себя на месте принцессы безымянного королевства благородных снежных пустынь и льдов, идя в тени к фасаду величественного дворца.

На постаменте возле скамьи замерла выточенная в мраморе птица вместе с роскошной клеткой со стеклянными прутьями по всему периметру, она не была похожа на попугая, однако Леклер представилось следом, как каменная птица обращается к ней приветственно по-испански.

– Истинное счастье не требует поспешности, – прочла вслух выбитые в камне слова Мари, все ощущая на своих хрупких плечах взгляд мудрой птицы, будто бы эта фраза была адресована только ей одной.

Девушка, предпочтя не воспринимать сказанные ею слова всерьез, все же остановилась возле фонтана правильной формы: в своей мелодии он звучал разливами множества рек, что на острове меркли привычно в повторяющемся гуле разбивающихся о песчаные берега волнах молчаливого моря.

– Словно каждая мысль или идея была обречена здесь изначально обратиться в итоге к этому голубому каждую минуту небу, редкому ветру и морю, – заключила с легкой усмешкой в голосе Мари, после чего, оставаясь неподвижной, запечатлела внезапно сквозь падающие капли перед крыльцом главного входа силуэт машины, принадлежащий семье Морелов.

Затемненные окна внедорожника не позволяли кому-то извне различить фигуры пассажиров, но и они на таком удалении не могли сейчас увидеть Мари, словно сама судьба не позволила этой встрече случиться, и герои разминулись, так и не дав разговору случиться.

– Странно, что юная госпожа Морел не воспринимает меня в качестве соперницы, ведь это было бы вполне в ее духе, а видит лишь умиленно, точно как и тем давним вечером на плантациях, во мне младшую сестру, пусть даже увлечение Венсана ей уже известно, – заключила вдруг торопливо Мари, когда наблюдение вновь натолкнуло ее на мысли о помолвке Дарсии и Венсана.

Гостья не сразу посчитала возможным встретить сестру Клеменса раньше ее кавалера, однако громоздкий внедорожник, словно по команде режиссера, тронулся с места и стремительно покинул кампус Руанского университета, так и не дав Дарсии возможности ответить на вопросы Мари.

Леклер, смотря за удаляющимся силуэтом машины, в которой по одному лишь заверению ее сердца сейчас находилась Дарсия, захотелось вдруг прокричать ей вслед или даже броситься за ней, но этого не произошло: она осталась неподвижной.

Юная гостья в летнем наряде вслушивалась в мелодичный голос выливающейся возле нее фонтаном воды, отдающей просителям спасительную прохладу.

– Почему же он, представляя мне «Персефону», говорил с такой уверенностью про их встречу в Женеве в августе 2035 года? – повторилась вдруг без тени откровения для себя Мари, вспомнив отстраненно детали разговора с Венсаном в стенах обсерватории, а в следующий миг до нее донеслись оброненные Дарсией многими годами ранее слова, что лишь сейчас легли в контекст истории наиболее полно. Целостная картина для Мари теперь приобрела совсем иное содержание.

Юная госпожа Леклер, в остальное время не желая верить домыслам, изумилась, поскольку при этих разговорах ее не покидало малопонятное ощущение, похожее во многом на эффект дежавю во время просмотра старых фотографий за тем лишь исключением, что происходящие с ней события словно повторялись тысячи и тысячи раз, как и были обречены самой вселенной повториться снова. Быть может, только утрата воспоминаний обо всех этих эпизодах позволяла Мари и всем, кто ее окружает, сохранить рассудок в целости, воспринимая время как данность, что имеет начало и ежесекундное продолжение в строгом направлении без всякой возможности вернуться или заглянуть в прошлое. И если бы только существо, ограниченное сопоставимым с людским разумом, на одно мгновенье застало остановку или перемену направлений этой данности, то оно бы непременно познало всю глубину ужаса неизведанного, чего бы попросту и не смогла пережить никогда Мари. Однако если бы у этого существа появилась бы целая вечность на изучение безмерной полноты незнания, то этот ужас и безумство было бы обречено смениться одним лишь единственно возможным в столь незавидно положении желанием – познать неизвестное всецело, объять его с целью только найти спасение, выход или навечно ограничить себя от новой данности.

***

Мари, оставив позади длинные коридоры пустующего дворца, без труда нашла Венсана на прежнем месте – в кабинете с длинными во все помещение окнами с поднятыми жалюзи и с широкими рядами письменных столов, склонявшихся ступенчато к сцене. Мужчина в безупречном наряде вполне обыденно стоял перед загроможденной выкладками и прочими записями доской с мелом в руках, от чего просторная аудитория наполнялась раз за разом звучными ударами мела о поверхность доски, словно отсчитывая ритм замедленного биения сердца умирающего пациента.

– Вы не оставляете попыток найти встречи со мной, – заявил шутливо юноша, опередив слова своей гостьи, он все продолжал старательно выписывать что-то на доске, не оборачиваясь к девушке, словно бы Венсан сейчас в ее глазах оказался слишком увлечен самим собой.

Подобная надменность возмутила Мари, однако вместе с этим она невольно сравнила собеседника с вечно молодым и прекрасным героем известного романа Оскара Уайльда.

– До моего появления здесь ведь была сеньорита Дарсия? – произнесла тяжело гостья, и Венсан, наконец, отстранился от меловой доски и удостоил ее своим вниманием.

– Верно, вы разминулись? – спросил вдруг огорченно юноша, словно бы во всей этой истории это волновало более всего, ведь Мари так и не удалось обсудить с ним его появление на балу в резиденции Морелов вместе с дочерью Гарсии и последующее покушение на него.

– Кажется, я опоздала всего на минуту и упустила возможность получить все ответы из ее уст.

– Наверное, сейчас Дарсия тоже удивлена, поскольку обычно ты находила ее до этого разговора, – заявил пространно юноша и грациозно снизошел со сцены к гостье, решетчатые тени от приподнятых жалюзи монотонными полосами растекались по помещению.

– К чему все эти игры и недомолвки, Венсан? – выпалила вдруг следом Мари, резко отстранившись от фигуры мужчины сразу на полшага. – Мне казалось, что ты всегда был со мной искренним, но сейчас я уже и не могу понять, кто на самом деле скрывается за этим именем, – объяснилась гостья, точки милых веснушек на ее лице в приглушенном свете заиграли как-то смешно.

В аудитории вновь повисло молчание, что словно сдавливало обоих, а Венсан вдруг уселся устало, почти свалился в кресло возле собеседницы и, опустив потяжелевший взгляд в пол, будто бы он искал туфельки Мари, закрыл лицо руками. Порыв отчаяния в сердце юноши на мгновенье даже заставил юную гостью задрожать от испуга, однако и это чувство быстро отступило, переменившись любопытством.

– Сядь, – произнес полушепотом Венсан, когда он освободил лицо и нашел на себе взгляд девушки, которой вдруг даже показалось, что эта сцена была смешна им обоим.

– Мари, прошу тебя, сядь, – повторился снова юноша, и Мари, подчинившись невольно его словам, устроилась в кресле за соседним столом, от чего они вдвоем находились напротив друг друга.

Широкие окна остались за спиной Венсана, поэтому падающие в помещение лучи ясного в этом часу солнца подчеркивали его силуэт, от чего юноша в безупречном наряде наполовину растаял в тени, но в его добрых глазах теперь не было прежней надменности.

– Мари, ты ведь уже все поняла? – поинтересовался с отчетливой бережливостью в голосе мужчина, своим вниманием словно бы вновь подкупая доверчивую излишне к нему юную госпожу Леклер.

– Боюсь, у меня скопилось слишком много вопросов, чтобы вот так запросто отвечать, – призналась стеснительно Мари. – Но после того вечера в доме Морелов, когда я нашла Дарсию и поговорила с ней, а потом увидела вас снова вместе… – замолкла снова задумчиво гостья. – Вы ведь оба знали о покушении, как и знали об убийце в оркестре, ведь поэтому тебе удалось с такой легкостью остановить его? – сказала вслух гостья, поймав вдруг себя на мысли, что ей попросту не хватает воздуха.

– Довольно непросто признаться тебе в этом, – заверил учтиво Венсан.

– Но ты ведь знал не только об этом… – проговорила шепотом после короткой паузы Мари, глаза ее чистые в прикосновениях солнца засияли чистым бриллиантом. – Венсан, тебе было заранее известно обо всем: скачки по радио, поиски у рифов, даже наша первая встреча на островном шоссе, – не унималась гостья.

– Да, – ответил коротко юноша.

Оба героя снова замолчали, и даже Венсану показалось, что в аудитории не хватало свежего воздуха, хотя, наверное, юноша попросту позабыл, когда он в последний раз был взволнован.

Следом Венсан расспросил как-то отстраненно гостью об ее новом пернатом соседе по дому, которого этим утром представил ей в роскошной клетке дворецкий, а затем, чтобы развеять всяческого рода сомнения, назвал его имя.

– Неужели ты следил за мной? – сорвалось вдруг с уст изумленной комментариями собеседника девушки.

– Не совсем, к тому же имя ему позволил себе выбрать перед встречей с тобой Леон, – оправдывался нехотя Венсан и поднялся с кресла, выпрямившись во весь рост возле Мари. – Твои родители вернуться на остров вечером? – спросил следом юноша, словно бы ему об этом уже не было известно.

– Верно, – согласилась гостья, и Венсан вдруг подал ей руку как-то грациозно, пригласив пойти за собой.

– Дорогая Мари, позволь мне тебе кое-что показать, – попросил вдруг отвлеченно мужчина, на что получил одобрение, когда юная госпожа Леклер не сразу подала свою хрупкую ладонь в ответ, омут ее голубых глаз сиял и был еще более прекрасен, чем когда-либо прежде.

Вдвоем они вскоре покинули интерьеры дворца и, усевшись в узнаваемый двухместный автомобиль, оставили университет…

Глава 10

Палитру привычных красок высоко над головами героев разбавили протяженные розоватые полосы, что появлялись на небе всегда в этому часу, знаменуя скорое наступление вечера. За окном автомобиля проплывали неспешно пейзажи столичного острова: дремучие заросли мангровых деревьев, редкие холмы и безлюдные пляжи. Раскаленный асфальт пустующего извечно шоссе под колесами налился янтарным блеском, сравнимым скорее с возникающими на глянце моря полосами в ясный день.

Герои уже оставили далеко позади старый арочный мост, ниже по течению реки под которым нашли себе место живописные чайные плантации, где Мари некогда провела за беспечными прогулками так много времени. Перед глазами юной дамы сейчас возникли даже воспоминания о разделенном с Исабель, Клеменсом и Дарсией вечере у развалин старой часовни на лужайке.

– Мне не приходилось бывать на дальнем берегу уже очень давно. Так давно, что уже и не вспомню, когда я видела те чудные поля тюльпанов, когда наслаждалась испускаемыми им ароматами, – призналась вслух Леклер, водитель возле нее сейчас лишь в полной задумчивости всматривался вдаль, точно бы взгляд его проносился куда-то через года и десятилетия.

Венсан не стал говорить, насколько часто он находил себя на дальнем берегу, будучи обреченным вновь оказаться там к исходу этого дня и сохранить воспоминания об этом времени, словно бы вселенная приковала его душу навечно к этому месту, что казалось вечно молодому юноше по-настоящему завораживающим своей отрешенностью и первобытной нетронутостью.

Силуэт автомобиля плыл по асфальтовому полотнищу, разрезая согретый жаром солнца воздух и поднимая за собой невольно клубы пыли, что еще не снес ветер, ревущего двигателя под капотом Мари вовсе и не слышала.

– Дарсия ведь тоже знала про покушение на собственного отца, равно как и о встрече с «Персефоной» в Женеве в августе 2035 года? – спросила напрямую Мари, оправив струны своих золотистых волос.

– Конечно, – сухо ответил Венсан, однако сразу после, обратившись к своим полузабытым воспоминаниям о будущем, рассказал спутнице о вечере перед произошедшей трагедией в чреве научного комплекса, куда прилетела лично даже госпожа председатель со свитой. Юная госпожа Леклер узнала также и о том, что глава семейства Морелов должен был пережить покушение, отделавшись легким ранением, как и о том, что именно Дарсия была некогда супругой Венсана, и что они вдвоем работали в ЦЕРН, переехав из солнечной Португалии в Швейцарию после окончания университета.

– Значит, когда мы наблюдали за кометой из телескопа, ты говорил правду, – изумленно произнесла Мари, поскольку теперь у нее не было оснований, чтобы не доверять этому юноше, который знал о ней все, точно бы впервые повстречал ее уже очень давно. Так давно, что уже и не помнил точно сам, когда это произошло.

– Венсан, думаешь, поэтому те, кому не позволено видеть время полно, называют это странное ощущение, когда перед глазами будто бы проносятся воспоминания неслучившегося еще события, разговора или встречи, чувством дежавю? – поинтересовалась не сразу Леклер, чем даже несколько насмешила мужчину возле себя, от чего ей сразу вдруг показалось, что Венсан слышал эти сказанные из ее уст слова уже неоднократно.

– Я много думал над этим, но пока не увидел всю картину лично, не воспринимал подобные размышления всерьез. И, наверное, если бы ты не убедилась в этом, находясь вместе со мной, то ты бы никогда не поверила в мою историю, – признался водитель.

– У меня было много сомнений, но ты разуверил меня во всех в них, – добавила Мари, когда запечатлела вдали открывшееся вдруг полотно широкого берега, на живописных лугах у которого нашли себе место пестрые цветочные поля. Главным оттенком являлся красный.

Одинокий автомобиль начал неспешно замедляться, а островное шоссе здесь нашло вскоре свой последний отрезок, обрываясь резко и сменяясь невысокой травой, что колыхалась приятно на ветру.

– Венсан, неужели, ты оставил университет, чтобы попросту показать мне это великолепие? – предположила вслух Мари, заметив тень легкого сожаления в лице юноши, которые обычно возникает у тех, кто одной случайно оброненной фразой собеседника в разговоре вспоминает невольно ушедшие навсегда времена.

– Да, но более всего я бы хотел, чтобы ты проводила меня, – сказал неясно Венсан, до этой минуты он еще не говорил Мари, что вскоре для него настанет снова утро того дня, когда она вернулась из Вашингтона в родные края.

– Ты снова говоришь загадками, – заметила с некоторым недовольством в голосе спутница.

– Прости, – сказал юноша и, когда одинокий автомобиль остановился в паре метров от окончания асфальтового полотна, добавил с наигранным стеснением в голосе: – Позволь, отсюда пойти пешком.

Мари бессловно согласилась, и две фигуры вскоре остановились у выстлавшегося только перед ними бархатистого одеяла красных тюльпанов, словно бы оба героя находились сейчас на страницах детских сказок, а Венсан пригласил юную даму в свое царство на самом краю света, где им уже и их счастью или скорее покою не помещает кроме ясного солнца в вечеряющем небе и моря уже никто.

Юная гостья, идя рядом с мужчиной, наблюдала у своих ног затрясшиеся лепестки распустившихся бутонов, похожих каждая на монаршую корону, терпкий аромат, разбавляемый задуваемым с моря ветром, казался обоим неописуемым в своей красоте.

– Когда-то эти поля были высажены одним разорившимся на этом деле банкиром, вознамерившимся выгодно продавать их в старом свете, однако и без ухода эти цветы остались жить, чтобы словно встречать бесконечные закаты и рассветы, – произнесла как-то поэтично Мари, не найдя на себе взгляда юноши, что был слишком задумчив.

Невысокая трава и сминаемые цветы под ногами гостей, что рассыпались небрежно лепестками своими, приятно и беззвучно похрустывали.

– И твой папенька не часто любил здесь появляться, предпочитая долгие прогулки в собственной оранжерее, чему потворствовала его жена и твоя мать, – добавил следом вслух Венсан, словно бы прочитав в это мгновенье мысли Мари, хотя она уже успела к этому привыкнуть, поэтому только негромко рассеялась своим полным умилительной беспечности смехом.