Расследования в школе

15. План Пэ-Пэ

Порой я изумляю сам себя.

Если бы я мог, я упал бы перед собой на колени в знак восхищения. И откуда только во мне столько мужества и отваги? Ведь ни один нерв не дрогнул на моём лице, когда Фарамон озвучил свои опасные догадки: напротив, мозг отреагировал со скоростью компьютера и немедленно предложил план такой дьявольской простоты, что мне самому страшно.

– Во-первых, – начал я вполголоса, – необходимо купить еды. Забота о провианте в подобных предприятиях – ключевой момент, и если нам среди ночи вдруг мучительно захочется есть, а провизии под рукой не окажется…

Но я предпочитал даже в мыслях не допускать столь трагического варианта развития событий.

– Дальше, – продолжал я. – Нужно сделать так, чтобы нас заперли во дворце… Я видел под центральной лестницей нечто вроде чуланчика. Думаю, мы втроём как раз поместимся там вместе с сумками. Всё дело в оперативности и собранности.

Фарамон потёр подбородок, прежде чем нерешительно кивнуть: моя последняя ремарка явно выходила за рамки его небогатого словаря. Он возьмёт на себя проблему провианта, а мы с Матильдой тем временем убедимся в надёжности выбранного укрытия. Вопросы есть?

Вопросов не было. Мой план не требовал обсуждений. Оставалось лишь воплотить его в жизнь.

Нашей главной проблемой было большое количество багажа. Как перетащить его в чулан, не привлекая внимания смотрителей? Я советую всем, кто пускается в такого рода приключения, обязательно иметь в составе экспедиции женщин: в подобных случаях они могут очень пригодиться. Воспользовавшись хитростью, которая вообще свойственна женскому полу (я не раз убеждался в этом, наблюдая за своей сестрой), Матильда усыпила бдительность смотрителей, предоставив мне действовать в тени лестницы.

Действовать мне пришлось быстро, потому что приближалось время закрытия. Шумная толпа уже направлялась к выходу. Хоть бы Фарамон успел вернуться! Я заметил во взгляде Матильды тревогу относительно того же самого вопроса и понял, что должен во что бы то ни стало её успокоить. Впрочем, честно говоря, мне и самому было не по себе.

Я предложил взять на себя размещение багажа в чулане из хвастовства: хотелось произвести впечатление. Однако, поскольку никто не будет читать этот дневник, здесь я могу честно признаться: бывают такие моменты, когда мне больше всего на свете хочется побыть кем угодно, но только не Пэ-Пэ де Жанвье. Хоть бы на секундочку почувствовать себя таким же уверенным, как Фарамон, и стать хотя бы на несколько сантиметров повыше.

Я бы отдал за это свой калькулятор, который умеет считать в дробях и вычислять проценты. Потому что теперь, когда от меня потребовались настоящие действия, я почувствовал себя очень маленьким и слабым.

Вдруг кто-то похлопал меня по плечу: это Фарамон воспользовался суматохой перед закрытием и против движения толпы пробрался к нам.

– Скорее, – прошептал он мне в ухо. – Прячемся.

– Бутерброды принёс?

– Не беспокойся, Пэ-Пэ. Тьфу, ну и темень тут! Подвинься-ка, я не умещаюсь!

Надо сказать, что из-за темноты в чулане я немного ошибся относительно его размеров. Пока Фарамон, ругаясь под нос, пытался закрыть за нами дверь, меня вдавило во что-то вроде держателя для швабр. Наконец стало совершенно темно, и Матильда тихонько вскрикнула.

– Ну что ты, не бойся, – прошептал я, пытаясь отодрать от своих рёбер её локоть. – Я рядом.

– Да я знаю, что ты рядом, ты стоишь на моей ноге!

– Помолчите вы! – шёпотом рявкнул Фарамон.

Шум вокруг понемногу утих. Теперь слышны были только усталые шаги смотрителей музея, отголоски разговоров и побрякивание ключей. Вдруг совсем рядом раздался звук, из-за которого все мы вздрогнули: похоже, окна на ночь закрывали железными решётками. А что, если сейчас кто-нибудь заглянет в чулан? Мы все дружно затаили дыхание.

И тут настала абсолютная тишина. Мне показалось, я слышу отдалённый стук молотка, но потом я понял, что это бьётся моё сердце. Нас заперли в пустом дворце до утра – сомнений в этом не оставалось.

16. Призраки Ка-Реццонико

Как рассказать про эту странную ночь? С чего начать? С ожидания в пыльном чулане рядом с Матильдой, стоящей так близко, что я ощущал тёплый аромат её волос? С чувства бесконечной тишины и покинутости? С того, что мы не решались пошевелиться, боясь, что нас обнаружат, и казались себе мышами, угодившими в ловушку? Я не из пугливых, но запомню эту ночь на всю жизнь!

Мне казалось, что, если я начну нормально дышать, шум разнесётся на тысячу километров. Я вспомнил про заброшенный дом, который мы обнаружили однажды летом, когда ездили отдыхать на море. Мы забирались туда, чтобы друг друга пугать и играть в детективов. Мог ли я тогда предположить, что однажды проведу ночь в пустом дворце, выслеживая похитителей картин?

Первым не выдержал Пэ-Пэ.

– У меня клаустрофобия, – пробормотал он.

Видимо, под этим он подразумевал не боязнь закрытых пространств, а кое-что более банальное, потому что, как только мы открыли дверь, он тут же бросился в туалет.

Я же чувствовал себя примерно так, как чувствует кусок картонки, который долго пролежал под ножкой комода, чтобы тот не шатался.

Дворец был погружён во тьму, но предусмотрительный Пэ-Пэ достал из сумки фонарик, электрический луч прорезал темноту, и по потолку поплыли гигантские тени.

Мы шли по пустынным залам, каждый шаг прокатывался по ним гулким эхом, мы жались друг к другу и подскакивали, когда из темноты возникал мрачный силуэт старинного кресла, огромной рамы или статуи раба в просторном зале для балов.

– А-а! – вдруг завопил Пэ-Пэ и уронил фонарик на пол. – Там! Чудовище!

Но это был всего лишь гобелен – правда, изображение на нём было настолько правдоподобным, что я сам чуть не бросился удирать. В свете фонарика все картины вокруг будто оживали, и казалось, портреты провожают нас взглядами. Пытаясь сориентироваться, Матильда зачитывала вслух номера залов, но вообще она, наверное, делала это, чтобы меньше бояться.

Нам нужно было найти удобное укрытие, потому что ждать, видимо, предстояло долго. Одна комната идеально подходила на роль наблюдательного поста: она находилась рядом с залом Пьетро Лонги и имела несколько дверей, ведущих в чуланчики, где в случае опасности можно было укрыться.

В этой комнате мы и разместились. Положили на пол фонарик и сели вокруг него, как вокруг костра: рядом с его лучом было не так страшно, но вот дальше, в темноте, начиналась холодная пустота старого дворца, лабиринт коридоров, залы и двери, чем дальше, тем темнее и мрачнее. Я еле-еле набрался храбрости, чтобы на секунду выскочить из круга света и достать из сумки бутерброды. Мы разговаривали вполголоса, но в тишине каждое слово всё равно казалось оглушительно громким.

Вдруг раздался выстрел, и мы подскочили на месте: это ПэПэ открыл банку колы, и щелчок прокатился по пустынным залам.

– А если наши противники вооружены? – спросил он, вгрызаясь в бутерброд.

Мы не нашли, что на это ответить. Рядом на полу лежал мой перочинный ножик с восемью лезвиями, с ним было как-то спокойнее. Я уже начинал жалеть, что бросил занятия дзюдо.

Матильда сидела напротив и молчала. Она казалась совсем маленькой – наверное, оттого, что плотно завернулась в свою большую куртку, как будто бы мёрзла, а её лицо, усыпанное веснушками, в свете фонарика напоминало звёздное небо.

Время шло, и ожидание становилось всё утомительнее. Я чувствовал, как тяжелеют веки, и в то же время всё внутри меня кипело и клокотало – как однажды, когда я перед сном выпил кофе.

– Я вот думаю, интересно, каково это – почувствовать себя мёртвым, – проговорил Пэ-Пэ. – Я как-то раз попробовал лечь на пол и не двигаться, но уснул. Как ни крути, понять, как чувствуют себя мёртвые, невозможно. Это почти то же самое, как пытаться увидеть в зеркале, как ты выглядишь, когда никто на тебя не смотрит…

– Тс! – вдруг шикнула Матильда и прислушалась.

Я выключил фонарик, и мы снова очутились в полной темноте.

– Но я ещё не допил колу! – заныл Пэ-Пэ.

Мы снова цыкнули на него, и он умолк. Снизу доносились странные звуки: сначала едва слышные, но потом всё более отчётливые – как будто кто-то работает напильником.

Мы на цыпочках проскользнули в маленькое служебное помещение, соединяющее эту комнату с залом Лонги. Через приоткрытую дверь просматривался только один угол зала, но и этого было достаточно, чтобы следить за помещением.

Следующие минуты показались мне вечностью. Шум внизу ненадолго стих, но потом звуки возобновились. На этот раз было похоже на приглушённые рывки, между которыми ненадолго повисала тишина, ещё более тревожная, чем прежде. Что там происходит? Тут какой-то тяжёлый предмет с грохотом упал на пол, и всё снова стихло.

Из нашего наблюдательного пункта невозможно было с точностью определить, откуда доносится шум. Иногда казалось, звук идёт издалека, но временами он был как будто совсем рядом, чуть ли не у нас под боком.

Тут я спохватился, что забыл ножик на полу в комнате, где у нас был пикник… Катастрофа! Теперь его, конечно, обнаружат, и тогда…

– Вот они! – прошептала Матильда, хватая меня за плечо.

Что-то в самом деле двигалось в нашу сторону. Я говорю «что-то», потому что это было нечто нечеловеческое и жуткое: оно шелестело, бормотало и охало, как в страшных снах с привидениями. Ногти Матильды впились мне в плечо, а Пэ-Пэ задрожал так сильно, что дрожь передалась мне в ногу.

– Они здесь! – пробормотал он.

И тут началось. Пэ-Пэ с жутким грохотом уронил фонарик и с воплем бросился бежать! В эту же секунду наше укрытие озарилось ослепительным светом, Матильда вскрикнула и тоже исчезла. Я не раздумывая пнул в сторону источника света, уткнулся во что-то мягкое, раздался чей-то стон, и я воспользовался замешательством противника, чтобы тоже поскорее убраться.

Но противник, похоже, бросился за мной в погоню! Я слышал топот, но не мог понять, сзади он раздаётся или откуда-то спереди, пробирался вслепую, то и дело натыкаясь на двери, шкафы и комоды, и снова бежал – так, будто за мной гонится сам дьявол.

Крики Пэ-Пэ неслись со всех сторон сразу и перемешивались с проклятиями преследователей. Я бросился на лестницу, в несколько гигантских шагов перелетел все ступеньки, рискуя сломать себе шею. Надо было скорее добраться до туалета, единственного места, где можно запереться! А там уж посмотрим…

Но где же Матильда? Неужели её поймали? Надо вернуться на третий этаж и найти её! Нет, это выше моих сил. К тому же есть ведь ещё Пэ-Пэ, которого тоже не слышно…

Внезапно передо мной возникла тёмная фигура. Я попытался увернуться, но налетел прямо на неё: Матильда! Схватив её за руку, я изо всех сил рванул к первой попавшейся двери, мы вместе ввалились внутрь, и я защёлкнул задвижку. Туалет! Мы спасены!

17. Цена лжи

Спасены… Ну, почти. Ведь мы по-прежнему не знали, где Пэ-Пэ.

Простояв под запертой дверью туалета не меньше часа, мы с Матильдой наконец решились выйти, осторожно озираясь по сторонам. Ночные посетители, похоже, ушли, но и Пэ-Пэ нигде не было.

– Думаешь, они его похитили? – дрожащим голосом спросила Матильда.

– Не знаю… Это прямо какой-то страшный сон.

– Что будем делать?

– Не знаю. Правда не знаю. Дождёмся утра и тогда уже что-нибудь придумаем.

– Боюсь, я не смогу уснуть. А что, если они вернутся…

– Не вернутся. Ну и в любом случае, спать будем по очереди.

Мы забрались в стенную нишу – единственное место во всём дворце, которое выглядело более-менее безопасным. По полу и стенам дули сквозняки, и Матильда вся дрожала. Я уговорил её взять мой свитер. У меня рубашка была и так довольно тёплая, к тому же мне всё равно не сиделось на месте. Матильда расположилась на скамеечке, а я тем временем расхаживал по залу, терзаемый угрызениями совести и беспокойством. Я вспоминал, как мы смеялись над Пэ-Пэ и как нелепо было с моей стороны постоянно говорить ему, что бояться совершенно нечего…

С самого начала я повёл себя хуже некуда. Сначала этот конкурс, потом дурацкие попытки впечатлить Матильду – например, глупейшая идея броситься в погоню за незнакомцем из поезда, а потом – просидеть всю ночь в музее. Из-за меня Филибер остался в Париже, Пэ-Пэ похитили, и сами мы по уши в неприятностях. Короче говоря, я бы сейчас никому не пожелал оказаться человеком, которого зовут Фарамон.

– Думаешь, Пьер-Полю грозит опасность? – пробормотала Матильда.

– Конечно же нет. Спи.

Её голос доносился словно откуда-то издалека. Бледный свет луны проникал в нишу, и в полумраке едва угадывалась её маленькая печальная фигурка и огромные, широко раскрытые глаза, которые сверкали во мраке, точно кошачьи.

– Надеюсь, ему удалось спастись…

– Так или иначе, всё произошедшее – моя вина. Если бы не странная идея провести ночь в музее, ничего бы не случилось.

– Но ведь мы тебя поддержали, – возразила Матильда.

– Нет. Если бы не я, всё было бы хорошо.

Я снова стал ходить туда-сюда, чтобы не видеть её глаз.

– Матильда, – решительно позвал я. – Мне надо тебе кое в чём признаться.

Я сразу же испытал облегчение. Я не силён в признаниях, но эта история лежит тяжёлым камнем у меня на душе с самого нашего отъезда из Парижа. Теперь, когда рядом нет Пэ-Пэ, открыться Матильде будет проще.

– Этот конкурс… Я сжульничал, чтобы его выиграть. У меня есть дядя, его зовут Фирмен. Он работает в мэрии. Так вот, когда он узнал про конкурс… Ну, понимаешь, ему это ничего не стоило. Он заранее раздобыл вопросы и темы. Правда, я, как последний осёл, всё равно ухитрился перепутать даты. Ещё бы чуть-чуть – и поездки мне не видать!

Матильда молчала. Но самое трудное было уже позади.

– Хуже всего то, что, если бы не я, с вами бы поехал Филибер. Мой лучший друг. Он к этому конкурсу готовился весь год. Когда объявили результаты, он мне сказал: «Я страшно за тебя рад, Реми. Привези мне какой-нибудь сувенирчик». Понимаешь, он искренне за меня порадовался… По-моему, почти так же сильно, как если бы сам выиграл! Он мне даже отдал рюкзак, который купил специально для поездки. Конечно, если бы я знал, что из-за меня он останется без приза, я бы не стал так поступать, но я-то думал, что у него нет шансов. В общем, так или иначе, теперь уже слишком поздно. Я не решился сказать ему, что сжульничал и занял его место, что повёл себя как последний негодяй…

Матильда у меня за спиной молчала, но я знал, что она меня понимает. Она из тех людей, с кем хочется поговорить, когда на душе паршиво. Откроешься такому человеку – и становится легче. Вот доверяться моей маме – это совсем другое дело. С ней что-нибудь обсуждать – себе дороже. Она вечно всего боится, даёт мне с собой всё больше и больше тёплых свитеров, носовых платков и разных полезных номеров телефона; в итоге мой рюкзак доверху набивается её тревогами и беспокойством, и я взрываюсь от злости, и всё идёт наперекосяк. Но ведь, если подумать, она в этом не виновата… В общем, в итоге я всякий раз чувствую себя ужасно, потому что теперь и она тоже расстроена.

Например, в тот день, когда мама узнала, что я выиграл конкурс, она достала бутылку шипучки и пригласила дядю Фирмена на ужин. Это был худший вечер в моей жизни: счастливая мама пошла в другую комнату за фотографиями своего свадебного путешествия, а дядя Фирмен захмелел и подмигивал мне, выглядывая из-за бокала и беспрерывно произнося тосты.

– Реми, сынок, что случилось? Тебе торт не нравится? – беспокоилась мама.

А я сгорал от стыда из-за того, что она так гордится мной, и из-за того, что она испекла шоколадный «маркиз», украшенный засахаренным миндалём и какао-порошком, она всегда печёт его мне ко дню рождения, потому что это мой любимый торт. Негромко работал телевизор, и в конце концов мы с дядей уселись перед экраном, а мама стала грустно убирать со стола остатки праздничного угощения.

Рассказать всё это Матильде я не мог. Иногда я завидую им, ей и Пэ-Пэ, потому что у них обычные семьи и нет никакого дяди Фирмена, который поёт за столом и жульничает в конкурсах, нет матери, которая всхлипывает на кухне, и отца, которого вытаскивают к десерту в виде фотографий в альбоме… Конечно, каждому по заслугам, но мне часто снится, что я лежу у себя в кровати, сейчас утро, и слышно, как за стеной в ванной бреется отец. Не знаю почему, но, когда я вспоминаю этот звук, на глаза наворачиваются слёзы.

Наконец я всё-таки повернулся к Матильде. Кажется, ещё никогда в жизни я не говорил так много. Подошёл к скамейке. Матильда не двигалась. Она подложила под голову локоть и мирно спала, завернувшись в свою огромную куртку.

Интересно, давно она спит? Теперь уже не понять. Я сел рядом с ней и погрузился в размышления. А утром мы убежали из музея, выбравшись через окно и забыв все свои сумки в чулане для швабр.