Поздняя весна. Повести и рассказы

– …и внимание молодой пани! – Улыбнулся доктор одними только пронзительно голубыми глазами. – Господин Збогар просит вас зайти к нему, Янина. Вы ведь Янина?

Деваться было некуда, потому как выдать за Янину Милана возможным не представлялось. Доктор продолжил говорить что-то Милану, а я в сопровождении молоденькой медсестры отправилась в палату Збогара.

– Яничка! – Лицо Яромира выражало бурную радость, что меня уже не удивляло: с его-то талантами я ещё не то имела возможность наблюдать! – Посиди со мной немного, прошу тебя. Ты ведь будешь навещать меня?

– Обязательно буду! – Пообещала я, изображая лицом собачью преданность.

«Во сне. Если тебе сильно повезёт,» – добавила я мысленно.

– Обними меня, Яничка, родная моя!.. Я так рад, что мы с тобой встретились!

– Лучше повременить с объятиями, – заметила я. – Сюда в любой момент может кто-то зайти. Например, Милан. И, вообще, Яромир, с вашей стороны было неосторожно приглашать меня в палату одну. Вы хотите расстроить Милана ещё сильнее, чем он уже расстроен?

Збогар сник. Так тебе и надо, бабник!

– Ну, всё, пойду, – произнесла я буднично. – Я сегодня встречаюсь с моим агентом. На ближайшие дни у нас с ней очень многое намечено.

– Я буду рад, если ты выкроишь немного времени для меня, Яничка! – Столько надежды в голосе! Надо у него поучиться.

– Думаю, вы здесь не будете скучать в любом случае, Яромир. Здесь столько красивых медсестёр!..

– А мне нужен только один фельдшер, – мечтательная улыбка, та самая, которая уже столько раз обманывала меня, словно первоклашку. – Самый красивый, добрый и нежный во всём мире!

Как ты заговорил!

Я дружески потрепала бессовестного лгуна по щеке и сделала вид, что отправилась к выходу из палаты. У порога я неожиданно остановилась и резко обернулась. Я так всегда делаю, когда хочу узнать, какие чувства испытывает ко мне человек на самом деле.

Тут мой номер не прошёл, потому что Збогар успел натянуть на лицо кислую мину. Молодец! Справляется!

– Знаете Яромир… – Начала я, и лицо спортсмена вновь озарилось надеждой. – Думаю, нам не стоит говорить друг другу «ты» даже наедине. Привыкнем ещё, и это вылезет, где не надо. – Снова кислая мина. – Выздоравливайте! – Пожелала я и быстро вышла из палаты.

После друга навестил Милан. Я ждала его минут пятнадцать в коридоре.

– Яничка, ты должна что-то сделать как психолог! – Заявил он, едва покинув палату. – Ярек угнетён тем, что с ним случилось!

– Конечно, он угнетён, – согласилась я. – Молодой, сильный парень и вдруг – раз, и полная беспомощность! Да, ещё и боль. Ничего, за сутки доктора снимут отёчность, ему станет лучше, и настроение выправится.

– Обожаю твой оптимизм! – Улыбнулся Милан. – Завтра обязательно надо навестить его, – завёл он снова свою шарманку. Милана вообще нелегко сбить с темы, которая его волнует. Что ж, потерпим немного! – … напечёшь блинчиков! – Разорялся Милан. – Ярек столько про них говорил! Ему будет приятно, если ты…

– Нет! – Обрубила я.

– Что «нет»? – Не понял Милан.

– Я не стану печь блинчики для Яромира, – пояснила я с охотой, – и навещать его не пойду.

Удивлению Милана не было предела, а я тем временем продолжила:

– Не хватало ещё, чтобы ваш друг подумал, будто я в невесты ему набиваюсь! Хозяйственные таланты демонстрирую! Это будет выглядеть неуместно и глупо, Милан. Сейчас главное, чтобы Яромир поправился. Остальное – пустяки!

Так, постепенно, шаг за шагом мне удалось свернуть упрямого Милана с разговора о его друге-бабнике и направить нашу беседу в другое, более насущное русло. Нам нужно было закупиться продуктами и обсудить предстоящий субботник в саду. О последнем Милан ещё не слышал. Он очень удивился и обрадовался этой идее.

– Ещё неплохо бы навести чистоту в доме, – сказал он, – а то уже паутина развелась по углам.

Мы решили, что каждый из нас, кроме «отдыхавшего» в больнице Яромира, отмоет свою комнату, а для уборки остальных квадратных метров, коих в доме Милана немало, вызовем службу чистоты. В саду будем трудиться сами. Даже хорошо, что Яромир временно отсутствует, иначе они с Иваном переубивались бы лопатами.

Остаток дня до вечера мы посвятили закупке продуктов и других вещей, необходимых в хозяйстве, уборке своих комнат и приятному разговору за скромным чаепитием.

Глава 14

Вечером, разрядившись, как на бал-карнавал, я отправилась на встречу с Марженкой в роскошный «Рыбный Дом» в сопровождении своего немного уставшего и мрачноватого кровного брата. Иван с Мареком остались дома. Мы с Миланом мало разговаривали по дороге в ресторан, потому что он почти всё время переписывался по телефону с Яреком.

Тому стало к вечеру хуже. Поднялась температура, и пришлось сменить обезболивающее, потому что прежнее практически перестало действовать. Мне было жаль его, несмотря на то, каким человеком он оказался. В конце концов, его отношение к девушкам – это только одна сторона его личности, не самая лучшая, а, возможно, и худшая из всех. Помимо этого Ярек неплохой человек и отличный друг. Может быть, мне удастся сделать его и своим другом тоже. Я была бы не против. Мы, ведь, не враги!

Встреча с Марженкой и её братом отвлекла меня от мыслей о дружбе, любви и прочих высоких материях, направив мой ум в сугубо деловое русло. Мы обсудили новый тираж, подписали все необходимые для него документы. Обговорили условия сотрудничества с косметическими фирмами и одёжными магазинами.

Мы с Марженкой, Миланом и Борисом – так звали брата Марженки – решили принять предложение «Горного ручья» о сотрудничестве и продвижении товаров этой неплохой, в общем-то, косметической фирмы. Я пользовалась некоторыми их продуктами и была вполне довольна ценой и качеством.

Из одёжных магазинов в качестве основного партнёра мы решили выбрать «Супер-базар». Это огромная сеть, разбросанная по всему миру. Сотрудничество обещало быть насыщенным и интересным.

Не столь радужно обстояли дела со словенским телевидением. Меня приглашали в основном мутные телеканалы для работы на каких-то скандальных проектах. Культурный канал, пожелавший сделать передачу с моим участием пару недель назад, теперь загадочно молчал. Это было огорчительно. Выходит, прав был Евген: рулят в наше время совсем другие.

Однако сидеть, грустно склонив голову над своим бокалом, я, во-первых, не собиралась, а, во-вторых, мне не давали этого делать мои спутники, особенно Борис, и вся обстановка заведения.

С первых секунд знакомства брат Марженки не сводил с меня глаз и старался постоянно поддерживать разговор. На вид Борис был обычным сорокалетним дядькой с прямыми, гладко зачёсанными назад каштановыми волосами. Средний рост, средний возраст, средняя внешность… но, каким он оказался интересным собеседником!

Борис возглавлял юридический отдел крупной австрийской фирмы, занимающейся покупкой-продажей предметов искусства. За столом он мало говорил о своей бумажной работе, зато как эмоционально описывал свои впечатления от предметов искусства, которые проходили через его руки! В который раз убедилась, что род деятельности человека далеко не всегда характеризует его со всех сторон. «Скучный бухгалтер», «занудный юрист», «экспрессивный художник»… Сколько стереотипов сидит в наших головах! Бухгалтер может оказаться весёлым и жизнерадостным человеком, художник – нытиком и ипохондриком, а юрист, бывает, так свежо и нестандартно рассуждает об искусстве, и не только о нём, что его заслушиваются буквально все.

Борис, как и я, находился сейчас в трудовом отпуске и приехал в гости к Марженке из Вены. Он порой не знал, куда ему себя деть, пока сестра на работе. Мне бы его заботы! Мой брат и его друзья почти всегда дома, и хлопот у меня немерено. Несмотря на это, мы условились с Борисом сходить послезавтра днём на выставку одного молодого художника, открытую недавно в Центральной картинной галерее Любляны. К слову сказать, Борис был разведён.

Когда мы договаривались с братом Марженки о встрече, мне показалось, что Милан посмотрел на меня неодобрительно. Что это с ним? Никто ведь ни с кем не флиртует! Мы и его, и Марженку звали с собой на выставку, но оба они отказались по разным причинам. С Марженкой всё ясно, она по уши в делах, а вот Милан… Милана я попробую дома уговорить пойти с нами.

Мы могли бы сходить на выставку и завтра, но на четыре часа дня у меня назначена автограф-сессия в самом крупном книжном магазине города, а в семь часов вечера начинается творческий вечер в конференц-зале Центральной Библиотеки. До четырёх часов надо было успеть поработать в саду и проконтролировать работу службы чистоты, вызванной на одиннадцать утра.

Завтрашний день обещал быть насыщенным. Мы даже не представляли в тот момент, насколько!.. Но, обо всём по порядку.

Блюда из рыбы были настолько вкусными и необычными, что я их долго рассматривала, прежде чем начать есть. Я силилась понять, как так можно приготовить самую обычную, не элитных сортов, рыбу, что на первый взгляд и первую пробу вообще не понятно, из чего приготовлено блюдо. Сочетание специй тоже было весьма необычным, наполняя воздух просто одуряющими ароматами. Вдобавок оформление блюд было невероятно красивым. Одним словом, не ужин, а вся гамма вкусовых, обонятельных и зрительных удовольствий!

Надо сказать, я пришла в тот вечер в ресторан в самом своём роскошном платье, красном асимметричном. Мужчины за соседними столиками с интересом рассматривали меня, и это нисколько не смущало, потому как для чего наряжаться в красное, если стесняешься, а если стесняешься, то для чего вырядилась? Я не стеснялась. Я вела себя в тот вечер, как королева, ибо не фиг было кое-кому обращаться со мной, как с насекомым. «Теперь вы все у меня попляшете!» – Злорадно думала я, и они поплясали, потому что после девяти вечера явился живой оркестр, и начались танцы.

Сначала я танцевала с Борисом, а Марженка с Миланом, потом мы поменялись партнёрами. После меня пригласил милый дедок из-за соседнего столика, потом видавший виды сорокалетний мачо, дальше симпатичный молодой человек лет тридцати, похожий на банковского служащего, после юнец в тёмно-синем вечернем костюме, затем снова Борис, потом опять Милан!..

В общем, развлеклась я в тот вечер очень хорошо, правда, закончилось для меня празднество в «Рыбном Доме» очередной нелепостью.

В какой-то момент я выскочила из зала ненадолго в дамскую комнату, прихватив с собой клатч. Между делом решила проверить, не звонил ли мне кто. В конце концов, у нас с Миланом Ванька один дома остался. Он, конечно, под присмотром Марека, но, мало ли, что?

На телефоне было три пропущенных вызова с незнакомого номера и пять голосовых сообщений с него же. Мне стало любопытно, и я решила прослушать самое первое из них.

– Добрый вечер, Яничка! – Послышался голос Збогара, и у меня задрожали колени. – Я вам звонил три раза, но вы не брали трубку. Видимо, были очень заняты. Я помню, что вы собирались встретиться со своим агентом… – пауза. – Знаете, Яничка… Я, кажется, всё понял, – интересно, что ты там понял? Что мне всё известно о твоём «не совсем свободном» семейном статусе? – … напугал вас. Да, наши отношения прошедшим вечером и ночью, а потом утром… начали развиваться слишком быстро. Скромные девушки вроде вас не любят такого. Простите меня, Яничка. Я не буду ни на чём настаивать. Я готов подождать, только не отворачивайтесь от меня навсегда, прошу вас. Дайте мне ещё один шанс.

Дослушав до конца, я загрустила. Какой актёрский талант пропадает!

Интересно, кто просил Милана давать этому лицемеру мой номер?

Следующее сообщение было совсем коротким:

– Скачал ваш последний сборник стихов, Яничка. Читаю, и слышится ваш голос. Он успокаивает и внушает надежду.

Надо сказать, что голос самого Яромира был нездоровым. Впрочем, Милан говорил, что у его друга поднялась к вечеру температура. На меня неожиданно нахлынула волна острого сострадания.

«Это я виновата в том, что с ним случилось!» – Пронеслось в мозгу.

Если бы я впустила Яромира и поговорила с ним вместо того, чтобы язвить, он не убежал бы из дома, на ночь глядя, и не было бы дурацкого матча на пустыре, не говоря уже о губительной пробежке после него, и не случилось бы обострения…

«А ему для чего надо было лезть к нам со своими „серьёзными намерениями“, имея вполне себе устроенную личную жизнь?» – Спросил отважный борцун.

«И, всё же, надо было быть повежливее!» – Завела свою песню совесть.

Они крайне редко бывают согласны друг с другом, и чтобы пресечь их вечный спор, я включила следующее сообщение:

– Я хотел сказать вам, Яничка, – сколько теплоты в голосе! – что не обижусь, если вы не придёте ко мне завтра. Не обижусь, если вы вовсе меня не навестите. Я всё понимаю. Я был слишком напорист, возможно, даже грубоват. Видимо, это оттого, что я слишком спешу жить, а спешу, потому что не один раз видел, насколько хрупка человеческая жизнь, как легко она может оборваться… Да, и среди спортсменов вроде меня так мало долгожителей!.. Простите, Яничка… Что-то я сегодня расчувствовался.

– Пожалуйста, удалите предыдущее сообщение, как прослушаете, Яничка! – Это уже следующее, предпоследнее.

Ближе к концу третьего сообщения в голосе Яромира явственно слышались слёзы. Да. Ярек спешит жить, потому и живёт на полную катушку: изо всех сил тренируется, пока здоров, участвует в каждом или почти каждом матче своего клуба, может напиться-подраться, завёл себе домашнюю девушку, потом решил приручить ещё одну, дикую… Всё это не от хорошей жизни!

Мне сделалось жаль Ярека до боли в сердце, и я тихонько заплакала.

«Бедный Ярек! Выздоравливай скорее! – Обращалась я к нему мысленно. – Кажется, я втрескалась в тебя по уши, но мне нечего дать тебе, кроме помощи и дружбы. За свои тридцать с небольшим лет ты пережил столько ужаса и боли! Прости, Ярек, но я буду любить тебя издалека. Как бы я ни относилась к тебе, я не позволю больше никому использовать меня. Это исключено!»

Мой горячий, обильно смоченный слезами мысленный монолог прервал международный вызов. Звонила мать. Интересно, она в курсе, во сколько ей вылезет желание потрепаться посреди ночи? Дома время давно перевалило за полночь. И, потом, я же просила её писать мне сообщения, если что-то нужно. Почему она всегда пропускает мои слова мимо ушей?!

– … весело проводишь время! – Вещала мать каким-то возмущённо-восторженным тоном. – … сбивает с пути! Мне этот твой Милан никогда не нравился!

Я хотела в отместку ей сказать то же самое о её друге, но, во-первых, это было бы неправдой, потому что Анатолий Иванович мне нравится; это у него я научилась шутить с непроницаемым видом и делать вид, что ничего не боюсь, даже когда внутри всё сжимается от страха. Во-вторых, сказать такое было бы глупо, по-детски как-то.

– А кто из моих друзей тебе нравится, мама? – Спросила я как можно спокойнее.

На том конце повисла тишина, нарушаемая звуками работающего телевизора.

– Ну-у… Ну, я не знаю! – Выдала мать, наконец.

– Вот, и я не знаю…

– Вообще-то, я не об этом хотела с тобой поговорить! – Вывернулась мать.

– Ты начиталась обо мне всяких глупостей в Интернете? – Догадалась я. – Это всё неправда.

– Так уж, и всё? – Засомневалась мать.

– Всё. От начала и до конца! – Заверила я её.

– Видишь ли, Яна… – Снова начала мать, – дело не в том, сколько у тебя любовников и как ты проводишь с ними время. В конце концов, ты взрослый человек и отвечаешь за себя сама! Дело даже не в том, что родня и соседи прокололи мне все глаза твоим поведением. Просто ты мне такая не нравишься! Все эти шопинги по бутикам в сопровождении толпы поклонников, автографы, рестораны, шикарные наряды… Не твоё это всё, понимаешь?

– Я тебе всегда говорила об этом, – легко согласилась непутёвая дочь. – Я простая, ничем не примечательная девушка. Фельдшер…

Зря я произнесла это слово. Я совсем забыла в свете последних событий своей бурной жизни, что оно действует на мать, словно упоминание о прошлых романах мужа на ревнивую жену. Она в своё время была категорически против моего поступления в медицинский колледж после девятого класса. Ей хотелось, чтобы я шла протирать штаны в десятый-одиннадцатый, а после – учиться пять-шесть лет на юриста или экономиста какого-нибудь, затем перебирать бумажки в пыльной конторе, «как все нормальные люди», но я тогда взбунтовалась так, как не бунтовала больше никогда.

– … понос и рвоту! – Разорялась мать. – Тоже мне, призвание! На кого ты стала похожа, работая этим своим фе-е-е-ельдшером! – Последнее слово было произнесено с такой неприязнью и брезгливостью, что я расхохоталась.

– Видимо, я тебе больше нравилась, когда работала в администрации, да, мама? – Весело осведомилась я. – Зелёное лицо, перекошенное нервным тиком, синие круги… даже не под глазами, а вокруг них, серые губы! Вот, это был шедевр! Чистый Пикассо!

Мать замолчала на секунду, а потом выдала:

– Ну, нет, что ты! Тогда ты мне тоже не нравилась.

– А, когда я тебе нравилась? – Взорвалась я, словно граната в руках глупца, стащившего с неё зачем-то кольцо. – Я тебе и в школе не нравилась, потому что не была квадратно-гнездовой отличницей, потому что посещала дзюдо вместо нежно любимой тобой художественной гимнастики и драмкружок вместо музыкалки! Я тебе и в драмкружке, на сцене, тоже не нравилась, причём ни в одной роли – ни Бабы Яги, ни пажа, ни Настеньки! На кой ляд вообще было меня рожать, если я никуда не вписываюсь, не вкакиваюсь, никогда тебе не нравлюсь и, вообще, со всех сторон неправильная?!

На том конце давно шли короткие гудки, а я всё кричала и кричала в трубку свои обвинения, заливаясь уже не горячими даже, а, кажется, кипящими слезами. Входящие и выходящие женщины посматривали на меня кто со страхом, кто с недоумением. Одна из них, кажется, немного понимающая по-русски, сочувственно покачала головой, вышла и… привела с собой Марженку! Ну, кто её просил?

А кто просил меня тащить Милана в салон, в парк, на пробежку, в театр и в ресторан? Кто звал меня в комнату Яромира, когда там посреди ночи горел свет? Кто умолял Ярека везти друга-музыканта в салон для спортсменов и выбирать там для него стрижку футболиста? Кто просил доброго и правильного Милана давать мой номер телефона блудливому и лицемерному Збогару? Люди склонны проявлять заботу друг о друге, и это прекрасно. Правда, объект заботы не всегда бывает этому рад, но, что поделать!

Через десять секунд я рыдала в объятьях Марженки, мгновенно залив слезами плечо её ультрамодного, серого с красными вставками платья. Марженка гладила меня по волосам и повторяла:

– Всё будет хорошо, деточка моя! Всё перемелется! Он просто ещё не понял, какое сокровище ему досталось! Он подумает и прибежит обратно, и прощения у Янички попросит, – успокаивала Марженка, решив, что я поссорилась с молодым человеком.

Ну, вот! И она туда же!

– Я с мамкой поругалась! – Прорыдала я.

Оставалось только добавить, что именно поэтому я теперь у Милана и перекрываюсь, как Ванька.

– Это нехорошо, конечно, – тут же перестроилась Марженка, – но тоже поправимо. Между родными людьми бывает всё! Я тоже, знаешь, как со своей мамкой ругалась в твои годы? Она хотела, чтобы я вышла замуж… уже хоть за кого-нибудь, нарожала двоих-троих детишек и ходила бы по Любляне, толстая и довольная. Но, не тут-то было! У тёти Марженки совсем другие интересы. Вот и ты никого не слушай, живи своей жизнью. А мамочке твоей мы пошлём чудесный подарок, она и успокоится!

Кстати, хорошая мысль насчёт подарка. Мать всегда их любила и умела получать. Марженка молодчина! Она вовремя может сказать нужные слова. Они у неё самые простые, но, в тоже время, самые действенные.

Мой агент заставила меня умыться и замазать выступившие на моём лице красные пятна её плотным тональным кремом, не особо заботясь о растушёвке его по коже.

– Всё равно уже ночь, – пояснила Марженка, – и освещение в зале приглушённое. Никто ничего не разберёт. Мы сейчас проводим вас с Миланом до машины, а Милану всё равно, чем там вымазано твоё лицо, он видел тебя всякой!

И она рассмеялась своим молодым, серебристым смехом. Нет, мой агент не серебро, и не золото даже, а настоящий кусок платины высшей пробы!

Лица мужчин, ожидавших нас в зале, были напряжёнными и встревоженными. Я видела, как Милан отказал одной симпатичной молодой особе, пригласившей его на белый танец. Видимо, моё долгое отсутствие и впрямь напугало его.

– Наконец-то! – Сказал он, поднимаясь нам с Марженкой навстречу. – Я уж думал, тебя похитили, сестра! – Быстрый поцелуй в щёку.

– Ничего страшного, братец, – ответила я, как можно веселей и беспечней. – Я с мамкой по телефону заболталась!

– Очень хорошо, когда между пожилыми родителями и взрослыми детьми такие тёплые, доверительные отношения! – Изрёк Борис, и я подумала, что да, наверное хорошо. Жаль, что мне это неведомо.

– Время уже позднее, – произнесла Марженка задумчиво. – Не пора ли нам по домам? Всем нам, кроме Бориса, завтра рано вставать, так что…

Мы дружно с ней согласились, мужчины расплатились по счёту, и наше маленькое общество двинулось к выходу, ловя на себе радостные, восхищённые и огорчённые взгляды других посетителей и посетительниц «Рыбного Дома». Брат и сестра, как и обещала Марженка, проводили нас до машины, мы ещё раз условились о встрече с Борисом, и я уселась в автомобиль Милана рядом с ним.

На моего кровного брата неожиданно накатил приступ нежности, и он решил легонько погладить меня по щеке своим твёрдым, мозолистым указательным пальцем. На пальце при этом остался заметный слой тонального крема Марженки. Милан расхохотался и произнёс сквозь смех:

– Как хорошо, что ты приехала ко мне, сестрёнка! Без тебя я бы уже давно умер от тоски!

– Твоей сестрёнке клоуном работать в цирке! – Рассмеялась я в ответ и серьёзно добавила: – Без грима.

Мы снова так и покатились со смеху. Отсмеявшись, Милан спросил:

– Сильно она довела тебя на этот раз?

Он был в курсе наших с матерью отношений и всегда принимал мою сторону ещё до того, как вникнет, по обыкновению своему, во все детали.

– Изрядно, – честно призналась я. – Правда, я и сама наговорила в этот раз много лишнего.

Узнав, чего именно я наговорила, Милан успокоил меня:

– Ты правильно сделала. Пусть знает правду!

– Кто-то из великих сказал, что правду не надо швырять, как мокрое полотенце. Её следует подавать с поклоном.

– Ты уже миллион раз подавала ей правду с поклоном! – Возмутился Милан. – И та каждый раз летела тебе в лицо, как камень! Может, хватит уже?

– Ты прав, Милан, – согласилась я. – Конечно, хватит. Я не обязана соответствовать чьим-то представлениям о себе, даже если этот кто-то – моя мать. Она проживает свою жизнь так, как хочет, вот, и я ничем не хуже!

Мы закрыли эту тему и принялись болтать о том, как хорошо и плодотворно мы провели этот вечер, обсуждать еду и убранство ресторана, строить, достраивать и перестраивать планы на завтра-послезавтра.

В приподнятом настроении мы с Миланом вошли в гостиную, а там…

В гостиной стоял аромат каких-то диковинных, тяжёлых благовоний вперемешку с запахом давно не мытого человеческого тела, словно в приёмный покой больницы привезли индианутую тётеньку и грязного, загульного, командировочного дядьку одновременно. Мы с Миланом недоумённо переглянулись.

Однако рано мы начали удивляться.

На диване перед телевизором восседала… самая настоящая, разряженная в пух и прах, колоритная цыганка. Возраста она была явно далеко за пятьдесят, скорее, ближе к шестидесяти. Очень худая, кожа и кости. Платье на этой эксцентричной особе было тёмно-синее с крупными золотыми звёздами. Золото красовалось у неё в ушах, на руках, шее, запястьях и, как вскоре выяснилось, во рту, в виде золотых коронок.

Лицо цыганки было, конечно же, смуглым, волосы и глаза чёрными, а тонкие губы изо всех сил подчёркнуты ярко-красной помадой. Нанесена помада была довольно криво. Видимо, тётенька страдала дальнозоркостью, как и многие люди её возраста, но очков не надевала. На её вполне типичной, в общем-то, для цыганки физиономии со страшной силой выделялся нос. Я ещё никогда не видела таких тонких, горбатых и нагло выпирающих носов, но его обладательницу это «сокровище», кажется, нисколько не смущало: гордая посадка головы, вальяжная поза и невозмутимое выражение лица выдавали в ней очень уверенного в себе человека.

– А, явились, касатики! – Приветствовала нас тётка. – Я вас тут давненько уже поджидаю!

– Какого чёрта… – начал Милан, медленно, но верно заводясь.

Цыганка вскинула руку ладонью вперёд и предостерегла его:

– Никаких чертей ближе к ночи, касатик! А то, неровен час, явятся. Хотя, тебе ли их бояться, с таким-то ангелом-хранителем? – Произнесла она гораздо мягче и веселее, указывая на меня. – Я, собственно, по твою душу явилась, голубка. Иванко просил меня погадать тебе, девица.

Ах, вот оно что! Цыганку привёл Иван, чтобы она погадала мне. Интересно, кто его… впрочем, о людской заботливости я сегодня уже рассуждала.

– Так, вы друг нашего Ванечки! – Выдала я первое, что пришло в голову.

– Друг! – Презрительно повторила цыганка. – Я его цыганская мать!

Значит, вот, к кому Ванька сбегал в своё время от родителей!

– Тётка Джульетта я, – представилась не прошеная гостья.

– Я вернулся! – Послышался из прихожей звонкий голос Ванечки. – Марек поссал и… Ой, простите, Яничка. Знакомьтесь, это…

– Мы уже познакомились, – обрубила его тётка Джульетта. – Сядь в уголке и не мешай, ирод цыганский!

Я думала, что Джульетта, сейчас достанет карты, либо попросит мою руку, но она велела дать ей какую-нибудь мою вещь и..

– Заткнитесь всё! – Жахнула она, хотя мы и так молчали. – Мне нужно время, чтобы сосредоточиться.

Зажав в руке мою длинную, висячую моно-серьгу, Джульетта залезла с ногами на диван, забилась в самый дальний его угол и закрыла глаза. Милан давно уже сидел за столом, безучастно наблюдая происходящее. «Ирод цыганский» Иван присел на краешек кресла, постоянно отбрасывая с лица свои светлые, прямые волосы и неподвижно глядя перед собой бледно-зелёными глазами. Марек, как всегда, примостился возле его ног.

– В общем, так, красавица, – начала тётка Джульетта. – Я не совсем понимаю, зачем этот болван, – небрежный жест в сторону Ивана, – привёл меня сюда. Я гадаю только тем, кто переживает тяжёлые времена, у кого, как говорят ваши новомодные психологи, кризис в жизни, а у тебя всё хорошо! – Резюмировала она.

Да, у меня всё восхитительно! Лучше и не придумаешь. Надо сунуть ей пятёрку, этой гадалке недоделанной, и пусть катится в свой табор, варит ужин своему цыганскому барону или приворотное зелье на продажу, или что-нибудь ещё. Надо после её ухода проветрить, как следует, гостиную.

– Как, всё хорошо? – Вклинился Иван. – Яничка два дня назад в монастырь собиралась! Ещё она всё утро… – Тут Ванька осёкся, потому что для Милана с утра у меня была мигрень.

– Всё у неё хорошо! – Произнесла тётка Джульетта тоном, не терпящим возражений. – Янина уже встретила свою любовь. Высокий, золотоглазый шатен. У них полная взаимность, и в будущем они останутся вместе.

Иван рухнул в кресло, прикрыв ладонью глаза.

– Да, тут хоть обделайся кровавым поносом! – Выдала цыганская мать, видимо, в ответ на жест своего словенского сына.

– Но, у него… – робко начала я, пытаясь сказать, что у Яромира уже есть девушка, причём не какая-нибудь дикая вроде меня, а ручная, домашняя.

– У него вся душа по тебе изболелась, голубка ты моя сахарная! – Запричитала тётка. – Он жизни своей без тебя не мыслит, так ты его зацепила. Бросишь – с ума сойдёт! – Резюмировала она. – Ещё успех тебя ждёт, красавица, деньги, слава… Нет, этот Иван меня точно с ума сведёт! «Яничке плохо, погадай Яничке…» Тьфу!

Тут тётка Джульетта поднялась с дивана, подошла ко мне поближе и попросила Ивана включить верхний свет, потому как всё это время в гостиной горел только лишь торшер да пара неярких светильников, вделанных в стены. Цыганка внимательно вгляделась в моё лицо и без всяких церемоний, достаточно грубо спросила:

– А, чего ревела-то, дура? – Я настолько остолбенела от этого вопроса, что ничего не смогла ответить, а Милан вскочил со своего места и двинулся к нам, уничтожающе глядя на тётку. – О его здоровье переживаешь? – Продолжала та невозмутимо. – Зря! Он молодой, сильный, скоро поправится. Ну, поболеет немного, потом ещё похандрит чутка, а после будет, как новенький! Вот, ведь! Нашла, из-за чего слёзы лить!

Похоже, тётка Джульетта умела гадать только на личную жизнь и успех. Моих горьких слёз, пролитых из-за ссоры с матерью, она, кажется, не увидела в упор. Ну, и шут бы с ними. На меня неожиданно нахлынула такая усталость, что ноги начали подкашиваться. Я достала из сумочки двадцатку и молча протянула её гадалке. Та с охотой взяла деньги. Я думала, что она сейчас уйдёт, но нет. Джульетта принялась болтать о том, какие мы с Миланом, оказывается, хорошие люди.

– … и друг замечательный! – Нахваливала она Милана. – Когда в прессе началась вся эта шумиха вокруг вас с Яничкой…

– Какая тебе пресса? – Встрял Иван. – Ты читать-то не умеешь!

– Заткнись, ирод цыганский! – Задвинула его строгая таборная мать. – Старших уважать надо, а в тебе ни капли почтения не имеется. Отсюда все твои беды!

– А, твои откуда? – Спросил Иван саркастически.

– От верблюда! – Обрубила его в очередной раз тётка Джульетта. – Жизнь – она как лес хвойный. Каждый иголками исколется, и каждый свой урожай шишек соберёт. Верно я говорю, господин Котник? – Обратилась она к Милану. – Вот, ты, например, касатик, купился в своё время на красивую обёртку, да, и упустил настоящий брульянт! – Чёрный, кривоватый палец направился прямо в мою плоскую, спортивную грудь, дабы ни у кого из присутствующих не осталось сомнений по поводу того, кто здесь есть «настоящий брульянт», а то вдруг Ванька или Марек.

От её слов Милан густо покраснел.

– Тебе ещё адски свезло, что Яничка сестрой тебе быть согласилась! А то лежал бы сейчас с судном под задницей, и кормили бы тебя с ложки. Так, вот, – продолжала милая тётечка, как ни в чём не бывало, – весь наш табор после тех позорных статей про вас на дыбки вскинулся. Все галдят, как так, мол, культурные люди, сплошь знаменитости, книжки умные пишут, на виолах шпарят, по чемпионатам ездиют, а сами… Я им тогда сразу сказала: «Заткнитесь, ироды цыганские! Не смыслите ни черта в жизни, так хоть рты свои не разевайте! Яничка Рупник – ангел с крыльями, брат её кровный Котник, – тут Милан посмотрел на Ивана настолько выразительно, что тот весь сжался в своём кресле, – вообще божий человек! Да, и друг его, Збогар, – не кто попало! Господин Котник, с кем попало, не водится! Разве что, с нашим Иванком, да, и то по родственной необходимости. Всё врут эти ваши газеты, и не годятся ни на что, кроме как… на самокрутки!