Поздняя весна. Повести и рассказы

Неожиданно в кухню вкатился Евген и принялся высказывать мне претензии по поводу ночной болтовни, мешающей ему спать, перерасхода электроэнергии, перегоревших пятьсот лет назад лампочек и прочих малоприятных глупостей. Мне, конечно, следовало бы ответить что-то нейтральное, чтобы ему было не за что зацепиться, но шёл уже четвёртый час утра, перед этим мне не дала выспаться после смены Наташка, вдобавок, я уже устала улыбаться в планшет, в то время как хотелось плакать, а теперь ещё…

– Пошёл вон отсюда! – Неожиданно, даже для себя самой, заорала я так, что в шкафчике зазвенела стеклянная посуда. – Ты разлёгся, как недобитый барон, на двуспальной кровати, а я сижу, как задристанный щенок, в кухне на полу, почти всё время молчу и всем, чёрт побери, постоянно мешаю! Уйди с глаз моих, пока я тебе мусорное ведро на башку не надела!

Евген уставился на меня квадратными глазами, покрутил пальцем у виска и ретировался с кухни.

Надо описывать, какими глазами смотрел на меня с экрана Милан?

– Яничка, милая, зачем ты живёшь с этими ужасными людьми? – Спросил он, немного опомнившись. – Ты же собиралась купить себе жильё с гонораров… В чём дело, Яна? – Милан снова начинал заводиться.

Теперь он не отстанет от меня, пока я не расскажу всё.

В общем, разревелся в ту ночь, ближе к утру, не Милан, а кое-кто другой. В последние пять лет я почти ничего не рассказывала ему о реальном состоянии своих дел.

Съёмная квартира в ближнем, но всё же Подмосковье.

Непонятное сожительство с первым попавшимся, более-менее приличным парнем.

Постоянно околачивающиеся у нас его родственники.

Крупная сумма денег, которую мне никто не собирается возвращать… Стыдно рассказывать о таких вещах!

Словенские друзья знали, что дела у меня идут сносно: работаю, встречаюсь с парнем, бегаю по утрам, посещаю спортзал, читаю, пишу. Без лишних, огорчающих подробностей.

Теперь Милан слушал мой грустный рассказ о несостоявшейся покупке жилья, не получившейся семье, не задавшемся разъезде по разным квартирам. Он охал-ахал, иногда принимался ругать меня, иногда жалеть. В итоге заявил, что сегодня же вышлет мне сумму, необходимую для покупки однокомнатной квартиры в Москве.

Вообще-то, он готов был купить мне квартиру побольше, но забеспокоился на тему налогов. Я чуть не ляпнула, что налоги на обычную недвижимость у нас в стране по сравнению с Европой и Америкой копеечные, но вовремя наступила себе на язык.

– Хорошо, Милан, – сказала я. – Вы дадите мне в долг необходимую сумму, и я вам верну её частями в течение года-двух…

– Никаких долгов! – Отрезал Милан. – Я дарю вам эти деньги.

– Милан, но это слишком большая сумма! Я не могу принять от вас такой дорогой подарок.

– Ты не желаешь принять в дар паршивую однокомнатную клетушку от кровного брата?! – Вспылил Милан.

Тут мне следует объяснить некоторые вещи. Например, почему Милан обращается ко мне то на «вы», то на «ты», а заодно уж и наш с ним полный и безоговорочный отказ от алкоголя.

Однажды, во время того самого неполного года, проведённого мной в Словении, мы с Миланом, будучи в изрядном подпитии, побратались. Ну, то есть, это он со мной побратался, а я с ним… не знаю, посестрилась, видимо.

Побратались – не в смысле обнялись, поплакали от избытка чувств и объявили себя братом и сестрой, а сделали надрезы на коже и смешали свою кровь. Думаю, многие слышали об этом древнем обычае, но мало кто решается осуществить его на практике в наши дни. Нас с Миланом угораздило. До сих пор на наших правых кистях красуется по небольшому шраму.

Светку тогда передёрнуло, и она назвала нас дикарями. Полностью с ней согласна. Это было дико, глупо, нелепо, и с тех пор мы оба, не сговариваясь, отказались от алкоголя навсегда.

Мы с Миланом предпочитаем об этой истории братания не распространяться и не обсуждать её друг с другом, но, когда один из нас начинает кочевряжиться, отказываясь принять помощь другого, тот, другой, по негласному правилу, установившемуся между нами, напоминает, кем мы друг другу теперь приходимся.

Вот и сейчас Милан заставил меня, уже в который раз, принять его помощь. Он перевёл на мою банковскую карту сумму, необходимую для покупки однокомнатной квартиры в более-менее приличном районе столицы и купил мне по Интернету билет в бизнес-класс на самолёт до Любляны. Милан взял с меня слово срочно приобрести квартиру и показать ему договор купли-продажи по приезду. Не подумайте, мой кровный брат вовсе не зануда. Он просто любит, чтобы всё было правильно.

В пылу благодарности и с большого недосыпа я выдала очередную нелепость. Пообещала найти Светку и заставить её вернуться к нему.

– Я не сомневаюсь, что ты сможешь это сделать, сестрёнка, – ответил Милан, немного помолчав, – только ты не сможешь одного: заставить её любить меня.

Он усмехнулся так горько, что я отдала бы всё, что имею и даже немного больше за то, чтобы никогда не видеть этой усмешки на его бледном, одухотворённом лице.

– Она не имеет права поступать так с вами! – Воскликнула я. – Вы сделали её великосветской дамой!

– Нет, Яничка, – спокойно возразил Милан. – Она всегда была великосветской дамой. Она родилась ею. Я только создал ей условия, чтобы она раскрылась.

– Да! Всего-навсего! – Съехидничала я. – Вы бы видели, где эта великосветская дама родилась, и в каком окружении прошли её детство и юность!

– Это всё неважно, – ответил Милан. – Где бы она ни родилась, она родилась принцессой. Как и ты, Яничка, родилась поэтом и прекрасным другом. Нет разницы, где ты при этом живёшь, и кто тебя окружает. Наступит время, и ты станешь тем, кто ты есть. Это неизбежно.

У меня немного другие взгляды на жизнь, но спорить с фаталистом Миланом я не стала. Во-первых, он очень красиво излагает свои мысли, и мне всегда жаль разрушать их строй какими-то нелепыми возражениями. Во-вторых, я скорее залепила бы сама себе пощёчину, чем расстроила Милана своим несогласием или какой-то иной глупостью. В-третьих, я не спала уже вторую ночь подряд, и язык мой медленно, но верно начал завязываться в узел.

Мы попрощались в пятом часу утра, и я даже успела часа три с половиной поспать, прежде чем отправилась на работу клянчить отпуск.

Глава 4

Мне было очень страшно, но страх притуплялся жуткой усталостью, а усталость превозмогалась чувством всепоглощающего сострадания к Милану. Вдобавок, на всё – про всё у меня было меньше двух суток, за которые я должна была отпроситься с работы, приобрести жильё и собрать вещи. Это был полный цейтнот, но я решила действовать, как автомат, и эта тактика дала свои результаты.

Через два дня я сидела в самолёте и вспоминала прошедшие два дня до отъезда со смешанными чувствами.

На работе мне удивительно легко дали отпуск на… сорок пять дней! Дело в том, что, увидев мою зелёную, зарёванную физиономию, начальство и коллеги решили, что у меня кто-то умер. Я на всё кивала и соглашалась. Почему-то все они подумали, что у меня умер отец. Я не спорила, потому что мой биологический отец и впрямь мёртв, правда, случилось это полтора года назад.

О его смерти я узнала не сразу, потому что родители мои с незапамятных времён находятся в разводе, и с отцом всё это время я не общалась. Узнала случайно, постфактум, через пятые руки. Никому из столичных знакомых, кроме Евгена, об этом не рассказывала. Начальство же рассудило, что я нуждаюсь в длительном отдыхе, приплюсовало к обычному трудовому отпуску всё, что возможно, и получилось целых сорок пять дней! Фантастика!

Так же фантастически просто мне удалось приобрести однушку с дизайнерским ремонтом в пяти минутах ходьбы от метро в только что построенном доме, готовом к заселению. В этом мне помогла Маринка, с которой мы подружились однажды на вызове.

Я считаю, что отношение медика к пациенту должно быть сугубо профессиональным, но в тот раз девушка вызвала во мне такое восхищение своей стойкостью, что я потом пришла навестить её в больнице. Марина попала тогда в страшную аварию. Из четверых пассажиров легковушки, в которой она ехала, в живых остались только она и грудной ребёнок. Его в момент столкновения выбросило из салона вместе с детским креслом.

Марина застряла в груде искорёженного металла, откуда её с огромным трудом извлекли спасатели. Её левая нога оказалась буквально разорвана на несколько частей, девушка могла её лишиться и стать инвалидом, и она это прекрасно понимала, потому что оставалась в сознании. Другая на её месте истерила бы так, что пыль столбом, а она сохраняла полное присутствие духа, да ещё и шутить умудрялась.

В общем, теперь о той страшной аварии напоминают лишь жуткие шрамы на левой ноге Марины да наша дружба.

Марина – юрист по профессии, причём работает в сфере оборота недвижимости. Это она два дня назад порекомендовала мне надёжную строительную фирму и помогла разобраться со всеми документами. Сама я ни за что не справилась бы.

Выручило ещё и то, что мы живём в эпоху, когда предложение новой недвижимости в столице и её окрестностях из-за неоправданно высоких цен и неуёмного строительства слегка превышает спрос. Иначе поиск жилья и его оформление растянулись бы на месяцы, а так мне есть теперь, что показать Милану по приезде.

По правде сказать, мне было безразлично всё, что связано с моей новой квартирой. Сколько там квадратных метров, какого цвета плитка в ванной, чем отделана рабочая зона в кухне… Наплевать! Я словно чувствовала, что жить мне там не придётся, и относилась к вопросу выбора очень легко. Меня всё устраивало: и этаж, и подъезд, и район. Главное – скорее заключить договор купли-продажи и покончить с этим.

Что-то вроде радости от покупки жилья я ощутила лишь в тот момент, когда сообщала об этом Евгену. Он был немало удивлён: как так, то я не могла найти съёмный угол, чтобы уйти от него, а тут вдруг – раз! – и переезжаю в своё жильё. Он с радостью согласился помочь перевезти мои вещи, которые я успела собрать в мешки и коробки, в новую квартиру. Видимо, кого-то нашёл. Что ж, счастья ему полные… карманы! В конце концов, не такой уж он плохой человек, просто мы не совпали по каким-то таинственным показателям, вот, и не вышло между нами ничего путного. Жаль. Могли бы уже детей по музеям водить, но нет, так нет.

Только я успела подумать о Женечке в положительном ключе, как в мозг мой ввинтился ржавым шурупом его вопрос:

– Знаешь, в чём твоя беда, Янка?

– В чём же? – Вежливо поинтересовалась я.

– Ты думаешь, что представляешь собой какую-то ценность для других, а на самом деле нет.

От неожиданности я захлопала глазами, непонимающе уставившись на теперь уже бывшего соседа по коммуналке.

– Тебе кажется, что ты нужна кому-то сама по себе, потому что ты такая замечательная. Что все это видят и втайне восхищаются тобой. На самом деле в наше время все восхищаются только собой. Другой человек интересен только тогда, когда с него можно что-то получить. А, что с тебя можно получить, Янка?

– Шерсть, – невозмутимо ответила я, тряхнув волосами. – Ещё я могу яйцо снести, если постараюсь. Начисто.

– Ты всё шутишь, красавица, – погрозил мне Евген своим длинным, кривоватым пальцем, – а лет-то тебе уже давно не восемнадцать! Другие в твои годы…

Да, слышала я про то, что могут, умеют и имеют другие в мои годы уже много раз за жизнь! «Я в твои годы уже давно писала в горшок, а ты всё в штаны дуешь!» «Я в твои годы уже таблицу умножения наизусть декламировал, а ты едва по складам читаешь!» «У меня в твоём возрасте был студенческий билет самого престижного вуза, а ты всего-навсего спасаешь чьи-то жизни и занимаешься прочей подобной ерундой!»

Пытаясь соответствовать чьим-то представлениям о том, какая ты должна быть, всегда получаешь в итоге только одно – травму.

Вот, и сейчас Евген пытается меня травмировать. Травмировать в очередной раз. Ему мало тех лет, что я на него потратила, получая взамен только жалкий букетишко к празднику и килобайты нытья по поводу и без. Ему мало той любви, которую я дарила ему, непонятно, за что! Ему мало…

Ему вечно всего мало, и он всегда хочет получить ещё больше! Что ж, не в этот раз.

Дождавшись паузы во вдохновенном монологе Евгена, который нёс что-то как раз о том, что и Милану я тоже не нужна как класс и как личность, а интересна лишь как буфер между ним и Светкой, я с самым серьёзным видом спросила:

– Евгений, а не подскажете, какова точная глубина Марианской впадины в Тихом океане?

Женечка осёкся, и бледно-голубые глаза его часто-часто замигали.

– Сколько лет жизни человек тратит на моргание? – Эффектная пауза. – Как? Тоже не знаете? Вы даже не в курсе, сколько яиц в кладке утконоса?!

Евген ошалело потряс головой.

– Ну, знаете, Евгений! – Подытожила я. – Это переходит все границы!

Я развернулась и гордо пошла к выходу.

– Стой! – Крикнул мне вслед Евген. – Когда ты вернёшься из этой своей… Словении? – Последнее слово бывший сосед произнёс с таким презрением, что я едва удержалась от смеха. – В какой день тебе ключи занести?

– Мне они не нужны, можешь не заносить их совсем, – ответила я. – У меня есть свой комплект, чтобы войти, а, как только я буду дома, то сразу же поменяю замки. Машину оставь там же на парковке. Запасные ключи у меня тоже есть, свои можешь выбросить.

Евген чуть не поперхнулся от моей предусмотрительности, которая на самом деле была и не моя вовсе, а Маринкина. Это она посоветовала сменить замки в квартире после заселения, а то мало ли, что? Насчёт автомобильных замков я уже додумалась сама по тому же принципу.

– И, пожалуйста, мне без фокусов вроде посуточной сдачи моего жилья и прочего подобного! Я могу вернуться в любой момент. Сделаю это сразу же, как только Милану станет лучше.

– У тебя не получится его охмурить! – Заорал вдруг Евген во всю силу лёгких. – У тебя в двадцать лет это не получилось, а сейчас тем более не получится! Ты никому не нужна! Ты была нужна только мне, но ты предала меня!

Надо же, сколько пафоса! Предала! Интересно, когда же я успела предать Женечку?

– Ты хочешь получить всё! – Надсаждался Евген. – Но, ты ничего, ничего не получишь! Такие, как ты, всегда остаются с краю! Рулят в наше время совсем другие!..

Он ещё долго что-то выкрикивал мне вслед, пока я выкатывала чемодан, вызывала такси и обувалась. Пусть покричит, может, легче станет. Однако меня очень неприятно царапнули его слова про это самое «наше время». Может, я и впрямь в него не вписываюсь? Как тогда мне быть? Куда вписать невписуемое?

Даже не знаю. Лично мне всегда казалось, что есть ценности на все времена, такие, как способность к любви, дружбе, состраданию. Ещё я думаю, что во все времена в чести доброта, красота, чистота. Оказывается, всё это нынче с краю. Что ж, значит, побудем с краю. Ведь, если все примутся рулить, то никаких рулей не напасёшься. Попробуем обойтись без руля, одними ветрилами. Вдруг выйдет что путное?

Впрочем, куда мне! Несовременная, глупая, наивная, никому ненужная ждунья, прождавшая четыре года непонятно чего – вот, кто я такая. Придётся с этим жить, деваться-то всё равно некуда.

Московский март провожал меня снежной крупой.

Прямо в лицо мне бросая

Горсти крупы ледяной,

Март откровенно желает

Ею делиться со мной.

Варит в огромной кастрюле

Там, глубоко, в облаках

Кашу свою ледяную,

Видишь – половника взмах!

Взмах – полетели крупинки,

Дробно стуча об асфальт.

Вьюги запели сурдинки,

Скрипка метели и альт.

Щедро поделится с нами

Пищей своей ледяной,

Сдобренной всеми ветрами,

Март и с тобой, и со мной.

Он, нам богатства желая,

Сыплет крупу на весь мир,

Бурно и жёстко справляя

Белый прощальный свой пир.

Глава 5

В Любляну я прилетела поздним утром. Милан, как и обещал, прислал за мной машину, но сам встречать меня не приехал. Дела, видимо. Никаких обид по этому поводу нет и быть не может. Милан очень занятый человек, и это хорошо: меньше времени остаётся на иссушающие душу переживания, до которых он всегда был большой охотник.

Когда я уезжала из Москвы, там уже много дней стояла типичная мартовская погода: температура воздуха от лёгкого минуса до лёгкого плюса и обратно, то снег, то Солнце, кругом лужи вперемежку с грязноватыми, просевшими сугробами, с крыш капает, и сохраняется повышенная сосулечно-пришибательная опасность.

В Словении меня сразу же взяла в плотное кольцо поздняя весна, и я не спеша плыла в её тёплых, ароматных волнах.

Спасибо Насте, соседке и доброй приятельнице, которая вызвалась меня проводить, и забрала в аэропорту мои тёплые вещи. Теперь на мне только чёрно-красное с коротким рукавом платье-футляр из плотного трикотажа, лёгкая кожаная куртка вишнёвого цвета и высокие чёрные с красной шнуровкой ботинки. Дашка, моя юная сотрудница, сказала, что это «последний писк». Что ж, последний так последний. Не будем спорить с признанными модными экспертами нашей подстанции.

Присланный за мной автомобиль оказался кабриолетом, и тёплый ветерок, напоённый ароматами цветов, нежно трепал мои распущенные волосы всю дорогу до дома моего кровного брата. Как он там? Сердце тревожно сжималось от мыслей о Милане. Вокруг было столько красоты, что даже не вполне верилось, будто кто-то, живя в этой благодати, может быть несчастен, особенно обитатели такого особняка, как у четы Котников. Оказывается, может. В жизни столько всего намешано, что порой ужас охватывает от этого бурлящего разнообразия.

Я порадовалась, что водителем оказался тот самый словоохотливый дедок, дядюшка Йозеф, с которым у нас в прошлые мои приезды сложились самые тёплые отношения. Поток его слов обо всём на свете, мягкий, беззлобный юмор и весёлый не по годам смех отвлекали меня от грустных мыслей.

Я отказалась от помощи Йозефа по доставке моего чемодана в дом и сама покатила его к крыльцу, оглядываясь по сторонам и отмечая про себя, что роскошный некогда сад приобрёл отчётливые признаки запустения. Здесь всегда было много клумб с самыми разными цветами, но в этом году никто не позаботился о том, чтобы засадить их к весне по-новому. В них в лучшем случае торчал какой-то самосев, в худшем – крапива. Деревья не обрезаны и не окопаны, дорожки не посыпаны свежим гравием.

Крыльцо, всегда такое нарядное и ухоженное, было теперь заляпано грязью, а с деревянных деталей кое-где заметно облупилась краска. От этого делалось ещё грустнее. Сердце моё готова была уже сдавить самая настоящая тоска, когда я заметила, что не одна на садовой дорожке. Чуть впереди и сбоку высится крупная, тёмная мужская фигура.

«Кузен Марио!» – Мелькнула на секунду мысль, но тут на волнистые волосы парня упал солнечный луч, и они вспыхнули золотистым пламенем. Я поняла, что это не Марио, потому что тот выраженный брюнет.

Стоящий у крыльца молодой человек был одет в тёмно-синие джинсы и чёрную джинсовую куртку. Ветер трепал его рыжевато-каштановые кудри. Роста парень был намного выше мужского среднего, а в руке его красовалась, как, собственно говоря, и в моей, ручка огромного чемодана на колёсах. Рядом высилась исполинских размеров спортивная сумка.

Он повернулся в мою сторону, и я обмерла. Это же Яромир Збогар, звезда словенского и мирового мини-футбола! По нему буквально сходят с ума сотни тысяч женщин и девушек во всём мире. Вот, это друзья у Милана! Впрочем, удивляться тут нечему. Милан Котник сам мировая знаменитость. Правда, области, которым посвятили себя Милан и Яромир отстоят друг от друга, прямо скажем, далековато, но жизнь есть жизнь, чего в ней только не бывает!

При виде меня лицо Яромира внезапно осветилось такой улыбкой, что в глазах моих чуть, было, не померкло Солнце, но этого всё же не произошло. Кто я, и кто он? Ответ на этот вопрос очевиден: мне ловить нечего.

– Яна? – Спросил вдруг Яромир. – Янина Рупник?!

– Так точно! – Отрапортовала я и рассмеялась его искреннему удивлению. – Вам Милан сказал, что я сегодня приезжаю?

– Милан сказал только, что сегодня приедет в отпуск его сестра Яна. Я никак не ожидал, что сестра Милана – это вы, Янина Рупник.

– Что же здесь особенного? – Удивилась я.

– В общем-то, ничего, – ответил Яромир, смутившись. – Следовало ожидать, что в такой семье, как Котники, много разных талантов.

– Вы интересуетесь поэзией, Яромир?

– Откуда вам известно моё имя? Милан сказал?

– В том числе и от него, – подтвердила я, – а ещё я интересуюсь мини-футболом, с вашего позволения, и даже немного играю.

– Ничего себе! – Удивился Яромир. – Оказывается, и такое тоже бывает! А, ещё, – добавил он, приободрившись, – бывает, что спортсмены иногда интересуются поэзией! Так-то, – присовокупил он не без гордости. – Особенно, когда их лучший друг не расстаётся ни на день со сборником стихов одной современной поэтессы!

Мы оба рассмеялись, и я предложила Яромиру отправляться, куда он собирался, потому что «пост сдан – пост принят», но тот возразил, что никуда он, оказывается, не собирался, а просто забирал вещи из химчистки.

Легко подхватив свой огромный багаж, парень направился в дом, предложив мне следовать за ним.

– Оставьте свой чемодан на дорожке, Янина, – сказал Яромир. – Я сейчас за ним вернусь. Незачем вам обрывать свои нежные руки.

Я рассмеялась и отказалась от его помощи. Рассмеялась, потому что видел бы он, где и как я работаю, а отказалась от помощи оттого, что я ничего не хочу от этого милого парня и не собираюсь с ним кокетничать, строя из себя девушку-эльфа. Я не эльф, я фельдшер. Общего у этих двух понятий только буквы «ф» и «л».

Болтая о пустяках, мы вошли в дом, расположились на первом этаже в кухне-гостиной, и Яромир принялся варить для меня кофе. Он сказал, что в жизни я ещё красивей, чем на фотографии в книжке, и я подумала, что парень настоящий знаток расхожих комплиментов. Нормальный человек, в общем, не поэт какой-нибудь!

Яромир, видимо, был убеждён, что я помираю от усталости и истощения, судя по тому, какой заботой он меня окружил и сколько продуктов повыкидывал на стол из холодильника. В итоге мы расположились за дубовым некрашеным столом и начали неспешную беседу за кофе с бисквитами и всем остальным.

Яромир был очень обеспокоен состоянием Милана, а ещё больше разозлён собственной беспомощностью перед лицом несчастья нашего друга. Он не знал, как тому помочь, и сердился сам на себя так, что иногда принимался грызть ногти.

Я, как могла, убеждала его в том, что вместе мы сила, что мы сейчас же, не сходя с места, разработаем стратегию и тактику и сделаем всё, чтобы вытянуть Милана из его хандры. Мы вытянем его оттуда, чего бы это нам ни стоило!

Збогар постепенно начал проникаться моей убеждённостью, и я поняла, что обрела в его лице надёжного и доброго помощника.

Неожиданно наш разговор был прерван стуком падающих в прихожей вещей и отборными словенскими ругательствами, которые азартно выкрикивал чей-то звонкий, молодой голос. Почти тотчас же в гостиную вбежала огромная чёрная собака и прямиком направилась ко мне.

Почему-то меня всю жизнь любят собаки, хотя сама я никогда собачницей не была. Я считаю, что заводить животное в городской квартире – это издевательство и над собой, и над ним. Максимум, что можно там завести – это аквариум с рыбками, ну, или черепаху, или хомяка какого-нибудь.

Собака, вбежавшая в гостиную, явно не относилась к обитателям городских квартир. Было заметно, что пёс привык к свободе. Наличие в комнате тяжёлой, громоздкой мебели откровенно смущало его. Зато очень понравились мои поглаживания. До такой степени понравились, что он улёгся всей своей тяжеленной тушей на мои ноги и принялся подставлять под руки то спину, то голову.

Наконец, в комнату вошёл владелец чёрного пса. Это был юноша, почти совсем ещё мальчик, чуть ниже среднего роста, светловолосый и зеленоглазый.

– Ну, и, чего вы тут расселись? – Спросил он без всяких церемоний. – Погода, вон, какая хорошая, пошли бы прогулялись.

– Здравствуйте, Иван! – Произнёс Яромир торжественно. – Мы тоже очень рады вас видеть. Вы только посмотрите, кто к нам приехал…

– Сам вижу! – Отрезал Иван. – Кстати, я к вам, Янина, сейчас обращался по поводу прогулки. Ярека это предложение не касается.

Всё это было произнесено столь серьёзно и категорично, что мы с Яромиром оба так и покатились со смеху.

– Ничего смешного, – припечатал нас серьёзный не по годам Иван. – Тебя тут быть уже не должно! – Палец, направленный прямо в грудь Яромира не оставлял никаких сомнений по поводу того, кого именно тут не должно быть. – Вот, и чемоданище твой стоит собранный, и баул. Прощай, дружище! – Иван притворно всхлипнул. – Нам будет тебя не хватать… примерно как Мареку пятой ноги! – И подросток захохотал собственной остроумной шутке таким пронзительным смехом, что зазвенели сосульки хрустальной люстры.

Лицо Яромира пошло красными пятнами. Мне стало жаль его, и я не придумала ничего лучше, чем ляпнуть:

– Яромир никуда не собирается! Он просто забирал вещи из химчистки.

– Правда? – Живо отреагировал Иван. – И эти вещи тоже?

Он указал на огромную сумку Збогара, подскочил к ней и молниеносным движением расстегнул застёжку. Оттуда не замедлили раскатиться по всей кухне-гостиной многочисленные футбольные, и не только, мячи разной степени изношенности.

– Ты пытался сдать мячики в химчистку? – Участливо поинтересовался Иван. – Хм… А Ярек-то у нас… – Тут он выдержал эффектную паузу и громко, с расстановкой объявил: – Дурачок!

Яромир побагровел. Я положила свою руку поверх его руки и взглядом попросила прощения. Откуда мне было знать, что этот сопливый наглец… или наглый сопляк…

– Послушай, Иван, – начал Яромир, нечеловеческим усилием воли взяв себя в руки, – мне кажется, что именно в твоём присутствии здесь нет никакого смысла. Ты почти всё время где-то ходишь, по хозяйству ничего не делаешь… Ехал бы ты домой, а? Мы с Яниной побудем здесь ещё недельку-другую до отъезда Милана, а ты сейчас поезжай!

Иван слушал Яромира с непроницаемым лицом, скрестив тонкие руки на своей цыплячьей груди. В ответ на реплику Яромира он помолчал немного, как раз столько, чтобы заставить того занервничать, и неожиданно выдал:

– Я сейчас никак не могу уйти! На мне теперь двойная ответственность.

– Какая на тебе двойная ответственность, дурень? – Вспылил Яромир. – На тебе сплошная безответственность вперемежку с глупостью и хамством!

Иван пропустил мимо ушей «дурня» и всё прочее и с серьёзнейшей миной выдал в продолжение своей фразы:

– Я теперь ещё и за Яничкой присматривать должен!

Я расхохоталась.

– За Яничкой не надо присматривать, Иван! Яничка сама за кем угодно присмотрит, потому как она медик, который ещё и на «Скорой» работает, – сказала я, отсмеявшись.

– Именно поэтому за вами и надо присматривать, Яничка, – принялся разъяснять Иван терпеливо. – Вы красивая девушка, профессия у вас благородная, вдобавок вы поэт! Вы тонко чувствуете, красиво выражаете свои мысли и всегда готовы прийти на помощь… всем без разбору. Но, вы ничего не понимаете в реальной жизни! – Иван даже поводил указательным пальцем из стороны в сторону для убедительности.

– Знаете, Иван, в чём-то вы правы, – согласилась я с самым серьёзным видом, – но я ещё ни разу в жизни не устроила ни пожара, ни потопа…

– Пожара-то вы, может быть, и не устроили, – авторитетно перебил меня Иван, – но за вами всё равно должен приглядывать умный и надёжный человек. Иначе вас в два счёта охмурит какой-нибудь долбоклак вроде него, – небрежный кивок в сторону Яромира, – да, и бросит с ребёнком!

– Так, всё! – Взорвался Яромир. – Я не собираюсь больше терпеть выходки этого наглого щенка!

– Это ты о ком? – Невозмутимо поинтересовался Иван. – О Мареке? Так он не щенок, а вполне себе взрослый пёс.

– Это я взрослый пёс! – Продолжал бушевать Яромир. – А ты отвратительный, невоспитанный щенок!

– Ты пёс? Надо же! А, я думал, ты человек. Извини, ошибся.

Уже даже не багровый, а какой-то свекольно-малиновый, Яромир медленно поднялся и двинулся в сторону Ивана. Тот продолжал сидеть, где сидел, и когда Яромир приблизился к нему вплотную, неожиданно начал петь.

Голос его – довольно высокий и необыкновенно звонкий – заполнял собой всё свободное пространство, и в нём уже не оставалось места ни для чего, кроме песни Ивана. Это была старинная словенская песня о любви, грустная и протяжная.

Яромир замер на месте, совершенно растерявшись. Я встала со своего места, взяла его за руку и усадила обратно за стол. Яромир не сопротивлялся.

Как только мы уселись поудобнее, песня оборвалась примерно на середине, и вместо неё в наши уши хлынули похабные куплеты, в которых неизменно фигурировали в том или ином виде спортсмен и медичка.

Почти уже успокоившийся Яромир снова побагровел, и с него градом полился пот. Он забормотал ругательства и попытался встать, но я удержала его за рукав.

Через некоторое время, довольно продолжительное, надо сказать, певец притомился, и в его припевках начали появляться паузы, становившиеся с каждым разом всё длиннее. В одну из таких пауз я принялась громко и бурно аплодировать, взглядом приглашая Яромира делать то же самое. Тот повиновался, и наши громкие, продолжительные аплодисменты, в конце концов, заставили юного исполнителя замолчать.

– У вас прекрасный голос, Ванечка! – Похвалила я. – Вы занимаетесь вокалом?

– Занимаюсь вокалом! – Повторил Иван саркастически. – У меня собственная рок-группа!.. Ванечка? – Неожиданно переспросил он. – Меня так ещё никто не называл!

– Это, должно быть, потому, что среди ваших знакомых нет или почти нет русских девушек и женщин.

– Русских? – Переспросили Иван и Яромир одновременно.

– То-то я и слышу, у вас необычный выговор, – заметил Иван, – и речь такая правильная, литературная. Я думал, это оттого, что вы писатель, а вы, оказывается, русская, и словенский язык для вас не родной.

– Это не совсем так, – возразила я. – Словенский язык знаком мне с детства. Дедушка был словен.

– Для словенки вы слишком крупная и яркая, – произнёс Иван авторитетно. – Некоторые люди, ну, или как их там… – презрительный взгляд в сторону Яромира, – уже успели это оценить.

– Мы обязательно обсудим это после, – заверила я Ивана, – а сейчас давайте поговорим о том, из-за кого мы все здесь – о Милане.

– Я здесь вовсе не из-за Милана, – возразил Иван, скривившись так, словно его внезапно угостили кисленьким. – Я с предками полаялся, вот, и перекрываюсь от них у дядьки, – Иван замялся ненадолго, но, быстро овладев собой, выпалил: – но мне его жаль, всё же. Это надо, впасть в полнейший маразм из-за какой-то тупой курицы и двух её личинок! Ладно, уговорили. Я тоже за вас. С дядькой надо что-то делать, а то он так скоро выступать не сможет, скурвится и по миру пойдёт. Кто мне тогда деньжат подбрасывать станет?

Я положила руку поверх руки Ванечки, заглянула ему прямо в глаза и проникновенно сказала: