Видно Гене сильно не хватало сострадательного слушателя в моем лице, потому что, судя по хмурой морде господина немца, его совершенно не волновали злоключения водителя, и последний с утречка попался под горячую, злую с похмелья руку начальника.

– С самого утра Елена Васильевна попросила меня помочь ей с перестановкой в бухгалтерии. Делать мне было нечего и я…, – начал рассказывать Гена, но его прервал Петерман.

– Может, мы уже поедем.

От ледяного тона Яна даже мне стало как-то не по себе. Вот умеет этот тип по нервам ездить. Гена же, не моргнув и глазом, завел движок Мерседеса. Все двести пятьдесят лошадиных сил под капотом отозвались мерным урчанием, и мы плавно покатились по дороге. Минуту я честно пыталась смотреть в окно, но любопытство подтолкнуло меня продолжить разговор:

– Удачно переставили?

– Да как сказать, – пожал плечами парень.

А дальше я слушала и всеми силами пыталась сохранить невозмутимое лицо, потому что ржач так и подкатывал на самых драматических моментах. Утро Геннадия началось превосходно. Только собрался он поспать в объятиях кожаного кресла Мерседеса, радуясь, что вездесущий начальник свалил, как наличие свободных от дела мужских рук заприметил наш цветник бухгалтерии.

Сначала парень даже обрадовался такому повороту событий, потому что тетки напоили его чаем с ватрушками. Подумаешь, дел-то, передвинуть пару столов. Да запросто! А тут тебе жирные, вкусные пирожки с мясом на обед с поджаристой корочкой! В итоге, попал парень по самые помидоры, потому что пару столов неожиданно превратилось в перепланировку всей бухгалтерии под бдительным руководством вздорных пенсионерок. Затянул Гена потуже ремень, чтобы позвоночник в труселя не ссыпался и взялся за дело с мужеством. Оно ему, поверьте, пригодилось, потому что мебель у нас в бухгалтерии, как и везде, с советских времен осталась. А коммунисты абы как ничего не делают. Если шкаф, то из дуба натурального. Он, конечно, парень мускулистый. Но когда таких шкафов не один и не два, а десяток… вместе со всей макулатурой. В общем, ни один местный Геракл не взялся бы их тягать, даже за чебуреки.

Позже, ближе к вечеру, когда Гена уже ни рук ни ног не чуял от усталости, его неожиданным образом спасла Елена Васильевна, которая попросила его перенести пару цветочных горшков в кабинет к юрисконсультанту. Он с радостью поспешил выполнять задание и под бдительным руководством главбухши стал расставлять горшочки. И как-то так случилось, что ненароком задел огромный кактус, который так никто и не пересадил. Кактус качнулся в сторону Елены Васильевны. Та взвизгнула и поспешила укрыться за дверцей холодильника, которую Андрей оставил приоткрытой, дабы тот разморозился. Но Гена неожиданно решился на рыцарский поступок и в ту же секунду бросился быстрее молнии наперерез опасному растению. Встреча кактуса, холодильника ЗИЛ и Гены прошла со счетом два ноль в пользу первых. Несчастный Ланселот оказался зажатый между ними. ЗИЛ приложил его по голове, а кактус по спине.

И вот, казалось бы, хорошее вознаграждение за все страдания этого дня. Гена без рубашки, сидит на стуле, а Елена Васильевна колдует над ссадиной на лбу. Ему остается только наслаждаться ароматами кофе, что девушка лично сварила неудачливому спасителю, и поглядывать, как мерно колышется перед глазами бюст пятого размера. Но не тут-то было. Дверь с размахом открывается, и в кабинет со словами «дорогая, ты мне кофе сварила?» влетает хозяин кабинета и застывает от открывшейся взору фривольной картины.

А дальше я призвала всё свое мужество, чтобы оставаться серьезной, и с гримасой сочувствия внимать жертве обстоятельств.

С диким ревом истинного Отелло «а ну убери руки от моей девушки!» Андрюха отправил Гену в нокаут одним точным ударом в глаз.

После парень очнулся уже в травмпункте, где престарелый врач попытался откачать его чистым медицинским спиртом со словами «да он покойника поднимет». Когда Геннадий унес оттуда ноги, давно стемнело…

– Вот такие дела, Евгения Николаевна, – завершил свой рассказ водитель Петермана и лукаво посмотрел на меня в зеркало заднего вида.

Я усмехнулась в ответ и украдкой бросила взгляд на господина немца. Тот со страдальческим видом прислонился к окну и прикрыл глаза, методично потирая левый висок. Так тебе и надо, фашист проклятый! Если бы не он и его планы, работали бы мы с Луганским себе потихоньку и дальше. А я вот теперь сиди и ломай голову, то ли колхоз спасать, то ли наши с Васьком отношения.

– Голова болит? – поинтересовалась я, стараясь, чтобы в голосе не проскользнули злорадные нотки.

– Невыносимо.

– Сейчас до дома доедем, я вам лекарство дам, – заверила я с самыми честными глазами.

– Да? – удивился Ян. – Если обезболивающее, то я уже пробовал. Не помогает.

– Зачем обезболивающее?! Я вас русскими народными средствами подлечу. Будете как новенький. Потом еще спасибо скажете.

Блондин бросил на меня недоверчивый взгляд и тут же поморщился, когда в кармане завибрировал телефон. С самым несчастным видом он посмотрел на экран и, глубоко вздохнув, ответил на звонок.

– Да, Виталий Иванович.

Я вся обратилась в слух, старательно делая вид, что изучаю местные пейзажи. Разговор был достаточно краток. Поздоровавшись, Ян выслушал собеседника, посмотрел на часы и задумчиво произнес:

– Самолет в четыре? Я думаю, возможно. Давайте через два часа. Я сам подъеду к вам в офис. Хорошо. Договорились.

Та-а-а-к. Значит, на встречу вы собрались, господин немец. Будет вам и лечение, и встреча… Только не обещаю, что с Виталием Ивановичем.

Доехали мы достаточно быстро. Еще бы! На такой-то машине. Я безумно обрадовалась, заприметив ставший родным палисадник. Как же хочется поскорее ополоснуться и завалиться в постельку с книжечкой. Ну и пусть, что сегодня рабочий день. Луганскому уже без разницы, а Петерман сейчас не в состоянии думать. И вообще, я уже черти сколько без выходных пашу. Заслужила!

Мы с немцем вышли из машины. Нет, Гену я честно приглашала в гости, но он наотрез отказался.

– Вы тут живете? – Петерман несколько растерянно смотрел на покосившийся домик деда Сени.

– А что? – тут же возмутилась я, уперев руки в бока. – Уж получше того клоповника, где остановились вы. Мы с баб Валей полы два раза на день моем.

Блондинчик сразу стал оправдываться и хотел уже свалить. Но от меня так просто не сбежишь. А как же лечение? Никуда я его, миленького, не пущу. Вот полечу, а потом пускай едет, куда душа прикажет.

Калитка оказалась заперта. Благо, деды всегда хранили в небольшой трещинке на деревянном заборе запасной ключ. Дома тоже оказалось пусто. Интересное кино. Куда это деды мои подевались?

Усадила Петермана на табурет у окошка. Он, явно чувствуя себя не в своей тарелке, сложив руки на коленях, стал озираться по сторонам.

Я метнулась на кухню и достала из самого дальнего угла спиртовую настойку боярышника. Баб Валя сама первак гнала. Сейчас похмелим немца, и ему в раз полегчает. Налила ни много ни мало граненый стакан до краев. Я сегодня не жадная. Пусть пьет на здоровье. А во второй граненый плеснула компота вишневого и несколько капель своего секретного оружия.

– Вот! Пейте! – радостно сказала я, поставив перед блондином два стакана.

Он подозрительно посмотрел на них, повел носом и спросил:

– Что это?

– Настойка. Используется исключительно в лечебных целях. Натур продукт. Знаю, выглядит не очень. Зато как новенький будете.

Видно, совсем ему плохо, потому что больше он спрашивать ничего не стал и, схватив стакан с настойкой, отпил одним глотком половину. И тут же выпучил глаза. Первак у баб Вали что надо – градусов семьдесят, не меньше.

– До дна! – приказала я.

Он послушно впихнул в себя вторую половину и мгновенно бросился запивать компотом, пыхтя от усердия.

– Ох, – с трудом выдохнул мужчина. – Вы решили меня в гроб загнать раньше времени.

Хм. Где-то я это уже слышала?

– Вы на меня не наговаривайте, а то я и разозлиться могу, – строгим голосом ответила я. – А в гневе я так страшна, что сама себя пугаюсь.

Ян усмехнулся в ответ и, лениво потянувшись, произнес:

– Наслышан-наслышан. Вы в курсе, что фото с вашими художествами теперь красуется на рабочем столе директора управляющей компании?

Недоуменно моргнула, а потом до меня дошло, что это он говорит о моем очаровательном козлике. Вот уж ни за что бы не подумала.

– Не имею чести быть с ним знакома, – прохладно ответила я и пошла на кухню ставить чайник.

Ян двинулся следом за мной, с интересом рассматривая свежевыбеленную печку.

– А он о вас прекрасно осведомлен, как, впрочем, и вся управляющая компания.

Не знаю, зачем он затеял этот разговор, но он мне определенно не нравится. А если мне что-то не нравится, я что…? Правильно. Этого не делаю.

– Это все, конечно, замечательно, – довольно резко сказала я. – Но не соблаговолите ли вы присесть на диван. Я поставила чайник. Пойду позову Гену.

– Зачем Гену? – растерянно спросил господин немец.

Присмотрелась к нему повнимательнее и довольно улыбнулась. Есть контакт. Глазки уже совеленькие стали. Бай-байки захотелось.

– Как зачем? Чай пить. Человек целый день за рулем.

Судя по вытянувшейся роже немца, он явно не рассчитывал пить чай со своим водителем. Небось подумал, что я тут для него одного так расстаралась. Ага! Держи карман шире.

– Я мигом, – бросила через плечо, уже обуваясь у двери, и побежала к машине.

Гена обрадовался мне как родной.

– Чай с вареньем? С удовольствием! – и тут же подозрительно переспросил. – А вы меня точно ничего таскать не заставите?

– Не заставлю, – заверила я.

За него Луганский уже всё перетаскал. А вот за вареньем в подвал всё же пришлось Гене слазить. Детина он рослый и не один раз приложился затылком о притолоку, пока лазил. Зато выбрался с довольной моськой.

– Ничего, что я малиновое взял?

Как я и предполагала, стоило немцу опуститься на диван и положить голову на подушечку, как объятия Морфея унесли его в далекие дали. Он теперь потерян для общества, а точнее для Виталия Ивановича вплоть до самого вечера. С минуту просто стояла и смотрела на улыбающегося во сне начальника, размышляя о том, как мало человеку для счастья надо. Всего-то две капельки снотворного, а счастливы и я и Петерман. Каюсь, была у меня подленькая мысль подлить ему в компот Пургена, чтобы из нашего уличного «домика» выполз только к ночи, но пожалела. Вот такие мы, женщины, загадочные.

Тихонько вздохнула и, взяв плед, накрыла немца, так чтоб один нос его длиннющий торчал. Глядишь, пригреется и всю ночь проспит. Спи, соколик. Спи.

Глава 13

Пока господин немец спал и видел чудесные сны, я, чтобы отвлечься от неприятных дум, решила занять руки полезным делом, а заодно и подключить Геннадия.

Чай – это хорошее дело, но время уже перевалило за обед, а в холодильнике шаром покати. Тоскливо прошлась по содержимому морозилки. Мяса нет. Печалька…

– Гена! – зычно позвала я. – Вы вареники домашние любите?

Голова парня в мгновение ока показалась в проеме. Он окинул голодным взглядом кухню и энергично закивал.

– Люблю.

– Отлично! Значит, будете помогать.

Он недоуменно моргнул, когда я всучила ему в одну руку лопату, в другую ведро и показала, где растет картошка. И нечего на меня так обиженно смотреть. Кто не работает, тот не ест! Ладно, для Петермана, пожалуй, придется сделать исключение.

– Вот и славненько! – сказала я самой себе, чувствуя, как неуемная жажда деятельности буквально распирает изнутри.

Напевая себе под нос ставший излюбленным фронтовой репертуар, я быстро просеяла муку и замесила тесто. Затем раскатала его на колбаски и накрыла пакетом, чтобы не засохло. Тут подоспел Гена с картошкой, которого мигом усадила ее чистить. Быстро разжарив сало на сковороде, добавила лук и вуаля! Шкварки с луком были уже готовы. Гена еще сгонял за помидорами и огурцами.

Поставила вариться картошку и услышала, как хлопнула входная дверь. Деды вернулись.

– Я вас уже потеряла, – сказала я, вытирая руки полотенцем.

– Да мы к Матвевне на юбилей ходили, – доложила баб Валя. – Вон, глянь-ка, наплясался пень мой старый. Молодость решил вспомнить.

Дед Сеня, одной рукой держась за поясницу, а второй за стену, поковылял к дивану.

– Это всё ты виновата, – с упреком пропыхтел он. – Нечего было меня при дамах стыдить.

– Ага, а ты и рад покрасоваться. Петух! – фыркнула она.

– Да кто это красовался? Я, что ли? – тут же возмутился дед и жалобно посмотрел на меня. – Жень, хоть ты заступись за старого. Совсем из ума бабка выжила.

Я с трудом сдержала смешок, когда баб Валя уперла руки в боки и как рыкнет:

– А кто сегодня штаны с лампасами парадные достал? Я, что ли? Говорю же, как есть петух!

Они бы, наверное, еще долго препирались, но тут дед Сеня решил присесть на диван, а тот оказался уже занят неизвестным им мужчиной. Почему неизвестным? Да потому, что Петерман укутался пледом с головой. Торчали только светлые вихры на макушке и ноги в носках.

– Кто это? – поднял на меня ошарашенный взгляд дед.

В следующее мгновение из кухни с довольной моськой появился Гена. Баб Валя вздрогнула от неожиданности и схватилась за сердце.

– А это кто?!

– Спокойно! Это господин Петерман, – я указала рукой на спящего мужчину.

Деды неверяще уставились на диван, потом на меня.

– А это его водитель – Гена.

– Здрасьте, – радостно оскалился парень. – У вас чудное малиновое варенье. В жизни такого не ел.

Дед Сеня коротко вздохнул, и всё так же держась за спину, поковылял к выходу.

– Э-э-э, дед Сень, а вы куда? – спросила я, с недоумением наблюдая за его марш-броском.

– Как куда? За пулеметом, – самым обыденным тоном ответил он и добавил: – Эх, зря я его на самый чердак прибрал. Но кто ж знал, что оккупируют, ироды.

Гена мигом перестал улыбаться. Баб Валя ухватила деда за рукав в останавливающем жесте. А я мрачно усмехнулась, прикидывая, что вечер обещает быть очень нескучным.

Время близилось к вечеру. Мы всей честной компанией собрались на веранде лепить вареники. Поначалу разговор за столом никак не клеился, и бедный Гена ощущал себя явно не в своей тарелке. Но голод не тетка. Это дедам хорошо. Их в гостях покормили. Лично мне казалось, что мой несчастный желудок уже съел себя сам. Посему, не откладывая в долгий ящик, я первую партию вареников бросила в кипящую воду. На сытый желудок и работа пойдет быстрее.

Пока варились вареники, я быстро порылась в аптечке и, выудив оттуда Финалгон, решила натереть деду Сене поясницу.

– Так, дед Сень, пойдем лечиться. А то без слез не взглянешь, – сказала я. – Только смотрите, жжется он сильно. Вытерпите?

– Я против фашистов воевал! – возмутился дед. – А ты спрашиваешь… Чего мне сделается от обычной мази-то.

Через пятнадцать минут пожилой мужчина сильно пожалел, что согласился на мое лечение. Выхожу на веранду с кастрюлей, полной ароматных вареников, и смотрю, как он сидит и отчаянно старается держаться. Весь красный, хмурый, завернутый в бабкину пуховую шаль, только пар уз ушей не идет.

– Пытки у немцев были более гуманны, чем мазь твоя, – процедил дед с обиженным видом.

– Да ладно вам, дед Сень. Это я вас еще пожалела. Сильно мазать не стала. Зато хорошенько прогреет, как новенький станете.

Он бросил на меня недоверчивый взгляд, но говорить ничего не стал, только носом поводил, вкушая аромат из кастрюли.

– Так, Гена! – скомандовала я.

Парень вытянулся по стойке смирно, а я чуть не фыркнула. До чего же потешно он смотрелся в баб Валином парадном фартуке.

– Убирайте со стола муку. Сейчас поужинаем, а потом продолжим.

Молодец парень, сразу видно, что в армии служил. Мигом всё убрал, протер и уже через пару минут, пожелав всем приятного аппетита, уминал за обе щеки вкуснейшие вареники с картошкой и чесноком. За столом началась оживленная беседа. Даже дед Сеня, прекратив дуться, присоединился к нам.

И вот в самый разгар нашего ужина с тихим скрипом открылась дверь на веранду, явив господина немца с заспанным и помятым фейсом. Окинув растерянным взглядом всю нашу компанию, он тряхнул головой и выдал своим фирменным хозяйским тоном:

– Гена, что ты делаешь?!

Бедный водитель поперхнулся вареником. Я заботливо похлопала его по спине и обернулась к немцу.

– Ян, вы так человека до сердечного приступа доведете.

Господин немец явно проснулся не в лучшем расположении духа. Странно, обычно после такого крепкого сна просыпаешься полным сил. Может он просто тоже голодный?

– Лучше присоединяйтесь к нам, – улыбнулась я, – пока не остыло.

Господин немец завис на несколько секунд, а затем подарил мне ледяной взгляд и чопорно заявил:

– У меня нет времени. Я опаздываю на встречу.

И добавил, но уже Гене, который двумя руками пытался набить в рот побольше, используя последние свободные секунды:

– Быстрее поехали.

– Угу, – промычал в ответ несчастный водитель, с тоской поглядывая на вареники.

Я от такой черной неблагодарности аж воздухом подавилась. Невольно покосилась на часы. Куда он спешит? Наш Виталий Иванович уже давным-давно в самолете, мечтает о кисельных берегах.

– Куда вы так торопитесь? – мягко произнесла я, вставая со своего места. – Поужинайте с нами. Я вареники сама готовила.

Вопреки ожиданиям, немец снова проделал фокус с недовольным взглядом и сквозь зубы выдавил:

– Евгения, вам кто-нибудь говорил, что вы иногда бываете навязчивы. Я же объясняю, у меня совсем нет времени.

Слова его больно резанули по ушам, и обида захлестнула меня с головой. Что-что?! Может я ослышалась? Это я навязчивая? Зря… Ох, зря я тебя, фашиста проклятого, пожалела. Нужно было слабительное лить в компот. Сейчас бы до сих пор сидел бы в деревянном домике и размышлял о теории относительности.

– Может всё же того… за пулеметом… сгоняю? – услышала я неуверенный шепот деда Сени за спиной.

– Цыц, старый, – тут же одернула его бабка.

Странно, но их короткая перепалка, придала мне сил. Сделав морду кирпичом, с гордо поднятой головой, медленно подошла двери, рывком распахнула ее и зло выпалила:

– Может я и навязчивая, как вы выразились, господин Петерман. Да только вы знать не знаете, что такое элементарная вежливость и благодарность. Также у вас отсутствует напрочь чувство такта и уважения к старшим, в чьем доме вас гостеприимно приняли и пригласили за стол, – изящно махнула в сторону выхода. – Не смею больше вас задерживать.

Господин немец злобно сверкнул глазами и пулей вылетел из дома, а за ним и Гена, совсем забыв о том, что на нем до сих пор баб Валин парадный фартук с кружавчиками.

Я тяжело закрыла дверь и прислонилась к ней лбом, ощутив, что силы покинули. Казалось бы, все удалось. Я помешала им подписать контракт. Но отчего-то в душе остался неприятный осадок от поведения Петермана. А с другой стороны, чего я ожидала? Что великий и ужасный господин немец соизволит снизойти до нормально общения с простыми людьми? Может, поначалу ему и было со мной весело и забавно. Но это только поначалу.

В который раз убеждаюсь, что деньги портят людей. Сноб он. Самый натуральный сноб.

– Иди, внученька, покушай, – позвала баб Валя.

Я оторвалась от двери и уже без всякого аппетита посмотрела на стол.

– Что-то перехотелось, баб Валь. Я лучше пойду посуду помою.

Старики проводили меня грустными взглядами, но расспрашивать ни о чем не стали. За это я была им вдвойне благодарна, так как и сама не могла толком понять, почему так резко упало настроение.

Пока методично мыла посуду в тазике, пришла мысль, что я, как всегда, стараюсь думать о людях лучше, чем они есть на самом деле. Идеалистка, блин. Мне казалось, что я нащупала ту заветную струнку в душе Петермана, потянув за которую покажется человек, которого разглядела вчерашним вечером. А оказалось, что нельзя найти то, чего в природе не существует.

– Жень, к тебе, кажется, приехали, – раздался с веранды голос дед Сени. – Кажись, Василий Михайлович пожаловал.

Я выглянула в окно и, узнав знакомую Тойоту, устало вздохнула. Вот почему этот мужчина не понимает по-нормальному? Сказала же, дай подумать и остыть. Нет, в тот же вечер прискакал. Только еще разборок с ним не хватало для полного счастья.

Хлопнула входная дверь и на веранде послышался голос Луганского, который здоровался с дедами, а затем быстрые шаги по направлению к кухне.

– Жень, привет.

Я обернулась. Васек был как всегда при полном параде – в костюме и при галстуке. Видимо, весь день трудился на благо другого района.

– Привет, – нейтрально поздоровалась я.

Ругаться с ним совсем не хотелось. Поэтому я постаралась быть предельно вежливой. Узнала, хорошо ли прошел его день. Даже поужинать предложила. И все это стараясь не замечать, как наглые руки гладят по плечам и целуют в макушку.

– Я так по тебе соскучился, – прошептал он.

Как же, соскучился он! С утра не виделись. При воспоминании об утре руки стали усерднее тереть кастрюлю.

– Ты ее так до дыр протрешь, – хохотнул Луганский прямо над самым ухом, а вездесущие руки продолжили свои поползновения. – А давай куда-нибудь сходим, развеемся?

Вот уж чего мне не хватало для полного счастья, так это развеяться в его компании. Что ж он такой настырный-то!

– Вась, я устала. А мне еще помидоры полить надо. У деда Сени спина разболелась.

– Завтра с утра успеешь полить, – мурлыкнул он.

Нет, это нормально?! Значит сейчас иди, собирайся, поедем меня развлекать, а утром чуть живая шуруй, поливай свои помидоры. Хотела было уже дать ему локтем по ребрам, как замерла, прислушиваясь. К дому с тихим шуршанием подъехала машина. Чуть вытянула шею, глядя на улицу. Следом за машиной Луганского, припарковался черный Мерседес.

Да что ж за день сегодня такой? Эти два придурка меня с ума сведут.

Пока я до последнего надеялась, что это вернулся Гена отдать фартук, Васек увлеченно выцеловывал мне шею и не заметил, как скрипнули полы на кухне. Я вздрогнула и резко вывернулась из Васьковых объятий.

– Женечка, к тебе тут еще пришли, – позвала баб Валя, с любопытством поглядывая на бледную как смерть меня и раскрасневшегося и довольного Луганского.

На ватных ногах двинулась на веранду, прихватив тазик с грязной водой, чтобы попутно вылить на улицу. Вышла и замерла с открытым от удивления ртом.

Нет, я, конечно, могла в своих мечтах представить, что господин немец придет извиняться за свое поведение, но чтобы вот таким образом…

– Ян?! – удивленно воскликнул Васек, появившийся на веранде вслед за мной.

Затем взгляд мужчины потяжелел, помрачнел и наконец полыхнул черной ревностью. А всё дело в том, что это чудо в перьях по имени Ян приперся не один, а с огромным букетом роз. И как вы думаете, о чём в первую очередь подумал Луганский?

Ой, мамочки-и-и! Мне вдруг как-то сразу захотелось куда-то спрятаться. А бежать-то некуда.

– Вот сейчас твой Максимка и пригодился бы, – брякнула баб Валя, толкая муженька в бок.

Вот, ей богу, не могла с ней не согласиться, с ужасом прикидывая, куда бежать – в сарай или в туалет. В сарай-то надежнее будет. Там такой засов, что кувалдой дверь не вышибешь.

Пока я в уме просчитывала варианты, Луганский, бросив на меня злобный взгляд, решил всё же поинтересоваться у Петермана о причинах его столь позднего визита. Я уже было обрадовалась, что он не стал сразу рубить с плеча. Как оказалось, зря.

Немец, нацепив на свою предательскую фашистскую морду ледяную маску, спокойно ответил:

– Меня на ужин пригласили, – и, повернув голову в мою сторону, обаятельно улыбнулся, – Я надеюсь, не слишком поздно, Евгения.

Я вот сейчас не поняла. Это чего было-то? Приглашать я приглашала. Но с его слов это прозвучало как-то так интимно. И вообще! Он же отказался! Блин, похоже, у меня глаз задергался.

– Мы же с тобой договаривались, Ян! – громыхнул Луганский так, что я чуть не подпрыгнула.

Пока я силилась понять, о чем таком они могли договариваться, немец криво усмехнулся и, глядя прямо на меня, сказал:

– Я передумал.

Вот тут-то Ваську и снесло крышу. Он в два шага преодолел расстояние, что разделяло его и Петермана. Мгновение и он заносит кулак для удара. Я инстинктивно рванулась на защиту немца. Васек его же прихлопнет, как муху! Но не тут-то было. Ян ловко увернулся и перехватил руку Луганского. И откуда в нем столько силы? А с виду и не скажешь.

– Не делай того, о чем пожалеешь, – холодно процедил он, отступая на шаг от двери и молчаливо предлагая Ваську очистить помещение.

Тот, даже не прощаясь, пулей вылетел на улицу. Я не задумываясь рванула следом.

– Вась! Вась, подожди. Это совсем не то, что ты подумал!

Мужчина затормозил и с горькой иронией сказал:

– Ты сейчас говоришь, как героиня из мыльной оперы.

– Ну и пусть. Послушай меня.

Он остановился у калитки и дрожащим от ярости голосом рыкнул:

– Что?! Сейчас скажешь, что не приглашала его?

Я потупила взгляд.

– Приглашала… но по-дружески.

– Значит, по-дружески? – зло выплюнул он. – Теперь понятно, почему ты меня пыталась выпроводить. Его ждала.

– Я не…

Я пыталась оправдаться, но он даже слова не дал мне сказать.

– Что, нашла себе любовника покруче? Тогда боюсь тебя разочаровать. Он женатый и никогда Эльзу не бросит, потому что он без нее никто. Поиграет в богатого папика. Может даже подарков надарит. Но очень скоро выбросит из своей жизни.

– Зачем ты так? – прошептала я, всеми силами пытаясь удержать обидные слова, что вертелись в ответ на такую несправедливость.

– Зачем?!

Мне показалось, он даже задохнулся от этих слов.

– Я столько ради тебя сделал! Даже был готов на серьезные отношения. Дрянь неблагодарная.

Вот тут-то в голове у меня щелкнул переключатель. Чего это он для меня такого сделал? Что-то не припомню. Ах, да, картошку прополол и забор починил. Великие дела. Я бы даже сказала подвиги Геракакла! Ему было так тяжело, так тяжко…пока я за него в колхозе пахала от зари до зари. Затем мне сразу вспомнилась рыжеволосая прелестница Анна, и ладонь внезапно зачесалась дать кому-то в рожу.

Руки, что всё еще держали тазик, дрогнули, и я от всей души, а она у меня широкая, как матушка-Россия, окатила эту скотину безрогую грязной и жирной водой. И пока он, матерясь, стаскивал с себя промокший пиджак, схватила метлу, которой обычно баб Валя подметала куриный помет, и хорошенько хлестанула Луганского по пятой точке.

– Раз я такая плохая, выметайся и больше не приходи!

Нужно ли говорить, что он, злобно сверкнув глазищами, пулей вылетел на улицу к своей шикарной тачке.

– Катись колобком! Скатертью дорожка! – напоследок крикнула я, крайне довольная собой.

Так-так, осталось еще одному всыпать пендюлей и жизнь удалась! Поудобнее перехватила свое орудие возмездия и двинулась в дом.

На веранде меня ждала настолько занимательная картина, что я от неожиданности даже метлу по инерции поставила в уголок. Петерман с понурой головой стоял рядом с чинно восседавшей на лавке баб Валей. Сама старушка вдохновенно отчитывала его, как шкодливого мальчишку.

– Ишь, удумал чего – внучку нашу обижать! Мы ее тута кормим, откармливаем, а они ей нервы мотают. Получишь от нас с дедом. Се-е-ень?! – и метнула она царский взгляд на мужа.

– Да! Получишь! – с жаром поддакнул он и, кряхтя, поковылял к старенькому серванту.

Бабка проводила муженька пристальным взглядом и снова повернулась к немцу:

– Ты, ирод нерусский, почем в наш дом пришел без приглашения? Или у вас там за бугром так принято? А?

– Не принято. Я извиниться хотел, – оправдывался блондинчик.

– Ишь, хотел он – рявкнула баб Валя и стегнула его полотенцем по плечу. – А теперь садись к столу… Как там тебя величать-то?

– Ян.

Старушка на мгновение задумалась, а потом злорадненько улыбнулась.

– Значит, Яшей будешь. Садись, Яшенька, за стол.

Немец даже не вздрогнул. Только удивленно поднял голову и виновато улыбнулся, увидев замершую в дверях меня.

– За стол?

– Ты ж голодный был, – прищурилась она, – или нет?

– Голодный-голодный, – поспешно заверил ее он и немного неуверенно присел за стол.

– Цветы! Цветы давай сюда. Да не помни, дурень!

Чуть не рассмеялась – до того потешное лицо стало у Яна. Он явно разрывался от противоречивых эмоций. С одной стороны, как же это так – его, страшного и ужасного господина Петермана, обозвали дурнем. А с другой – не ругаться же с пожилыми людьми в их же доме.

Краем глаза заметила, что дед Сеня достал из серванта всежевыкопанный хрен и бутылку коньяка, что была у него припасена для особенных случаев. Видимо, дед посчитал, что сей случай наступил. Чай, как-никак с немцем за один стол собрался садиться и хреном его доморощенным потчевать.

Немца стало даже немного жалко. Он со смиренным видом сидел за столом и с расширяющимися от ужаса глазами наблюдал, как дед готовится к тому самому «потчеванию». Старичок налил два граненых коньяком до краев и на мелкой терке стал крошить хрен. У меня от резкого запаха моментально зачесалось в носу.

– Ох, хорош хрен уродился! – нахваливал дед свое угощение.

На Яна стало страшно смотреть. Он, видимо, уже триста раз пожалел, что решил извиниться. Беспомощно посмотрел на меня. А что я? Только и пожала плечами. Сам же на ужин приперся. Вот и терпи теперь. А я посмотрю и буду наслаждаться твоими мучениями, соколик мой. Вот такая я кровожадная. Должна же и для меня быть предусмотрена хоть какая-то моральная компенсация за испорченный вечер.

Я уже приготовилась, заняла место в первом ряду и… баб Валя всю малину испортила.

– Яшенька, ты руки-то мыл?

Блондинчик ухватился за этот вопрос как за соломинку.

– Нет.

– Тогда поди на улицу. Там рукомойник висит. Женя, проводи гостя.

Провожу-провожу. Куда же деваться. Сейчас вот возьму метелку и провожу его как следует.

Вышла с веранды вслед за мужчиной и глубоко вздохнула. На улице стало свежо. Как-никак уже конец лета наступает. Скоро конец уборочной. От этого сердце жалостно сжалось. Я сделала все, что смогла, но это всего лишь небольшая отсрочка. Что мешает Петерману подождать, пока Виталий Иванович не прикатит с Мальдивов.

Пока я задумчиво разглядывала спину немца, он успел помыть руки, тщательно вытереть полотенцем.

– Помыли ручки? – почти ласково поинтересовалась я.

– Да, Евгения.

Мужчина повернулся и замер. Еще бы! Я б на его месте вообще бы в сторону калитки вслед за Луганским бежала.

– А теперь скажите честно, какого, вашу мать, карбюратора, приехали с этим вонючим веником?! – рыкнула я и, приняв боевую позу, половчее перехватила метлу.

И что, вы думаете, этот гад сделал?! Мягко улыбнулся и, подойдя ко мне близко-близко, негромко сказал:

– Ты такая смешная, когда злишься. Словно рассерженный ежик, – и положил свою клешню поверх ладони, которая судорожно сжала черенок метлы.

От интимности, с которой были произнесены эти слова, я даже дара речи лишилась. Ян же, абсолютно не теряясь, осторожно высвободил метлу из цепкого захвата и потянул меня за руку в сторону огорода.