– Отвези меня на ладью, я попрощаюсь, – сказал я.
Я вошёл в лодку, со мной взошли четверо воинов-гребцов, двое воинов с факелами и Сверри. Мать тоже села с нами. Последним в лодку забрался Вали, опасливо садясь подальше от меня.
Мы двинулись к драккару, почти как сегодня утром. Только водная гладь теперь была спокойной. Уж лучше бы море бушевало! Хоть так я мог бы на него позлиться! А теперь сидел и грустил, кусая обветренные губы. Тело плотно стягивали повязки, и лишь они удерживали в груди моё сердце. Маргрет, ведь ты ещё не знаешь, что случилось… Как бы я хотел, чтобы ты была сейчас со мной и поддержала меня…
Хёрд лежал на столе, сооружённом из досок, прокинутых поперёк скамей для гребцов. На его плечах белел новый мех. Руки были сложены на животе, а под ними лежала рукоять меча. Хоть ты и не воевал, брат, ты был храбр и смел, ты погиб с мечом в руке, как истинный воин.
Мать расцеловала брата в щёки, выпрямилась и отёрла от слёз лицо, а затем отодвинулась, уступая мне дорогу. Интересно, по мне она тоже так горевала? Вероятнее всего, нет, меня ведь убили как преступника и зарыли в кургане с червями.
Я поцеловал Хёрда в холодный лоб. Следом подошёл Вали, коротко навис над лицом Хёрда и прошёл дальше. Потом – Сверри. Он положил руку Хёрду на грудь и что-то прошептал, слова его унёс ветер.
Мне протянули горящий факел, и я уложил его на солому рядом с Хёрдом. Она быстро разгорелась, дым ударил в нос, я отодвинулся.
– Идём, – протянул я руку матери и помог ей спуститься в лодку.
Сверри жестом указал воинам разлить масло из бочонков. И когда все перешли в лодку, он взял факел и закинул его на борт драккара. Ладья вспыхнула в мгновение ока и ослепила мой взор.
Когда мы вернулись в долгий дом, женщины уже накрыли столы. Мы все расселись. Мать села рядом со мной, и по другую сторону от неё сел Арнвольф со своими воинами. Я же по другую сторону от себя усадил Годи, и он поил меня, как обещал когда-то.
– Я слышала, ты завтра едешь в Хедвиг? – сказала мать.
– Да, Госпожа, – кивнул я, отложив баранью ногу.
– К Маргрет? – слегка улыбнулась она.
Я облизал пальцы и кивнул.
– Как здоровье моей сестры, Бальдр? – произнёл Арнвольф.
– С Маргрет всё хорошо, и с Лейфом тоже, – ответил я, нахмурившись.
Арнвольф потянулся ко мне с кубком и дружелюбно улыбнулся. Мы выпили.
– Ты удивляешь меня, Бальдр, – произнесла мама.
Я вопросительно поглядел на неё.
– Я поражаюсь твоей любви к единственной женщине, отголоски её доходят до меня сквозь пространство…
– Госпожа… – прервал я мать, бросил хмурый взгляд на Арнвольфа, наполняющего матери кубок.
Разговор был слишком личным, я не хотел говорить о Маргрет в присутствии пусть даже её родного брата и даже своего друга Годи.
– Не беспокойся, – поняла моё смущение мать и улыбнулась. – Арнвольфу можно верить, как и твоему другу… – поглядела она на озадаченного Годи.
– Я благословляю вас с Маргрет и благословляю ваших детей… – она подмигнула так, что заметил это лишь я один, – которых вы скоро родите, – докончила фразу.
– Спасибо, Госпожа.
21
.
Пора домой
Я не заметил, как уснул. Проснулся в полумраке зала на скамье. Годи придавил меня своим телом, я осторожно повернулся и чуть не раздавил Йорунн, осторожно прижавшуюся к моей спине. Я сел, огляделся: все спали, кто за столом, кто на скамьях, кто на соломе на полу.
В очаге догорали угли. Я встал, взял несколько поленьев и подложил в огонь, потёр холодные руки, глядя на то, как огонь пожирает дерево. Прошёл к столу и отхлебнул недопитый мёд из кубка Годи: мой был пуст. Меня била дрожь то ли от вчерашней битвы, то ли от того, что замерз, и я накинул на себя расшитый узорами меховой плащ конунга. Я чувствовал, что по времени сейчас должно было уже светать, но через оконца под крышей не проникало ни крупицы света.
Я высунулся на улицу, мне в лицо ударил морозный воздух, на плечи упали снежинки. Не рано ли зима пришла на порог? Тьма стояла – хоть глаз выколи. Под крышей крыльца висела едва мерцающая масляная лампа. Два стражника вынырнули из тени у стены и удивлённо поглядели на меня.
– Всё тихо? – спросил я, поглядев в их усталые сосредоточенные лица.
– Тихо, конунг, как в могиле.
Я был не в настроении шутить, но злиться на неуместные шутки тоже был не в настроении.
– Я уж выспался, а солнце всё не встаёт… – проворчал я.
– Да, должно уже светать, но всё никак… наверное, Хассер украл солнце…
– Замолчи! – приказал я стражнику, сам испугавшись его слов. – Просто зима близится, дни стали короче, а ночи длиннее, но солнце ещё взойдёт!
Я стряхнул с плаща крупинки снега и вернулся в дом. Пора уже собираться в Хедвиг, к Маргрет, сообщить ей о случившимся. Но сперва надо поговорить с матерью и попросить у неё назад свой подарок.
Очаг разгорелся, и в в зале стало светлее. Я прошёлся и поискал глазами мать среди спавших гостей, но нигде её не увидел. Йорунн придвинулась к Годи, прижав руки к груди. Замёрзла без меня. Я подтянул упавшую на пол шкуру и укрыл её.
Вали лежал у стены, похрапывая. Ублюдок. Рядом лежали хирдманы, которых я поставил охранять брата. Я толкнул одного из них в плечо и приблизил к лицу кулак. Воин мигом сел и виновато кивнул.
Я прошёл в бывшие покои Хёрда и поглядел на конунга Харальда. Он был бледен и тяжело дышал. На краю его постели дремала женщина, приставленная ухаживать за ним.
Я заглянул за занавеси женских покоев, разыскивая мать, и увидел её. Она лежала обнажённая в объятиях Арнвольфа, тоже обнажённого. Я зло выдохнул, и мать приоткрыла глаза.
– Бальдр? – ласково прошептала она. – Почему ты не спишь?
Я не ответил. Резко задёрнул занавесь и вернулся в зал, налил ещё мёда и рухнул в своё кресло. И почему у меня такая любвеобильная мать?! Да нашла с кем, с этим рыжим верзилой! Я опустошил кубок и потянулся налить ещё. Но тут показалась она. Теперь уже в платье, ремешок затянут на тонкой талии, меховая накидка на плечах. Только вот пепельные волосы спутаны и щёки разрумянены. От стыда ли или от жаркой ночи?
– Милый сын, ты до сих пор не научился не врываться ко мне в спальню? Чего ты хотел? – дёрнула бровями мама и присела на стоявшее рядом кресло. Когда-то оно принадлежало ей. А то, на котором сидел я, – моему отцу, конунгу Эйрику.
Я поставил локоть на стол и опёрся на него, внимательно изучая мать. Кожа у неё была гладкая, как у девы. И не скажешь, что у неё был седеющий сын Хёрд. Я бы тоже был седеющим, если бы не пролежал десять лет в земле.
– Ну? Что ты так на меня смотришь? – мягко улыбнулась мама. Её улыбка была совершенно очаровательной, и если бы я не был её сыном, она пленила бы меня, как пленила совершенно всех.
– Раз уж ты вернулась, мама, может ты закроешь печать под горой и прогонишь Хассера, чтобы мы, наконец, могли жить спокойно? – произнёс я.
– Слишком поздно, – покачала головой мать. – Как только я ступила на землю Истлага, проход в тёмный мир закрылся сам собой, тот мир не приемлет света, который я несу. Но, к сожалению, Хассер уже здесь.
– Здесь?! – огляделся я.
– Ну, не совсем здесь, он в межмирье. А оно напрямую соприкасается с земным миром, грань очень тонка. Хассер может явиться в любую минуту, и остановить его может только Эйсир, вошедший в его плоть.
Я приложил руку к лицу и почесал лоб.
– Скажи, ты сохранила мой подарок? – хрипло произнёс я. – Брошь… Помнишь?
Мать скользнула рукой под меховую накидку, завозилась у себя на груди и через минуту протянула мне ладонь, в которой лежала сверкающая в отсветах очага брошь.
– Конечно, я сохранила её, Бальдр, – произнесла мать. – Я всегда носила её при себе.
– Когда на тебе была одежда, – буркнул я, взяв брошь. – Я заберу её назад, она часть Эйсира.
– Я догадывалась, чувствовала, хотя ты упорно молчал.
– Теперь я смогу снова отлить меч. Я поеду в Хедвиг, остальные части меча у Лейфа. Интересно, рассветёт ли сегодня? – я бросил взгляд к оконцам под крышей, и мне показалось, что они посветлели.
– Солнце пробивается сквозь мрак, я чувствую, скоро наступит день… Но он будет короче, чем обычно. Ты не доедешь до укрытия до темна…
– Возьму масло, факелы, людей побольше – доеду! – сказал я, поднимаясь с кресла.
– Подожди, – мать ухватила меня за плечо и поглядела с волнением.
– Ну, говори?
Мама опустила меня назад в кресло и протянула мне раскрытую ладонь, которая вдруг начала светиться. А потом на ней вырос сияющий шар, осветивший весь зал. Я поднял изумлённые глаза на мать.
– Это свет моей души, Бальдр, возьми его с собой, чтобы добраться до Хедвига. Он осветит твой путь во тьме и отпугнёт тёмных тварей.
Мать переложила шар в мою ладонь, он был тёплым, но не обжигал.
– А как же ты? – прошептал я, всё ещё удивлённый волшебному сиянию.
– Пока мой свет у тебя, я буду смертной, и я буду ждать, когда ты вернёшь его мне, – мама улыбнулась и легким поцелуем прикоснулась к моему лбу.
– Спасибо, – проговорил я, убирая шар в сумку на поясе.
– И ещё, Бальдр, – мать строго заглянула мне в глаза, склонилась поближе и шёпотом продолжила: – Опасайся Харальда. Он уверовал в нового бога, слухи о твоём возвращении к жизни разошлись по миру, и люди считают это страшным кощунством. Харальд пришёл помочь Хёрду и своей дочери установить в Истлаге мир, и он пришёл, чтобы сделать тебя вновь мёртвым вместе с твоей колдуньей… Арнволфа я спасла от этих верований, завладев им, но наш мир скоро может погибнуть…
– Я ведь могу пойти и прикончить его сейчас же, – прорычал я.
– Нет, – она ухватила меня за руки. – Не делай зла – так ты накликаешь на себя беду, и весь мир ополчится на тебя. Спаси Истлаг от Хассера, тебе одному это под силу, и ты будешь спасён, Бальдр, – мама погладила меня по бородатой щеке, и моя злость немного унялась.
В зале вновь стало сумеречно. Мать поднялась и, покачивая бёдрами, вернулась в женскую половину. Я встал с кресла и растолкал Сверри.
– Как голова? – спросил я, поглядев на три опустошённых кувшина, лежавших подле хирдмана, и его опухшую рожу. – Поедешь со мной в Хедвиг?
– Конунг, я с тобой теперь хоть на тот свет… – просипел Сверри.
– Там нет света, – буркнул я. – Вставай, воин.
Сверри поспешил сесть, потёр лицо и поглядел на меня красными от попойки глазами.
– Да плевать, – он высунул на четверть меч из ножен и нагло улыбнулся.
– Возьми с собой четверых хирдманов, – кивнул я. – А ещё факелы, масло, и луки возьмите на всякий случай.
Я пошёл на конюшню и приказал подготовить нам шесть лошадей. Все мои воины, остававшиеся в Тронхейме, и особенно Годи изумлённо глядели на нас, собирающихся выезжать за ворота в то время, когда вокруг ещё царила тьма. Но Сверри порадовал меня. Он, совершенно не зная о свете души моей матери, который был у меня в сумке и, спокойно сложил вещи в мешок, проверил меч и кинжал и в готовности забрался на коня. Остальные четверо хирдманов последовали его примеру, но на их лицах я читал вполне уместное человеческое беспокойство.
Народ просыпался, во дворе поднялась суета – как же, конунг уезжает. Все почтительно кланялись мне и вытягивались в струну, когда я проходил мимо. Женщины позвали на завтрак, но я сказал собрать мне еду в мешок, пора выезжать, время дорого. Они принесли по кулю с едой и по фляге с мёдом мне и каждому из воинов, что отправлялись со мной. Я повернулся сложить всё в седельную сумку. Тут подошла Йорунн.
– Ничего себе! – заулыбался я, глядя на её порозовевшее лицо. – Как ты похорошела!
Йорунн, сбитая с толку. дотронулась до своёй морщинистой щеки, и я понял, что неудачно пошутил по тому, какая печаль блеснула в её взгляде.
– Я хотела вернуться с тобой в Хедвиг, – произнесла она.
– Нет, – резко ответил я. – Я хочу, чтобы ты осталась здесь, в Тронхейме, назначаю тебя гальдрун, моей официальной колдуньей и лекаркой, занимай любые покои, и бери себе кого пожелаешь в помощницы!
Я коснулся лбом лба подруги и отстранился. Я не хотел, чтобы Йорунн ехала со мной в Хедвиг и видела то, что я буду делать там с Маргрет: я знал, это причинит ей боль. Когда мы вернёмся в Тронхейм, то к тому времени уже натрахаемся и будем вести себя на людях сдержанно. Надеюсь. А о том, что я собирался жениться на Маргрет, Йорунн всегда знала, я всегда был честен с ней.
– Конунг? – окликнул меня Сверри. – Едем?
Я простился с Йорунн, сел на коня и махнул стражам, веля отворить ворота.
Вдали на горизонте белела предрассветная полоса, но небо над нами было низким и тёмным. Ветер трепал волосы и задувал в уши, я накинул капюшон. Факелы в руках воинов погасли от мощных порывов, стоило нам лишь немного отдалиться от укрытия стен. Всюду в пространстве парили мерцающие зелёные огни, будто отражение звёзд, качающихся на волнах. Я не сразу понял, что варги приближались. Лязгнул меч Сверри, а следом и мечи хирдманов. Я достал свет души, глаза заслезились от ярких лучей, я прищурился.
– Что за дела?! – выкрикнул Сверри.
Свет шара в моей руке озарил всё вокруг, стало светло, как днём, в пределах довольно широкого круга. Варги, окружившие нас, заскулили, будто от боли, и разбежались в стороны. Дорога была чиста от тёмных тварей, и мы поехали дальше.
Небо постепенно светлело, и вскоре свет души матери оказался не нужен, я убрал его. Мы ехали молча, каждый думал о своём. Я мечтал поскорее увидеть Маргрет. Хёрд мёртв, она должна оплакать мужа. Я не буду настаивать на том, чтобы спала со мной сегодня, дам ей столько времени, сколько нужно, чтобы вступить в новый брак. Сегодня я хочу просто побыть рядом с ней и Лейфом, как мечтал когда-то: возвращаться домой после длительного пути, где ждут меня жена и сын. Как же я по ним соскучился…
Я огляделся по сторонам. Вершины холмов окутали седые облака, трава пожелтела и пожухла. Как же быстро наступала зима, как же быстро укоротились дни. Я должен поспешить. Нужно скорее отлить заново меч. Надеюсь, Рагги сумел достать брошь и тоже скоро приедет в Хедвиг. Надеюсь, у нас всё получится, другого пути просто нет.
К усадьбе Скоугар мы подъехали, когда тусклый день уже угасал, дорога была едва различимой, а в тенях леса вновь начали мерцать зелёные огни. Нас встретил как обычно мрачный Ингольф. Сверри кивнул на меня, сказав, что я теперь конунг. Ингольф заулыбался, предложил ужин, мёда и женщин.
– Нам нужны лошади на замену, и поедем дальше, – сказал я.
– Так ночь же! – удивился Ингольф.
– Ничего, – ответил я. – Давай лошадей.
Через полчаса мы продолжили путь: я спешил домой. Я вновь достал свет души, и он берёг нас от тварей – порождений ночи. Дорогу подморозило, и лошади более уверенно шагали по твёрдому грунту, чем по расползшейся грязи. Мы вышли в долину, которую окружали две скальные гряды. Ветер, как загнанный в ловушку зверь, носился по ущелью. Он нёс с собой маленькие острые льдинки со снежных вершин. Я дрожал не только от холода, но и от стискивающего брюхо страха – всё это очень напоминало мне Хельхейм. Интересно, как там Хёрд? Он погиб, храбро сражаясь, я уверен, что боги даровали ему свет. Спрошу потом Йорунн, чтобы узнала… Я оглянулся на соратников, что шли со мной по этой негостеприимной земле, уставшие и голодные, они вжались в свои меховые плащи и торопились в тепло.
– Почти приехали! – подбодрил я. – Скоро будем дома!
Воины заёрзали в сёдлах в нетерпении, я и сам заулыбался своим мыслям.
Мы прибыли в Хедвиг почти под утро и очень напугали стражей. Заехав во двор, я спрыгнул с коня. Моё сердце рвалось из груди с каждым шагом, что приближал меня к долгому дому.
Она вышла на крыльцо в накинутом на плечи меховом плаще. Понял, что спешила и не успела его застегнуть. Ветер вмиг распахнул полы, и она принялась сражаться с ними, а когда ей это удалось, она подняла голову и увидела меня.
Я остановился перед Маргрет и поцеловал её глубоко и жадно, хотел схватить её, прижать к себе, но отстранился.
– Прости, – хрипло сказал я. – Ты только что потеряла мужа.
Маргрет вырвалась от меня и закрыла лицо руками.
– Прости, – повторил я. – Ты можешь скорбеть, сколько потребуется. Я пришёл сделать тебя своей женой, но буду терпелив, Хёрд был моим братом.
Маргрет сдвинула руки от лица и кивнула. У меня отлегкло от сердца. Всё будет хорошо.
– Попроси приготовить мне бадью с горячей водой, я так замерёз, и есть хочу… – сказал я.
– Проходи, конечно… – проговорила Маргрет, ведя меня в дом.
Я очутился в тепле, но не спешил снять плащ: по телу волнами прокатывалась дрожь. Я уселся за стол. Маргрет тут же подала свежие лепёшки, их выпекали рано утром – я прибыл как раз вовремя.
– Сейчас начну готовить мясо – не ждали гостей так рано, прости, Бальдр, – сказала Маргрет, упорхнув к очагу.
Сверри и хирдманы расселись за столом. Нам принесли сыр, холодный скир и подогретый мёд. Вкусно запахло тушённой бараниной, которую принялась готовить Маргрет. Я пил тёплый мёд и любовался ею, мечущейся у огня. Она старалась накормить меня и ораву воинов, которых я привёл с собой.
Из моих покоев вышел сонный Лейф.
– Дядя Бальдр! – воскликнул он, широко открыв глаза, подбежал ко мне и втиснулся на скамью между мной и Сверри.
– Привет, малыш! – потрепал я его по волосам и обнял за плечи.
– Как битва? Как отец? Мы победили?
Я стиснул зубы. Сложно было рассказать Лейфу о гибели Хёрда. Я отпил из кубка и решился.
– Твой отец погиб в битве. На драккаре. Один ублюдок поразил его копьём в грудь. Я не успел защитить, – проскрежетал я. – Но я убил этого ублюдка. Мы всех их убили.
Я снова взглянул в глаза Лейфу и протянул ему кубок с мёдом.
– Пей.
Парень взял кубок и опустошил его, как взрослый.
– Мне было десять, когда принесли вести о смерти отца, – проговорил я. – Я был немногим старше тебя. У меня был брат, который стал мне опорой. А у тебя есть я, Лейф, – тихо сказал я.
– Расскажи, как отец бился? Он же незрячий…
– Конунг Хёрд вознёс меч и забрался на нос драккара, – ответил Сверри, увидев, что мне сложно говорить. – Он сделал это в самый разгар боя, когда мы думали, что уже не выстоим. Все воины поглядели на конунга, и он сказал нам: деритесь, сукины дети! И мы дрались. Хёрд убил двоих или троих прежде, чем проклятое копьё поразило его. Бальдр превратился в зверя и зарезал всех врагов, что оставались на ладье. Конунг погиб, но оставил вместо себя достойного вождя… – Сверри поглядел на меня.
Маргрет, наконец, принесла блюдо с бараниной и тоже уставилась на меня.
– Ты теперь конунг? – взволнованно произнесла она.
– Да.
– Хёрд сделал его преемником, – вставил Сверри. – Он сказал об этом накануне битвы, все слышали.
– Почему отец так сказал?! – проговорил Лейф. – Ведь я его сын, я наследую ему, а не ты, дядя Бальдр!
– Хочешь оспорить? – произнёс я.
Лейф вскочил из-за стола.
– Если я брошу тебе вызов, ты прикончишь меня! Нет, спасибо! – рявкнул он и быстрым шагом направился к дверям.
– Проклятье! – выругался я и покачал головой. – Я не просил Хёрда делать меня преемником, но брат, видимо, понимал, что в сына нужно ещё многое вложить… Сам не справился, решил мне подкинуть, ну ладно!
Я устало поднялся из-за стола, снял плащ и расстегнул ремень с ножнами. Лейф оглянулся, всё понял и ускорил шаг. Оставив меч и кинжал Сверри, я сложил ремень вдвое, стегнул им воздух, и решительно направился за Лейфом.
– Бальдр, не надо! – воскликнула Маргрет, хватая меня за локоть.
– Наконец могу заняться воспитанием ребёнка, а то вы его совсем разбаловали! – ответил я, отстранив её.
22
.
Темна ночь в Хедвиге
Я догнал Лейфа перед самой дверью, схватил за рубашку и развернул к себе.
– Отпусти! – взревел он.
– Слушай меня, парень, – сказал я, притянув его к себе. – Ты похоже и сам понимаешь, что ведёшь себя как свинья, и заслуживаешь, чтобы тебя, как свинью, стегали.
– Нет! – закрутил он головой.
– Я скажу это один раз, Лейф. Один. Я хочу, чтобы ты меня понял. Мы одна семья.
Я выпустил мальчика, и он озадаченно поглядел на меня, а потом на моих хирдманов, жующих дымящееся мясо и запивающих мёдом. У каждого был богатый доспех и длинный, украшенный драгоценными камнями меч.
– Я хочу, чтобы ты тоже стал воином, таким же как они, и сидел со мной за столом, ближе всех ко мне, – сказал я мальчику. – Я хочу однажды передать тебе свой меч.
Лейф поднял на меня взгляд полный слёз. Я присел перед ним и положил руку на плечо.
– Вытри сопли, с этого дня чтобы я их больше не видел. Завтра начну учить тебя сражаться. А сейчас пошли есть. Ну?
– Пошли, – кивнул Лейф. – Прости, дядя…
– Мы понимаем, Лейф, – сказал Сверри. – Память об отце дорога тебе, и нам всем тоже дорога. Бальдр устроил ему последнее плавание на драккаре, он ушёл достойно. Теперь мы все должны жить достойно его памяти и памяти предков.
Маргрет прижалась к моему плечу, пряча слёзы. Я погладил её по спине. Мы сели за стол. Я наконец взялся за мясо. Кусать было тяжело из-за вырванного зуба, но голод был сильнее. Тёплый жир стекал по губам и бороде. Ничего, отмоюсь. Как же вкусно!
Я запил мясо мёдом и откинулся на спинку кресла, оглядев своих соратников. Все были веселы, и я тоже, глядя на них, был весел.
– Бадья готова, – произнесла Маргрет. – Я провожу тебя и дам одежду.
Мы вошли в мои покои. Я увидел смятую постель.
– Ты спала тут? – спросил я.
– Да, вместе с сыном, – кивнула Маргрет. – Ведь это наша с тобой постель…
– Умничка.
Я стянул рубаху, скинул штаны и залез в горячую воду.
– Как хорошо, – прошептал я, положив голову на бортик бадьи.
Маргрет ходила по комнате, готовя постель и одежду, а я глядел на неё и радовался, какая красивая и заботливая у меня жена. Теперь ничто не помешает нам быть вместе. Пусть сегодня мы не ляжем, но она со мной, и это главное. Я прикрыл глаза от усталости, чувствуя как ноют мускулы после столь длинной дороги и колит старая рана на боку. Но несмотря на это я ощущал, как сладостное блаженство от горячей воды и от близости любимой текли у меня по жилам.
Кажется, я задремал.
Маргрет разбудила меня ласковым прикосновением к щеке. Я открыл глаза и увидел, что она совершенно обнажена. Пальцы её пробежали по моему лицу, потом по груди и погрузились в воду.
– Маргрет? – прошептал я, удивившись.
– Ох, как горячо, как ты тут не сварился! – взвизгнула она, забираясь в бадью.
Вода перелилась через бортик и затопила пол.
– Я только отогрелся, – улыбнулся я.
Маргрет гладила моё измученное тело, шрамы на рёбрах и животе. Брала в ладони моё обветренное лицо и прикладывала к губам большой палец, оттирая кровь. Её стопы скользили у меня по бёдрам.
– Маргрет, ты чего? – произнёс я, чувствуя, что не сдержусь.
– Говорят, ты прогонял от себя всех женщин, – произнесла она. – Ходят слухи, что не всё в тебе оживили… Вот я и хочу проверить, что за муж мне достанется…
– Проверяй, – проговорил я, поглядев ей в глаза.
Она скользнула рукой вниз и крепко сжала меня за доказательство. Я понял, что у меня больше нет сил терпеть и поглядел на неё с последним предостережением.
– Нет смысла долго горевать по Хёрду, он был хорошим человеком, – сказала она, приблизившись к моему лицу. – Но лишь ты всегда был мне мужем… жизнь продолжается… и мы должны продолжить её прямо сейчас…
Она поцеловала меня. Я ответил, смял её губы, горячие, влажные. У меня совсем не стало мочи, и я ухватился ладонями за борта и приподнялся.
– Куда ты? – проговорила Маргрет.
– То, что я хочу сделать с тобой, тут делать неудобно: зальём весь дом, его и так сверху хорошо поливает.
Я выбрался и отнёс Маргрет в постель.
Я вошёл, и мне стало тепло во всём теле, в сердце. Маргрет долго ждала меня: я убедился. Она была мягкой и податливой, как сочный плод, который долго висел на ветке, а я был, словно голодный путник, умирающий от жажды. Я толкнулся, и Маргрет обвила меня ногами, крепко прижала, сладостно при этом застонав. У меня по спине побежали мурашки.
Я убрал от её лица упавшие пряди волос и поцеловал в губы, провел языком по шее. Маргрет громко стонала и извивалась подо мной, закатывая глаза от исступления. Но скоро она выскользнула из-под меня и уселась сверху. Какая она стала властная, давно не девочка. И я любил её от этого только сильнее. Хотя, куда уж сильнее? Меня переполняли чувства близости и любви, и я хотел зачать сегодня дитя, чтобы нас стало больше.
Маргрет упиралась мне в грудь ладонями, впиваясь ногтями, требовательно сжимала бёдра, и я давал ей всё, что она хотела. Я растворялся в ней, и мне делалось от этого упоительно сладко.
Весь день и всю следующую ночь мы провели в постели, любили друг друга, дремали и изредка выходили поесть, чтобы восполнить силы. Домашние нескромно улыбались при виде нас – весь дом теперь знал, как крепко конунг любит свою жену.
К вечеру второго дня после моего возвращения в Хедвиг прибыл Рагги и привёз запястье Вали. Я очень обрадовался и обнял его, как родного. Мы сели в зале, я разложил на столе все части Эйсира. Маргрет обнимала меня за плечи, не отходила от меня, будто боялась вновь потерять.
– Значит, не видеть мне больше своего амулета? – спросила она, закусив губу.
– Я тебе другой подарю, – ответил я, притянув её себе на колени.
Я встретил удивлённый взгляд Лейфа, парень никогда не видел счастливой удовлетворённой матери. Ну, ничего, скоро привыкнет. Я заметил, что Рагги изучающе, даже с каким-то благоговением, глядит на меня.
– Что такое, парень? У меня что грудь, как у женщины, выросла? – усмехнулся я.
Рагги сглотнул и приподнял брови.
– Нет, конунг. Просто… ты будто не человек, – прошептал он, наклонившись ко мне через стол. – Тебе вырвали ногти и зубы, тебя резали и кололи мечом, у тебя течёт кровь… Но ты сидишь, как ни в чём ни бывало, собираешься драться с тёмным богом, и тебе совсем не страшно…
– Кто сказал, что мне не страшно, – помолчав ответил я. – Просто другого пути нет.
Все замолчали, звон кубков и разговоры в зале затихли. Маргрет прижалась ко мне, я почувствовал, что она дрожит, и погладил её по щеке, даря утешение.
Я спросил домашних, есть ли у нас в Хедвиге кузнец, и они позвали ко мне старого Фатхи, он еле держался на ногах, но с ним был молодой парень, его сын, по имени Свен.
– Ну, здравствуй, Бальдр, – сказал старый кузнец и сел за стол напротив меня совсем по-хозяйски, сразу выпил мёд, который предложила ему Маргрет.
– Что же ты не позвал меня раньше к своему столу, а только сейчас вспомнил? – сказал он.
– Знаешь, когда встал из могилы, в голове пусто было. И даже теперь я ещё не всё вспомнил, – ответил я, подняв кубок. – Благодарю, что пришёл, Фатхи.
Мы вместе выпили. Старый кузнец был широк в плечах и высок ростом, выше меня, но выглядел по-стариковски сухо, в исхудалом теле не было силы – кубок его чуть не вывалился из руки. Свен, его сын, фигурой напоминал отца, был крепок и широк, но нрава был более кроткого. Он почтительно склонил передо мной голову и так и сидел покорно долгое время, не смея поднять глаз.
– Ну как, Фатхи, – сказал я. – Сможем ли мы отлить из этих драгоценностей клинок?
Старый кузнец взял части Эйсира в ладони и погладил сморщенными пальцами.
– Отчего же, не сможем… Однажды я сумел расплавить для тебя меч и выковать из него эти драгоценности, и теперь сумею…
– Значит, это ты помогал мне?
– Я, – кивнул Фатхи. – Или ты думал, что сам совладал с плавильной печью? Нет, Бальдр, каким бы ты сильным не был, с печью тебе одному не справится. Что ты так глядишь на меня, ярл?
– Я теперь конунг, – поправил я кузница. – Да вот думаю, хорошо, что Вали не нашёл тебя. Повезло тебе, в общем. Ну и мне тоже, конечно.
Фатхи хмыкнул и погладил усы.
– Да, но только теперь я уже слишком стар, слаб и слеп, мне не под силу ковать меч. Но мой сын, Свен, с моим советом, думаю, сможет помочь тебе, ярл Бальдр. Прости, ты теперь конунг.
Фатхи улыбнулся, показав гнилые зубы. Я положил руку ему на плечо.
– Ты сделал это однажды, сделаешь и терпеть, а мы поможем тебе, – я положил другую руку на плечо его сына.
– Добрый ты хозяин, Бальдр, я скучал по тебе, – кивнул старый кузнец.
– Можно посмотреть? – спросил Свен, кивнув на драгоценности из Эйсира.
Я придвинул ему их.
– Красивые, жалко плавить… – произнёс он. – Я помню, пап, как ты делал их тогда… – Свен оглянулся на отца.
– Да, ты был тогда примерно как сын Бальдра теперь, – сказал Фатхи, поглядев на Лейфа, сидевшего тут же за столом.
Свен взвесил в руках металл.
– Очень крепкий сплав, потребуется много угля на работу, возможно весь, что у нас есть, – Свен тяжело вздохнул и виновато поглядел на меня.
– Другого выхода нет, – ответил я. – Мне нужен меч, сколько бы угля это не стоило. Не беспокойтесь, – поглядел я на собравшихся вокруг меня людей. – Я уничтожу Хассера, и мы заживём сытой, счастливой жизнью, все мы.
Маргрет сжала меня за руку. Люди воодушевлённо закивали. Свен сложил в мешок части Эйсира.
– Я готов начать, – сказал он.
Я кивнул и отодвинул кресло, чтобы встать из-за стола.
– Можно пойти с тобой на кузницу? – спросил Рагги.
– Можно, – сказал я.
– И мне можно тоже? – встрепенулся Лейф.
– Конечно.
Свен взял под руку старого отца, и они пошли вперёд, следом побежали дети. Я дошёл до дверей чуть ли не последним – устал что-то. Когда я вышел на двор, стоял густой сумрак, холодный ветер ударил порывом, земля захрустела под ногами от заморозка. Я поглядел в клубящиеся над усадьбой тучи и покачал головой.
– Хассер, – буркнул Сверри, шагавший у меня за спиной. – Сегодня вообще не рассветало… Ты как, Бальдр? Бледный ты какой-то, Маргрет все соки из тебя выпила?
– О, ещё как, Сверри! – усмехнулся я.
Мы подошли к дому Фатхи. Кузница располагалась на заднем дворе. Я действительно не очень хорошо себя чувствовал, и был рад тому, что Сверри взял на себя хлопоты. Старый Фатхи прислонился к наковальне и размахивал руками, говоря что откуда принести. Сверри отправил людей за углем и маслом. Свен сложил в печь драгоценности и принялся закладывать уголь.
Маргрет осталась в долгом доме, а Лейф сделался моим помощником. Он заметил, как меня пошатнуло и привлёк меня усесться на скамью.
– Что с тобой, дядя Бальдр?
– Сам не пойму, простыл похоже, – ответил я, погладив себе лоб и понял, что подступает лихорадка.
В кузнице сделалось жарко, все скинули мех плащей, а я и вовсе разделся, оставшись с обнажённым торсом. Раны ныли и требовали прохлады.
Часа через три или четыре скинутые, уложенные в печь части Эйсира поддались и начали размягчаться. Мне делалось всё жарче и жарче. Скорее бы уже всё было готово, я устал ждать.
Я вышел на широкий двор усадьбы и походил под тёмным небом на колючем ветру. Лейф стоял на пороге кузницы и наблюдал за мной.
– Может позвать маму? – сказал он.
– Зачем? – фыркнул я.
– Ты плохо выглядишь, дядя, очень плохо, белый весь…
– Устал. Всё хорошо.
Я вернулся к Фатхи и Свену и как раз застал, как Свен разбирал печь. Он достал слиток длинными щипцами и уложил его на наковальню.