– Я просто хочу процветания своего народа, и сохранить через столетия традиции и кровь наших предков, – сказал Амрам с ноткой торжественности.
– …вернуть нашу историческую землю, создать национальное госудаство, восстановить справедливость, – добавила Мария.
– Да, этого я и хочу всем сердцем.
– Жертвуя свободой реальных людей ради народа? – Муж молча кивнул.
– Как и нацисты.
Амрам устал спорить. По лбу стекали капли пота, исчезая в густых бровях. Он ничего более не сказал и направился спать.
– Глупая! Глупая женщина! – бормотал он, ложась в постель.
В приоткрытую дверь падала линия света из гостиной. Любопытный глаз, смотрящий через щёлку на представление родителей, скрылся во тьме. Сара легла в кровать. Она думала об услышанном и воскрешала в памяти расплывчатые черты брата и старого дома, до тех пор пока в окно не ударил камешек. Она вскочила с постели и открыла окно. Еще один камень чуть не прилетел ей в лоб.
– Сара! – донесся с земли мальчишеский голос.
– Давай не сегодня, Джон!
– Что случилось?
– Потом! Сейчас мне надо побыть одной, – сказала Сара и закрыла окно. Еще три камня прилетело в несчастное стекло, но подруга не отвечала на призывы Джона. Просидев час под её окном, он ушел.
Утром Амрам бросил письмо в почтовый ящик, и оно отправилось в далекое путешествие через страны и океаны, неся с собой кусочек тайны, оставленный мелким почерком Марии между строк – «Приёмный ребенок Мердеров – наш сын Мозес. Узнай, как он?».
13.
Последняя неделя перед летними каникулами тянулась дольше, чем весь учебный год. За окном уже манил теплом свободный от школы мир, но таким далёким он казался, когда учитель диктовал очередной закон или формулу, тщательно следя, что бы дети записывали.
В классе не хватала двух учеников: Рольф Браун сломал ногу, и потому каникулы начались для него раньше, хоть и на костылях, а второй – Макс Беккер не явился сегодня в очередной раз на занятия, но по другой причине.
Макс был старше своих одноклассников, и это открывало для него возможности недоступные другим еще в течение года. Прошел всего месяц со дня торжественного принятия его в гитлерюгенд, но Макс уже хвастался о своих приключениях, спортивных играх и грандиозных планах. К тому же часто напоминал, что когда одноклассники тоже вступят в гитлерюгенд (ни секунды в этом не сомневаясь), он уже будет старше по званию и станет командовать. А пока, они просто вместе смеялись над этим.
Монотонный голос Хермана Хермана прервал удар в дверь и она распахнулась прямо перед его носом. На пороге стоял Макс Беккер в коричневой рубашке, черных шортах и ярко красной повязкой со свастикой на руке. Сейчас детям трудно было представить, что перед ними всё тот же Макс, всего на год старше их. Он выглядел взрослее и серьезнее, особенно это подчеркивал черный галстук и ремень с блестящей бляхой. Одноклассники одобрительно закивали.
Макс ничего не сказал, только ухмыльнулся, глядя в глаза учителю, и прошел в класс. Из наплечной кожаной сумки он вынул стопку листовок и раздал каждому в классе. Покрасневший от зависти Мартин Мердер вцепился в бумажку, жадно рассматривая картинку с шагающим в форме мальчишкой: «Все десятилетние в гитлерюгенд» – гласила надпись.
Учитель Гер Херман не рискнул прервать нарушителя порядка. Этот обычный ребенок, надев на себя форму, заручался силой мощной организации. Учитель прекрасно знал, что могут с ним сделать, если сочтут, что он препятствует её работе. Когда Макс сел на своё место, словно ничего и не произошло, учитель продолжил урок. А дети в нетерпении ожидали перемены.
– А вам дают оружие? А летом вы едите за город? Маршируете? Поете? – обрушился шквал вопросов на Макса Беккера. Многие он даже не успевал расслышать, но ему нравилось быть в центре внимания.
– Мы между прочем там не только веселимся! Быть в гитлерюгенде значит куда больше, чем вы думаете! – гордо заявил Макс. – Мы работаем. Сегодня в три часа на ****ой площади с соратниками постарше будем проводить демонстрацию с музыкой, флагами и плакатами.
– Я приду посмотреть! – взорвался от радости Мартин.
– Нам же в 4 ехать на озеро, ты что? – возразил Йозеф брату.
– Успею, – недовольно ответил он.
– Братец, только попробуй променять озеро на этот балаган, – после сказанного Йозеф на мгновение стал врагом всего класса, но ненадолго, ведь озеро дети тоже любили.
Уроки пунктуальности в гитлерюгенде не прошли зря. Ровно в три часа на площади выстроилась не меньше двух дюжин ребят в одинаковой форме, с транспарантами, листовками, а еще двое тащили самый настоящий граммофон. Парень с родинкой над губой поставил пластинку и завел механизм. Из рупора раздалось хоровое пение под звуки оркестра. То была запись марша гитлерюгенда:
«Vorwärts! Vorwärts!
Schmettern die hellen Fanfaren,
Vorwärts! Vorwärts!
Jugend kennt keine Gefahren.
Deutschland, du wirst leuchtend stehn
Mögen wir auch untergehn».
(Перевод:
«Вперёд! Вперёд!
Гремят звонкие фанфары.
Вперёд! Вперёд!
Молодёжь не знает опасностей.
Германия, ты будешь стоять во всём блеске
Даже если нам придётся погибнуть»).
Музыка, флаги, выглаженная униформа и горящие решимостью глаза юнцов создавали атмосферу торжественности и почти мистического единства.
Мартин подошел в самый разгар мероприятия, а вокруг собралась небольшая толпа сочувствующих. Макс Беккер шнырял между рядами, и раздавала листовки. Он был самым младшим в отряде, но энтузиазма ему было не занимать.
– Макс!
– Мартин! Иди сюда!
Он пошел на зов в такт ритму марша подпевая уже знакомые слова.
Макс вручил ему часть своих листовок. Мартин радостно кинулся помогать, продолжая напевать песню, это был его любимый момент:
«Jugend! Jugend!
Wir sind der Zukunft Soldaten.
Jugend! Jugend!
Träger der kommenden Taten».
(Перевод:
«Молодежь! Молодежь!
Мы будущие солдаты.
Молодежь! Молодежь!
Вершители грядущих свершений!»).
Он будто танцевал, кружась с бумажками ловко протягивая каждому встречному. Несколько знакомых его отца одобрительно улыбались, а кто-то даже почтительно снимал шляпу, приветствуя маленького борца за будущее Германии.
Мартин врезался в высокого парня, самого старшего из отряда гитлерюгенда – командующего мероприятием. Он обернулся и взглянул на мальчишку.
– Кто такой? Почему не в форме? – сурово произнес командир.
– Мне еще только девять. Но я помогаю!
– Молодец! Как исполниться десять, ждем тебя в наших рядах. Нам всегда нужны сильные и решительные немцы!
Размашистый удар ноги повалил граммофон на землю. Музыка стихла. Ребят в коричневых рубашках взяли в кольцо молодые коммунисты. Их было раза в два больше чем нацистов.
– Проваливайте! – закричал один из коммунистов.
– Нет! Мы не отступим перед жидоприхвостнями! – ответил командир отряда гитлерюгенда, высокий парень лет пятнадцати. Мартин смотрел на него как на кумира и уже решил, что готов бок о боком сражаться с ним против всех. Но кольцо начало сжиматься. Коммунисты смыкали ряды. Их больше, они старше. Решимость Мартина драться сошла на нет и, пользуясь отсутствием формы, он отбился подальше от коричневой толпы.
Стороны столкнулись в неравном бою. Самые маленькие, получив пару оплеух, убежали из горячей точки. Мартин видел, как убегает в слезах задира Макс Беккер, и даже осудил его, несмотря на то, что сам стоял в стороне. Дрались только те, что постарше и самые отчаянные.
Мартин восхищенно глядел на то, как смело бьется обожаемый им командир отряда. Его удары были отточены и быстры. Он валил одного коммуниста за другим и наверно справился бы со всеми один, но внезапно опустил руки. К нему прижался один из коммунистов и что-то нашептывал. Затем командир рухнул на землю. Огромная рана на животе сочилась кровью. Он отчаянно зажимал её руками. Мартин закричал, словно это ему только что всадили гигантский нож в брюхо. Умирающий командир запрокинул голову и его угасающий взгляд встретился с глазами Мартина. Губы беззвучно шевелились, пытаясь что-то сказать. Мгновение и его глаза остекленели, глядя куда-то в пустоту. И там где еще недавно горело пламя, сейчас был лёд и холод.
Полиция не рискнула вмешиваться, но при виде служителей закона и коммунисты и нацисты кинулись в рассыпную. Только командир отряда никуда не бежал. Его уже не арестуют. Мартин не стал подходить к телу. Он побежал домой. Ехать на озеро, уже не хотелось.
14.
Сегодня глава семейства Мердер – Вилланд надел новую форму и приказал семейству в этот понедельник никуда не уходить. А сам отправился на службу в необычайно приподнятом настроении. Дети были и рады такому приказу, ибо третий день за окном завывал промозглый январский ветер.
В заданный час Селма и дети должны были включить радио и прослушать, как сказал Вилланд, очень важное и радостное сообщение. Ничего более не сообщив, он заинтриговал всё семейство.
Время тянулось. Пойти гулять в такой холод желания не возникало даже у детей. Ко всему прочему уже больше недели болела Роза. Братья давно не видели её. Но и до болезни она стала редко выходить на улицу, а после школы почти сразу убегала домой. Братья обвиняли друг друга, споря, кто из них обидел Розу. Часто доходило до драк и ссадины никогда до конца не заживали на детских лицах. Но Мартин и Йозеф всегда мирились, а родителям говорили, что в очередной раз упали.
Час настал. Селма повернула ручку, и радио загорелось желтой лампой. Дети расселись вокруг в ожидании. Снова голоса каких-то министров усыпляющим тоном говорили что-то о социальной нестабильности. Ничего интересного, но вдруг ведущий произнес: «А я напоминаю, что сегодня, 30 января 1933 года рейхканцлером Германии был назначен Адольф Гитлер, лидер национал-социалистической рабочей партии. Рейхпризедент Пауль фон Гинденбург поздравил его с назначением, – затем говорил другой человек, – Адольф Гитлер – очень неоднозначная фигура в германской политике, у него много как ярых сторонников, так и непримиримых врагов. Его идеи идут вразрез со многими принципами современного общества, но тем не менее их принимают, ему верят и уважают многие наши граждане. Эксперты считают, что это начала нового витка в истории Германии, и каким он будет, покажет время».
Щелчок ручки прервал голоса экспертов. Радио выключил отец.
– Собирайтесь! Это нельзя пропустить!
Над городом уже сгустились ранние зимние сумерки. Ветер стих, а на улицах было непривычно много народа. Люди стояли по краям дороги в ожидании. Издалека, послышалась барабанная дробь и топот сапог. Горизонт осветился оранжевым заревом. Ровными рядами шли колоны штурмовиков, держа в руках факелы. Йозеф и Мартин стояли подле матери и восхищенно глядели на шествие. Среди коричневого потока они старались разглядеть отца, но идущих было слишком много. Под светом горящих факелов, казалось, что и лица у всех одинаковые словно идут близнецы. Когда последние штурмовики замкнули строй, на улицы вышли отряды гитлерюгенда. Они проходили мимо с гордой осанкой со знаменем впереди колоны. Один вышел из строя и дал затрещину Мартину.
– Отдай честь флагу – сказал он. Ребенок был ошеломлен. «Надо играть по правилам, и тогда станешь одним из них и сам сможешь раздавать затрещины» – понял тогда Мартин.
Не прошло и месяца, как отец вновь собрал семейство у радио послушать речь из Берлинского дворца Шпортпала: «На сцену выходит Доктор Геббельс, гаулейтер Берлина – Вы являетесь свидетелями в этот вечер события такого значения, которого ни в Германии, ни в остальном мире никто не видел. Я считаю, не будет преувеличением сказать, что сегодня, по меньшей мере, двадцать миллионов человек в Германии и за её пределами смогут услышать речь канцлера Германии Адольфа Гитлера. Когда еврейская пресса жалуется, что наше движение даёт канцлеру всей Германии такое широкое освещение по радио, мы можем возразить, что только платим им той же монетой. И если еврейские газеты думают, что могут запугать наше движение, и если полагают, что могут игнорировать наши чрезвычайные постановления, пусть они остерегаются! Однажды наши терпение кончится, и наглым евреям заткнут их лживые рты! – под общее ликование и вскинутые руки через весь зал на сцену идёт Вождь всей Германии Адольф Гитлер – Наш Фюрер – Рейхсканцлер Адольф Гитлер! – Адольф Гитлер начинает своё выступление на сцене – Мои немецкие соотечественники, 30 января этого года было сформировано новое национальное правительство. Я, и вместе со мной национал-социалистическое движение вошло в него. Я верю, что то, за что я сражался прошлые годы, достигнуто. В 1918, когда кончилась война, я чувствовал, как и многие миллионы немцев, что не несу ответственности за причины этой войны или её развязывание, ни за ведение войны, не отвечал я и за политическую ситуацию в Германии. Я был солдат, один из 8 или 10 миллионов других. Настало время, когда немец мог гордиться только своим прошлым, в то время как настоящее было чем-то постыдным. С упадком внешней политики и разложением власти началось внутреннее разрушение: распад наших великих национальных устоев, разложение и коррупция в нашей власти – так начался упадок нашего национального духа. Всё это было вызвано, всё это было создано «людьми ноября 1918». И теперь мы видим крах одного класса за другим. Средние классы в отчаянье. Сотни тысяч жизней разрушены. Каждый год положение становится всё более отчаянным для десятков тысяч. Сотни тысяч становятся банкротами. И сейчас ряды безработных разрастаются. Один, два, три миллиона, четыре миллиона, пять миллионов, шесть миллионов, семь миллионов – сейчас может быть семь или восемь миллионов. Как долго это может продолжаться?
Я убеждён, что мы должны действовать сейчас, чтобы потом не было слишком поздно. Поэтому я решил 30 января, при поддержке моей партии, которая начиналась с семи членов, а теперь состоит из двенадцати миллионов человек, спасти нашу нацию и отечество.
Как я неутомимо работал в течение четырнадцати лет, чтобы создать это движение и умножил его с семи человек до двенадцати миллионов, так же я буду, и так же мы все упорно трудимся и работаем для возрождения немецкой нации!
Народ Германии, дайте нам четыре года, и я клянусь, что как принял эту должность, так и оставлю её! Я сделал это не для награды! Я сделал это для вас!
– На сцену выходит Доктор Геббельс – Партийные товарищи! В завершение этого грандиозного митинга поднимемся и поприветствуем всех немцев! Внутри наших границ и за их пределами с переполненными сердцами мы приветствуем наш народ, нашу родину и нашего фюрера! Heil! Heil! Heil!».
15.
Весенний дождь стал неприятной неожиданностью. Сотни мальчишек стояли в очереди в молодежную штаб квартиру. По толпе прошла волна возмущения. Многие стояли уже несколько часов, и поворачивать назад из-за какого-то дождя не собирались. Тем не менее, некоторые отсеялись. А кого-то просто уводили родители. Это послужило наградой для стойких: очередь стала продвигаться заметно быстрее.
Мартин стоял с одноклассниками в первой половине очереди. Скоро дело дойдет и до них. Получив перед этим от родителей на руки личные документы, он потрясал ими перед лицами товарищей, гордо доказывая, что он всё-таки Мартин, а не Мозес. Но это было лишним, вопрос давно исчерпан. Однако не все одноклассники томились сейчас в ожидании. Помимо остальных, отсутствовал Йозеф. Недавно его одолела ветряная оспа, температура подскочила, а тело покрылось мерзкими пузырьками. Идти в таком виде на прием и осмотр в молодежную штаб-квартиру никак нельзя. Ему вполне могли отказать и тем самым навести позор на его отца, что плохо скажется на его карьере. Потому, по настоянию родителей, Йозеф сидел дома и пил чай, пока его брат с одноклассниками рвались к поставленной цели.
– Боюсь в этом году, ты не сможешь записаться в гитлерюгенд, – расстроено сказал отец.
– Что? Нет! Но почему?
– Не волнуйся, сынок, в следующем году ты у меня пройдешь вне очереди.
Йозеф не хотел вступать в гитлерюгенд и ловко воспользовался своей болезнью, нарочно симулируя страдания. А окружающие лишь сочувствовали, что ему еще год не удастся вступить в веселые ряды мальчиков в коричневых рубашках.
Тем временем Мартин и его одноклассниками вплотную приблизились к штаб-квартире. Их внимание привлекла бурно обсуждавшая свои планы группа детей в очереди.
– Лучше авиамоделирования ничего нет!
– Да и что ты с ними делать будешь, этими самолетиками. Вот лыжи совсем другое дело!
– Ха! Да я потом буду аэропланы строить и над тобой лыжником пролетать!
– Мечтай, мечтай! Тоже мне третий брат Райт.
– Самое главное, что там я, наконец, смогу заниматься музыкой, – присоединился к разговору третий мальчик, – там и рисовать могут научить. Эй, вы знали, что фюрер был художником?
– Вот именно, что был, – вмешался Мартин. Дети обернулись на незнакомца, – Потому что есть дела поважнее! Вы зачем вообще записываетесь? Рисовать учиться да по клавишам стучать или чтобы тренироваться и стать сильными, настоящими немцами? – сказал Мартин, повторяя слова одного из партийных ораторов.
– Нас это не так уж интересует, – ответил мальчишка.
– Рудольф, не надо… – прервал его товарищ, дернув за рукав.
– Ах, вот как, развлекаться значит пришли! Да вы хоть раз видели, как умирает настоящий патриот от рук врагов?! – перед глазами Мартина всплыла прошлогодняя картина убийства командира отряда.
– Эй, ребят, нам не надо проблем.
– Здесь не спрашивают, что надо вам! – воскликнул один из одноклассников Мартина и кинулся на непатриотичную компанию. Первый мальчик выбыл с одного удара, но другие уже были готовы к драке и тогда обе группы сцепились в славной битве. Мартин остался лицом к лицу с Рудольфом. Несмотря на то, что он являлся ровесником Мартина, был, однако выше и шире остальных.
– Как бы ты болтал, будь поменьше?! – бросил в лицо сопернику Мартин. Никто не решался сделать первый шаг. Вокруг начали собираться дети, и они оказались точно на гладиаторской арене. Под пристальным взглядом будущих соратников Мартин не имел права ударить в грязь лицом, показать слабость. Пауза затянулась. Дети уже начали свистать и подтрунивать над бойцами. Иногда Мартину больше хотелось дать в морду одному из этих крикунов, а не здоровяку напротив. Но честь надо было отстоять.
Всё произошло так же быстро, как и внезапно. Мартин метнулся к противнику и, едва доставая кулаками до его подбородка, сделал два резки удара, затем, не мешкая, врезал ему по коленной чашечке. Рудольф взвыл от боли. Товарищи подхватили его под руки и вынесли из толпы. Мартин с компании радовались чистой победе. Очередь продвинулась, скоро настанет и его пора проверки на пригодность и расовую чистоту. Мартин не волновался. Это ведь он только для мамы и брата был Мозесом.
***
– Как ты мог отпустить его, не зная даже, кто он и откуда? – возмутился Отто.
– Прекращай. Я видел у этого паренька огонь в глазах и волю к борьбе, – заступился за Мартина Генрих. Вилланд ничего не ответил. Оба друга были правы, но согласиться с кем-то окончательно он не мог. Вилл всегда был мостом между двумя его товарищами, и встать на сторону одного, фактически значит изничтожить второго. Эти два человека вряд ли дружили, если бы не он. Ему часто приходилось держать в узде их ссоры, но когда он сам выходил из себя, доставалось обоим.
– С документами всё в порядке. Придраться не к чему, – сказал Вилл. Почти сразу после появления в семье Мердеров Мозеса, отец решил, во что бы то ни стало всё состроить так, будто это его родной сын. Самое главное было сделать выписку из роддома. Но близкие, и в том числе сидящие с ним в одной комнате друзья знали эту маленькую тайну.
– Но внешне… – засомневался отец, – он же совсем на меня не похож! Только эти его темные волосы заставляет задуматься!
– Расслабься, Вилл. Наш фюрер тоже не блондин, но какие дела творит! А твой парнишка еще всем форы даст, любому светловолосому и голубоглазому! – сказал Генрих.
– Возможно, – устало добавил Отто, – Видел я однажды итальянского фашиста: глаза черные как ночь, а волосы словно смола, нос крупный, брови густые, но с ними мы тем не менее союзники.
Вилланд успокоился. Но прямо в эти минуты решалось как будущие сына, так и его карьера. Попасться на такой афере значило вылететь из рядов СА и это только в самом лучшем случае. Вилл опять занервничал. Отто вышел в туалет, оставив Мердера и Генриха наедине.
– А как Йозеф?
– Еще болеет. Весь в пятнах, а по вечерам жар. Но Йохан говорит, что всё будет в порядке.
– А, Йохан, этот доктор пацифист. Неужели вы всё еще дружите?
– Мы вместе прошли войну.
– Понимаю. Но сейчас идет другая война. А он, похоже, дезертировал.
– У него свои взгляды.
– А он случайно не коммунист?
– Нет. Беспартийный.
– Тоже плохо. В наше время главные преступники это равнодушные.
– Он не равнодушный. За Германию Йохан переживает не меньше нас с тобой. Но партии, как он сам говорит, не для него.
– И много ли он уже сделал для Германии один, без партии?
– Я не знаю.
В комнату вошел Отто, прервав неловкий разговор. Его рука по локоть была мокрой.
– Эй, Вилл, у тебя смыв не работает. Я ковшом хотел смыть, но уронил её прямо в унитаз. Еле вытащил! – растерянно сказал Отто, отчего Вилл и Генрих весело загоготали, забыв о неприятном разговоре. Это был один из талантов Отто – своей глупостью спасать положение.
– Давай обтирайся и пошли. Нам уже пора, – сказал Генрих отсмеявшись.
Сегодня они охраняли выступление очередного оратора посвященному плачевному состоянию экономики, сельского хозяйства, внутренним и внешним врагам. Как и полагалось, очень эмоционально он произносил речь и в завершении сказал: «Мы не хотим низкие цены на хлеб. Мы не хотим высокие цены на хлеб. Мы не хотим неизменные цены на хлеб – мы хотим национал-социалистические цены на хлеб» – Бурные овации. «А сколько это всё-таки в марках?» – задавался вопросом Вилланд стоя в оцеплении.
16.
Мартин гордо расхаживал по дому в новенькой форме, нарочно отстукивая каблучками сапог. Он свысока глядел на больного, не вступившего в их ряды брата, и вытягивался по стойки смирно перед отцом. К ужину он тоже хотел спуститься в форме, но мама дала подзатыльник юному герою, и сказал одеться попроще.
Дома Мартина стали видеть реже. Вечные занятия и тренировки отрывали члена юнгфолька – младшего состава гитлерюгенда от семьи, как и каждого из них, но это ничуть не беспокоило. Ведь как сказал отец – «Организация должна была стать воспитателем взамен родителей. Через игры и соревнования закаляя и укрепляя дух национал-социалиста».
Йозеф выздоровел почти сразу после окончания набора в юнгфольк. Вечера отныне стали скучными, одинокими, ведь он не привык проводить их без брата. А когда Мозес окончательно ставший Мартином приходил домой вместе с вечерними сумерками, уставший, а иногда и злой, Йозеф со своими играми был не к месту. Мартин постоянно напоминал брату, что тот занимается детской бестолковщиной, в то время как сам он трудится на благо родины.
Школьные часы то редкое время, когда братья могли быть вместе. Но, как и Мартин, большая часть класса, вступившая в юнгфольк, презирала тех, кто не принадлежал к их рядам. И не смотря на протесты учителя, гера Хермана, дети расселись так, что по одну половину класса сидели юные коричневорубашечники, а по другую обычные дети. И так два брата оказались, словно по разным берегам бушующей реки.
Гер Херман сегодня опаздывал – совсем на него не похоже. Класс загудел, и дети разбрелись по комнате. Ходили слухи, что учитель отказался преподавать по новым учебникам, и теперь судьба его печальна. Другие говорили, что он хотел убежать в Швейцарию, но на границе его схватили. Байки разлетались по классу, пока дверь не отворилась, и на пороге не показался гер Херман. Лицо его украшал яркий синяк. В руках он держал стопку книг и слегка сутулился под их весом.
– Класс, расселись по местам, – сказал он тихо, но в гробовом молчании это прозвучало как крик.
Как ни в чем не бывало учитель начал писать на доске тему урока – «Математика. Решение задач на проценты». Никто из детей не осмелился спросить, что случилось и, не считая избитого гера Хермана и повисшего напряжения в классе, всё было как обычно. Мел мерзко скрипел по доске, выводя условие задачи. Раньше учитель диктовал, но никогда не записывал. И когда он отошел от доски, всё стало ясно. Условие задачи гласило:
«Евреи являются врагами Германии. В 1933 году население Третьего рейха составляло 66 060 000 жителей, из которых 499 682 были евреями. Сколько процентов населения были нашими врагами?»
По классу пробежала волна смешков и вздохов. Кто-то уже взялся решать поставленную задачу, но большинство вытаращились на доску, не веря своим глазам. Раньше Йозеф любил математику, но теперь и так надоевшая вездесущая пропаганда (он хорошо запомнил это слово) добралась до школы, лишив любимого урока. Он постарался сосредоточиться на цифрах, не думая о контексте.
– Семь с половиной процентов! – выкрикнул кто-то. Учитель, не отрывая взгляда от стола, утвердительно покачал головой.
– Семь с половиной процентов враги Германии! – добавил еще один мальчик. Коричневой половине класса такие задачи были явно по нраву.
– У меня тоже сошлось! – продолжали дети.
– Давайте следующую задачу!
Но гер Херман скрипя стулом, встал со своего места и начал расхаживать по классу. Он хотел, что бы всё было по-старому. Ведь он так не любил перемены! Особенно такие. Больше всего хотел он всё высказать ученикам, но твердо знал, что кто-то из них обязательно донесет. И он, молча, написал условие следующей задачи.
17.
– Стройся! – громогласно воскликнул шестнадцатилетний командир. Мальчишки, беспорядочно рассыпанные прежде на площади, сомкнули ряды строго по росту. Самый высокий оказался отнюдь не самым старшим, что вызывало неприязнь у товарищей.
Мартин стоял в середине и мало чем отличался от большинства. Но этого ему пришлось добиваться, ибо вначале многие обращали внимание на его слишком темные глаза и волосы. Но когда Мартина приняли за своего, и ему удалось раствориться в строю, он был только рад.
Командир провел смотр и достал планшетку, громко шурша листами.
– Ганс Вернер, Клос Штоц, Одо Шрёдер, Максимилиан Беккер – перечислял он и мальчишки слегка подрагивали, когда слышали свои имена.
– Мартин Мердер, – закончил он и убрал лист, – шаг из строя!
– Мальчишки выполнили приказ.
– По указанным адресам, – командир потряс листом бумаги, – проживают дети десяти лет по каким-то причинам еще не привлеченные в нашу организацию. Вы должны провести с ними и их родителями беседу и любыми методами убедить в преимуществах нашей организации. С идеологическими противниками поступать разрешается строго: согласно решению назначенных вам старших. – Он снова заглянул в планшетку и назвал имена, – также, в помощники им назначаются Максимилиан Беккер в первой группе и Ганс Вернер во второй.
Мартин оказался в группе Макса. Он вступил в организацию на год раньше своих одноклассников и уже командовал самыми младшими. Власть не изменила Макса, как любят говорить многие, но скорее дала возможность проявить себя. Власть не портит людей, она лишь обнажает их истинную сущность. И Макс оказался не так уж плох. Во время исполнения обязанностей он был суров и убедителен. Но как только ребята снимали форму, он становился привычным Максом, одноклассником, немного хулиганом и задирой. И всякая субординация на этом заканчивалась. Но сегодня у Макса было особенное задание.
Альберт Бауэр заваривал черный чай в эмалированном глиняном чайничке и шоркал тапочками по полу своей квартиры на первом этаже. Совсем недавно он пришел с ночной смены и жутко хотел спать, но привычка пить сладкий чай в девять утра, была сильнее.
На столе в стеклянной вазе лежало высохшее печенье. Альберт попробовал одно на зуб и, оставив на нем лишь свой прикус, стал вымачивать печенье в горячем чае. Он отхлебнул – не сладкий. Но сахара оставалось всего на раз.
Звонко стукнулась об пол чайная ложка и сахаринки рассыпались по полу, когда в дверь постучали. Альберт не знал, кого могло принести в такое время. Он подошел к двери, глазка не было, и предусмотрительный Альберт накинул дверную цепочку. На пороге стояли полдюжины детей в одинаковой коричневой форме. И выглядело бы это почти смешно, если бы не так серьезно. Альберт отшагнул назад.
Мартин получил стопку листовок, как и всё остальные и убрал в нагрудный карман. А вот Максу Беккеру выдали планшетку и ручку с целой кипой бумаг как у командира. Выглядел он теперь еще серьезнее и взрослее и готов был вести за собой отряд.
В списке значилось шесть адресов. Шесть семей еще не отдавших своих сыновей в юнгфольк. И со всеми поставлена задача провести беседу.
Первый адресат жалобно сетовал на отсутствие денег для взносов организации, но ребята твердо пояснили, что для малоимущих семей возможно участие без взносов. Никто не противился, ибо знали, какая сила стоит за этими мальчишками в причудливой форме.
Три другие семьи радостно похватали листовки, и пообещали в самое ближайшее время, обратится в имперскую молодежную штаб квартиру. Но когда взгляд командира отряда упал на четвертого адресата, он недовольно нахмурился и передал борозды правления Максу.
После продолжительного стука дверь приотворилась, и показалось узкое лицо уставшего человека.
– Снова здравствуйте, Герр Бауэр! – добродушно сказал Макс, позади него стоял старший и оценивал его работу, – вы по-прежнему в наших списках. Как дела у вашего сына Гюнтера?
– Доброе утро. Замечательно: он же не носит рубашку цвета детской неожиданности, – едко заметил Альберт Бауэр. Ребята переглянулись. Сегодня это был первый, кто посмел с ними так общаться. Но Макс был невозмутим.
– Я так и думал. Просто хочу, что бы вы знали, в следующий раз к вам придут совсем другие люди. Постарше да посильнее, – сказал он, и Альберт сделал шаг вглубь дома.
– Уходите! Уходите отсюда!
Дверь захлопнулась прямо перед носом Макса и листы в его руках разлетелись от порыва ветра. Младшие сразу бросились подбирать бумажки. В руках Мартина оказался список с адресами. Остался всего один. Но когда он взглянул на листок, то замер с раскрытым ртом. Шестым в списке был его собственный адрес.
Командир нервно перебирал возвращенные подчиненными листы. Младшие непонимающе глядели на него и перешептывались.
– Черт! Список адресов, где он?! – воскликнул он и посмотрел на отряд. Дети пожали плечами.
– Улетел, наверное, – сказал Мартин и все шесть пар глаз устремились на него. Он чувствовал, как по спине прокатилась струйка пота, а злосчастный лист в заднем кармане шорт словно обжигал.