Мозес

– Откуда у тебя пистолет? – спросила она если не безразличным, то уж точно не удивленным тоном.

– С войны.

– Может уберешь, Вилл? – сказала Селма. Вилланд держал жену под прицелом. Опомнившись, он опустил и разрядил револьвер.

– Селли, объясни, наконец, что происходит? – спросил Вилл.

– Могу задать тебе тот же вопрос. Ты бегаешь по дому с пистолетом! А я всего лишь задремала поле тяжелого дня, – возмущенно ответила она.

– Устала? Отчего? Ты ведь даже ужин не приготовила! – подхватив настрой жены, начал возмущаться и Вилл.

– Тсс! – шикнула на мужа Селли. – Хочешь знать, что произошло? Чудо, вот что, – прошептала она. Вилл невразумительно что-то промычал. Супруга встала со стула и подозвала мужа к люльке. Он подошел и увидел ребенка. Вилланд взял за руку жену и вышел с ней из комнаты. Предвосхищая его вопросы она сама ему всё рассказала.

– … ведь этого мы и хотели! – подытожила Селли.

– Нет. Мы хотели взять из детского дома, – возразил Вилл.

– Какая разница! Так даже лучше. Его появление именно сейчас, подобно чуду.

– Чем же лучше?! Мало того, что ты не можешь родить мне ребенка, – поднял больную тему Вилл, – так еще теперь мы должны принять в семью неизвестно какого происхождения ребенка!

– Ты опять за старое?! – глаза Селли заблестели от проступающих слёз. – Обвиняешь во всем меня, а сам то уверен, что дело не в тебе?

– Заткнись! – закричал Вилл и ударил кулаком об стену. С потолка посыпалась словно мелкий снег побелка. Супруги молчали непримиримо смотря друг на друга. Из комнаты донесся плач ребенка и вывел их из ступора. Селма побежала к малышу, а за ней и Вилланд.

– Подай смесь, – невозмутимо сказала Селли. Вилланд взял со стола бутылочку с чем-то белым, тёплым, и отдал жене. Ребенок притих и лишь причмокивал соской. Неожиданно он показался Виллу таким красивым, безмятежным. Что-то щелкнуло в скупом мужском сердце. Вилл почувствовал: он сможет полюбить этого ребёнка.

***

– Так как ты хочешь назвать ребенка? – спросил Вилланд и погладил обнажённое бедро Селмы. Они лежали в кровати и обсуждали уходящий день.

– Мозес, – прошептала она.

– Что за имя? Еврейское? – приподнявшись на локтях удивленно спросил Вилл.

– Египетское, – возразила Селма, – значит «спасенный из воды».

– Все Мозесы которых я знал не были египтянами, – усмехнулся он и повалился с локтей на спину. Селма обиженно фыркнула и отвернулась от мужа. Вилл не стал с ней больше спорить – обнаженное женское тело обезоруживало, заставляя оставить все доводы при себе.

– Знаешь, если для тебя это так важно, из-за той библейской истории, то пусть будет Мозес. Но по документам оформим его как… ну скажем Мартин. Просто формальность, но так будет лучше для всех. А называть его ты сможешь так, как сама пожелаешь, – сказал Вилл. Селли продолжая лежать спиной к супругу, молчала. Муж дотронулся до её округлого плеча, до нежной бледноватой кожи, и тогда Селма внезапно рассмеялась и повернулась, посмотрев супругу прямо в глаза.

– Ты чудо, – сказала она и поцеловала Вилла. Остаток дня и всю ночь они провели в постели. На собрании СА Вилл так и не появился.

4.

Краешек солнца показался из-за горизонта. Свет был ярко-оранжевым, но не слепящим. Старинные улицы наливались золотистыми лучами, и каждый кирпичик обращался в слиток драгоценного металла. На полчаса старый Мюнхен превратился в легендарный Эльдорадо, но его жители еще мирно спали в своих золотых дворцах.

Солнечный луч подкрался к постели замыслив пробудить спящих – он желал похвастаться своим утренним творением. Луч осветил лицо Селмы пробиваясь сквозь закрытые веки, но девушка лишь поморщилась и перевернулась на другой бок, а свет – истинный царь Мидас, обратил её волосы в золото.

Сладкий утренний сон потревожил вопль из соседней комнаты. Селме казалось, что это ей снится – «ведь откуда в моём доме взяться ребенку?» – думала она в полусонном бреду. Но осколок воспоминаний вдруг выпал из кладовой памяти и пронзил ум. Селма вскочила с постели и побежала на крик. Она взяла ребенка на руки, покачивала и пыталась покормить. Но ребенок, казалось, кричит без причины.

В комнату вошел, почесывая затылок и зевая Вилланд. Он был возмущен, что в единственный выходной кто-то обрывает его священный сон. Подойдя к жене и ребенку, он изменился в лице.

– Думаю, он кричит от боли.

– Что за вздор! – возразила Селли.

– Он явно не здоров! – настаивал супруг. – Взгляни на его кожу!

– Нормальная кожа.

– Оно в сыпи! – сказал Вилл. Селли молчала, но в своём безмолвии начала закипать яростью. – Мы же не знаем откуда этот ребенок! Может его оставили умирающие от голода бродяги, больные и жалкие. Или его мать была больной гепатитом гимнасткой из цирка и за ненадобностью… – продолжал строить бессмысленный догадки Вилл и, увлекшись, перешел грань, и тут Селли не выдержала.

– Ты достал со своей дурацкой фантазией! На любой пустяк придумываешь какой-то бред, начинаешь в него верить и пытаешься убедить других! – повторила в тысячный раз Селли. – Задержусь я вечером у подруги, и ты выдумываешь историю с маньяком, перекинусь я парой слов с мясником и вот у нас с ним уже долгий м бурный роман! – Селли замолчала, только потому, что ребенок стал кричать громче, чем она. Девушка посмотрела на него, затем на мужа, и снова на ребенка.

– Хотя, может в этот раз ты и прав. Не про гепатитную гимнастку, а про болезнь, – она подняла глаза на мужа, – нужно показать его Йохану.

– Вот именно! – победоносно вздернув подбородок, воскликнул Вилл. – Уверен, он уже не спит. Я мигом!

– Стой!

– А?

– Приведи себя в порядок. Ты после ночи весь растрепанный, – сказала Селли и лукаво улыбнулась. Вилл ответил не менее хитрой улыбкой. Они взглянули друг на друга, как два человека знающие одну тайну.

Йохан Шульц жил за несколько кварталов от Мердеров. Вилл прошел мимо пустыря, на котором отец Селмы хотел построить второй дом. Пустырь резко сменился на каменный многоквартирный дом. Его стены оплел вьюн, словно природа боролась с созданным человеком монстром.

Вилланд пришел к дому Йохана и нырнул в первый подъезд. В утренней тишине деревянные ступени жутко скрипели и казалось звук разбудит всех жильцов. Оказавшись перед дверью на втором этаже, Вилл помедлил перед тем как постучать. Время не было даже шести, но доктор должен был уже проснуться несмотря на ранний час. Он стал рано вставать и мало спать после войны.

Вилланд занес кулак, чтобы постучать, но дверь внезапно открылась, и он стукнул прямо в лоб Йохану. Старые товарищи в недоумении посмотрели друг на друга, после чего доктор разразился оглушающим хохотом, позабыв все манеры и обо всех спящих в доме. Его смех стёр остатки неловкости и Вилл начал смеяться вместе с ним. Они прошли в квартиру всё еще смеясь, но тише.

– Майя спит, – пояснил доктор, снимая с шеи полотенце. Он вытер мыло с недобритого лица и провел гостя в комнату.

– Я застал тебя за утренним туалетом? – спросил Вилл улыбаясь.

– Так точно, – по-армейски ответил Йохан.

Они некоторое время еще болтали, вспоминая былое, и гость совсем позабыл о цели визита. Бывшие сослуживцы выпили по две чашки кофе – такого дефицитного продукта, но всегда находившегося у Йохана дома. Часы пробили шесть раз, и хозяин наконец поинтересовался, с какой целью его почтили столь ранним визитом. Вилл резко встал со стула и вспомнил, зачем пришел. Он пояснил ситуацию с ребенком, и Йохан изменился в лице. Его улыбка сменилась на серьезную гримасу профессионала. Доктор ушел в другую комнату и уже через пять минут вернулся в костюме и крохотных очках без дужек – пенсне. В руке он держал, немного перетягивающий на правый бок его худое тельце железный чемодан. До жилья Мердеров они шли молча, лишь изредка перекидываясь взглядами.

Йохан открыл чемодан и среди различных инструментов отыскал резиновые перчатки. Он надел их и приступил к осмотру. Доктор сразу обнаружил те же симптомы, что и вчера у ребенка Циммерманов.

– Всё ясно, – сказал он. – Не страшно, если не запускать, – Йохан вынул тюбик с мазью, еще пару лекарств и объяснил, как лечить ребенка. Селма поблагодарила его и предложила доктору остаться на чай, но он вежливо отказался.

– Скоро проснется Майя, я должен быть рядом. У беременных свои причуды, знаете ли, – сказал Йохан, позабыв о проблеме Мердеров и ненароком задев Селму. Несмотря на это, хозяйка проводила доктора до двери, а перед уходом он обернулся и взглянул на неё, улыбаясь.

– Это очень благородный поступок. – Селли смущенно опустила взгляд. – Уверен он будет здоровым и крепким мальчуганом, когда его родители вернутся, – сказал доктор. Селма не поняла, о чем толкует доктор. Она не успела переспросить, ибо Йохан, быстро перебирая короткими ножками помчался домой, помахав на прощанье рукой. Девушка осталась на пороге в раздумьях, но цепь мыслей оборвалась, так и не обретя смысл, ибо внезапно, в комнате зазвонил телефон.

5.

Селли вбежала в комнату, но Вилл уже снял трубку. Он с серьезным лицом слушал голос из динамика, а жену терзали догадки – ведь ни у кого из их близких друзей телефона нет.

– Так точно! Скоро буду, – Вилл бросил трубку и горящими глазами посмотрел на жену. – Звонил группенфюрер СА, – ответил он на безмолвный вопрос. – Вернусь вечером. А пока приготовь мою форму, – сказал Вилл и пошел завтракать.

Селли разрывалась между ребенком и гладильной доской, на которой величественно возлежала коричневая рубашка мужа. Селма не была против занятий супруга. Она не интересовалась политикой и всё же была убеждена, что Вилл делает нечто полезное на своих собраниях и митингах.

Вилланд надел выглаженную, еще теплую после утюга форму. Несколько минут он красовался перед зеркалом, над чем Селли, проходя мимо, усмехнулась:

– Иди уже, красотка, – она поцеловала супруга в щеку и убежала к ребенку.

Свежесть утренней прохлады испарилась вместе с росой под горячими лучами солнца. Вилланд шел по улице быстрым шагом. Он еще помнил тот случай, когда по пути на собрание, гордо вышагивая в форме штурмовика, он встретился с компанией коммунистов проявивших чудеса коллективизма, избив толпой. Долго они вбивали в его голову идеи Маркса и Энгельса вплоть до легкого сотрясения. С тех пор одинокие прогулки в форме Мердер старался свести к минимуму.

Вилланд вошел в кафе с кричащим, но банальным названием «Вальхалла». Здешние войны боролись с похмельем после вчерашней великой битвы – пятницы. В кабаке веяло запахом солода и хмеля, жаренного мяса и свежей выпечки. На стенах и колоннах висели гербовые щиты, мечи и гобелены. Это место вполне могло сойти за рай для сгинувших воинов. Не хватало только борделя на втором этаже. И «Вальхалла» была одним из тех немногих заведений, не увядших в период инфляции и кризиса.

За дальним столом сидели двое мужчин в коричневых рубашках и пили из высоких кружек пиво – светлое, баварское. Обоих одолевала зевота и Вилл, подойдя к столу, невольно повторил за ними, словно это был тайный знак. Он поприветствовал однопартийцев и, только присев, перед ним на стол опустилась кружка пива.

– Доброе утро, Гер Мердер, – раздался тягучий голос из-под пышных усов щекастого кельнера. – Вы сегодня поздно. И вчера я вас не видел здесь.

– Доброе, Карл. Семейные дела, – не вдаваясь в подробности, ответил Вилл.

– Понимаю. Желаете поесть? Сегодня у нас отличные говяжьи отбивные.

– С утра? Нет, спасибо, я сыт.

– А вот мне принеси чего-нибудь, кишки совсем пустые, – вмешался молодой штурмовик, – и поживее!

– Сейчас, сейчас, Отто, – нахмурившись ответил Карл.

– Вот как с тобой, так Гер Мердер, а я у него Отто! Обращается словно с мальчишкой!

– Может потому, что ты и есть мальчишка? – сказал Вилл и со старшим штурмовиком разразился хохотом. Лицо юнца на фоне его желтых как пшеница волос стало совсем красным, но он промолчал.

Не прошло и четверти часа, как Отто принялся жевать дымящуюся от жара отбивную. Набив мясом рот юнец окончательно замолчал. Второй штурмовик, допив пиво вытер рукавом черные как смоль усы и победоносно поставил кружку на стол. Из нагрудного кармана он достал сигареты и неторопливо закурил.

– Тем не менее, они – будущее Германии, – сказал мужчина кивнув в сторону Отто и выпустил густую струю дыма.

– Да и мы еще не старая плесень, Генрих! – сказал Вилл.

– Нет, я о том… – начал Генрих, но его прервал гудок автомобиля возле пивной. Все трое вскочили со своих мест и побросали на стол кучу помятых денежных знаков. Вилл залпом допил остатки пива, а Отто запихал огромный кусок мяса в рот. Сослуживцы направились к выходу.

На улице их ждал грузовик, забитый людьми, плакатами и флагами. Троица из «Вальхаллы» запрыгнула в кузов, и машина тронулась, ревя мотором.

На узких лавках вдоль бортов грузовика сидело не меньше дюжины коричневорубашечников. Группы по три-четыре человека высаживали в обозначенном месте для демонстрации и агитации. Они хватали яркие флаги, кричащие о своих целях транспаранты и несли своё слово в массы.

– Куда нас сегодня? – спросил Вилланд.

– Где-то в северной части, – ответил Генрих.

– Гиблое местечко.

Вид за бортом сменился на бедные кварталы и по ухабистым дрогам грузовик мог лишь плестись, объезжая ямы и кочки. Внимание Вилланда похитил чумазый мальчишка. Он вылетел из булочной с хлебом в руках и с невероятной для ребенка скоростью, побежал прочь. Следом вышел разгневанный мужчина и закричал: «Вор!». Несколько человек оглянулось на вопль, но маленький разбойник уже скрылся с добычей.

Десятки раз точно так же Вилланд убегал с украденной едой по улицам беспощадного к сиротам города. Или же морочил голову вопросами прохожим пока напарник обчищал карманы жертвы. Но попался в руки закона он еще в те годы, когда не так уж трудно измениться, а привычки еще не стали частью натуры. Тогда Вилл понял, что возможно вчера он спас от тяжбы беспризорничества и неизбежного преступного будущего одного ребенка. И по телу растеклось приятное тепло добродетели.

– Так что ты хотел сказать про наше будущее? – спросил Вилланд. Генрих непонимающе покачал головой. Вилл кивнул в сторону спящего на лавке Отто.

– А ты об этом, – Генрих почесал затылок. – Молодые, не связанные браком, детьми, работой – наша главная движущая сила. Их необремененные умы проще настроить на борьбу за идею. Не дорожа более ничем, они будут умирать и главное не страшась убивать. – на мгновение Генрих стал похож на безумца, но Вилл промолчал. Ведь он верил, что борется за счастье немецкого народа, а сослуживец, казалось, говорит о его тотальном порабощении.

Грузовик остановился, скрипнув тормозами и троица вышла, водрузив на себя плакаты, флаги, а Генрих прихватил еще и рупор.

Машина уехала, оставив за собой облако пыли. Через пару часов за активистами должны были вернуться, а они обязаны отчитаться за выполнение задачи.

Сослуживцы выбрали самое людное место – дорогу пролегающую между домами к рынку. Представление начиналось. Генрих выкрикивал через рупор лозунги и программу Национал-Социалистической Рабочей Партии Германии. Обещания благополучия и счастья лились как из рога изобилия: «Выберете нас, и мы приведем страну к процветанию и былому величию, и покончим со всеми врагами Германии!» Юный Отто бегал и раздавал прохожим листовки, особо уделяя внимание молодым девушкам, будущим «матерям немецкого народа», как говорил сам Отто, когда хотел соблазнить одну из них. Вилланд же упорством и неподдельным энтузиазмом размахивал большим флагом с партийной символикой и золотистыми буквами N.S.D.A.P.

Речи Генриха уже шли по пятому кругу, листовки Отто закончились, а Вилланд устав, лишь вяло размахивал флагом. Они ожидали скорейшего прибытия грузовика, ибо жара становилась невыносимой. Но вместо машины на дорогу вышли четверо мужчин с красными повязками на плечах.

– Коммунисты, – прошипел Генрих. Этому дню не суждено было пройти мирно.

– Прочь отсюда! Это территория красных!

– Да неужели?! – воскликнул Генрих и, бросив рупор, вытащил из внутреннего кармана маузер. Двое оппонентов вздрогнули, когда дуло пистолета черным глазам посмотрело на них. Третий коммунист выхватил пистолет, но Генрих оказался проворнее и прострелил ему левое колено. Раненный выронил оружие, начал стонать и браниться. Оставив знамя, подошел Вилланд и, достав пистолет, встал в одну шеренгу с Генрихом.

– Ублюдок! Вот она, ваша коричневая справедливость! – тяжело дыша, сказал коммунист.

– Заткнись! Проваливай к своим жидовским хозяевам! – грозно сказал Генрих.

– Большевистские прихвостни! – добавил Вилланд.

– Вилл? Вилланд Мердер?! – словно из закоулков памяти возник знакомый голос и выхватил из реальности. Вилл вновь оказался на полях Великой Войны. Свист пуль, взрывы снарядов, крики – сливались в единую симонию смерти. Третий ряд, седьмая скрипка ля минор – это свист минометного снаряда, летящего прямо в окоп к солдатам. Они слишком заняты стрельбой, чтобы глядеть в небо, и не подозревают, что смерть уже в пути: рассекает воздух и набирает скорость для последнего удара. Один молодой солдат опустился в окоп перезарядить винтовку. Руки тряслись и патроны просыпались на землю. Среди десятков и сотен гильз он не мог найти свои патроны, втоптанные в грязь. Сквозь шум и грохот он услышал, как кто-то кричал: «Вилл! Сюда!» Он поднял голову и увидел, что в дальнем конце окопа машет рукой товарищ. Вилланд бросил поиски и в полуприседе побежал к нему. Но удар в спину прервал бег и Вилл пал лицом ниц оглушенный взрывом. Он чувствовал, как его засыпает землей. Словно дождь она летела, погребая все под слоем коричневой каши. Вилл перевернулся на спину, но лучше бы он не смотрел: по небу летела чья-то оторванная конечность, а на месте где солдат был пару секунд назад возникла гигантская воронка. Он еще не понял до конца, что произошло, адреналин в крови и боль заглушили страх. Смерть была так близко, в который раз. Вилла взяли подмышки и поволокли. Он запрокинул голову и увидел того солдата, что махал рукой. "Мартин, Мартин Кёлер" – с трудом прошептал Вилл, и потерял сознание.

– Мартин… – повторил Вилланд, держа на мушке своего спасителя.

– Вот так встреча, Вилл, – совсем безрадостно сказал Мартин.

– Как ты… почему ты с… – еще не придя в себя, пытался что-то сказать Мердер.

– Как я здесь оказался и почему с коммунистами? Могу задать тебе тот же вопрос. Но боюсь у каждого своя длинная история, а сейчас, похоже, не подходящий момент для бесед и теплых воспоминаний. – Повисла пауза, и только стон раненного, нарушал тишину.

– Я удивлен, Вилл, какой из тебя нацист?! – добавил Мартин. Троица в коричневых рубашках переглянулась. Щелкнул затвор пистолета.

– Мартин, уходи, – дрожащим голосом сказал Вилл и направил ствол на Кёлера.

– Вот так значит? Так ты мне хочешь отплатить? – ответил он и сунул руку во внутренний карман

– У него пистолет! – истерично закричал Отто.

Вилланд нажал на спусковой крючок. Из дула вырвалось пламя, неся с собой смерть в несколько грамм свинца. Мартин вскрикнул ужаленный пулей, да так и упал с рукой в кармане. Из груди хлынула кровь. Вилл выронил пистолет и тяжело задышал, словно выстрелил не он, а в него. Мердер бросился к Кёлеру. Он звал его по имени, словно из пропасти. Мартин еще был в себе, посмотрел на Вилла и улыбнулся. Он вытащил из кармана руку, сжимая в ней фотографию, не пистолет, и протянул старому товарищу. Фото с фронта. На нем они словно мальчишки беззаботно позировали с винтовками. У Вилла выступили слёзы.

– А знаешь, зачем тогда в окопе, я звал тебя? – ухмыляясь, спросил Кёлер. Вилл отрицательно покачал головой. Мартин с трудом засмеялся, потом всё тише, и в одно мгновенье стих. Вилл звал его и трепал за воротник – тщетно. Он стал взывать к творцу, подняв голову к небесам, но молитвы его, остались не услышаны. Вилл разжал кулак Мартина и взял фото. Черно-белую картинку окрасила алая кровь. Спустя пару минут подъехал грузовик полный нацистов, а коммунисты бросились в россыпную. «Почему, почему они не могли приехать чуть раньше» – сокрушался Вилл. Напарники погрузили его в машину, иначе бы он так и сидел подле тела своего друга. Друга, которого, он убил.

6.

Доброе утро, Майя! – воскликнул Йохан, оторвавшись от газеты, когда в гостиную вошла высокая, кареглазая женщина с короткой под мальчика стрижкой. На ней был шелковый коричневый халат, а пояс слегка затянутый на животе беременной болтался словно маятник.

Йохан взглянул на стрелки часов – они перевалили за полдень. Утро у Майи начиналась поздно, не раньше десяти, а забеременев, спала до самого обеда.

Она сладко зевнула и пожелала доброго утра в ответ. Йохан с нетерпением принялся рассказывать последние события.

– … и он взял больного ребенка у Циммерманов! Вилл поступил очень благородно! – восхищался Йозеф добродетелью Мердеров, но Майя не разделила его восторга.

– Он не знает.

– О чем ты?

– Вилланд не знает, что ребенок еврей, – прямо сказала Майя, и ушла на кухню, оставив мужа в кресле со свежими газетой и сомнениями.

В дверь постучали. На пороге в полумраке подъезда стоял тот, кого доктор ждал меньше всего.

– Что ты знаешь о Вилланде Мердере? – спросил гость.

***

Вилл не стал ужинать. Весь вечер он сидел за столом перед тарелкой и молчал, стеклянными глазами глядя в одну точку. Селли безуспешно пыталась узнать, что с ним, но муж, словно не видел и не слышал её. Затем Вилл надел старую солдатскую форму и в таком виде ходил по дому, напевая песни. Селли уже решила, что муж сходит с ума, но внезапно, прямо в форме, Вилл лег спать.

Утро сквозь окна проникло в дом, истребляя тьму даже в самых потаенных уголках, а звон будильника рассеял остатки сна. Начало дня выглядело бы вполне обычно, если бы Вилл не проснулся в кровати один и в мятой солдатской форме. Он не помнил вчерашних выходок и был искренне удивлен такой пижаме. Вилланд надеялся встретить жену на кухне, но и там было пусто. Ему казалось – он что-то забыл, что-то очень важное, но не мог вспомнить.

Вилл шел по улице, размахивая портфелем, и напевал популярную песенку. Утро было прохладным и свежим, впервые за последние недели лета. Он жадно хватал ртом воздух, пока тот еще не раскалился и почти пританцовывал, когда бежал к отходящему с остановки трамваю. В голове так и крутилась мысль – «Какое чудесное утро!».

Вилл протиснулся через толпу, и спрыгнул на своей остановке. От завода потянула знакомым запахом мазута. На этот пленительный аромат стекались толпы людей, спешащих насладиться им в ближайшие рабочие часы. Вилл почти влился в поток немецких рабочих, как кто-то позвал его: – Вилланд Мердер! – громко произнес голос. Вилл обернулся на зов. Среди толпы людей он не сразу различил кричавшего – человека в шляпе и надетым не по погоде красным шарфом. Вилл сделал вопросительный жест руками, искренне не понимая, что от него хочет незнакомец. Лицо человека в шляпе, почти слилось с ярко-красным шарфом, брови нахмурились. Мужчина выхватил пистолет и сделал несколько выстрелов. Грохот затерялся в гуле спешащей толпы. Вилл ощутил жжение в груди и плече, совсем рядом с сердцем. Хлынула теплая кровь и растеклась множеством тонких ручейков по руке и животу. С каждой каплей утекала способность твердо стоять на ногах, и всё сложнее было воспринимать происходящее. Медленно, словно погружается в теплый кисель Вилл падал. Он размахивал рукой, пытаюсь за что-нибудь ухватиться и за мгновение до удара еще раз увидел человека в красном шарфе незаметно растворившийся в толпе. Тяжелый удар о каменную брусчатку погрузил сознание во тьму, и прежде чем отправиться в небытие один вопрос успел проскользнуть в уме – «За что?».

7.

Вилл лежал на больничной койке и застывшими глазами смотрел в стену. Успокоительное подействовало слишком хорошо и когда в палату вошла Селма и Йохан он не обратил на них внимания. Супруга погладила Вилла по лицу и что-то неразборчиво прошептала. Йохан стоял позади с опущенным взглядом и молчал.

– Пуля попала в грудь, едва не задев сердце. Ему очень повезло, – констатировал лечащий врач – друг Йохана. Он настоятельно потребовал оставить Вилла в покое пока тот отходит от лекарств. Все трое пошли в кабинет врача выпить кофе.

– Я встретил Мартина, – сказал Вилл как только пришел в себя. Йохан покачал головой.

– И как? – без удивления спросил он. Вилл стиснул зубы и покраснел.

– Нормально, – и словно извиняюсь, добавил, – только он уже не в городе.

– Понятно. Странно, что порой жизнь разделяет даже самых лучших друзей. Мы вместе через многое прошли.

– Да.

– Кажется он не раз спасал твой неуклюжий зад.

– Точно. Жаль мы не успели собраться вместе.

– Жаль. Поправляйся. – сказал Йохан и вышел из палаты. Вилл остался один наедине с виной. Он был уверен: если Йохан узнает правду, то лишится последнего старого друга.

Вскоре Вилланда выписали, назначив покой в качестве лечения и политическую индифферентность для профилактики. Но долго домоседство продолжаться не могло – руководство завода не спешило выплачивать зарплату по больничному листу. Несмотря на протесты профсоюзов, они часто безнаказанно нарушали права рабочих, ибо они знали: людям некуда больше идти. Но трудяги были рады и этому. По сравнению с безработными они чувствовали себя на ступень выше: им не приходилось стоять в очередях за порцией бесплатного супа, просить милостыню и рыться в отходах. Потому все закрывали глаза на происходящее и продолжали работать.

Вилланд подошел к воротам завода и болью в груди отозвалось воспоминание о роковом утре. Пару недель он не был на работе. Его терзали дурные предчувствия.

В административном корпусе Вилл не был с самого трудоустройства. Руководитель отдела кадров – дряхлый старикашка в черном, точно похоронном костюме, посмотрел из-под толстенных очков на миг прервав бумажную работу.

– Вакансий сейчас нет, – сказал старик, обмакнул железное перо в чернильницу, и снова принялся за письмо. – Покиньте, пожалуйста, помещение.

– Вы не так поняли! Я здесь работаю, – с натуженной улыбкой сказал Вилл.

– Так почему же вы не на рабочем месте?! – возмутился старик.    Вилл на несколько мгновений замялся: «и действительно, почему?».

– Я лежал в больнице, моя жена звонила. Пришел оповестить, что готов выйти на работу. – Руководитель отдела кадров искоса посмотрел на него.

– Ваша фамилия? – спросил он.

– Вилланд Мердер. – Услышав имя, старик неохотно встал из-за стола и направился к картотеке. Выбрал ящик с буквой М и, бормоча фамилии, стал перебирать карточки.

– Нет никакого Мердера, – сказал он и закрыл ящик.

– Как? Посмотрите еще раз!

– Я всё посмотрел, вас нет.

– Но я уже три года здесь работаю! – повысил голос Вилл. – Не мог же я просто испариться просто потому, что недолго пролежал в больнице с пулевым ранением! – Услышав это, старик изменился в лице.

– Испариться? Еще как мог, – зловеще произнес он. – Ты тот подстреленный нацист, причем подстреленный коммунистом и к тому же почти на территории завода. И всё это вместе усугубляет дело. Не хватало нам еще партийных разборок и митингов. Здесь люди работают, а такие как вы, молодой человек, лишь во вред производству, – он уселся за стол, поправил тяжелые очки и начал писать. У Вилланда сперло дыхание, он с трудом смог выговорить:

– Я, я же специалист. У меня многолетний опыт!

– Рабочее место заняли уже на второй день вашего отсутствия. Незаменимых людей нет, особенно среди таких незначительных работяг.

– Но у меня семья!

– У всех семья, – не отрывая взгляд от рабочего стола, сказал старик. – Покиньте помещение и территорию завода.

Вилл пораженный направился к выходу. Но не успел он сделать и шаг, как старик окрикнул его:

– Подождите! – Вилл медленно обернулся. – Вот, заберите свои документы, – старик шлепнул об стол папку с бумагами, – и советую прямо сейчас заняться поиском работы.

Вилланд Мердер – бывший токарь пополнил армию безработных и вышел на тропу войны с нищетой и голодом. Он прикинул в уме, что сбережений, ежедневно съедаемые инфляцией, хватит не на долго. В такое время глупо копить большие суммы, но какие-то деньги в семьи однозначно были.

Фантазия, независимо от хозяина стала строить пессимистичный сюжет: Селма, узнав о увольнении бросает его, выгоняет из дома. И Вилл одиноко бредет по обочине жизни. Начинает воровать, пить и, в конце концов…

Не было еще и полудня. Вилл не возвращался домой, а хотел отложить разговор с женой хотя бы до вечера. Он стал бесцельно бродить по улицам, убивая время пока время убивало его. Такой одинокой неспешной прогулки не было, наверное, с самого детства. Ведь оно очень рано раскололось о действительность жизни и осколки эти, застрявшие в самом сердце напоминали о себе острой болью. И ни к чему сейчас были воспоминания, достаточно одной суровой реальности. Но обрывки памяти складывались в мозаику из сотен событий, и все вместе давили тяжелым грузом на и так ослабший дух. Прошлое – гнетущее своей неисправимостью, настоящее – ноющие свежими ранами и будущие – уничтожающее жуткими мыслями о нем. Все вместе, в один момент – слишком много для одного человека. Вилланд присел на бордюр и схватился за голову.

Вилл пришел домой ровно в то время, когда обычно возвращался с работы. Он оглянулся и подошел к комоду спрятать папку с документами. В самую глубь, под вещи и тряпки. Вдруг его обвили сзади руки и нежный голос тихо прошептал:

– Что ты делаешь?

Вилл обернулся. Лицо Селмы сияло улыбкой, а взгляд голубых глаз растопили бы сейчас всё айсберги в мире. Вилланд на мгновенье забыл обо всём. Селли, не дожидаясь ответа, схватила мужа за руку и с неожиданной силой потащила за собой на кухню. Помещение окутали ароматы аппетитных блюд. Но главным украшением стола была бутылка хорошего вина.

– Это в честь твоего выздоровления и выхода на работу! – радостно сказала Селма. Вилл ничего не ответил. Глядя на роскошный стол, он лишь подсчитывал, на сколько меньше они теперь смогут прожить на остатки шаткой валюты.

– Ты не рад? – разочарованно спросила Селли. Вилл встряхнул головой, пытаясь прийти в себя и улыбнулся.

– Всё прекрасно! Спасибо! – сказал он и обнял жену, пряча между объятий неискренность. Они сели за стол.

Весь вечер Вилл лгал. Он придумал историю, что ему временно дали работу полегче, в связи с травмой, а платить пока будут меньше. И так он увлекся, что в какой-то момент сам поверил в свои выдумки и настроение его заметно улучшилось. Селли с упоением слушала, но как только он закончил, она начала рассказывать про малыша. «Мозесу становится лучше» – говорила она, умиляясь одним лишь воспоминанием о ребенке. Вилл поймал себя на мысли, что совсем забыл о подкидыше. Хорошее настроение, плод вечернего самообмана, оказался с гнильцой и упал с древа воображения.