День седьмой, 25 августа
Моя жизнь стала адом. Зацикленное хождение по мукам. Кошмары снов, кошмары грязных городских улиц, кошмар ненавистной работы и так по кругу. Каждый новый день повторял предыдущий.
День был настолько пасмурным, что мало отличался от ночи. Завывание ветра в водосточных трубах погребальной песней разносилось по улицам города. Я вышел из дома на час раньше обычного, повинуясь рекомендациям журнальных статей. Намеревался пройтись до следующей станции метро пешком. Ссутулившись от истощения и ледяного ветра, я плёлся по заплёванному влажному асфальту, в который была закатана некогда плодородная почва Земли. За весь путь до подземки я не встретил ни одного улыбчивого лица. Все были погружены в чистилище своих мыслей. Только пара мальчишек звонко смеялась, бросая друг в друга испачканный в луже мяч. Они ещё не были испорчены системой, но уже играли в очень системную игру, пытались замарать в грязи оппонента, дабы продемонстрировать собственное превосходство. Ветер рвал их смех в клочья и растворял в сером бытии дня.
Детские годы всегда вспоминаются с тоской и печалью, но и с радостью. Всегда жаль, что уже не вернуть тех беспричинно радостных, беззаботных дней. Той наивности и веры в ещё более яркое и красочное будущее. Дети всегда счастливы и прекрасны. Они идеальны. И всё по причине их полного сродства с природой. Каждый ребёнок чудесен, индивидуален и необычен, пока за него не берутся «зрелые». Они начинают строгать из прекрасного светлого создания угодную себе и обществу уродливую форму. Заставляют впитать в себя веру в низкие идеалы как единственно верные. Делают тебя рабом системы. А повзрослев, запрограммированный ребёнок уже сам не замечает, как дошлифовывает своё уродство, пытаясь достигнуть удобнейшей для жизни формы. Только уже став взрослым, осознает, что никаких правил у жизни никогда не было. И быть собой от рождения и до смерти и значит жить полной жизнью. Но тот чистый свет детских лет уже потерян навсегда.
Добравшись до опротивевшего за столько лет рабочего места, сразу направился к Патрику. От моего внешнего вида он немного отшатнулся, и по его сочувственному и растерянному одновременно лицу я понял, что он забыл про снотворное.
– Ты достал? Достал снотворное?
– Эм, понимаешь, не всё так просто. Я не видел ещё нужного человека. Он не всегда «на районе», – быстро заговорил Патрик, ещё больше выдавая свою забывчивость.
– Ясно. Очень жаль, – проскрипел я сквозь зубы и на подкашивающихся ногах поплёлся к своей облезлой будке.
– Я обязательно достану. Постараюсь завтра, – продолжал Патрик мне в спину, но я уже его не слушал. Я думал лишь о том, что мне предстоит ещё как минимум одна жуткая ночь.
Весь день прошёл как в тумане. Расплывчатые образы покупателей и прохожих словно привидения проплывали мимо моих полузакрытых век. Всё в моей голове сливалось в серую текучую материю, создавая ощущение иллюзорности бытия.
Дорога до дома, казалось, тянулась вечность. Даже несильные порывы ветра заставляли прилагать все оставшиеся силы, чтобы не упасть на мокрый асфальт. Добравшись до дома, я погрузился в горячую ванну и закрыл воспалённые от бессонницы глаза. Мерная капель водопроводного крана убаюкивала. Этот удар капли по поверхности воды был лучше любой симфонии. Поглощающий спокойный звук был единственным в моей голове. Пока я не проснулся от того, что захлёбываюсь. От судорожного кашля меня стошнило прям в воду, и я поспешил вылезти из ванной и перебраться на кровать. Сон тут же утащил меня в свою бездну.
Проснулся в 2.18 ночи. Весь мокрый. Постель мокрая. Я почти задыхался от ужаса, который мне приснился. Снилось, что стою я в луче света, вокруг тьма, непроглядная, ледяная тьма. Из неё еле слышны голоса. Низкие, сильные мужские голоса, медленно говорящие на неизвестном мне языке. Их тон был, будто они читают молитву или произносят какое-то заклинание.
Из одежды на мне только какие-то штаны из сыромятной кожи. Босой. Из ступней торчат ржавые рыболовные крючья, и кисти рук проткнуты точно такими заржавевшими крючьями. От них куда-то наверх, где слепит очень яркий белёсый свет, идут пеньковые занозистые верёвки, по которым стекает тёмная густая жидкость. На шее петля из той же пеньки. Воздух очень сухой, обжигающий и пахнет чем-то едким и знакомым.
Вдруг голоса резко стихли. Секундная тишина, и всё моё тело пронзает жуткая боль. Боль от горячего воздуха, сжигающего лёгкие. Боль от рвущих мою плоть крюков. Удавка.
Я будто весил тонну, крючья не поднимали меня, а лишь медленно рвали сухожилия и мышцы. Я чувствовал, как занозистый канат затянулся на шее, содрав с неё кожу. И теряя сознание во сне, я очнулся в своей кровати.
День восьмой, 26 августа
Сколько ещё я выдержу эти муки? Сколько боли человек может вытерпеть во сне, пока не умрёт наяву? Быть может, я уже умер или на пути к смерти. Но тогда где же свет в конце туннеля? Я понял! Это всё моё чистилище. Я же зачем-то каждый день как на каторгу иду на эту бессмысленную работу с ненавистью ко всему живому. Потом плетусь уставший от собственной желчности домой, где продолжается мой кошмар. Чистилище – место, куда, согласно христианству, попадают не успевшие покаяться до смерти. И я, видимо, уже не успел.
Сам не заметил, как проплыл по своему чистилищу от дома прямо к мини-закусочной Патрика.
– Где обещанное? – угрожающим тоном спросил я.
Патрик замешкался. Заторопившись, сбил со стола бутылку с кетчупом, и та щедро украсила своим содержимым его кеды. Патрик схватил свою сумку, рулон полотенец и, шипя под нос проклятья в мой адрес, вышел из ларька.
– Вот твоё добро. – С недовольным и, казалось, презрительным взглядом протянул он мне упаковку каких-то ампул без маркировки.
– Поможет?
– Поможет-поможет. Глаз открыть не сможешь. Только достать было непросто, пришлось ехать за город, в барачное гетто. Кроме денег, с тебя причитается благодарность мне. Понял?
– Не вопрос. Если поможет, я тебя неделю угощать буду.
– Ну и отлично. Коли в вену, целую ампулу, действует быстро, учти.
Я лелеял пять долгожданных ампул как самое дорогое сокровище. Наглаживал упаковку, лежащую в кармане, и с наслаждением вспоминал, как это бывает. С неохотой просыпаешься в мягкой тёплой кровати. Валяешься под сосредоточенный голос диктора из телевизора и медленно встаешь, делая одолжение всему миру. Как это было когда-то сладко.
День прошёл в ожидании вечернего чуда. По дороге домой я зашёл в аптеку и купил пять одноразовых шприцов и спирт. Дома, забросив в рот несколько кусков сухарей и запив неизвестно когда заваренным чаем с радужной плёнкой на поверхности, я сел на кровать. Перетянул руку выше локтя ремнём и наблюдал, как набухает моя девственная пока ещё вена. Пульсирующие толчки – ритм жизни. Я прервал эти танцы синего червя под кожей, медленно введя иглу и разбавив свою кровь снадобьем. Сразу снял с руки ремень, откинул шприц в сторону кухни и развалился на кровати, ожидая долгожданного забвения.
С криком очнулся, барахтаясь на полу. Эти жуткие голоса даже после пробуждения, казалось, продолжают звучать в моей голове. Темнота в пустой квартире и её спёртый воздух, словно продолжение сна, выворачивают мою психику. Руки, ноги и шея горят от снившихся верёвок, и казалось, грубые занозистые нити до сих пор под кровоточащей кожей. Я видел их. Окруживших меня мужчин в плащах с капюшонами, закрывающими лица. Только серые, потрескавшиеся, будто каменные губы, синхронно шевелящиеся, повторяют одну и ту же загадочную фразу.
День девятый, 27 августа
Где он? Где мой, такой желанный покой? Где та старая забытая стабильность? Ещё немного, и я не выдержу. Я чувствую сухую руку седой морщинистой старухи у себя на плече. Холод её обрекающего касания уже мурашками скользит по моему телу.
Надо держаться! Быть может, снотворное не действует с первого раза, быть может, нужен курс? Надо потерпеть. Ещё немного.
С этими мыслями я решительно собрался на работу. Напевал позитивные песни вслух, хоть улыбнуться у меня и не получалось. Когда выходил из дома, мне показалось, что за углом скрылось что-то чёрное. Я, насторожившись, заглянул за угол, но там никого не было. Спускаясь в подземку, я отшатнулся в ужасе и покрылся мелкими каплями холодного пота. Стоя на коленях, нечто в чёрном балахоне, раскачиваясь вперёд и назад, произносило те самые слова. Точно так же, как и в моём сне. Я оступился на ступеньках, упал и больно ударился копчиком, в панике озираясь по сторонам, чтоб не упускать из виду ужас, вышедший из моего кошмара. Я увидел лишь нищего без ног, раскачивающегося и бормочущего: «Подайте на пропитание, люди добрые».
Видимо, из-за бессонницы мой мозг дорисовывает многие образы и, ленясь анализировать, преображает их в уже знакомые. Теперь мои сны для моего разума более реальны, чем моя жизнь?
С этими мыслями я ехал в метро. Выходя из подземки и надеясь на отсутствие большого числа покупателей сегодня, я вновь вынужден был сжаться от страха. Чёрный пластиковый пакет летел, повинуясь неведомой силе, точно на меня. Словно голова одного из поющих в моих снах вырвалась из них, отдельно от тела хозяина. Пакет упал к моим ногам, испачканный чем-то липким и текучим. Дальше до ларька я почти бежал, желая спрятаться в замкнутом пространстве от внешнего мира. Сев в кресло, я долго смотрел в одну точку, не было ни одной мысли, лишь ледяной страх во всём теле.
Первый покупатель. Пожилая женщина сунула руку в ларёк по локоть, чуть не затолкав свои скрюченные артрозом пальцы мне в рот. Она нервничала и трясущимся голосом просила продать ей свежую местную новостную газету. Я молча взял у неё мелочь и отдал товар. Она, не отходя от ларька, суетливо начала листать газету, и я решил подсмотреть, что так будоражит её. Она остановилась на странице под номером семь. Её глаза расширялись по мере чтения статьи, и без того бледная кожа стала серой. Она что-то бормотала себе под нос, мне уже стало казаться, что она бубнит те самые слова, что и люди в моём сне. Но вдруг она закричала: «Я видела его, я видела его». Посмотрела на меня стеклянным взглядом и, искривив морщинистый рот, закричала вновь: «Я и тебя видела». Прохожие шли мимо молча и стараясь не смотреть на безумную старуху. Она смотрела на меня ещё секунд пятнадцать, а потом спокойно развернулась и ушла. Меня уже ничего не удивляло. Я был уверен, что сошёл с ума, и многое, если не всё, что вижу, лишь плод моего воображения. Я взял экземпляр новостной газеты и развернул его на седьмой странице. Там на весь разворот была статья-интервью. Во всю шапку статьи большими белыми буквами на чёрном фоне напечатано «Внимание, розыск!». Далее приводилась беседа журналиста со следователем районного отделения полиции Денисом Таро. Полицейский просил всех быть внимательными, в городе разыскивается особо опасный преступник. Его черты – средний возраст, среднее телосложение, брюнет, толстые старомодные очки, особая примета – собаки. Он то ли разводил собак, то ли просто собирал бездомных животных. Читая через строчку, я не разобрал, но, несмотря на такое расплывчатое описание, если его можно было так назвать, в голове промелькнули слова старухи – «Я видела его». Мне показалось, что и я видел. Я отогнал эти мысли и бегло пробежался по последнему абзацу. «По неподтверждённым пока данным в пригороде было найдено логово подозреваемого. Кроме многочисленных следов крови в квартире, в подполе здания были найдены бочки с различными фрагментами трупов. Останки сохранились плохо. Принадлежность к животным или людям пока не установлена. Будьте предельно осторожны. При появлении подозрительных лиц в вашем районе незамедлительно сообщайте по телефону…»
Дальше весь день был как в тумане, я боролся со сном, а сдаваясь, проваливался опять в свой кошмар. Это было невыносимо. В голове будто роились полчища насекомых. Какой-то зуд в черепе и боль в висках выжимали из меня последние капли вменяемости. Я пытался читать, слушал радио, приседал внутри ларька, стараясь не сдаваться, но силы были на исходе.
Я каким-то образом очутился у себя дома. Не помня, закрыл ли ларёк, доработал ли день до конца. В квартире был ужасный бардак и запах давно испорченных продуктов. Я постарался отыскать съедобное в холодильнике, нашёл кусок засохшей колбасы и давно прокисшее молоко. Сегодня и такая трапеза была для меня пиром. Не было сил даже держать глаза открытыми. Ничтожные несколько метров до кровати я полз, упав с табуретки на кухне. Как, наверное, ползут умирающие от жажды в пустыне, видя сказочное богатство миражей.
Пустив по вене фармакологическую эссенцию сна, я лёг на кровать. Лёг в позе мертвеца в гробу и надеялся, что безмятежный сон погребёт меня под собой на всю ночь, а лучше на всю жизнь. Не знаю, сколько я спал. Может, минуту, может, несколько часов. Они всё равно пришли. Мужчины в плащах с их ужасным монотонным повторением одной и той же фразы. Я видел их отчётливо, они лёгким бегом бежали вокруг меня. Их были тысячи, и громкость голосов постоянно возрастала. Первый круг бежал по часовой стрелке, следующий – против, и так далее. Моя плоть рвалась крюками. А немного в стороне на огромном троне сидело нечто. Огромное человекоподобное существо с иссохшей коричневой кожей и будто мумифицированным лицом смотрело на меня пустыми глазницами. Из его шести обвисших гнилых грудей текла мерзкая чёрно-коричневая жидкость. Она сливалась у его ног в целую реку. Я силился проснуться, но не мог. Снотворное не избавило меня от кошмаров. Оно позволило кошмарам полностью поглотить меня.
День десятый, 28 августа
Несмотря на ужасную ночь, проснуться я смог только под рёв будильника. Неоднозначное действие снотворного меня угнетало. Более того, мой безумный ад порождал во мне суицидальные мысли. Каждый шаг по пути на работу отдавался эхом по всему истощённому телу. Казалось, что я пуст. Как целлофановый пакет, трясущийся от малейшего дуновения ветра. Я зачем-то опять на работе, среди испачканных бессмыслицей газет и журналов. Высидев три часа, выдавая желаемую прессу покупателям, я плюнул на всё. Закрыл ларёк и ушёл в магазин. Надо было проставиться Патрику за его бесполезный яд. Как-никак услугу он мне оказал, хоть и бестолковую, как и вся его, да и моя жизни. В магазине, пересчитывая мелочь, слонялись престарелые люди, выбирая посильные товары, дети, также звеня монетками, выбирали что послаще. Я целенаправленно прошёл в отдел алкогольной продукции и забыл, зачем я здесь. Мучительно всматриваясь во множество этикеток, я всё дальше уплывал от реальности. Я уже начал было шептать, вторя тёмным образам своих снов, как вдруг меня окликнула продавщица, заметившая, что я уснул и вот-вот рухну в торговом зале. Не раздумывая, стесняясь и злясь из-за взглядов посетителей магазина, я схватил две первые попавшиеся бутылки, расплатился и выбежал на улицу.
Меня трясло. Я не знаю почему. Точнее, я знаю, почему в целом, но почему именно в тот момент? Мысли путались. Я решил прогуляться, распихав бутылки по рукавам. Я ходил по улицам бесцельно, беспорядочно, бесконечно. Зашёл в какой-то двор, такой же убогий, как и многие дворы города. Прислонившись к стене у одного из домов, сидел на корточках потрёпанного вида бородатый дед. Я подошёл к нему. Молча, жестом попросил закурить. Он достал смятую пачку дешёвых сигарет и протянул мне, так же молча кивнув. Я взял сигарету и закурил, присев рядом. Мы сидели и молча смотрели в бездну своей жизни. Бутылка оказалась в руке сама по себе. Её обжигающее содержимое ускоряло наш путь в никуда. Мы знали это и хотели этого.
Спустя какое-то время, когда стало понятно, что пора, я встал и не оборачиваясь ушёл от старика. Надо было зайти за Патриком и вернуть ему должок. Когда я подходил к его точке, он сам выскочил и что-то затараторил о том, что давно ждёт причитающегося. Я показал содержимое рукава, и он поспешил закрыть торговый ларёк и отправиться в наше сакральное место.
Я шёл молча и сосредоточенно. Патрик болтал оигре и как круто в неё играть под седативными средствами. Насколько я понял, это был какой-то horror, сюжет которого разыгрывался в заброшенной психиатрической больнице. Главный герой игры должен выбраться из психушки, наполненной то ли зомби, то ли безумцами, выскакивающими из-за углов, падающими с потолка и тому подобное. Удивительно, как люди жаждут кошмаров, когда в жизни они обходят их стороной, в то время как те, кто хоть раз в жизни переживал настоящий ужас, ищут только покоя. Спокойная вялотекущая жизнь становится для них счастьем.
Запах испражнений, горелого пластика и влажного цемента доносился за несколько метров от здания. Мы вошли, стараясь не наступить в лужи и кучи мусора. Пробирались всё дальше. Когда прошли настолько далеко, чтобы вонь от используемых как общественный туалет закоулков нас не коробила, и хотели разместиться в соседней недостроенной палате, по телу пробежали мурашки. В углу комнаты в луже запёкшейся крови и слизи, в грязном тряпье полусидела мёртвая женщина. Её одутловатое лицо с синяком под глазом и искривлённые в муках губы, обнажающие гнилые редкие зубы, говорили, что она была бездомной, которых много бродит по городу в поисках пищевых отходов и подающих. Между её широко расставленных окоченевших ног, несколько раз опутанный пуповиной, бездвижно лежал ребёнок.
– Ты видишь это? – спросил я Патрика, не отводя взгляда от тел.
Ответа не последовало. Тогда я огляделся, но никого рядом со мной не было. Что это? Очередная ужасная галлюцинация или Патрик дал дёру? Быть может, вся моя жизнь – одна сплошная галлюцинация?
Стоя в дверном проёме недостроенного здания в нескольких метрах от тел, я открыл бутылку и, вылив на землю несколько капель, ополовинил её не морщась. Моё безумие прогрессировало, и ужасы вокруг меня множились день ото дня.
Словно идущий на эшафот, я еле волочил ноги в сторону дома. Я не сомневался в том, что эти танцующие гипнотический танец фигуры в плащах вновь будут повторять и повторять свою сакральную фразу. Я напился сладкого чая, еда не лезла в горло. Уселся на край кровати и вколол себе два кубика безнадёжного ужаса. Я хотел было заплакать в минутной слабости, но снотворное уже успело подействовать, и моё расслабленное тело растянулось по кровати. Бег по кругу – бег по кругу. И эта фраза. Что же они бормочут? Тот же круговорот поющих плащей. Опять этот монстр на троне. Потоки гнилостной жижи из его грудей лились, казалось, ещё сильнее. Голоса нарастали. И стали уже нестерпимо громкими. И я, наконец, смог разобрать, что они говорят. Vivere non vitae, et decedere non mortis. Vivere non vitae, et decedere non mortis. Vivere non vitae, et decedere non mortis.
Мой мозг и лёгкие были словно объяты пламенем. Руки и ноги проткнуты крюками и растянуты. Петля на шее сдавила шею, так что та сломалась бы, не будь всё это сном. И в ярком свете над собой я увидел сухую коричневую руку сидящего на троне. Верёвки врастали в его растопыренные пальцы. Он неторопливо шевелил ими, заставляя меня корчиться от боли и как марионетку приплясывать под нескончаемое «Vivere non vitae, et decedere non mortis».
День одиннадцатый, 29 августа
Я проснулся в обуви и джинсах. Одеяло и простыни были в грязи от ботинок, поте и моче. Ужасы из снов окончательно свели меня с ума и довели мой организм до полного изнеможения. Я переоделся, не принимая душ. В зеркало не смотрел, боясь увидеть там себя таким, каким предполагал.
До работы я старался идти быстро, как только мог, чтобы отогнать сон. Это помогало только в процессе. Как только я замедлялся, хотелось лечь прям на дорогу и уснуть. Сев в рабочее кресло, я выискивал и читал всевозможные юмористические рассказы и анекдоты, наивно пытаясь поднять уровень гормона счастья в крови.
В ларёк постучались. Я привстал, чтобы открыть окошечко и узнать желание покупателя. Открыл – меня отбросило к стене, я вжался в неё со всей силы. В открытое окно втекала, не повинуясь законам физики, чёрная густая масса. Она текла в мою сторону в воздухе, не касаясь разложенных газет. Перетекая и меняя форму, тьма стала похожа на голову поющих в моих снах мужчин. И как только этот жуткий образ сформировался, из его неестественно широко открытого рта вырвался душераздирающий вопль. Я выскочил из ларька и помчался мимо входа в метро. Обернувшись, увидел, что у ларька стоял знакомый мужчина в полицейской форме. Патрик тревожно смотрел мне вслед. С ним мы больше никогда не увидимся, подумал я тогда.
Я бежал, сколько мог, задыхаясь от страха. В какой-то момент мне показалось, что кто-то бежит параллельно мне. Я увидел человека, несущегося по крыше длинного здания через дорогу от меня. Он бежал с моей скоростью, когда я остановился, он тоже замер. Я в ужасе ускорил бег из последних сил. Человек двигался синхронно, но на краю здания зацепился за провода шеей и в попытке не отставать от меня рывком оборвал провод. Он летел вниз с перехлестнувшим шею проводом, вытянув руку и указывая на меня пальцем, пока провод резко не прекратил его падение. Я, кажется, слышал хруст его шеи и треск электричества в оборванном проводе. Мертвец болтался на своей удавке на уровне второго этажа, и его голова начала дымиться от пляшущего по всему его телу электричества.
Что за чёрт?!
Я был в полуобморочном состоянии. Мной овладела паника. Казалось, что прохожие смотрят на меня, казалось, что они чувствуют моё безумие. И оно им противно. Они расступаются на моём пути. Я почти бежал до своего дома. Не теряя времени, я выбрасывал вещи из кладовки на пол. Заливая свою истерию горячим кофе, гоня от себя сон. Я искал рюкзак, походные принадлежности. Котелок, нож, ботинки, спальник, коврик… Последний раз в походе я был лет пять назад, когда ещё был жив дед. Он всю жизнь занимался сплавами по горным рекам и пешим туризмом, знал, казалось, обо всём. О травах, грибах, рыбной ловле и выживании в диких условиях. Он был самым близким мне человеком из родных. Его унесла врачебная ошибка. В рюкзак я положил всё, что влезло, включая консервы, баллон воды и открытую бутылку водки, сыр, замороженное мясо, тёплую одежду, туристическое оборудование.
Выскочив из квартиры на улицу, я бросил ключи в сторону ржавой детской площадки и быстро пошёл. Я двигался к ближайшему банкомату, снял все деньги. И в тот момент, когда уже собирался сесть в маршрутное такси и уехать на городскую окраину, чтоб ускорить свой побег из города, меня осенило. Я забыл снотворное на кухонном столе. Меня затрясло. Я помчался обратно к дому, к ржавой детской игровой площадке. В разбросанном по земле мусоре я пытался найти недавно выброшенные ключи. От глупости и трагизма происходящего по моему ухмыляющемуся лицу катились слезы. Я наверняка походил на умалишённого. Испачкав руки и колени в грязи и собачьем дерьме, я так и не нашёл ключи, но за время поиска успокоился и решил, что рецепта всё равно нет, а оставшихся трёх доз на всю жизнь не хватит. Надо просто бежать из этого грязного прогнившего города.
Отряхнувшись кое-как, я решил выехать за город, а там будь что будет. Быстро я дошёл до остановки общественного транспорта, сел на самый далеко идущий маршрут. Уже через пятьдесят минут я был в пригороде с праздно плетущимися по обочине алкашами и малоэтажными бараками довоенного времени. Решил быстрее уйти с дороги, свернул в ближайший проулок и увидел метрах в двухстах реку. Пока шёл по улице, не покидало чувство, что из окон домов на меня смотрят. По пути навстречу мне попался парень лет двадцати пяти. Он вежливо поздоровался, но его изучающий недобрый взгляд подсказывал мне, что надо поскорей скрыться с глаз местных жителей. Я многократно слышал, что в таких районах пришлых не любят, мягко говоря, а точнее, просто грабят и убивают. Перспектива кормить местных рыб меня не радовала. Уже начало смеркаться. Дойдя до реки, увидел кисельные от отработанного масла и прочей грязи берега. Покрышки и пустые сосуды от горячительных напитков дополняли пейзаж. Тонкие деревца и кустарник вдоль берега давно засохли, не выдержав пестроты химического состава здешней свалочной почвы. Не имея ни малейшего понятия, где буду ночевать, я побрёл вниз по течению реки, подальше от города. Не прошло и трёх минут моего успокаивающего созерцания течения помоев реки, как сзади, присвистнув, меня окликнул парень, который встретился чуть раньше. Он был не один. С ним шли в мою сторону ещё двое мужчин. По их ухмыляющимся лицам я понял, что ждать от них доброго не стоит, и ускорил шаг. В ответ на мои действия я опять услышал свист и понял, что местные ребята настолько жаждут общения со мной, что уже перешли на лёгкий бег, чтоб меня догнать. Страх сковывал мои движения, но я нашёл силы на резкий рывок. Который тут же обратился для меня худшим образом. Я поскользнулся на какой-то жирной массе, разлитой по прибрежной гальке, и растянулся по берегу, гремя разбросанными вокруг пластиковыми бутылками. Уже были слышны шаги сзади. Впереди метрах в десяти я вдруг заметил лодку, стоящую за кустами. Это был мой призрачный, но единственный шанс. Я быстро поднялся и побежал что есть сил к лодке. Преследователи находились от меня всего метрах в тридцати. Верёвка, которая привязывала лодку к кустам, к счастью прогнила, воды в лодке оказалось немного, и я надеялся, что она сможет меня спасти. Быстро столкнув свою спасительную шлюпку на воду, я обернулся, чтоб убедиться, что сбежал…
Тьма.
Тьма. Я очнулся в лодке, мерно покачивающейся на воде. Жутко болела голова, на лбу коркой засохла какая-то жидкость. Первой мыслью было – не убежал. Но сев на сиденье, в лунном свете я увидел, что лодку прибило к какому-то небольшому островку посреди реки. Зарево ночного города еле угадывалось на горизонте. Меня жутко мучила жажда. Я выбрался на берег, подтянув лодку, чтоб её не унесло течением. Видимо, меня догнали и ударили чем-то по голове, но пачкаться, залезая в отплывающую лодку, не решились, и слава Богу. Остров был вытянут по течению реки, длиной метров пятнадцать, а шириной всего четыре. К счастью, на нём было много сухой полыни, а вдоль кромки воды были прибиты два небольших дерева. Костром я себя обеспечу. Я скинул рюкзак, собрал полынь в толстый пучок, сверху наложил наломанных веток. Когда огонь начал приятно согревать руки и от мокрой одежды пошёл пар, я, наконец, утолил свою жажду и обессиленный рухнул на рюкзак. В ногу упёрлось что-то твёрдое, это была бутылка водки, запасённая в городе. «Это знак», – подумал я и достал из рюкзака разморозившийся уже кусок мяса, бутылку водки и воду. Бросив мясо на крупную гальку, лежащую в костре, я умыл лицо, запёкшаяся кровь смывалась плохо. Смывая её, я обнаружил припухлость и порез возле левого виска, видимо, туда и пришёлся удар. Странно, но злости к нападавшим я не испытывал. Их агрессия для меня была абсолютно нормальной. Они, как стая псов, охраняли свою территорию от пришлых. Это было дико, но не диссонировало с природой, к которой я бежал от цивилизации. Мясо уже обросло обугленной коркой и приятно пахло. Я аккуратно вытащил его из огня вместе с галькой, к которой оно приварилось. Нарезал на куски и открыл бутылку. Вино, конечно, проклятье жизни, но в данной ситуации исключительно целебный эликсир разорванной психики. Сочетание плохо прожаренного жёсткого мяса, скрипящего на зубах песком, и водки вызывало рвотные позывы. Но я глотал эту смесь, как глотают горькое лекарство. Набив желудок и немного опьянев, я вновь почувствовал панические приступы. Меня клонило в сон. Снотворного не было. Пляшущие языки пламени вместе с тенями от веток деревьев стали рисовать в моём воображении жуткие картины. Помня все мучения, которые как наяву испытывал во сне, я боялся спать.
Любой шорох, всплеск воды, шелест травы, даже собственное шумное дыхание пугали меня. Я одновременно боролся со сном и пил водку, надеясь, что выключу с её помощью своё помутившееся сознание. Я бродил по своему острову из стороны в сторону, бубня себе под нос ретропесню когда-то популярной группы. Подходя к краю острова, я видел лишь непроглядную тьму впереди, и она тоже пугала меня. Шорох, какое-то движение в темноте. Надо мной пронеслось что-то, коснувшись головы. Я в ужасе упал на землю и зарыдал, охваченный страхом. Я понимал, что это, скорее всего, была летучая мышь. Но мои кошмары меня не отпускали.
Я стоял на коленях и просил бога о смерти, лишь бы всё это прекратилось. Сквозь пелену слёз я увидел яркий режущий свет. Бело-голубой холодный свет далёкой звезды. Это сияние давало возможность найти дом многим предкам. Ледяное сияние звезды несло в себе тёплую надежду на спасение. И я решил – будь что будет. Пусть она станет путеводной и для меня. Я пойду строго по направлению к этому ночному маяку. К одинокой звезде, не имеющей своего созвездия. Я такой же одинокий, как и она.
Эти мысли приободрили меня. У меня появилась цель. Не доставая спальника, я лёг у костра, подбросив в него крупных дров. И тут же провалился в пьяный сон. Точнее, мне ничего не снилось, лишь пульсирующие капилляры век, подсвеченные пламенем костра, покрывали мой пустующий мир снов красным одеялом.