Милен Фармер – великий астронавт

Дебют в песне

Почти как все, я начала петь… под душем, будучи очень юной. Я разрывалась между театральными курсами, работой манекенщицей и верховой ездой. Я фотографировалась для модных изданий, мечтая сниматься в кино. Я знала Лорана Бутонна (Laurent Boutonnat), с которым я немного занималась на пианино. Мне его представил наш общий друг во время одного ужина. Это была магическая встреча. Так как мы оба имели несносный характер, мы хорошо понимали друг друга. Впоследствии, в 1983 году, он вспомнил обо мне, чтобы официально пригласить меня на кастинг манекенщиц, который он организовал со своим другом Жеромом Дааном (Jérôme Dahan).

Когда я приехала на прослушивание, я чуть не упала в обморок уже в лифте! Нас было пятьдесят кандидатов на эту маленькую роль. В тот день я так волновалась, что выпила коньяк. У меня кружилась голова, ноги были ватными. В лифте самые пьянящие ароматы плохо сочетались с запахами дешевых туалетных вод. Запахи вызывали у меня тошноту, но главным образом – взгляд моих конкуренток, которые пытались оценить мои шансы, откровенно привел меня в растерянность. Каждую минуту я теряла свою уверенность. Однако перед видеомагнитофоном, который записывал моё выступление, я чувствовала себя комфортно. Перед камерой у меня блестели глаза. Когда прозвучало финальное «Снято!», у меня было впечатление, что всё только началось. Я бы ещё немного продолжила съемки, а может и на несколько часов.

Они выбрали пять кандидатов из пятидесяти. Я была отобрана на следующей неделе. В то время как все пели, разумеется, лучше, чем я, не знаю почему, но Лоран Бутонна и Жером Даан в результате выбрали меня. Когда Лоран, сидящий на стуле, увидел меня, то у него сложилось впечатление, что я немного психованная, странно… Я была очень удивлена, но ещё больше я удивилась тогда, когда они мне сказали, что всё это было для того, чтобы записать песню. «Maman a tort» уже существовала, и им не хватало только голоса. Они искали молодую актрису, которая могла бы и петь. Видя удивление на моём лице, они объяснили, что они искали исполнительницу больше по внешним данным, чем по голосу, и что всегда будет время научиться петь. Без сомнений, чтобы исполнить эту песню, я должна была соответствовать персонажу, которого представлял себе Лоран. И моё телосложение того времени полностью соответствовало песне. После прочтения её текста я, ни секунды не колеблясь, сказала «да». Я была молода, но нужно сказать, что я согласилась исполнить эту песню именно потому, что она мне понравилась. Я не стала бы петь что угодно: «Maman a tort» соответствовала тому, что я хотела бы спеть.

Вот так я повстречалась с Лораном Бутонна и Жеромом Дааном, они предложили мне эту песню, и затем события приобрели эффект снежного кома! Все переживания появились потом. Была долгая поездка на мопеде по Парижу в поисках звукозаписывающей компании. Мы немало поискали, чтобы найти. Нам отказывали. Были люди, которые говорили: «Гениально!», и мы ждали, ждали, ждали… Затем мы подписали контракт с RCA. Так мы выпустили мой первый диск на 45 оборотов. Я записала это диск в полной бессознательности. Это прошло быстро. Тем лучше! На этот раз песня выбрала меня. Ту, которая и не думала о том, чтобы петь. У меня была большая удача, которую я не осознавала в начале.

Песня стартовала как ракета, что всегда немного страшит. Тем не менее, я сохраняла дистанцию по отношению к этой профессии. Я хотела оставаться здравомыслящей и не чувствовать, как пухнет моя голова, так как моя первая песня хорошо пошла. Я полагала, что в течение четырех месяцев песня умрет и её забудут… Это оказалось не так! Таким образом, я начала заниматься музыкой в возрасте двадцати двух лет. А что касается страсти, то она всегда в этом присутствует. Это последовательность открытий. Это было как гром среди ясного неба. Мы не смогли бы развиваться в этой профессии без удара грома.

С Лораном Бутонна и Жеромом Дааном мы хотели попытаться создать свой стиль. Стиль Милен Фармер. Трагическая судьба Френсис Фармер тронула меня до такой степени, что я захотела посмертно отдать ей дань уважения тем, чтобы сменить свою фамилию. Псевдоним Фармер – дань уважения этой женщине. Моё настоящее рождение было в тот день, когда я записала «Maman a tort». Это день, когда я встретила Лорана, который собирался стать моим композитором и режиссёром моих клипов. Это действительно день, когда я смогла родиться. Я начала немного порочной молодой девушкой, и моя мечта состояла в том, чтобы не сегодня-завтра стать загадочной женщиной.

Глава 2. Карьера

1984 – 1986

Maman a tort

Мы посвятили диск «Луи Второму из Боварии», потому что жизнь этого человека меня очаровывает. Он тоже был неуравновешен. На стороне «Б» не было новой песни, так как производство диска стоит дорого, а выпустить вторую песню я не могла по финансовым соображениям. Поэтому мы сделали инструментальную версию «Maman a tort». Посмотрим, что будет дальше… В студии я также работала над англоязычной версией песни, которую я затем записала, чтобы её можно было экспортировать в такие страны, как Италия, Германия или Швеция, или, может быть, в Англию или США. Диск, который вышел во Франции, в Канаде должен был выйти на двух языках. Но было довольно-таки трудно войти на рынок других стран, и эта англоязычная версия песни никогда не поступала в продажу. В итоге, не было никакой потребности в данной версии. Она действительно была создана для того, чтобы развлечься и без больших надежд посмотреть на то, что это может дать на английском языке.

Я вспоминаю, что меня упрекали на «Maman a tort» в том, что на ТВ-сцене я была в зеленом, так как это несчастливый цвет. Но это скорее несло мне счастье: мы продали почти сто шестьдесят тысяч экземпляров диска на 45 оборотов. Невинно-порочная сторона этой песни понравилась публике! Нет ничего необычного в том, что французские артисты со своими первыми дисками на 45 оборотов добиваются такого уровня продаж. Это случается часто. Как «Les Bêtises» Сабины Патюрель (Sabine Paturel), Жан-Пьер Маде (Jean-Pierre Mader), Марк Лавуан (Marc Lavoine) … У них тоже первые диски очень хорошо пошли. Это очень суровая профессия, но первый диск сделать очень легко. Почти каждый может сделать его и продать. Трудности приходят со вторым, третьим диском. Так как защищать свою песню, делать рекламу на телевидении, радио – это гораздо сложнее. В то время со мной реально было три человека. В том числе пресс-атташе Даниэль Фуше (Danyele Fouché), с которой я работала. Потом всё связалось. Искренне скажу, что я никогда не думала, что я смогу что-то сделать в области песни.

Песня. Слова этой песни имели различную интерпретацию, что я нахожу довольно необычным для данной песни. Самые юные любили считалку песни, которую использовали в какой-то мере как лозунг «Maman a tort». Другие наоборот: они замечали что-то иное, такое как «Я люблю то, что мне запрещают, недозволенные наслаждения», и любили эту песню за её упоминание о табу. Я допускаю, что кто-то мог иметь ещё какую-то интерпретацию текста.

Если что-то и можно сказать по поводу «Maman a tort», так это то, что это немного трагическая детская считалочка, которая под простодушным видом пытается рассказать о серьезных вещах. Мы можем найти довольно неоднозначный текст. Если хотите, то мы можем углубиться в этот текст: это психиатрическая больница, это косвенные отношения между матерью, ребенком и медсестрой, которая собирается принять на себя роль матери. Такая ситуация. Но нужно ли нам драматизировать, чтобы зайти так далеко? Я об этом ничего не знаю. Это способ рассказать о странной любви, которую мы можем иметь в юношеском возрасте. Например, это может происходить в 1984 году. Медсестра – это очень двусмысленный персонаж, и я прекрасно понимаю, что у ребенка, даже подростка, и почему бы не у молодой девушки, появляется необходимость в том, чтобы влюбиться. Это может случиться со многими детьми, находящимися в больницах, которые, в конце концов, имеют матерей, заботящихся о них. Это – санитары или медсестры. И эти медсестры кормят данных детей, заправляют их постели, целуют их перед сном, из-за чего становятся для них почти матерями. Поэтому именно маленькая девочка говорит своей матери: «Я люблю медсестру». Белизна её блузки может содержать все диагнозы болезней. Хотя эта песня не является автобиографической, так как истории лесбиянок – это ежедневные истории. Большинство людей стараются все интерпретировать сложнее, чем есть на самом деле, и тема песни меня немного волнует. Эта тема не является абсолютно далекой от меня, хотя у меня действительно не было проблем с моими родителями. Поэтому существует «аналитическая» версия, в которой речь идет о передачи любви от девочки к её медсестре, которую она в глубине души принимает за мать. И существует «интеллектуальная» версия, которая крепко базируется на том, что слова должны толковаться во втором, третьем, и даже в четвертом смысле… Реальность, возможно, является намного более простой. Авторы песни исходили из идеи маленькой девочки, которая находится в больнице, и которая дружит со своей медсестрой. И, исходя из этой темы, авторы выровняли странные и необычные фразы не для их, так называемого, скрытого смысла, а для ритма и оригинальности слов. Актерская работа состоит в том, чтобы увлечь за собой этой первой песней. И именно тем, что есть одна часть меня, которая повстречалась в песне, и есть другая часть, которая способствовала этой встрече.

«Maman a tort» имела несколько проблем. Я не знаю, были ли проблемы на уровне понимания, но сам текст шокировал некоторых людей. Я знаю, что именно тема могла вызвать подобную реакцию, но провоцирование ради провоцирования не имеет никакого интереса. Я решила исполнить песню со знанием дела. Впрочем, я нахожу это довольно глупым. Жак Дютрон (Jacques Dutronc) хорошо сказал: «Дерьмо во Франции», и все восхищались. Я довольствовалась тем, чтобы сказать, что я любила запретные удовольствия. Мы никогда не боимся шокировать средства массовой информации, когда мы собираемся петь такую песню, как «Maman a tort». Это, прежде всего, удовольствие, и уже потом – последующая реакция. Если люди предпочитают приписать этой песне извращенный, в сущности, смысл, то его они и видят! Я люблю провокацию, может быть это черта моего характера. Поэтому текст вначале был неоднозначным, но эта скандальная сторона существует, даже если она оказывает дурное влияние. Я люблю то, что мне запрещают! И я всегда люблю запретные удовольствия… То, что я также хотела выразить, это как раз недосказанное: «Не нужно рассказывать об этом, нужно избежать той или иной темы, не нужно говорить о…» Это всегда запрещено!

Клип. Всё, что я могу сказать, так это то, что у нас было очень, очень мало денег.

Bip be bou rock’n roll

Это должен был быть мой следующий диск на 45 оборотов после «Maman a tort». У нас имелась заготовка, которая была не полностью закончена, но я её часто слушала. Она начиналась так: «Bip be bou rock’n roll, l’amour au téléphone». Песня должна была выйти в январе 1985 года. Потом, если бы все пошло хорошо, мы должны были перейти к диску на 33 оборота. Но всего этого так и не произошло…

On est tous des imbéciles

Когда мы хотим выпустить вторую песню, то главной мыслью является следующая: «Мы ждем вас, чтобы вы вернулись». Поэтому мы стараемся сделать такую же сильную песню, как и первая, и которая имеет очень веские преимущества. Это не так-то и просто, так как публика сурова и требовательна. Впрочем, как и данная профессия. Это похоже на естественный отбор: есть те, кто остается, есть те, кто уходит, некоторые возвращаются, и так далее… Речь не идет о том, чтобы каждый раз делать плагиат из первых песен. Но важно отличиться от других, чтобы создать стиль. Мы начали с «Maman a tort» и продолжили с «On est tous des Imbéciles»: это была ниша, которую я хотела попытаться взять, чтобы закрепиться в ней.

«On est tous des imbéciles» является произведением Жерома Даана, а сторона «Б» «L’annonciation» – это Лоран Бутонна. На диске 45 оборотов была очень личная дарственная надпись, посвященная моему папе: «Папе / Святой Терезе из Авила». Я давно была очарована Святой Терезой, видение которой сводится к популярному изображению. Я хотела знать больше, и я склонялась к её образу жизни. Она видела Бога и неоднократно беседовала с Ним. Конец истории был подвержен цензуре.

Публика не спешила к этому диску на 45 оборотов… Но это нормально, такие вещи происходят медленно. Это хорошо, если они в хорошем смысле происходят постепенно. Таким образом, «On est tous des imbéciles» не получила ожидаемого успеха, но это не важно, так как нужен опыт и взлетов, и падений. Мы учимся, совершенствуемся через диски и образы. Я очень люблю эту песню, но она ознаменовывает конец эпохи, конец периода. После провала диска на 45 оборотов последовал разрыв с моей студией звукозаписи RCA. Я абсолютно не хочу критиковать её. Нашлась другая студия, Polydor, которая пригласила нас. Это была студия, которая только недавно появилась, и у которой был новый директор. RCA подтвердила некоторые моменты, в том числе и плохие: их способность или, как минимум, их желание мне помочь. Это жизненная ситуация, и тем лучше, что всё так произошло, так как у Polydor была новая кровь, у неё был молодой директор, который тоже хотел кое-что доказать, и это важно. Впоследствии у них всё пошло хорошо.

Песня. Эта песня притягивает внимание с квадратичной зависимостью. Вот что было извлечено из песни: «То, что нас спасет, так это – стиль». Действительно, мы все дураки, и нас спасет только стиль! Это то, о чем я всегда думала. Петь – это одновременно и увлекательная профессия, и профессия насмешки. Именно это важно. Идиотизм везде: в фундаментализме, во вкусе власти, в желании славы любой ценой. Или в отсутствии любопытства, незнании, которое ведет к жестокости. Но «On est tous des imbéciles» была написана для шоу-бизнеса или, может быть, для профессии вообще. Такой небольшой поклон моей профессии. Я старалась сказать то, о чем я думала. Когда у меня есть идея, то её трудно у меня отнять!

Всё это на самом деле означает, что жизнь главным образом не должна восприниматься всерьез, что нужно смеяться, что насмешка полезна… Мы ошибаемся, принимая себя всерьез. Нужно серьезно заниматься делом, но не увлекаться серьезностью: это идея автора текста. Эта тема мне понравилась, так как я тоже видела себя в этой профессии с этой точки зрения. Она стала учебным классом, чтобы сохранить образ. Ставим «Мы» («On»), чтобы я не чувствовала себя совсем одинокой. Разумеется, это провокация! Я не думаю, что агрессивная. Мне уже говорили об агрессивности, именно поэтому я стараюсь уточнять. Что касается провокации, то мы нуждаемся в ней, чтобы немного выйти из массы.

Что касается «Maman a tort» и «On est tous des imbéciles», то мне предложили тему, которую я приняла. Моя надежда состояла в том, чтобы создать стиль, стиль Милен Фармер. Но я знала, что это будет долгая работа. С этой новой песней я намеревалась идти в данном направлении. Но я также понимала, что мы не могли продать миллион дисков с таким текстом….

Клип. Логично, что мы должны были снять клип для «On est tous des imbéciles»: сценарий был написан. Всё было закончено, не хватало только отмашки. Но большой проблемой стало получение денег на съемки, так как то, что происходило в том году в MIDEM³, не позволяло студиям звукозаписи вкладывать крупные суммы в производство клипов. Учитывая развитие песни, которая хорошо продвигалась на уровне медиа технологий, но никоим образом не на уровне продаж, было ещё труднее решиться на съемки клипа.

L’annonciation (Благовещение)

Это очень красивая песня. Припоминаю, что я всё время плакала, когда пела её. Эта песня ещё более провокационная. Не нужно было касаться материнства, тем более – религии. Это – выбор.

Plus grandir

Это первый текст, который я написала, и он очень важен для меня. Впоследствии я «росла» по форме, а не по сущности. Этот текст появился случайно, он родился после музыки. У меня не было музыкального образования, но мой музыкальный слух позволял мне вмешиваться в процесс создания диска в студии. Писать в первый раз – это было наказанием. Я даже не знала, пригодиться ли мне этот опыт в дальнейшем. Было очень трудно: текст должен был быть лаконичным, точным. И я признаюсь, что у меня были определенные затруднения.

Для меня с Лораном диски на 45 оборотов и клип были своеобразным спортивным состязанием, так как если «Plus grandir» подкупал больше музыкальной стороной, чем клипом, то это давало нам крылья для будущих проектов.

Песня. На этот раз тема касалась всех, возможно, в противовес «Maman a tort» и «On est tous des imbéciles» – двух предыдущих синглов. Марк Тоэска (Marc Toesca) из Топ-50 впоследствии рассказывал, что «в то время Милен Фармер была смутной и резкой». Смутной – да. Резкой – иногда. Жестокой – тоже. Этот текст был исключительно автобиографическим. Это был крик, мятеж. Тема смерти всегда омрачала моё сознание, и это чувствовалось в этой песне. Я больше не хотела взрослеть, так как в конце – смерть, и это пугало меня. Я очень боюсь течения времени, и в данном случае старость меня угнетает – это то, что я хотела сказать в песне. Она меня пугает, но это чувство общее для многих людей. Я сама себе не могу это объяснить. Так же меня пугали отношения с мужчинами. Половой акт – это очень жестокая вещь. К тому же, это самоцель. После него мы уже женщины, и я ненавидела это слово. Нужно было изобрести ещё одно слово для меня! Я никогда не покидала свою юность и не собиралась так рано отказываться от неё. Когда мы детьми продвигаемся в космосе, мы очень боимся жизни. Я как раз вспоминаю сцену из фильма Шлёндорфа (Schlöndorff) «Тамбур»: отказ от рождения, страх перед неизвестностью с внешней стороны. Это немного отображается песней «Plus grandi».

Клип. Была возможность сделать ставку на видеоклип, так как тогда мы работали с новой студией звукозаписи, и поэтому были другие горизонты, чтобы иметь первый, действительно персонализированный, клип. Я чрезвычайно дорожу клипом, который олицетворяет эту песню. Именно Лоран Бутонна решил снять его в широком формате. Это был малоиспользуемый формат, тем более в клипе. Я надеялась, что в конечном итоге он будет показан в кинотеатрах, например, перед премьерой фильма. Телевизионный экран слишком мал.

Я интересовалась историей от А до Я. Я внесла вклад в сценарий, и я горжусь тем, что придумала раскадровку. Это немного сложное слово, но речь идет о постановке кадра, показанной с помощью небольших рисунков с расположением камер, и кадр за кадром это всё вошло в сцену. Я также сделала движущуюся куклу, которую мы видим, и которая является важнейшей деталью клипа. Ещё была Дева из латекса, оборудованная манипуляторами.

«Plus grandir» был снят чуть меньше чем за неделю. В первый день были натурные съемки на кладбище. В остальные четыре дня съемки проходили в декорациях комнаты замка, в которой везде была паутина. Это не естественное оформление. Мы выбрали замок в более-менее безлюдном месте: этот клип мог бы быть иллюстрацией какой-то фантастической сказки. Красивый мир, немного темный, как в мечте. Это был замок в стиле барокко, который мог находиться как в 1985 году, так и в 1970, а может и раньше.

Относительно темы детства в клипе, это период, который каждый видит по-разному, но который необычайно труден. Это травма, рана. Именно изнасилование прекращает юность и наступает возраст, называемый взрослым. Это тяжело. Когда мы дети, то нам прощается даже «жестокость». Начиная с момента, когда ваши действия больше не являются невинными, а становятся обдуманными, все в нашем сознании облачается в другую оболочку. И детская коляска в клипе больше делает намек на катафалк или на могилу, чем на действительно детскую коляску. Я по натуре беспокойная. Когда мы немного ясны… Когда мы касаемся табу, религии, детей, матери – это беспокоит. Ставить людей перед лицом их страхов – это выбор. Именно с этим клипом мы создали наш мир, именно он дал старт. Это было начало большой серии.

Libertine

Именно на «Libertine» я поняла разницу между достигнутым успехом и успехом в СМИ. Этот успех мне очень нравился. Это изменяло и в то же время не меняло мою жизнь в том смысле, что я продолжала свой путь. Начиная с этого момента, я боялась не суметь взять на себя ответственность. В данной профессии очень важно быть уверенным под воздействием кого-либо. В то время мой менеджер Бертран Лё Паж, начиная с «Maman a tort», во многом поспособствовал моей физической трансформации и тому, что я верила в себя. Далее, разумеется, было много работы. Когда меня спросили, на что я потратила бы роялти от «Libertine», то я ответила, что купила бы замок в Боварии, чтобы быть рядом с моим другом Луи, и что я там разведу тысячи обезьян. Луи II (Louis II) с Жилем де Ре (Gilles de Rais) являются моими любимыми персонажами.

Это был первый раз, когда я вошла в Топ-50, он был своеобразным трамплином. Это позволяло мне пойти дальше, так как был медиауспех по продажам и по уровню клипа. Текст песни смущал некоторых составителей телепрограммы, и на телеэкране мой скромный костюм с изрезанными кружевами, а так же моя манера танцевать, заставляли морщиться не одного человека. Но Топ-50 был тогда для того, чтобы показать, что песня нравится всем. В 1986 году во время летней поездки «Европа 1» я спела «Libertine» перед пятидесятью тысячами человек в Марселе. Меня это не беспокоило! Я не могла сказать, что тогда происходило в моей голове, особенно когда я пела «Je suis libertine, je suis une catin». Это было опьяняющим, это единственное, что я могла бы сказать.

Перевод «Libertine» на английский язык был в стадии реализации. Поднимался даже вопрос о том, чтобы поехать в студию в Великобритании и плодотворно поработать с энергичной англо-саксонской командой. Мы не смогли сделать литературный перевод, но кто-то квалифицированно перевел «Libertine», сохранив дух песни.

Для нас «Libertine» не была основой для сингла из альбома «Cendres de lune», впоследствии она была добавлена в студии. Был образ, который в сознании людей становился точным. Именно образ «сексуальности и провокации». Тем не менее, этому образу суждено было измениться, так как следующий сингл должен был радикально отличаться от него. Начиная с этого момента, я не собиралась снова создавать «Libertine». Это было одновременно и легко, и самоубийственно.

Песня. Эта песня пришла инстинктивно во время сеанса записи альбома. Я с коллективом была в студии, когда из колонок начала звучать «Libertine». В то время не было никакого текста, а только несколько нот, которые я уже держала в голове. Музыка предварительно была наиграна Лораном Бутонна на пианино. Я принялась петь наудачу набор слов, который подходил по месту данной мелодии, и внезапно я выдала: «Я – путана, я – путана». Я, должно быть, была очень счастлива в тот день! Композитор сказал: «Черт побери, конечно – это!» и написал «Libertine». Тем не менее, Лоран предпочел «шлюха». Это была более поздняя эпоха, и он сумел убедить меня в этом. Было забавно использовать в наше время слова из другой эпохи. Отсюда и пошло: «Я – шлюха», что рифмовалось с «Libertine». Может быть, это было рождение мятежа! Именно эта эпоха меня очаровывает, привлекает. Да, я могла бы быть распутницей. Распутница – это смесь плутовки и путаны. Образ наивности – нет. Скорее – проницательности. Эти люди в то время считались первыми революционерами в том смысле, что они ломали установленный порядок, будь он религиозный или моральный. Они смеялись над девами. Это то, что мне нравилось делать, но это было немного трудно. Многочисленные чистые души были шокированы моими слишком дерзкими словами или моими нарядами с изрезанными кружевами. В восьмидесятых годах эротическая провокация, безусловно, немного развивалась, но всё ещё была частью запрета, это очевидно. Но я не боялась провокации, я даже совершила рецидив в своем клипе. Чего бы ни было из провоцирования, а это то же, что «Maman a tort» или «On est tous des imbéciles» – это был выбор. В основном это были вещи, о которых до меня, возможно, ещё никто не говорил, и это забавляло меня. Если текст шокировал, то это меня не беспокоило: лучше шокировать, чем оставлять равнодушным. У меня есть вкус к провокации, но в ней целью является желание разобраться в вещах. Над критикой я безумно смеялась. Мы все, разумеется, проститутки чего-то или кого-то. В таком случае, я была проституткой шоу-бизнеса и многих других вещей.

Говорить об эволюции текстов после «Plus grandir» было бы, вероятно, преждевременным, так как у меня их было не так уж и много. Наверно эволюция была на другом уровне. По моему мнению, когда моя бывшая настоятельница впервые услышала эту песню, особенно «добру я учусь голышом», она должна была обменять свою сутану на ажурные чулки и высокие каблуки. Где добро, где зло! Чтобы заниматься данной профессией, уже не нужно хорошо себя чувствовать в своей тарелке. «Жизнь печальна как стакан гранатового сиропа». Печальная, она такая. Является ли стакан гранатового сиропа сверкающим?

Отражение образа «распутницы» не является вероисповеданием! Не нужно воспринимать себя слишком серьезно! Эта тема являлась частью идеала, но не нужно близко принимать то, о чем поется в песне для зарабатывания денег на карманные расходы. Есть вещи, о которых мы говорим, что мы их делаем в какой-то момент жизни по определенной причине, но мы были бы не в состоянии повторить их в другой раз. В любом случае я всегда получаю большое удовольствие от исполнения «Libertine».

Клип. Я действительно очень счастлива от клипа «Libertine». Сделать его на эту песню было почти необходимостью. Это была наша общая идея с Лораном Бутонна, который реализовал её. С самого начала, когда я думаю о песне, я думаю об образе.

Я нахожу этот клип очень романтичным. Мы не «нажимали» на слова, мы рассказали историю с драками между девушками, с лошадями. Распутство упомянуло XVII век, та эпоха основывалась на этом. Было взаимное влияние между текстом и героической эпохой «Маркизы ангелов». Я всегда была Милен Фармер, Милен Фармер, погруженной в огромный салон распутства XVIII века. Мы восстановили обстановку той эпохи, находящейся в упадке. Париками и избыточным гримом мы придали вид распутства персонажам нашей истории, которая вполне может называться небольшим фильмом: десять минут – это почти полнометражный фильм. Это история с героиней, со мной в данном случае, с дуэлянтами, с мстящей соперницей, с маркизом, с развратниками и с ордой продажных крестьян. Так как я очень люблю фильм Ридли Скотта (Ridley Scott) «Дуэлянты» («Duellistes»), я хотела вставить дуэль. Этот фильм я полюбила за его стиль и сюжет. Вся эта работа делалась вдвоём, я не претендую на роль её идеолога. Всё, что принималось в расчет, так это – результат. Лоран вдоволь развлекся тем, что написал сценарий, смешивающий романтизм и эротизм. Обстановкой со светом свечей он хотел сделать немного как в «Барри Линдоне» («Barry Lindon») Кубрика (Kubrick). Со своей стороны я должна была присутствовать во всем.

XVIII век был выбран просто потому, что Распутница родилась в том времени. Но также и потому, что это был демарш, это любовь к костюму, любовь к истории, которую я заново открыла, и которая не так уж и интересовала меня в школе. Было интересно трактовать этот век в период перед Революцией: распутные салоны со свечами, с немного рискованными сценами. Это век распутства, то есть приятная смесь упадка и сумасшествия. Какая-то наивность, поиск счастья через удовольствия. Мне кажется, что в ту эпоху люди были счастливее. Не думая, что в те времена я могла бы жить счастливее, я обожаю в них выделяться. Из-за костюмов и магического характера людей, которых больше нет в этом мире. Я люблю костюмы, но реально не люблю кружева. Я предпочитаю переодеваться в мужчину, по крайней мере во времена того периода. Меня больше привлекает XIX век – как литературой, так и эпохой. И главным образом за то, что сегодня я открыла писателей, которых не хотела читать в школе. Мне было довольно трудно представить себя как личность 1986 года. Я бы очень хотела жить в другой эпохе, в эпоху Сада, например. Только представить костюм и попытаться постичь другую эпоху. Есть ли сейчас ностальгия по эпохам, которые я не узнала? Нет, никоим образом.

Костюмы Карин Сарфати (Carine Sarfati) – это очень суровое отражение того, что носилось в то время. Я очень комфортно чувствую себя в настоящей одежде XVIII века, но, конечно, я не могу также одеваться в повседневной жизни. Я не вмешивалась в вопросы декораций и костюмов – каждый должен заниматься своим делом. Взамен я выбирала актеров на главные роли. Девушка, которая играет роль соперницы, Софи Телье (Sophie Tellier), была профессиональной танцовщицей, мечтающей сыграть в комедии. Молодой человек тоже занимается творческой профессией. Что касается второстепенных ролей, то это были люди, увлеченные театром. Вот уже долгое время я не сажусь верхом на лошадь. Было опасно быстро восстанавливать навыки верховой езды для их применения в клипе: поэтому в седло лошади, бегущей галопом, прыгнула каскадер. Эта же женщина-каскадер дублировала меня в некоторых сценах драки. Если бы со мной произошел несчастный случай, то всё пошло бы насмарку.

Может быть, некоторые люди возмутятся, так как они видят меня в клипе голой. Но я в этом не вижу ничего плохого, так как это было сделано не вульгарно. Я сдержана, но это не противоречит провокации. У меня бывает время, когда я хочу показать себя, как и все. Это не является постоянной необходимостью обнажаться, это всегда второстепенно, независимо от того, хорошо это или неуместно, вульгарно или все же нормально, как выпить чашку чая. Начиная с какого-то момента, существует причина, по которой режиссёр и я определили это. В данном случае это было в истории с распутниками в салоне распутства, в романтической истории с соперницей, любовником и любовницей, поэтому здесь не могло обойтись без пары ягодиц или момента обнажения… Это был момент, которому мы хотели отдать предпочтение. Я считаю, что когда это обосновано, то у меня нет ни стеснения, которое нужно иметь, ни отказа. И главным образом потому, что я в абсолютной безопасности с Лораном Бутонна. Песня – это как роль в фильме. Мы её играем только единственный раз. Быть певцом – это так же означает быть актером. Быть способным сыграть проститутку, а на следующий день быть убедительным в облике монахини. Таким образом, чтобы сняться в видеоклипе «Libertine», я согласилась раздеться, что породило многочисленные предложения: мне предлагали позировать обнаженной в журналах за очень приличные суммы. Но я отказалась, так как не нуждалась в деньгах. Кроме того, я не хотела, чтобы моё тело входило в семьи. Я никогда не пойду на то, чтобы оказаться голой на страницах журналов или ещё где-то. Это решено. Я не могу ничего другого сказать на эту тему, разве что только в случае, если это будет происходить не перед камерой во время интервью и без раскрытия тайн. Иначе это будет таким же непристойным, как обнажиться на экране. Клип «Libertine» был запрещен к показу в Германии. Какое лицемерие! Я же видела порнофильмы по немецкому телевидению.