– Не мучь себя больше.
Она обещает:
– Не буду! – и улыбается, как послушная ученица.
– Дельфина!
– Да?
– Что ты затеваешь?
Она смотрит удивленно:
– Затеваю? Ничего, разумеется.
Дельфине еще не случалось проверить, умеет ли она врать.
Веревки
Cегодня вечером, решила Дельфина. Чувства требовали от нее идти сейчас же, выучка подсказывала не спешить и дождаться отлива. Троица стражей снова сменилась, настал черед Алтима, Норвина и Лана. К лучшему или к худшему, на Ожерелье был родной племянник Дельфины. Все трое при кинжалах. “Ну, и пусть”, – решила женщина. Не наступит день, когда она будет сражаться против своих, а раз так – не все ли равно, трое их или тридцать? Любое дитя на Островах знало, что прикасаться к чужому Зубу без разрешения нельзя, но у Дельфины не было выбора. Днем, когда вся семья была на дворе, она спрятала кинжал Теора под своим матрасом. Вечером Жрица повесила кинжал на пояс, как свой собственный, тщательно закуталась в плащ. Вроде бы, не заметно.
Алтим знает, что ее Зуб уничтожен. Сколько еще человек об этом знает? В мужских чулках и тунике ей было бы удобнее, чем в женской неуклюжей одежде. Но тогда пришлось бы отвечать на вопросы.
Ни в одном рейде Дельфине не было так страшно.
Три часа до темноты, мокрое солнце чуть клонит голову к Западу. На улице ветер и мелкий дождь. “Вот и хорошо. Стражники устали и замерзли”. Если и существовал способ освободить Теора незаметно, то Дельфина его не придумала. Ее план был проще. Она явится в Бухту Призраков и попросит стражей оставить ее с преступником наедине. “Так надо, поверьте”, – скажет она. Власти Жрицы достаточно, чтобы ничего не объяснять. В конце концов, кому еще так доверяют Острова, как своей Дельфине? Она обманет их доверие. Потом надо скрыться хотя бы на день, запастись водой и пищей. Дельфине ничего не приходило в голову, кроме священных дебрей Острова Обрядов. После гибели Святилища остров безлюден, только Жрицы знают его потайные гроты, остальным, тем более мужчинам, запрещено там появляться. И Теору тоже, но он всю жизнь делает то, что не должен. Совет, конечно, нарушит любые запреты, чтобы поймать беглецов, но на это нужно время. Всех ракушек Б о льшего не хватит, чтобы пересчитать пропасти, в которые мог провалиться такой план, но ведь могло и получиться. Она отдаст Теору лодку. Море давно во власти осени, но лодка может доплыть до Мерката… если будет на то воля Алтимара… если выбора все равно нет. У Дельфины и в мыслях не было бежать вместе с Теором. Когда все будет кончено, Совету не придется ее искать. О том, что произойдет потом, Дельфина предпочитала не думать.
Мелкий дождь струился по ее телу, как холодный пот. Она выбрала лодочный сарай за рекой, подальше от глаз людских. Семью Наэва Дельфина невольно приучила к тому, что ночует на улице, никто не удивился, когда она ушла до заката. Она вытащила самую маленькую рыбацкую лодку, дрожащими руками начала прилаживать парус. Дельфина не скрывалась. Если соседи ее заметят, скажет, что должна провести эту ночь в Море. Право Жрицы – быть загадочной.
Лодка скользнула в воду и выглядела, будто ее неожиданно разбудили посреди ночи. Женщина погладила ее, как щенка: “Помоги мне, малютка”. Та закивала, качаясь на волнах, и Дельфина вдруг ощутила теплую радость: теперь она не одна. Матушка Маргара всегда говорила, если кто-нибудь трусил на Острове Леса: “Я не приказываю тебе не бояться. Я приказываю сделать ”.
Дельфина сделает это – предаст Совет, Острова, свое Посвящение, все, во что верила и верит. Все живое замерло, разлетелись птицы, умолкли песни морских дев. Собаки в деревне выли, кошки залезли на крыши, потому что ниже морского дна бился огонь – так же гулко, как сердце Дельфины. Паутина трещин. Море тихонько всхлипывало, и Жрица его утешала: “Мне так даже легче”. После разговора с Тиной все стало хотя бы понятно. Дельфина должна быть покорна Совету и брата должна спасти – иначе действительно окажутся ложью и Остров Леса, и Община. Если две истины, одинаково непреложные, тянут в разные стороны – значит, пришло время разорвать Дельфину на части. “ Тэру так и сделают”, – смеется она. Капли дождя щекочут лицо, лодка мягко скользит под парусом.
“Моя Дельфина, если предательством называется то, что ты замыслила, то погубит оно только тебя”.
“Мне не хочется вспоминать об этом, Господин мой. Выдержать я могу многое, но допустить эту зверскую казнь – такой стойкости у меня нет”.
“Покоришься ли мне, если прикажу остановиться?”
“Покорюсь, если пытки и истязания тебе угодны. А потом отрежу волосы и никогда больше не буду твоей Дельфиной”.
Блики воды в забытье кажутся серыми нитями. По небу рассыпано пшеничное золото волос давно умершей женщины.
– Эй ты! Жив еще?
Меткий камень полоснул плечо, словно когтистая лапа. Теор непроизвольно дернулся, и все вернулось: боль, холод, а самое мучительное – мысль о воде. Наяву закат оказался грязным и тусклым, совсем не таким, как он только что видел. Он жадно слизнул с губ капли дождя, но и они были насквозь соленные. К счастью, у осужденного уже не было сил себя жалеть.
– Ну вот, я же говорил, что сегодня он не подохнет. Не захлебнулся при высокой воде, а теперь она не скоро вновь поднимется. Вон какой отлив! Мара ему что ли помогает?
Трое расположились на самом конце гряды камней, на ближайшем к Теору валуне. Между группами стражников началось молчаливое соперничество: каждый хотел увидеть, как предатель испустит дух. Норвин, Алтим и Лан уже поняли, что в их вахту Теор не умрет, а без толку мокнуть им надоело. Поначалу Норвин и Алтим подбирались к нему, встряхивали за волосы, тыкали кинжалом, чтоб он не засыпал, – отлив не должен быть передышкой. Теор, пока мог, смеялся над их злобой:
– Мне уже все равно. А вы отморозите концы и не женитесь.
Парни вынуждены были признать, что он прав. Тогда Норвин придумал кидать камни:
– Проверим, братья, со скольких шагов я в него попаду.
Лан молчал. Не нравилось ему происходящее. Не нравился день, настораживал отлив сильнее обычного и Море – странно тихое и мутное. Состязание в меткости так увлекло их, что никто не заметил лодку. Тэру чуть не поверили в призраков Бухты, увидев прямо рядом с собой фигуру в плаще. Голосом Дельфины фигура произнесла:
– Хороший вечер.
Лодку женщина оставила на берегу. Теперь ее от Теора отделяли лишь два десятка шагов и трое стражей.
– Ты?
– Здесь?
– Кто позволил?
Она ответила тихо и отрешенно:
– А вы у кого спросили разрешения прежде, чем забрасывать его камнями? Я пришла по воле Алтимара и должна сказать преступнику несколько слов. Прошу вас оставить меня здесь одну.
Норвин спросил с явным раздражением:
– Это еще зачем?
– Затем, что я, Жрица, прошу тебя от имени Алтимара, и Совет позволил мне прийти.
– Откуда нам знать…
– …что я говорю правду? – Дельфина произнесла это таким тоном, что сомнения показались нелепыми. – Спроси у Отцов-Старейшин. Быть может, они должны были явиться сами, чтобы сказать тебе?
Норвин, этот новый друг Алтима, Дельфине был почти не знаком, но она мало могла сказать о нем хорошего. Кто слишком много для своих лет знает об истязаниях? Кто лично участвовал в казни регинцев и гордится этим? Норвин. Алтиму нравились его сочные рассказы о расправах. Дельфина чувствовала, как ее сверлит взгляд племянника, и это было хуже, чем неприязнь и подозрения остальных.
– Только быстро, – пробормотали все трое, и побрели к рыбацкой хижине.
– Тебе жаль его, – прошептал Алтим. – Не наш дом, не родителей, а его, убийцу…
Под плащом Дельфина до боли стиснула кулаки и не опустила голову. То ли еще будет!
– Мне жаль его, сынок. И жаль, что тебе больно это видеть. Но Акв был моим братом, а Дэлада растила меня. А потом я растила ее детей. Никогда этого не забывай.
Волны сердито грызли серую гряду, вода отступила еще ниже. Убедившись, что двери хижины закрылась, Дельфина окликнула:
– Теор!
Он, похоже, не слышал. Оставив плащ, она соскользнула с камня и оказалась в пронизывающем холоде осени. Доковыляла до столба. И прикусила руку, чтобы не вскрикнуть.“Почему я не пришла раньше?!”. Она утопленников такими видала – посиневшие губы, бескровное лицо, волосы склеены солью. Она, конечно, знала, что и в самое жаркое лето нельзя пробыть в воде бесконечно долго. Но… это же Теор!
“Мара и Дэя! А чего я ждала? Он просто человек, и он не железный…”
– Проснись, брат! Это я!
Пришло время резать путы, но в темной воде это было проще сказать, чем сделать.
Теор чуть приподнял голову, губы зашевелились, и Дельфина угадала вопрос – что она здесь делает?
– Пришла за тобой. Стражи не видят. У меня есть лодка…
Она говорила, захлебываясь, помнила, что времени в обрез, – и оттого руки тряслись, как в лихорадке. Кинжал нашарил веревку, и, видимо, лишь тогда до преступника дошел смысл ее слов.
– Уходи, сумасшедшая…
Она бойко повторила слова Тины:
– Я приношу Островам удачу. Меня простят.
Веревки размокли и набухли, кинжал Дельфины сражался с ними без особого успеха. За шумом воды она едва слышала, как Теор сто раз повторяет “Уходи…”, на родном и на регинском проклиная ее упрямство. Одна рука его наконец оказалась свободна – и он оттолкнул Дельфину с силой, которой не бывает у людей на третьи сутки казни. Даром что казался при смерти. Женщина окунулась с головой и чуть не выронила Акулий Зуб. Откинув мокрые волосы, она ответила:
– Знаешь же, что я уйти не могу, – и снова занялась веревками.
– Да послушай же! – язык Теора едва слушается от соли и жажды. Борется с ней взглядом, и Дельфина чувствует, как почти остановившаяся кровь в его жилах застывает льдинками, режет изнутри. Когда рисовал Герцогу карту, когда говорил: “Сожгите душу Островов!” – он должен был знать, что настанет день сегодняшний. Он верил, что уничтожит Острова, а сестренку от регинцев убережет. Небо, Море, боги и демоны всех народов – еще вчера он верил, что ее крови не будет на нем! Вот она, настоящая его казнь! Душа Островов, беззаветная, синеглазая. И убьют ее завтра не регинцы, а свои за безумную попытку его освободить. Потому что она действительно не способна поступить иначе.
Дельфина сжалась от почти физической боли. Она видела, что чувствуют другие, ад в душе Теора ощутила всем нутром. Она, выходит, пришла его мучить, пришла, как худшая и последняя его кара.
Теор взмолился:
– Пощади меня. Уходи…
И на сей раз Дельфина отступила. Признала: единственное, что она может для него сделать, – это поблагодарить стражей за терпение и бежать, пока никто не разгадал ее замысел…
И тут все изменилось.
– Дельфина! А я-то надеялся, что ошибаюсь! Вот, значит, что ты задумала!
Она запомнила это навсегда: кипяток животного страха, обдавший ее, как волна, помертвевшие глаза Теора. Оглянулась, прекрасно зная, что увидит. Алтим на каменной гряде, взгляд строго-отчужденный, рука вынимает кинжал. Вот теперь пощады не будет…
Дельфина слабо зашептала:
– Сынок, пожалуйста…
– Не смей больше называть меня так!
Теор рванулся со всей силой, на какую бы сейчас способен.
– Режь веревки! Ну же!
Алтим звал остальных, и они выбежали на подмогу.
– Вот так дела, Лан! Приволочем Совету Жрицу! – на лице Норвина цветущее “Наконец-то!”. Все лучше, чем стеречь подыхающее чучело у столба.
Лан еле слышно ответил:
– Может, она права? Слишком далеко мы зашли.
Распухшие веревки отпустили Теора. Лодка Дельфины осталась по ту сторону гряды, то есть за спинами стражников. “Мы отрезаны”, – признала островитянка. Ее план легко мог провалиться, и это случилось. Особого выбора теперь не было. Только бежать к отмели по правую руку от хижины, и искать где-то прибежище. А что потом делать, Дельфина понятия не имела. На крошечном островке надолго не спрятаться, а Теор – чудо, что вообще держался на ногах. Прибой встал на их сторону, отбросил погоню назад, дав беглецам время достигнуть мелководья. Сумерки накрыли их зыбкой сетью теней.
Добрые боги рассыпали по всему Ожерелью валуны в человеческий рост – настоящий лабиринт камней с укромными щелями. Будто вернулись дни, когда Дельфина здесь играла в прятки. Под коленками скользили черные гладкие гальки, песок, а может, и скорлупки от давно вылупившихся черепашат, по телу бегали холодные мурашки. Море стучало в висках, Синие Ленты, как потоки воды, струились меж черных волос, заливая берег. В жилах Теора, должно быть, все же текла могучая кровь богов. Трех суток истязания не хватило, чтоб убить его. Более трех суток понадобилось ему много лет назад, чтоб родиться. Он выбрался на берег, и лишь тогда чудо иссякло. Он махнул ей рукой “Беги!”, ухватился за валун и тяжело рухнул на землю. Дельфина смутно запомнила, как тормошила его, умоляя подняться, отказываясь признавать очевидное: даже выносливости Теора есть предел. Кажется, он прошептал: “Что ты натворила, дурочка…”.
Перед ней вырос Норвин и повторил то же самое:
– Что ты натворила, Жрица!
Алтим и Лан прочесывали многочисленные норы среди камней, и Норвин не спешил их звать. Выслужиться перед Арлигом хотел сам.
Дельфина оказалась совершенно не готова к удару. Думала, Норвин спросит, зачем она это сделала. О боги, она думала, с ней будут разговаривать! Ведь сама же учила на Острове Леса детей – вырубить противника как можно быстрее. Норвин обошелся с ней, как с регинцем, которого надо взять живьем. Кулаком в лицо – на мгновение мир исчезает. Рука безжалостно рванула Дельфину за волосы, заставляя встать. Следующим движением будет приложить ее о валун – она ощутила грядущую боль каждой частичкой тела, что тридцать лет шлифовалось войной и для войны. Мысли исчезли, вся сила переплавилась в инстинкт защищаться. Благо, Норвин был не намного выше нее – затылок ровно напротив такой уязвимой части, как нос. Голова Дельфины рванулась назад – удар, стон, руки держат ее не с прежней решимостью. Пятка нашла его колено – зашатался и отпустил. Дельфина мгновенно выставила перед собой кинжал. Перевела дыхание, стараясь не замечать на лице горячие ручейки крови.
– Довольно, брат! Мы ведь не враги. Просто позволь мне объяснить…
По его губам тоже текла кровь из разбитого носа, во взгляде играла слепая ярость поражения и боли. Дельфина видала в бою таких, что теряют голову, словно раненое животное. Не умен, горяч и очень опасен. Он, кажется, сделал над собой усилие и согласился:
– Да. Мы не враги.
А в следующий миг – рука за руку, резкий толчок. Выбив клинок, он и саму Дельфину швырнул на землю. Над ней мелькнуло небо, расквашенное лицо, ослепительная злоба и, наконец, сталь его кинжала. Едва успела закрыться. Лезвие больно прошлось по руке, и замахнулось вновь:
– Последний раз ты, мерзавка, мне помешала! Да я на роже твоей смазливой вырежу, что ты натворила!
Норвин смеялся. Не сознавал, что будет наказан на Жрицу, и казался счастлив, как в тот миг, когда волочил монаха на веревке. Позади ужаса в Дельфине затаилось детское изумление: он действительно готов располосовать лицо своей тэру? Улыбаясь???
Ответа она не узнала, потому что за его спиной кое-как поднялся на ноги Теор. Сжал горло парня, оттаскивая его от сестры. Подоспели Алтим и Лан, навалились на Теора вдвоем.
Шаря в поисках камня, Дельфина видела, как его валят на землю и продолжают избивать, хотя он давно уже не шевелится. Больше всех усердствовал Норвин, мстил за то, что предатель даже полумертвым застал его врасплох. Будь его воля, женщине досталось бы не меньше. Сколько же на Островах таких, как Норвин? Дельфина поняла, что теперь она это узнает.
Она сумела подняться на четвереньки. По телу, казалось, проскакал табун, но хуже всех было, конечно, не ей. Стражи отступили от Теора, бросив, словно падаль. А, может, и вправду убили. Кровь по волосам, кровь изо рта, правая рука странно вывернута и наверняка в кашу. Алтим и Лан обернулись к Дельфине, перевели вопросительный взгляд на Норвинда. Тот пожал плечами:
– Она сама напросилась.
Хороша же она была, лицо разбито, рукав туники исполосован, руку словно оплела алая лента.
– Сама? Мара тебя возьми! Она супруга Господина Морского! Как ты посмел!
– Она предала нас! – огрызнулся Норвин. – Захотела, чтобы все по ее воле было.
Миг тишины, слышно, как вдали дрожит земля, – Дельфина, по крайней мере, слышит. Потом именно Алтим повторил за Норвином:
– Она предала нас… ради убийцы…
Лан молча помог ей встать, Норвин предупредил:
– Не сбежишь, даже не пытайся.
Она пленница? Преступница? Это же смешно. Этому юнцу нравится командовать – тоже смешно.
– Его пора кончать, – распоряжается Норвин. – А ее пусть судит Совет. То-то Отец-Старейшина Арлиг обрадуется, – за подбородок резко поворачивает Дельфину к себе, словно девку в захваченной деревне. – Ну, признайся нам, Жрица, предатель – тоже бывший твой дружок, вроде регинского утопленника? Дочь твоя не от него ли?
Лан приказал ему заткнуться, Алтим закричал убрать от нее руки. А самой Дельфине было до смерти стыдно за то, что и Норвин тоже – часть Островов.
– Что молчишь? – орет он. – Я жду ответа!
И он получает ответ, но не от Дельфины.
Стрела!
Она мелькает в волоске от Норвина, не задев его, но изрядно напугав. В голове проносится:“Регинцы? Их тени? Или все-таки призраки этого берега?”. Трое юношей и Дельфина оглянулись туда, откуда стрела прилетела.
– Ты???
– И ты тоже с ней??
Меньше всех Дельфина ожидала сообщника.
– Наэв?
В руках его лук и следующая стрела наготове. Лан примирительно выступил вперед:
– Что ты делаешь, тэру?
Норвин был просто в бешенстве:
– Ты меня чуть не убил!
– Вот именно, – произнес Наэв, – я тебя не убил. Но могу это сделать.
Все понимали, что может. У них ни щитов, ни кольчуг, хотя бы одного лучник успеет прикончить.
– Не хочу вам зла, но кто-то должен прекратить это безумие. Дельфина… не понимала, что творит. Вам придется ее отпустить…
Наэв явно собирался сказать: “…егодобейте и забудьте о том, что произошло”. Дельфина чуть качнула головой “Нет, одна не уйду”, и протянула к Наэву руку, умоляя. Так же, как ее умоляла Тина. Одно мгновение они смотрели друг на друга, споря без слов.
“Не проси об этом, сестренка, его спасти я не могу и не желаю”.
“Я не смею просить. Просто вспомни, что двенадцать лет я не обвиняю тебя в том, как ты с ним поступил”.
Наконец Наэв, сквозь зубы и переступая через себя, сказал то, что она хотела:
– Отпустите Дельфину. И его тоже. Просто убирайтесь отсюда.
Тишина пару мгновений дрожала, как тетива, потом Алтим схватился за кинжал, Норвин выкрикнул:
– Да мы ни за что не подчинимся!
– Как знаете, – бесстрастно, как приговор, ответил Наэв. И натянул лук.
– И что теперь? – спросил Алтим, после того, как стражи удрали от натянутого лука со всех ног и потеряли беглецов в темноте.
– Мы, – злился Норвин, – дали им сбежать!
– Да куда здесь бежать, если вокруг Море?
– Демоны и омуты! Мы их отпустили!!! Что мы скажем Совету?
Лан огрызнулся:
– А ты хотел стрелу в брюхо? Ради Дельфины Наэв на что угодно пойдет. Умереть от руки своего – этого ты хотел? Что делать? Искать их, конечно. Обшарить каждый куст! Лодку Дельфины разбейте, а нашу спрячем. Где бы ни была лодка Наэва, до нее еще добраться надо. А этот, – он брезгливо не назвал предателя по имени, – даже ползти теперь не способен.
Стражи сделали все возможное, чтобы переломать этому все кости.
– Я ничего не понимаю…, – зашептал Алтим. – Тетушка… после всего, что было… зачем? И Наэв…
– Дельфина хочет, чтобы все было по ее воле! И не вздумай защищать ее только потому, что она твоя тетка.
На Острове Леса они усвоили, что Община важнее родни. Но лучше бы Норвину было придержать язык. Лан быстро встал между ним и Алтимом и не дал им сцепиться:
– Довольно! Этого еще не хватало! Жрицу, – объявил Лан, – никто больше не тронет. Слышишь, Норвин? Решать ее судьбу будут Старейшины, а не ты! Мара и Дэя! Никаких расправ здесь сегодня не будет!
Норвин проворчал, что Главарем Лана не выбирали, Алтим почти не слушал. Из троих лишь у самого старшего был ответ на вопрос “Зачем?”, остальные не помнили Большой Совет, на котором судили Наэва.
– Вы оба тогда пешком под стол ходили, – Лан машет рукой. – Не время и не место рассказывать. Наэв виноват перед предателем, очень виноват. А Дельфина…
Чувства Дельфины он отлично понимает. И того, как она выхаживала Ивиру, никогда не забудет. Да и с Наэвом они столько всего вместе прошли.
Дельфина тоже задала вопрос:
– Что дальше, брат?
Они были в самом центре островка. Притаились среди зарослей. После целого дня дождя даже воздух превращался в болото. Лавры тянулись к Дельфине склизкими листьями, пыль струилась мутным ручьем. Сухой климат Островов быстро возьмет свое, но сейчас Жрица многое бы отдала за теплый плащ. Руку она перевязала полосой, отрезанной от собственной рубахи, но боль напоминала о себе при каждом движении.
Теор после усилий стражи ничком на земле – Мара, седая и незримая, облизывала его, как волчица своего щенка. Сейчас женщина мало чем могла помочь, поэтому даже думать боялась, что у него сломано. Вернее, что осталось цело. Да и важно ли это, если им не убежать? Наэв сказал, что стражи будут искать его лодку, и усмехнулся: “Пусть поищут”. Наверняка, с лодкой задумана какая-то хитрость, наверняка, Наэв просчитал каждый шаг вперед. Дельфина восхищалась им, а над собственной жалкой попыткой посмеется еще – потом, когда все будет кончено. Что бы ни ждало впереди – она больше не одна теперь против всего света. Наэв только что либо спас ее и с ней Теора, которого охотно сам бы задушил. Либо перечеркнул собственную жизнь вместе с ними – одним богам ведомо, что теперь будет. Дельфина даже не пыталась искать слова благодарности, понимая, что не создал человеческий язык слов достаточных. Мара и Дэя, ей уже ничего не хотелось знать! Улыбку Норвина до самой смерти не забудет. У этого мальчишки вроде нет причин ненавидеть ее. Но загнанная в угол жертва взывает к худшим инстинктам. А люди, что упиваются насилием, были и будут.
Подняла глаза на Наэва:
– Выходит, ты все понял.
– Понял слишком поздно, иначе остановил бы тебя, – сжал ее руку. – Только ради тебя, сестра. Он заслуживает здесь сдохнуть, сотню раз заслуживает. Но тебя никто не тронет, пока я жив. А впрочем, – произнес Наэв уверенно, будто вынося свой собственный приговор, – умереть намного милосерднее, чем жить со всем, что на его совести. Так что от расплаты он не уйдет.
Эгоистично и несправедливо, но Дельфина была счастлива, что Наэв здесь. Только прижавшись к нему, она в силах с полу-улыбкой спросить:
– И что же с нами сделают?
Он ответил спокойно:
– А, может, и ничего. Твои предсказания всегда сбываются, поэтому у нас есть шанс.
Дельфина не поняла, о каком предсказании он говорил, но верила ему, как когда-то на Берегу Зубов.
Теор точно знал, что они покойники, – и сестра, и Наэв, а себя он давно уже не считает. Совет их живьем в землю зароет. Даже перебив стражу, они не смогут скрыть, что помогли предателю. Голос не слушается, Теор не уверен, вслух ли шепчет:
– Она же ни в чем не виновата…
Видно, все же вслух. Наэв с нелепым упрямством делал вид, что не замечает Теора, хотя сам тащил его в заросли. И только теперь взглянул в его сторону:
– Давно ли ты вспомнил, что не все перед тобой виноваты?
Перед глазами Теора пляшут искристые бесенята, вроде тех, что он видел на витражах в Регинии. Смеются над ним.
“Давно ли ты вспомнил, что не все перед тобой виноваты?”
“Узнаешь нас, лучший из лучших? Это мы хранили тебя от мечей и стрел. Это ты верно служил госпоже нашей Маре.”
“Хорошо ли тебе видно нас? Твоя сестра – единственная, кто тебя все еще любит. Не прощает, но любит. Даже госпоже нашей Маре мерзко прикоснуться к тебе ”.
Нет, это просто звон в голове, он не верит в демонов. Над ним Дельфина, отирает рукавом с его лица кровавую жижу, подносит воду в ладонях. Но и у воды мерзкий привкус крови.
“Куда попадают люди, что не прожили достойно?”.
Он гонит видения: “Вас не существует!”
“Нас не существует, – хохочут демоны. – Для чего нам существовать, если ты сделал все за нас? Живи, Теор. Мара любит чистые души.”.
“Сестренку твою вместо тебя – Госпожа наша согласна”.
“Живи и пусть твоя жизнь будет долгой”.
“Ты хотел знать, есть ли у Алтимара Преисподняя? Теперь ты в ней!”
“Нет! Нет!”. Повторяет сто раз, не хочет знать, что они правы. Лучший из лучших всегда верил, что ему все по силам, – и вот не может ничего. Даже подняться. Или защитить сестренку. Или вымолить прощение у стольких людей, у тех же Меды и Кэва – не сможет никогда, проживи он хоть тысячу лет. Три дня пытки он держался, теперь окончательно сломлен. Солнце начинает тонуть. Открыв глаза, Теор видит его ядовитые лучи. Видит Наэва – тот пристально смотрит вдаль – и Дельфину. Она разглядывает свою изрезанную руку с детским изумлением – юродивой дурочкой была и будет.
“Моя Дельфина…”
Сочные алые солнышки бегут по запястью Дельфины, скатываются вниз. К Маре, к почве. Канут в подземную воду, достигнут рек и Моря, взлетят в небо и упадут дождем. Сделают вечный круговорот чуть розовее. В Море растворились последние капельки заката.
“…все Море встанет за твоей спиной…”
Стражи смотрели друг на друга, ничего не понимая. Две цепочки ложных следов путались и обрывались на камнях, уводили в никуда. Третий след, наконец, привел их к лодке Наэва. Она нашлась в четырех перелетах стрелы от берега, придавленная камнями и намертво привязанная к сосне. Ни Наэва, ни Дельфины, ни Теора. Алтим развел руками:
– Это какой-то трюк? Если знаешь, что придется бежать, зачем тащить лодку чуть не до середины острова?
– Хитрость, – предположил Лан. – Где-то есть еще одна лодка, а эта – чтобы отвлечь нас…, – и вдруг изменился в лице: – О боги! Что с Морем?
Наэв заметил первым:
– Сестренка, вот оно! О боги…
Вода, словно испугалась чего-то. Побежала вспять от берега, оставляя голое дно и бьющихся в панике рыб. Тэру никогда такого не видели, но морской народ все знал о коварстве Моря. Память предков нашептала, что так бывает перед очень большой волной. Наэв и Дельфина были в центре островка, на возвышенности. Вокруг все равно не найти было места безопасней, поэтому они прижались друг к другу и молча смотрели на пенную лавину. Они, конечно, ничего не знали о плитах, что грызут друг друга на дне подле Ланда и рождают монстра раз в несколько человеческих поколений. Вода вскипела и пошла в бой – выше домов, выше деревьев, мешая землю и воздух, раздирая сушу в клочья. Рухнула хижина, исчез в бездне столб с обрывками веревок. В голове Дельфины все кувыркалось, не понимала, кричит или шепчет: “Алтимар!”, славит его или умоляет. Пять человек на островке забыли, кто, в чем виноват, ощущая себя игрушкой в руках великана. Шестой – Теор – оставался в мире демонят и не увидел катастрофы.
Перед Дельфиной мелькнули искаженные лица бывших стражников, ее чуть с ног не сбили. Вода отпустила их. Пока. Серый поток отразился в синих глазах, повернул вспять, чтобы снова набрать силу. Норвин рухнул перед ней на колени:
– Пощади нас, Жрица! Прости! – схватил ее за руку, не сознавая, что ей адски больно. – Останови это!!!
Дельфина не знала еще – волны обрушились и на Берег Чаек. Но Больший южнее Ожерелья, на него пришелся удар слабее. Наэв велел домочадцам ночью глаз не смыкать, и они заметили беду первыми. Море разметало сараи, разорило дома, которые еще стояли после регинцев.“Чем, – выли перепуганные люди, – мы прогневили богов?”. Никто не погиб, но суеверный ужас лился по Островам, далеко опередив волну. К утру Арлигу едва хватит авторитета, чтобы унять панику. Утром вспомнят все: великая Дельфина предупреждала на Большом Совете. Отец-Старейшина не прислушался, а после угрожал ей. А где же теперь любимая Жрица Островов? Совет ведь умеет избавляться от неугодных. Арлигу предстоял очень неуютный день.
А между тем, Островам достался лишь слабый пинок от катастрофы, разнесшей побережье Ланда.
Береговая линия Ожерелья не походила даже на поле битвы. Деревья, камни и песок смешались в первобытный хаос, Море отступило, унося обломки. До горстки людей Море не дошло, они по-прежнему жались друг к другу в зарослях, словно клубок мышат.
Лан первым заговорил, когда утихли волны. Срывающимся голосом прошептал:
– Что это было?
– Гнев Алтимара, – ответил Наэв, поднимаясь на ноги. – Кара нам за раздоры, за жестокость, – взглядом пригвоздил к земле Норвина. – Месть за Жрицу. Наказание за то, что не услышали ее слов.
– А что же с нашими семьями на Большем??
К Дельфине обратились умоляющие взгляды – должно быть, и на Ариду так смотрели. Было ли не по себе древней колдунье за то, что не в ее власти поступки богов? Дельфине отчаянно хотелось оказаться где-нибудь подальше отсюда. Она тихо сказала, что на Б о льшем все живы. Насколько она могла судить по высоте волн, Б о льший не должен был сильно пострадать. Растерянным людям всегда нужен Выбранный Главарь. Лан молчаливо признал право Наэва решать, Норвина трясло от пережитого, он готов был подчиниться кому угодно. Алтим оказался самым крепким орешком.
Реальность постепенно вступала в свои права, и Лан задал вопрос о предателе:
– Что же теперь, братья? Что с этим будет?
Дельфина молча сняла с себя ножны с Акульим Зубом и закрепила на поясе Теора, возвращая ему амулет сына Островов. Сказать ей было больше нечего. Она сделала то, что должна, и победила… наверное. Но чувствовала себя выпотрошенным цыпленком. И едва ли это чувство когда-нибудь пройдет.
Невозможно упросить бывших стражей помочь убийце, и Наэв не просил, а приказал:
– Алтимар не желает его смерти, а Совету теперь не до него. Взгляните на берег – столб унесло в Море. Значит, он мертв. А вы ничего не видели.
– Неужели Господин Морей хочет его пощадить?
– Неужели мы должны солгать Отцам-Старейшинам?
– Мы ничего не видели, – трясется Норвин. – Ничего…, ничего…
Дельфине было больно признать, что из троих остался против нее лишь ее племянник. Но Алтиму еще больнее. Теор для него конченый мерзавец, а идеалы Острова Леса непререкаемы. Какого же выбирать между гневом морского бога и гневом Общины, между памятью убитой матери и Дельфиной, что была ему, как мать! Алтим совсем запутался. Наэв положил ему руку на плечо и заговорил:
– Суд над предателем едва не перешел в бунт. Представь теперь суд над амулетом Островов. После всех бедствий, перед неизвестным будущим. Чем это закончится? Сколько человек назовут ее отступницей и злой колдуньей? А сколько вспомнят, как Дельфина умоляла не гневить Алтимара жестокой казнью? Их будут тысячи – тех и других. Как поступить Арлигу, которого и без того винят во многом? Что бы он ни решил, половина тэру останутся недовольны. И все вооружены, злы и напуганы. Я не знаю, что сделает с нами Господин Морской, если его Жрицу осудят на смерть. Но точно знаю, что вслед за судом над ней мы начнем убивать другу друга. Регинцам на радость. Подумай, Алтим. На Островах уже были такие времена.