Скрипач без оркестра

– Что?

– Простите. Дурные сны, – женщина склонила голову. – Случайно произнесла вслух, не привыкла разговаривать с людьми.

– Я тоже, – неожиданно для себя отозвался Макс.

Она удивлённо повернула голову, в этот момент свет фонаря ворвался через стекло и полностью показал её лицо: один глаз пронзительно-голубой, другой – темно-карий, почти черный.

– Вы не представились, – сказала она.

– У меня смешное и дурное имя, – он неловко почесал щетину на подбородке. – Притягивает неприятности.

Говорить стало легко, словно кто-то снял с его горла душившие оковы.

– У меня тоже смешное имя, – она потушила сигарету. – Но вы его знаете, а я ваше – нет.

– Я не запомнил, так что мы пока квиты, – Макс не узнал свой голос, сделавшийся глухим, и старался не смотреть на женщину.

«Фима». Смотреть на её разные глаза было больно.

Хотелось курить.

– Серафима. Меня зовут Серафима, – она вытянула из пачки ещё одну сигарету и протянула пачку Максу. – Можно просто Фима.

– Красиво, – он вытянул сигарету не глядя и закурил. Вишнёвый дым, лёгкий привкус вишнёвой косточки. – Но у меня плохая память на имена, тем более – на такие длинные.

– Странно, обычно у журналистов хорошая память.

– С чего вы взяли, что я – писака?

– У вас билет лежит в папке с логотипом «Невыразимого». Пишете для этого журнала?

– Может, я просто выиграл мерч.

«Что ты делаешь, она сама с тобой заговорила, она симпатичная, что ты делаешь, ты ведь можешь взять телефон и постараться забыть…»

– Попробуйте записывать все, что с вами происходит сейчас.

Макс, удивившись, поднял взгляд и посмотрел в широко раскрытые глаза, тёмный и светлый.

«Красивая».

Кажется, впервые с того дня, как Софья оставила его, он подумал так о какой-то другой женщине.

– Что, простите?

– Вы действительно притягиваете… неприятности, назовём это так.

Она шагнула к нему, оказавшись довольно близко, ближе, чем он привык разговаривать с людьми.

– Я не… прошу… я действительно болен и… – замямлил он, пытаясь отступить, но вжался спиной в закрытую дверь тамбура.

Серафима взяла его левую руку за запястье, вытащила из кармана его рубашки шариковую ручку, задрала рукав и прикоснулась острым концом пера к коже. Опешивший Макс молча следил за ней.

– Вы не больны, вас поломали, – говорила она, чертя странный символ на его руке. – Там, где поломка, там острые углы. А из острых углов рано или поздно придут эти твари. И чем острее, чем неправильнее угол, тем тоньше граница и тем легче им прийти. За вами уже облава, а вы, дурачок, не замечаете этого.

Она вернула ему ручку. Он взглянул на руку: там красовалась пентаграмма, похожая на звезду, со странным символом в центре.

– Я думал, что сумасшедший здесь я, – протянул Макс, разглядывая её рисунок.

– Нет-нет! – отозвалась Фима.

– Выходит, сумасшедшая здесь – вы? – он расправил рукав, закрывая рисунок.

– Доброй ночи, – она шагнула из тамбура прочь.

– Постойте! – крикнул ей вслед Макс, но дверь закрылась.

Он помешкал.

Хочет ли он разговора, или нет?

Хочет ли он снова встретить её?

Почему она ушла в другой вагон, если она занимает соседнюю с ним полку?

В том вагоне все-таки купе или плацкарт?

Что вообще такая женщина, как она, забыла в плацкарте?

Тыдым-тдам.

«Нужно перекурить».

Три сигареты.

«Нужно купить ещё пачку, когда будет станция».

Щёлкнул зажигалкой.

Две.

***

Станция. Люди в форме и собаками смотрят багаж и пассажиров.

Макс сидит ровно.

Попутчик решает кроссворд, отвлекается на овчарку.

– Какой милый пёсик! – говорит и тянет руку. Собака высовывает язык.

– Ваши документы, – суровый голос пограничника.

Странное чувство несоответствия. Чего-то не хватает.

Рука сама тянется к бумажнику и замирает.

– Скажите, – говорит Макс попутчику вполголоса. – А где Фима?

– Кто? – непонимающий взгляд поверх очков.

– С нами… девушка ехала… С фиолетовыми волосами…