– Нас ждут, – недовольно фыркнул тот и сильно ускорил шаг, уже не обращая внимания на хлещущие по лапам, упругие стебли непросохшей травы.
Гаитоэранта разозлилась уже по-настоящему. Благодушие, не покидавшее ее весь последний месяц, сгорело без остатка. Ее держали в неведение, словно первоклассницу по поводу предназначения презервативов. Что за дурацкая игра – отгадай секрет, вроде бы как лучшей подруги. Нет, она непременно выскажет ей все, что думает, сразу же как вернется во дворец. Его мудрейшество пытать не имеет смысла, это дело ее и Марины!
Промелькнувшие в расширившихся зрачках красноватые всполохи пламени ушли под подернутые обманчивой чернотой угли. Всему свое время.
Впереди замаячили строения главной улицы города, заканчивающейся огромной вытянутой площадью тупиком. Именно туда со всех сторон стекались облаченные в белые и серо-зеленые плащи калатари – веселые, довольные жизнью. Кто-то пел, другие аккомпанировали на миниатюрных арфах и флейтах, отовсюду слышался смех и разноголосые трели, скрывающихся в густой листве свободно растущих где им вздумается деревьев птиц. По периметру площади били музыкальные фонтаны. Торговцы несли на плечах корзины с виноградом и кувшины с вином.
«Теперь время отдыхать и развлекаться» – решила про себя Гаитоэранта.
* * *
Марина захлопнула окно, погасила свечи, накинула на плечи удобный эльфийский плащ, собираясь вернуться в комнатку, где действительно жила, а не создавала видимость постоянного присутствия. За ужином у Алька Гаитоэранта не сказала ей и двух слов. Надо было давно с ней поговорить, похоже, она что-то подозревает, хоть и не понимает насколько далека от истины.
Что-то мешало, какая-то безотчетная тревога, или же ей просто нравилась эта атмосфера таинственности. Никто не вмешивается, не напоминает об их безрассудстве, не лезет с советами и вопросами.
Как могло так случиться? Дурацкий вопрос. Кэрсо-Лас был симпатичен ей с самого начала, просто здесь на редкость обостряются все чувства живых. Как жаль, что только здесь. Или нет, наоборот, хорошо, что только здесь.
В дверь постучали, неуверенно и осторожно. Марина вздохнула с облегчением, Гаитоэранта так стучать не могла.
– Войдите! – крикнула девушка, вновь зажигая свечу.
– Госпожа, царрь просил передать, что будет ждать вас у сердца священного леса, если пожелаете, я могу проводить вас, – сообщила остановившаяся на пороге Кайлин.
В свете единственной свечи она казалась удивительно маленькой, натянутой до отказа пружиной. В ней начисто отсутствовало присущее всем калатари радостное умиротворение. Только видимость. За грациозностью, легкой улыбкой, переливчатым голоском скрывалась настоящая тьма отчаяния, одиночества и панического страха казаться не такой как все. Слишком поздно, теперь никакая родительская забота не способна исцелить ее.
– Кайлин, через несколько дней мы покинем дворец, так что если хочешь о чем-либо попросить, тебе лучше поторопиться, – стараясь говорить как можно мягче, предупредила Марина.
Кайлин удивленно вскинула изящно выгнутые брови.
– Веди меня к священному роднику или что у вас там считается сердцем леса, – улыбнулась Марина и, взяв свечу с собой, первая вышла в коридор.
Дворец безмолвствовал, погруженный в глубокий здоровый сон. Давно погасли коридорные светильники, их заменил лунный неверный свет, делавший очертания предметов прозрачно—размытыми. Легкие шаги девушек не разбудили даже вездесущего эха, прочно прописавшегося среди мраморных колонн и барельефов. Они прошли через парадный зал и углубились в лес. Налетевший из ниоткуда ветер погасил крошечный огонек свечи, при этом не потревожил ни единой ветки.
Кайлин вскрикнула, когда прямо перед ней возник высокий чужестранец, которого многие во дворце побаивались, несмотря на многочисленные заверения властьимущих в его миролюбивых намерениях.
– Исчезни, – тихо по-русски сказала Марина.
– Я буду поблизости, – засмеялась пустота на том самом месте, где только что стоял Кэрсо-Лас.
– Идите прямо, госпожа, не сворачивайте и выйдите к священному источнику. Мне дальше нельзя, – прошептала Кайлин, испуганно озираясь по сторонам.
– Не бойся, Ветер останется со мной, иди спокойно, доброй ночи.
Марина вздохнула полной грудью. Вековое неизменное спокойствие наполнило легкие. Все именно так, как должно быть. От одной этой мысли на душе стало легче.
– Похоже, наш хвостатый друг решил прочитать нам проповедь, – кто-то положил ей руки на плечи, и ей не нужно было гадать кто именно, даже учитывая, что этого кого-то не разглядел бы самый остроглазый сокол.
– Похоже, – согласилась Марина, – правильно подобрал антураж, выбрал время… – она тихонько хихикнула, – неужели когда-то я кидалась в него тапками за расцарапанные кресла.
– Ну, я не думаю, что теперь он решил поквитаться с тобой, – его теплое дыхание обожгло ее шею, сладкой негой растекаясь по всему телу.
– Прекрати, пожалуйста, и вообще, появись, а то как-то не по себе, – попросила Марина, переводя дух.
– То исчезни, то появись, – хохотнул Кэрсо-Лас, вновь обретая привычный телесный облик.
Беседуя таким образом, они вышли на абсолютно круглую полянку. Четко посредине бил природный фонтан родника, обложенного правильно конусообразной формы валунами. Около священного источника их уже ждал кот. Лунный свет превратил его серебристо-серую шерсть в белую, окончательно довершив иллюзию неподвижной мраморной статуи сидящего тигра.
– Я хочу поговоррить с вами, – статуя открыла глаза и чуть приподняла голову.
– Мы это поняли, – усмехнулся Кэрсо-Лас
Кот не заметил иронии, окинул их долгим мрачным и в тоже время любящим взглядом.
– Я совсем не прротив земной любви и стррасти. Этот рразговорр не состоялся бы даже если бы вы свели с ума всех калатарри скопом, но вы почему-то вцепились дрруг в дрруга, хотя прринадлежите более чем рразным видам.
Приготовившись к долгой дискуссии, Кэрсо-Лас присел на камень у родника, опустил в ледяную воду руку и тут же отдернул ее, дуя на обожженные холодом пальцы.
– Не суй лапы, куда не следует, – наставительно прокомментировал случившееся кот, на секунду выйдя из образа древнего оракула.
– Через неделю мы пойдем дальше, мы не станем цепляться за этот город, – спокойно проговорила Марина, без церемоний устраиваясь на коленях своего друга, – с нами останутся только воспоминания о днях проведенных здесь. Наверняка, мы будем недоумевать, что заставляло нас совершать те или иные поступки.
– И вы готовы с этим согласиться? – быстро спросил Маркиз, обмахиваясь хвостом.
– У нас нет выбора, – вздохнул Кэрсо-Лас.
– За кого ты нас принимаешь? – улыбнулась Марина, привалившись к плечу Кэрсо-Ласа, – Ты забываешь, что мы не принадлежим живой природе, если бы попробовали забить на сей незначительный факт, это было бы насилием над нашей истинной сутью.
Маркиз вновь впал в задумчивость, но, судя по всему, немного успокоился и расслабился.
– Да, пожалуй, я кое-чего упустил, – спустя несколько минут признался он, – но смею вас уверрить, вы тоже кое-что игноррирруете, вы не прросто увлеклись новыми для вас чувствами и ощущениями, вы увлеклись дрруг дрругом. Понимаете? Прравда, если вы не лелеете коваррных планов перреселиться в центрр силы живой прирроды, то я скажу пррямо – любезные господа, у вас прроблема, но это только ваша прроблема, за что спасибо вам огррромное.
– Не понял, – нахмурился Кэрсо-Лас.
– Он считает, что мы заигрались настолько, что и после того как покинем этот город, в наших отношениях ничего не измениться.
– Вам будет тррудно с этим сосуществовать, – пообещал Маркиз, окончательно избавившись от торжественной драматичности в голосе.
– И что делать?
– Есть один способ, – довольно мурлыкнул кот, – вы выпиваете по глотку из этого рродника, на вас снисходит забвение и все. Вы никогда не вспомните о том, что прроисходило в стенах этого горрода.
Воцарилось напряженное молчание. Марина почувствовала, как по спине сползает стайка мелких мурашек. Просто взять и забыть – как впервые влюбилась, как была счастлива, забыть тепло его рук, забыть как он ей дорог, забыть, что ее любили такую какая она есть, позабыв обо всех «но»?! Однако это пресловутое «но» существует и если не решить все сейчас, пусть даже таким радикально—садистским путем, то будет только хуже. Холод заглянул ей в глаза со дна бездны. Все иллюзия, все проходит, вечны лишь безмятежная синева и покой.
«Я хочу помнить» – услышала она далекий, ставший бесконечно родным голос.
Она не сможет, она должна, она знает, абсолютно точно знает как следует поступить, но поступит иначе. Марина открыла глаза, по щекам катились слезы.
– Нет, Маркиз, пусть все останется как есть, – с трудом разлепив пересохшие губы, выговорила она.
Кэрсо-Лас облегченно вздохнул, еще крепче прижав ее к себе. В его пальцах отчаянно пульсировала кровь.
– Как знаете, может вы и прравы, жизнь долгая штука, а ваша вообще бесконечна… Ничего не происходит случайно…
И тут до Марины дошло самое главное – она знает, что ее настоящее место в этом мире, а не во Внутреннем Поле. Она всегда это знала, не представляя толком откуда и почему именно так.
На поляну вылетели два Вальехари – два призрачных духа леса, две серебристые в свете луны тени, их лица трудно было различить, неясные черты казались размытыми, лишь глаза горели ледяным потусторонним голубоватым огнем. Тени поклонились Маркизу и, не удостоив вниманием его собеседников, поплыли дальше через поляну в лес, будто беззвучно беседуя между собой.
Где-то совсем близко ухнул филин, будто подал некий таинственный знак всем прочим лесным обитателям. Зашуршали ветки под тяжелыми копытами остророгих единорогов и изящными копытцами каракалов и пувеллов – карликовых длинношерстных оленей, завозились в высокой траве ежи и зайцы, вышел на охоту лис, захлопали крыльями, вылетевшие на промысел совы. Тысячи звуков наполнили пробудившийся лес, чье «сердце» вдруг стало биться тише – фонтан превратился в пульсирующий родничок.
– Час сокола прробил, скорро луна уйдет с небосклона, – замурлыкал Маркиз, потянувшись. Мягкие подушечки лап вооружились кинжалоподобными, острыми как бритва когтями, – Идите поспите или еще чем займитесь, мне хочется порразмяться, – с этими словами кот скрылся в лесу.
– Почему мне так плохо? Голова как чугунная, – Марина зажала ладонями виски.
Еще чуть-чуть и она вспомнила бы что-то бесконечно важное, но это что-то вновь ускользнуло, разворошив и развеяв все прочие мысли и воспоминания.
Неуловимый, ласковый поток воздуха поднял ее над самыми высокими деревьями, промелькнули перед глазами каскады звезд, облитые молочно—белым сиянием потолочные фрески, и в следующее мгновение она оказалась лежащей на широкой, застеленной синим шелком кровати.
– Мне тоже не по себе, – сказал материализовавшийся рядом Кэрсо-Лас, – я начинаю чего-то бояться, хуже всего, что не представляю чего именно, – он растянулся рядом, бесцельно уставился в потолок.
– Этот источник совсем не вода, – пробормотала Марина, вложив свою руку в его ладонь, – сила жизни в чистом виде, но она же несет смерть живым, а нам принесло бы забвение.
– Смерть? – зевнул он.
– Смерть – естественная часть жизни, – Марина чувствовала, что засыпает, глаза закрывались сами собой, – мы, бессмертные не должны вмешиваться в естественные законы жизни, но здесь мы почти живые, а значит пристрастные…
Кэрсо-Лас что-то пробормотал сквозь сон. Она хотела объяснить ему, почему Маркиз испугался, что они захотят остаться в Стейдвидже навсегда, но не нашла нужных слов. К тому же ее собеседник нахально заснул. Губы вывели всего три, самых главных слова:
– Я люблю тебя…
* * *
Яростно рокотал неистовый прибой, выбрасывая на прибрежную гальку хлопья белоснежной пены. Океан звал, умолял вернуться и все ее существо страстно стремилось к этому. Что способно помешать ей?! Ничто и никто. Так легко забыть навсегда живой мир, отдаться бесконечности и слиться с ней воедино. Как легко, как просто… – не знать боли, печали, сомнений, страха, быть свободной и всемогущей…
На берегу вечности стояла хрупкая девушка, огромные океанские валы льнули к ее босым ногам, не смея намочить подола длинного шелкового платья.
– СОЛЕА! – единым порывом выдохнул океан.
Марина резко села на кровати, ее трясло. Кто-то обнимал ее, отчаянно пытаясь согреть.
– Что случилось? Что с тобой? – сквозь медленно затихающий шум прибоя она наконец-то расслышала встревоженный голос Кэрсо-Ласа.
– Мы сделали большую глупость, – стуча зубами, пробормотала девушка, буквально вжавшись в него, – не теперь, многим раньше, я не знаю, не могу вспомнить! Ничего не могу вспомнить, – сбивчиво бормотала она, будто в горячечном бреду, – Я Солеа, я то, что я есть – Солеа…
– Я давно понял, что ты изначальна, успокойся. Мы не определяем реальности, мы ее суть, тихо, тихо… тшш…
Марина понемногу согревалась, мысли собирались вместе, отделяя сон от яви.
– Что будет, если я уступлю своей изначальности?
– Ничего особенного, просто ты вернешься домой, – вздохнул Кэрсо-Лас.
– Тогда что меня удерживает?
– Наверное, прежде ты должна что-то сделать, понять или вспомнить. Пришло время «собирать камни», как говорили мудрые смертные, – усмехнулся он, укутывая ее собственным плащом, – я не могу сказать тебе, что это был просто сон, наши сны всегда значимы.
Тени в комнате расползлись по углам. В затянутое по бокам плющом распахнутое настежь окно заглядывал мутно-серый рассвет. Должно быть, прошло не так много времени с тех пор, как они уснули.
Шум в ушах окончательно стих и Марина поняла, что остаточный шелест – всего лишь звук накрапывающего летнего дождя. Тянуло промозглой зеленой свежестью, откуда-то снизу доносились голоса дворцовых слуг, споривших, чья очередь рыхлить продроминовый сальцепак – целебное, но жутко вредное, кусачее растение кустарник в четыре метра высоты, бутоны цветов которого открывались зубастыми пастями.
– Тебе имя Солеа о чем-нибудь говорит? – глубоко вздохнув, Марина наконец-то избавилась от судорожной дрожи в голосе.
Несколько секунд он размышлял соврать или не договорить. Впрочем, осознав что его колебания уже стали очевидны, только улыбнулся. Марина смотрела на него в упор, почему-то страшась услышать ответ на свой вопрос.
– Солеа – одно из знаменитейших имен, – он отвел взгляд, – У вас все иначе, чем во владениях воздуха. У ветров нет иерархии, у всех собственные пределы, уходящие в эфирное ничего, – поймав непонимающий взгляд девушки, он пояснил, – миры перетекают друг в друга, как именно никто не знает, но эфир соединяет, связывает и одновременно разграничивает и разделяет их, он бесконечен, но кончается в один миг. Так вот, ветры независимы друг от друга, а насколько я знаю, с водой немного не так. Вода, вернее владения Куатафа тоже имеют выход в эфир, они сами по себе уже часть эфира, я только слышал об этом, не больше, я могу ошибаться, – пожал плечами Кэрсо-Лас.
– А что насчет Солеа?
– Ну, – легкая улыбка тронула его губы, – собственно все прочее пространство – это изначальные владения Солеа. И честно говоря, сомневаюсь, чтобы кто-то из смертных или бессмертных когда-либо лично встречался с Солеа, это вообще великая загадка. Армадомараэ говорил мне как-то, что Солеа слишком велик, чтобы хоть однажды обрести подобие плоти и удостоить кого-либо своим вниманием.
– О да! – сердце Марины ухнуло вниз, холодным комом застыв в районе желудка, – Вот обрадовал! А что за Армадомараэ такой? Имя знакомое…
– Он помогал нам в поисках Гаитоэранта, – усмехнулся Кэрсо-Лас, – все опять сводиться в одну точку. Но, собственно, это был единственный случай, когда обстоятельства вынудили представителей разных сил встречаться или беседовать.
– Еще замечательней, – упавшим голосом пробормотала Марина
В висках вновь запульсировала боль. Что-то ускользнуло, в который раз. Что-то бесконечно важное…
– Я конечно догадывался. Что ты не простой представитель своей силы, – вдруг продолжил Кэрсо-Лас, грея в своих руках ее заледеневшие ладони.
– Почему? – удивилась Марина.
– Далеко не каждый способен так вольготно пользоваться собственным могуществом в самом сердце иной стихии. Гаитоэранта подожгла лишь мою материальную оболочку, причем для того, ей потребовалось вспыхнуть самой в чистом кислороде, ты же попросту затопила всю мою сущность целиком, толком не разобрав что именно сделала, оставшись во плоти…
– Ты не сопротивлялся, – неуверенно возразила Марина, – если бы…
– Я не был готов, я и предположить не мог, что такое возможно, – улыбнулся Кэрсо-Лас, – К тому же, твоя сила близка моей собственной, вреда бы не нанесло никому, мне незачем было сопротивляться, но нас окружала чистая сила Воздуха, тебя же это обстоятельство нисколько не притормозило. Гаитоэранта потеряла сознание, выключилась, так сказать…
– А у меня случилась истерика, – засмеялась Марина, чувствуя, что окончательно согрелась.
– Ровно после того, как я вновь стал собой, слабо вырубить ветер во владениях воздуха! А истерика, как ты ее называешь, всего лишь результат отката, – он сморщился как от зубной боли, – нет, положительно людской язык бесконечно несовершенен.
– Состояния, когда не знаешь, что делать с высвобожденной энергией, не имея намерений дальше ее использовать, – помогла ему девушка.
– Ну, в общем и в целом… да, – кивнул он, – все равно предположить, что ты и есть легендарный Солеа, я не мог…
– ЛегендарнЫЙ? – лукаво улыбнулась Марина, – кто решил, что именно НЫЙ, если никто никогда не видел меня во плоти?
– Хочешь сказать, что помнишь себя в изначальном облике? – искренне удивился Кэрсо-Лас
– Это единственное, что я вообще помню из своего изначального бытия, – Марина сняла с себя плащ, – Само имя Солеа на языке моря, если есть такой язык… впрочем, неважно. Скажем так, в моем восприятии это тождественно символу власти как данности, как единственной реальности, этому должно соответствовать противовес. Хотя бы номинальная физическая немощность, иначе не миновать экспансивного настроя. Это способ сдерживания самое себя, не больше, не меньше.
– То есть, хочешь сказать, женское начало предостерегает от стремления к власти? – недоверчиво хмыкнул Кэрсо-Лас.
– Зачем стремиться к власти тому, кто сам олицетворяет собой власть, дело не в женском или мужском начале, ты когда-нибудь думал о себе как о мужчине?
– Я вообще никогда не задавался подобными вопросами, – пожал плечами Кэрсо-Лас.
– То-то и оно… Просто для меня важен баланс, сила воды в восприятии всего существующего вокруг, основная сила сосредоточена в глубине, что-то сродни воронке наоборот… – Марина беспомощно развела руками, точь в точь как незадолго до этого Кэрсо-Лас, когда подбирал нужные слова, – чем глубже, тем больше понимания, больше силы, проникновения в суть всего сущего, а физическая, самая поверхностная оболочка обязана быть максимально восприимчивой, она не имеет права обладать еще и физической силой… Теперь понимаешь? – она с надеждой посмотрела на своего собеседника.
Тот задумчиво тер подбородок.
– Кажется, да, – в темной стали его глаз засветились озорные лучики улыбки, – тогда почему тебя никто не видел в воплощении?
– Не знаю, – вздохнула Марина, вновь вытягиваясь на кровати, – я уверенна лишь в том, что я Солеа и именно та, о которой ты говоришь.
– Угораздило же меня! – хохотнул Кэрсо-Лас, наотмашь падая на спину раскинув в стороны руки, чуть было не заехал ей в бок локтем.
– Ты про что?
Он развернулся к ней лицом, ответил совсем серьезно, без тени иронии или беспечного озорства:
– Про то, что Маркиз прав и когда мы покинем этот город, в моем отношении к тебе ничего не изменится и физическая оболочка тут ни при чем…
Она убрала с его лба волосы, провела тыльной стороной ладони по седому виску, нежно поцеловала.
– Это началось еще до того как мы вступили в этот город и, думаю, даже раньше, чем мы оказались в этом, так сказать, Изначальном мире, я и Гаитоэранта, но я не могу ничего вспомнить.
– Сегодня, когда наш котяра предложил забыть все, у меня мелькнуло такое же ощущение…
* * *
– Здорово, господа! Выше всяких похвал! – раздался громовой голос со стороны двери, – Только зачем из меня идиотку делать! – ввалившаяся без стука Гаитоэранта единым порывом выпалив гневную тираду, поспешила захлопнуть дверь.
– Она что, что-то услышала? – непонимающе оглянулся по сторонам Кэрсо-Лас.
– Увидела, – тяжело вздохнула Марина, нехотя соскребая себя с кровати, – вошла и увидела нас с тобой, мирно беседующих лежа в постели и, учитывая все прежние подозрения, сделала вполне логичные выводы.
Она подошла к окну. Внизу разгоралась нешуточная баталия, жаркий спор перерастал в потасовку, молодые эльфы размахивали руками, перебрасывая друг другу причудливую мотыгу с длинными спирально закрученными зубцами.
– Ты расскажешь ей? – спросил подкравшийся сзади Кэрсо-Лас, – Чего это с ними? – удивленно глядя вниз, спросил он.
– Давно пора было рассказать ей, но знаешь, сейчас мне не хочется с ней ругаться.
– Почему обязательно ругаться? Это наше частное, если я правильно понял, дело…
– Да, да, все это так… Чтобы это понять, нужно побыть людьми несколько тысяч лет, – она приподнялась на цыпочки и поцеловала его.
Внизу стихли голоса, судя по всему, калатари дружно таращились на них снизу вверх.
– Пойду, поговорю с ней, – улыбнулась Марина.
Кэрсо-Лас отступил на шаг, увлекая девушку за собой, подальше от окна, не переставая, однако целовать ее. В результате разговор с Гаитоэрантой отложился еще на пару часов.
Ко времени утренней трапезы о романе «опасных чужестранцев» знали все во дворце, от Абегаэля и Алька до Кайлин и прочих молодых калатари, прислуживавших Великим.
Об этом судачили в садах и на кухне, гадая когда и почему так случилось, большинство восприняло это как неизбежное влияние магии города, некоторые спорили быть или не быть свадьбе и грандиозному празднику по такому случаю. Альк, поначалу усмотрел в этом проблему, но, переговорив с Маркизом, расслабился и не стал мешать своим подданным делиться впечатлениями. Абегаэль почти не удивился, вне себя была только Гаитоэранта
Злилась, прежде всего, на себя, совершенно не понимая, почему сие, по сути, тривиальное обстоятельство так ее задевает. Ну, спит ее подруга с ветром, что же в этом такого уж особенного. Она могла предположить, почему Марина не спешила поделиться такой новостью – поди, сама от себя не ожидала. Стейдвидж – город силы жизни, Кэрсо-Лас не эльф, бояться покалечить короткую жизнь не надо, расслабься и отдыхай… Однако Гаитоэранта злилась, ярость кипела в ней подобно огненной лаве в жерле проснувшегося вулкана, и рассудок не в состоянии был усмирить ее.
Она неподвижно лежала у себя в комнате на давно застеленной постели, уставившись в крошечную точку на потолке. В широко открытых глазах бушевали языки пламени, которые теперь мог запросто увидеть любой смертный. Она ничего не знала, кот знал, а она нет – эта мысль вращалась по кругу, выводя из себя своей неотступной навязчивостью.
– Можно? – в проеме двери показалась тигровая лапа.
– Уйди от греха, – пробурчала Гаитоэранта, – не ровен час подпалю шкурку…
– Как гррубо, – ласково мурлыкнул Маркиз вальяжно растягиваясь на ковре рядом с кроватью, – Кого рревнуешь, ее или его?
– Что за глупости! – фыркнула Гаитоэранта, поневоле отвлекаясь от мрачных мыслей, – Ты, между прочим, засранец, каких поискать…
– Я им обещал…
– Даже так, – Гаитоэранта резко села, – и чего же было такую секретность разводить? Я бы в третьи лишние не набивалась, им это хорошо известно.
– Бррось мне зубы заговарривать, – перебил ее кот, – ты могла догадаться сама, но ты же в упорр ничего видеть не желала, почему ты злишься на самом деле?!
От такого напора Гаитоэранта застыла на долю секунды.
– По-твоему я не заслуживаю элементарного доверия? – с вызовом и горечью спросила она, – Между прочим, я могла бы считать его своим врагом, то есть я имею на это право. А теперь что я должна делать?! Простить, забыть и благословить или потерять единственного друга?! – ее прорвало, к горлу подступил скользкий комок, злость уступило место обыкновенной детской обиде, – Зачем Мари о том подумать, ей вообще на меня наплевать!
– Не наплевать, – Маркиз прошелся по комнате, – она боялась тебе сказать именно потому, что знала, как ты это воспрримешь, – он сел рядом, сложив голову на ее колени, – Она даже теперрь боится…
– Чего? – всхлипнула Гаитоэранта, зарываясь лицом в мягкую кошачью шерсть на загривке тигра.
– Боится потеррять тебя, боится за него…
– У них так все серьезно?
Кот прищурился и по-человечески тяжело вздохнул.
– Более чем я мог себе прредставить. Нам еще долго быть вместе, вам необходимо помирриться, отложи свои коваррные намеррения до конца пути.
Гаитоэранта чмокнула его в холодный, мокрый кожаный нос.
– Пока у меня вообще нет никаких планов. Ладно, пойдем завтракать.
По коридорам дворца пронесся протяжный перелив хрустального колокола, возвестившего о готовности завтрака.
Гаитоэранта вытерла рукавом слезы, потрепала кота за ухом и, ни слова более не говоря, направилась к двери. Маркиз задумчиво посмотрел ей вслед.
– Ой, не веррю, – тихо заключил он, зрачки сузились в едва различимые щелочки, – не будь я калахаррским котом…
На ведущей в летнюю столовую веранду лестнице Гаитоэранта столкнулась с глотающей слезы Кайлин, которая, очевидно, не была настроена делиться своими огорчениями, так как тотчас радужно улыбнулась и поспешила вниз.
– Кайлин, подождите, пожалуйста, – окликнула ее Гаитоэранта.
Кайлин замерла как вкопанная, медленно, словно ожидая удара, обернулась.
– Вы случайно, не знаете, мои спутники собрались?
– Они в трапезной, ваше сиятельство, – облегченно вздохнула девушка. Она уже спустилась на пару ступенек, как вдруг вновь обернулась и подчеркнуто не заинтересованно спросила, – позвольте, вы не знаете, госпожа Марина зайдет после завтрака к себе в комнату?
– Не ручаюсь, но думаю, зайдет, – отмахнулась Гаитоэранта, несколько удивленная вопросом.
Кайлин кивнула и побежала вниз, Гаитоэранта моментально забыла о ее существовании.
В высокие стрельчатые окна трапезной лился яркий солнечный свет, играя на золотых приборах и тонком хрустале. Во главе стола как всегда исполненный величия восседал Альк, по правую руку сидел убеленный сединой Абегаэль, по левую Марина и Кэрсо-Лас, далее место пустовало. На противоположном конце стола завтракала придворная знать, лучшие виноделы, воины, лекари, конезаводчики, а также насколько новых, незнакомых лиц.
– Приветствую, – коротко поздоровалась Гаитоэранта, усаживаясь на единственный пустой стул.
Беседа за столом на секунду прекратилась, незнакомые калатари возмущенно переглянулись, но не встретив поддержки со стороны, принялись расспрашивать рядом сидящих о статусе новоприбывшей, позволившей себе опоздать на прием, усесться рядом с правителем и не соблюсти регламента приличествующих церемоний.
– Что за прием, предупредили бы, я может, приготовилась бы? – как ни в чем не бывало шепнула она Кэрсо-Ласу.
– Прибыл караван, на пятый день мы покинем Стейдвидж и продолжим наш путь, – также шепотом ответил Кэрсо-Лас.
Альк поднял бокал, голоса стихли.
– Я прошу минутку вашего внимания, – улыбнулся он собравшимся, – с этой минуты я объявляю начало ежегодного турнира воинов и магов, который завершится на третий день грандиозным пиршеством в честь наших уважаемых гостей, столь скоро собравшихся нас покинуть.
Грянуло дружное «Слава!», зазвенели кубки, Альк поднялся и стоя осушил свой бокал.
– Правитель, развейте мои сомнения, – поднялся со своего места высокий незнакомый калатари, чье лицо пересекал белый шрам, – в турнире будут участвовать все желающие?
– Безусловно, Тинтониэль, любой мужчина или женщина могут помериться силами в искусстве стрельбы из лука, рукопашном бою, бою на мечах или магии.
– Все ли? – насторожено остановил его Абегаэль, бросив косой взгляд через стол на погруженных завтраком гостей.
Альк на секунду задумался.
– Правила неизменны, но они же позволяют не принимать вызова, если нет достаточной уверенности в своих силах.
– О, не беспокойтесь, дорогой Альк, мы не станем участвовать, – оторвавшись от восхитительного кролика под кисло-сладким соусом, проговорила Марина.
Не успела она этого сказать, как Тинтониэль вновь поднялся.
– Я был чемпионом в боях на мечах последние пять лет, я приехал специально и уверен в своих силах, а также в том, что среди знакомых мне воинов не найдется того, кто мог бы оспорить мое звание чемпиона и потому я бросаю вызов… – он снял с манжеты золотую ленточку, обошел стол и положил ее перед Кэрсо-Ласом невозмутимо намазывающем булку джемом
Воцарилось напряженное молчание, Кэрсо-Лас и не подумал прервать свое занятие. Марина со стоном закатила глаза, Гаитоэранта засмеялась, Абегаэль смотрел на безрассудного эльфа со смесью раздражения и жалости, Альк нахмурился.
Кэрсо-Лас, не переставая жевать, покрутил ленточку.
– Спасибо, великодушно, но я понятия не имею, что с этим делать, – он несколько небрежно отложил знак вызова и допил оставшееся в кубке вино.
Тинтониэль побледнел, Марина притянула к себе Кэрсо-Ласа, принялась объяснять смысл произошедшего. Тот удивленно вскинул брови, впервые взглянув на смельчака.
– Я не нуждаюсь в снисхождении, ваше сиятельство, – гневно заговорил калатари, меряя будущего противника грозным взглядом, – если вы не примите вызова, я буду считать вас трусом.
Альк примирительно вскинул руки.
– Сядь, Тинтониэль. Наши гости не знают правил турнира…
– Да зачем нам их знать, любезный Альк, это турнир воинов калатари, мы не станем участвовать, это же будет чистое избиение младенцев, – слишком громко прошептал Кэрсо-Лас.
Марина больно ткнула его в бок.
Тинтониэль аж подпрыгнул от такого оскорбления. Гаитоэранта от смеха почти что залезла под стол, те, калатари, кто имел представление о возможностях чужестранцев, смотрели на Тинтониэля с искренним сочувствием, другие, прибывшие с караваном – с восхищением.
– Заклинаю тебя звездой Идеэра, прими мой вызов или мой позор навек останется с тобой моим проклятием, – белыми дрожащими от негодования губами пролепетал воин.
– Не смей! – загремел Альк, отшвырнув от себя кубок.
Стало очень тихо, было слышно, как шипит в графинах пенный квас.
– Что он сейчас сказал? – осторожно переспросил Кэрсо-Лас.
– Пообещал покончить с собой, если ты не свернешь ему шею, – великодушно пояснила Гаитоэранта.
– Не обязательно, – тихо возразил Альк, – воины не погибают на турнирах, для этого есть настоящие битвы. Обычно бой кончается незначительными повреждениями, впрочем, при тяжелых ранениях наши лекари используют воду целебного источника.