Теперь каждый в этой квартире был похож на привидение. О том, чтобы спать этой ночью не могло идти речи. Александр сидел на кухне и пил. Света застала его там. Не заметив, как она вошла, Александр выскочил из-за стола, распахнул окно и крикнул, что силы, бешено будто зверь. Это был крик человек, родившегося заново.
Обернувшись, он негромко сказал:
– Прости. Всё кончено. Я не знаю, что чувствовать.
Вернувшись за стол, он хотел налить ещё, но Света отняла бутылку.
– Ты теперь свободный человек. Начни новую жизнь трезво.
Александр кивнул.
– То, что я говорил тебе на мосту. Про «Курск». Неправда. Когда-нибудь я расскажу тебе настоящую историю. Но не сейчас.
– Как скажешь.
– Десять лет!!! Я служил этому подонку десять лет! Ему и Марго.
– Спокойно, пап. Утром поговорим. А пока давай попробуем уснуть.
На пороге показался Венеб, с таким лицом, будто вышел на сцену и забыл текст.
– Скажи спасибо эту, – Александр кивнул в сторону Венеба.
– Как?! – обернулась она. – Мы же ели из одной посуды.
– Вилка, – он очень странно улыбнулся, растянув рот. Медленно повернулся и ушёл.
– А если яд найдут?
– У Венеба связи в лаборатории. Это он берёт на себя.
Утром Света нашла в ящике стола маленький ключик. Догадаться, от чего он, было несложно – головка ключа была сделана в форме крыла. Поднявшись на крышу, она вошла в голубятню и открыла все клетки. Настежь распахнула окно. Какое-то время, голуби поворковали, потоптались, но вскоре поняли, что перед ними – целый мир, и выпорхнули навстречу белому небу.
Мара и Венеб держались за руки. Александр и Света сделали так же, стоя напротив. Улыбки сами говорили за себя. Мара поправила чёлку от ветра.
– Куда вы теперь?
– Домой, а вы?
– Мне пока нельзя домой. Я там официально не жива.
– Я тоже, – засмеялся Александр. – Ничего, придумаем что-нибудь.
– Благодарю тебя, Светлана, за то, что помогла это реализовать, – сказал Венеб. – Ты отвлекла на себя внимание Веруса. Я давно задумал его убить, и даже детально проработал, как я это сделаю. Но мне не хватало человека, способного отвлечь его мысли. Когда Верусу кто-то угрожает, он перестаёт… переставал отслеживать то, что мы, подконтрольные, думаем.
– Мне даже как-то не по себе, – призналась Света. – Я участвовала в убийстве.
– Не бери в голову, – махнул рукой Венеб. Достав из кармана пульт, он подошёл к самому краю. Подбросил и поймал. Немного подумал, насвистывая песенку.
– Чего он медлит? – негромко сказала Мара. Только теперь она поняла то, до чего не успели догадаться ни Александр, ни Света.
Рывок!
– Мара, стой!
Венеб увернулся, даже не оторвав пяток и перехватил Мару за локоть. Играючи толкнул в спину.
– Мара!!!
Света бросилась на край, но было поздно. Глухой удар. Тело Мары лежало на асфальте. Лужа крови медленно растекалась от её головы. Мара. Маша. Та, что когда-то уже «умирала». Та, от которой Света впервые услышала слово «нон-фикс». Та, которая дала ему пощёчину двадцать девятого декабря. Была ли это она? Или просто плоть? Незнакомое мёртвое тело, так похожее не неё – Мару – лучшую из лучших.
– Назад!!! – рявкнул Венеб до того, как Света успела что-то сказать. – Отошла! Отошла от края!
В эту секунду, Александр корчился в муках.
– Назад, или ему будет хуже!
Света попыталась использовать танхум – встав на одно колено, резко развела руки. Не стоило и надеяться на сильный энергетический удар без атрибута. Вместо удара получился едва заметный порыв ветра.
– Дура. Здесь тонкие техники не действуют. Легла! Быстро, легла на спину! Руки под себя, сука! Я сказал руки под себя!!!
К полудню, Александр и Света перешли в распоряжение йорсийской полиции.
Глава 7
Александр молчал. Он был спокоен, будто готовился к этому всю жизнь. Кто бы с ним ни говорил, он оставался твёрдым как скала. Как тот же гранит. На любой вопрос он отвечал односложно или просто кивал. Света же не могла не срываться на плач или истерику чуть ли не каждые полчаса. Потом, вспоминая остаток этого проклятого дня, она будет ненавидеть и презирать себя за лихорадочную тряску в руках, слёзы, крик и падения в обморок. Будто ушли в никуда все годы обучения на агента. И всё же, она ничего не могла с собой поделать: перед глазами вновь и вновь прокручивалась одна и та же сцена – падение Мары. Как же глупо! Как быстро. Как нелепо…
Бесконечные коридоры, одни и те же вопросы.
«Ничего не отрицай. Они своего добьются».
В руке у каждого полицейского был шокер, который местные называли «ужом». Если он и жалил, то не смертельно – только приводил в чувство. Никто не боялся «ужей». Всем было известно о другой «змее» – «гадюке». Обитала «гадюка» в Лабиринте, а туда не хотел никто. Также все знали, что в Лабиринт ведут два пути: длинный и короткий. Те, кто ещё сохранили рассудок и решали пойти по длинному пути, не сопротивлялись и ничего не отрицали.
«Не переступай матрасы. Выучи местный язык. У заключённых есть тайный язык жестов, он меняется каждый день. Тебе дадут бумажку с кодом. Учить её придётся каждое утро. На это у тебя будет максимум десять минут. Затем передаёшь бумажку другому, а если ты последняя в очереди – съедаешь. Главное – найди коллектив и держись его. Не становись одиночкой».
Всё это Клюква услышала от отца, пока их не разлучили.
Дальше было труднее: с кем бы она ни оказывалась рядом, никто не говорил на языках Мира Полярной Звезды. Крупицы тех знаний, что она успела усвоить, были отныне всем её багажом. Самым страшным казалось потерять счёт времени. Это было бы первым шагом к отчаянию. Переступи этот порог, и будешь медленно обрастать паутиной. Забудешь о том, как чего-то желать и куда-то стремиться. Худшим выбором сейчас было бы надвинуть на глаза маску розовых воспоминаний и жить в них, пока тело не погонят в Лабиринт как на бойню.
Нет, ни за что! Клюква решила включить на максимум глаза, уши и мозги. Улавливать каждое слово и движение, каждую мелкую деталь.
Камера представляла собой огромный зал с высоким потолком и грязно-песочными стенами. Первое ощущение было, словно заходишь в туалет. Работали на это впечатление звук бегущей по трубам воды и резкий запах мочи. Не было ни кроватей, ни нар – только матрасы на полу. Не всегда между матрасами находилось свободное место. Можно было перешагнуть или обойти, сделав большой крюк.
«Что там папа говорил?»
Света решила обойти. Посмотрев над головой, она оценила высоту потолка. Метров семь. Камеру освещали окна под самым потолком, высотой где-то с локоть, а шириной метра два.
«Что это нам даёт? Ничего».
Света огляделась, посчитала людей. Сбилась на шестьдесят второй. Женщины почти не разговаривали, но в то же время никто не лежал без дела. Правда, дела у всех были какими-то странными: то свистеть, то кашлять, то чесать за ухом, будто ищешь там сокровища, то скрести пальцем по разным участкам тела, пока не покраснеет. Можно было принять это за какое-то безумие, но в хаосе мелких телодвижений была своя, пока недоступная, логика.
«Язык жестов».
Найдя свободный матрас, она положила вещи, села рядом. Начала осматриваться и прислушиваться. В голову пришла дурацкая мысль подойти к ближайшей стене и постучать, чтобы проверить, насколько она прочна. Но лучше всего было пока не выделяться.
Запах мочи объяснялся проще простого – тут не было разделения между спальной зоной и туалетом. Никаких перегородок. Нужду справляли в дырки в полу, промываемые постоянной проточной водой.
Люди. В любой ситуации люди – самое главное. Заключённые были разных цветов кожи и возрастов. Почти всем было за сорок. Преобладали белые с розовато-землистым оттенком кожи, типичным для Йорса. Были и те, кого у нас бы приняли за китайцев – примерно каждая седьмая заключённая. Пара чёрных как сажа, с крупными как у австралийских аборигенов носами. Несколько бледных и до костей худых. Последние почти не двигались и прятали свои лица. Взгляд остановился на лысой и бледной девушке, забившейся в угол, прижав голову к стене. Захотелось подойти к ней и заговорить, но тут одна из женщин – высокая и плечистая – что-то пробурчала и кинула Свете под ноги клочок бумажки.
«Да вы издеваетесь!»
Непонятные закорючки в три столбика и шестнадцать строк. Некоторые знаки были интуитивно понятны. Так, левый столбик явно состоял из металлийских чисел. Их изучали в СУАНе. Но что означали другие два?
«У меня десять минут».
Глаза намертво впились в этот мятый кусочек серой бумаги. В закорючках, петельках, палочках и кружках необходимо было распознать жесты и звуки. Мозг работал на пределе. Спасало детское увлечение шифрами.
«Это палец у виска. Это закрыть левый глаз. Но что это значит?!»
Она вновь обратила внимание на левый столбик. Цифры шли не по порядку. Некогда было думать, почему: в камеру вошли пятеро надзирателей. Спрятать записку?
Двое подняли старую женщину и заставили её раздеться донага. Ещё трое разошлись по камере. Старая женщина, с равнодушным выражением лица, делала всё, что прикажут, никого не стесняясь. Развела руки, открыла рот. Надзиратели перевернули матрас. Перетряхнули одежду.
Света не верила, что ей придётся это сделать. Пыталась убедить себя, что всё обойдётся. Но если она подведёт сокамерниц, с которыми даже не знакома, что сделают сокамерницы? Надзиратели уйдут, а с теми, кто доверил ей новый шифр, ей предстояло жить сутками. И Света решилась. Она скомкала бумажку.
«Ай, боже мой!»
Ни одну таблетку, даже самую горькую, она не глотала с таким же отвращением. Сколько человек держали её в руках? Они мыли руки после туалета? Сколько раз бумажка валялась на полу? Не прожёвывая, Света проглотила кусок бумаги. В глазах помутилось. Она легла, отвернув голову к стене.
К счастью, проверка обошла стороной. Но кто знает, чем обернулась бы для неё такая проверка? Унижение от наготы – не самое страшное.
Надзиратели ушли, выборочно осмотрев человек десять. В голове у Светы крутились вопросы:
«Что дальше делать? Я должна была передать кому-то бумажку? Где эта тётка?»
Она села и вновь осмотрела камеру. Хотелось с кем-то пообщаться, не важно, с кем. Муть отвращения от проглоченной бумаги прошла, но осталось чувство потерянности, одиночества. Когда люди вокруг на тебя не смотрят и говорят на непонятном языке, чувствуешь себя как ребёнок, потерявшийся на вокзале в чужой стране. Вспомнился день, когда она пришла на вокзал в попытке уехать из Старого Оскола.
«Господи, как же много времени прошло! Как расширился мир с той поры!»
Легла. Подтянула колени. Жёсткий матрас, неудобно. Легла на спину. Подложила под себя руки.
«Нет! – жгучая ненависть. Убрала руки, положила рядом. – Никогда больше не буду лежать на спине, положив руки под себя. Скотина Венеб! Чтоб ты сдох, ублюдок!»
Света пролежала несколько часов, меняя позы и ворочаясь. Не хотелось ни думать, ни двигаться, ни чего-то решать. Лежать и превращаться в медузу, медленно высыхающую на солнце.
«Я умираю на солнце. Как медуза. Ха! Забавно. Я специально пошла на это. Позволила себя поймать. Сначала пошла в паутину Марго. Затем разыграла спектакль. Верус мне не поверил. Надо же, чёрт возьми, ведь последние несколько дней было так хорошо! А потом случилась эта хрень».
Она старалась не думать о Маре, чтобы вновь не сорваться в отчаяние. Лучше подумать об отце. Где он? В такой же камере? Он уже знает местные законы? Приходилось ли ему бывать в таких местах? Вряд ли. Чтобы иномирец дожил до суда? Это было бы менее вероятно, чем выиграть в лотерею.
Закрыла глаза. Наконец-то выровнялось дыхание. Раскинув руки и ноги, насколько позволял матрас, она применила старый приём отключения сознания: серый валенок.
«Старый серый валенок… Серый валенок… Серый…»
Кто-то крикнул. Что-то где-то грохнуло.
«Нет, явно не здесь и не сейчас».
Хотелось одного: уснуть и умереть во сне. Хотелось бы, чтобы та бумажка оказалась отравленной. Или просто ничего не делать, отказаться от пищи, умереть от голода. Здесь, среди запахов пота и мочи на дряхлом матрасе, закрыв глаза и представив себе пляж. Красивый кубинский пляж, где они были бы рядом: она, папа, Костя и Мара.
Но планам никогда не суждено сбыться. Среди полубреда, глотком свежего воздуха, ручейком по весне, до ушей донеслась английская речь.
От мыслей об умирающей медузе не осталось и следа. Сев на матрасе по-турецки, Света вновь оглядела камеру. Та лысая девушка не давала покоя. Судя по всему, говорила она. Да и выглядела не как типичные местные. Даже не как типичный человек. Что-то неземное было в ней. Какая-то особенность, неуловимая с первого взгляда.
«Настало время погулять».
Встала, потянулась. Не привлекая к себе внимание, прошла между рядами матрасов, наблюдая за девушкой краем глаза. Та разговаривала с другой, такой же бледной как она. Света насчитала таких как эти двое десятка полтора. Худые, белые даже на её фоне, хотя Света не могла похвастаться южным загаром. Особая каста, по-другому и не скажешь. Или даже раса?
– Привет, – сев рядом, обратилась она к девушке, глядя в стену. – Do you speak English?
Немного смутившись, та сначала не поняла, с ней говорят или нет. Затем, посмотрев на Свету мельком, попросила у друга прощения по-английски и повернулась к непрошенной гостье.
– Да, – ответила девушка с сильным акцентом.
– Откуда ты?
– Ка́рбо. Тари Райяр.
Только теперь Света обратила внимание на глаза. Вот, что её отличало, делая такой неземной. Альбинос! Только у людей-альбиносов бывают розовые глаза.
– Я – Света из Тари Экваирсата. Россия, Старый Оскол, – она протянула руку.
– И́кси, – улыбнулась девушка. – Тари Райяр, Карбо, Дохо́н, Са́хтум.
– Какие названия у вас интересные. Откуда знаешь английский? Была в Сата?
Икси кивнула.
– Дэмарк.
– В Дании? Как тебя занесло? Путешествуешь по Тари?
Девушки разговорились как лучшие подруги, на минуту забыв, где они. Света выяснила, что Икси уже полгода сидела в этой тюрьме.
– Я тут… кхм… одну бумажку съела. Икси, поможешь мне выучить язык жестов?
Икси объяснила, что первый столбик – это глагол, зашифрованный в цифре. Тайный язык состоял из одних глаголов, и всего из было около трёхсот. Второй столбец – текущий для этого глагола жест, а третий – новый с сегодняшнего дня. Каждое утро могли поменять от десяти до двадцати значений.
– Несколько дней, и ты выучишь. Я, кстати, знаю девятьсот языков.
«Обалдеть! – Свету т такой цифры пробила дрожь. – Ну, обнадёжила, подруга».
Если она и помнила что-то несколько минут назад, то теперь чужие буквы и цифры сливались и бегали в голове как тараканы.
– Сразу ни у кого не получается. Это простительно.
Икси почти ни с кем из сокамерниц не общалась, кроме таких же альбиносок из Карбо. Общение со Светой и для неё стало подарком. Здесь не любили инородцев. Икси приходилось брить голову, чтобы не проросли её белые от природы волосы. Однако и сказать, что альбиносы были замкнуты было нельзя. Пообщавшись с подругой Икси – Дил – Света поняла, что никогда не встречала настолько же искренних и открытых людей.
– Почему ты сидишь у стены?
– Им хочется видеть меня слабой. Тогда не пристают. Я за полгода научилась врать.
Икси принимала свою судьбу, не считая себя униженной. Для неё пребывание в тюрьме и будущий укус «гадюки» в Лабиринте были чем-то вроде надвигающегося урагана, о которого не убежать.
– Слышала про Хита Пика?
На лице Икси отразились скорбь и сожаление.
– Хита Пика убили. Я знала людей, которые знали людей, которые знали людей, которые знали это наверняка. Но его миссия живёт.
У Светы внутри оборвались душевные струны.
«Значит, убит».
– А что если я скажу тебе, Икси, – она сжала до боли кулаки, – что он погиб из-за меня?
Сначала девушка-альбинос немного отстранилась, но затем положила Свете руку на ладонь.
– There are none of you fault, Sweta.
Эти слова пролились как елей. Она запомнит их на всю жизнь, однако их будет недостаточно, чтобы залечить рану.
– Я должна всё исправить. Я помогу вам, Икси, Дил.
В ответ, альбиноски переглянулись.
– Ты, наверное, сумасшедшая? – ответила Икси таким же тоном, каким бы спросила про любимый цвет. Клюкву это позабавило.
– Не вы первые так думаете.
На нижний ряд окон Света обратила внимание не сразу. Наверное, потому что сами окна были очень узкими. За теми, кто постоянно сидели возле этих окон, они были почти незаметны. Зачем эти окна были нужны, догадаться было нетрудно – вид на пустырь, который заключённые каждый день наблюдали из окна, производил тягостное впечатление. Стало понятно, почему вокруг лабиринта много вязкий и глубокой грязи. Никому из заключённых не выдавали обуви глубже босоножек. По такой грязи бежать в них было просто невозможно. Однако заключённые придумали, как использовать окна себе на пользу.
Клюква учила язык более двух с половиной суток. Икси и Дил, были хорошими учителями. Света не могла и подумать, какое безумное число комбинаций можно составить из трёх сотен глаголов. Позже она поняла, почему язык был так важен – он помогал не только общаться внутри камеры.
– Весточки летят по всему Миру. Даже по всем Мирам, – улыбнулась Икси. – Так что, мы не замкнуты. Мы не в тюрьме, Sweta. Они в тюрьме, поскольку не понимают наш язык.
Поначалу сориентироваться было сложно, тем более притом, что каждое утро меняло от десяти до двадцати значений. Но когда настал день четвёртый Света проснулась и поняла: она не просто в камере. Она среди потока информации, которая постоянно циркулирует, меняется и выходит за пределы камеры в иные миры, подобно голубям. Осмотрев людей в очередной раз, она поняла, что умеет читать. Больше не было беспорядочных телодвижений. Света буквально слышала у себя в голове десятки голосов. Эти голоса рассказывали о жизни. Простых бытовых мелочах. И в этом был такой кайф, который не передаст вербально никакая поэзия!
«Лететь падать» означало, что адресат в этом городе. «Лететь лететь падать» – он в этой стране, но в другом городе. «Лететь лететь лететь падать» – он в соседней стране, но на этом континенте, и так далее. Затем требовалось показать глагол «диктовать» и по буквам передать адрес получателя. Буквы передавались отдельными жестами. Глаголами «заканчивать диктовать» обозначался конец адреса. Только после этого диктовалось само сообщение.
Чтобы передать весточку наружу, надо было договориться с теми, кто сидел у окна. В каком-то смысле, место у окна было почётным и, в то же время, налагало ответственность.
– Их называют почтальонами, – объяснила Икси. – Стать почтальоном непросто. Подойти к почтальону просто так нельзя. Надо встать в очередь.
– А что будет если подойти без очереди?
– Дил однажды подошла.
Та сняла рубашку и повернулась спиной. Всю спину, от копчика до основания шеи, пересекал один сплошной длинный шрам.
– С той поры Дил неразговорчива.
Каждый день Икси рассказывала тюремные истории. В основном, как кого-то избили. Гораздо чаще били свои – за нарушение порядка. Переступила матрас, нарушила очередь, неправильно передала послание, не спрятала от надзирателей бумажку. Последнее каралось наиболее жестоко.
– Это ещё хорошо, – сказала Икси. – Я слышала, в других тюрьмах не бьют, потому что насилуют. А насильницы не любят синяков и ссадин.
День ото дня, Света ходила по лезвию бритвы, едва не нарушая какое-нибудь неписаное правило. Камера, казавшаяся огромной, сужалась, пока не стала тесной как ореховая скорлупа.
Одиннадцатого апреля прошла новость – через семь дней будет новый забег. Это означало, что в камере станет на двадцать человек меньше. Света уже готовила сообщение для Ярослава. Но успеет ли он получить его за неделю?
– Как далеко можно доставить сообщение?
– Куда угодно.
– И даже в другой Тари?
– Такие сообщения передают очень редко. Но, да. Бывает и такое.
«Сколько раз мне придётся повторить слово „лететь“? И куда передать сообщение? Напрямую в СУАН не получится. Маме, в Старый Оскол? Но как не нарушить Доктрину? А если перехватят „южане“? Чёрт! Это как отправлять письмо в бутылке. Нет, это безнадёжнее! Как передавать сигналы в космос».
– Бехмар цал! – донёсся крик той самой плечистой женщины, что передала записку. В переводе это означало «двадцать семь».
«Это же моё число! Господи, меня за такое точно убьют».
Ноги тряслись. Руки потели. В голове смешались буквы, знаки и слова. Дойдя до почтальона и сев на расстоянии в несколько шагов, она поклонилась и дала знак, что готова диктовать.
– Адрес! – не глядя, потребовала почтальон. Как она собиралась запоминать, оставалось загадкой. У почтальона было превосходно развито боковое зрение, но Света по-прежнему боялась, что та не увидит или пропустит какой-то знак.
«Тари Экваирсата. Россия. Старый Оскол».
Она назвала улицу, дом и квартиру. Наверняка, «полярники» искали Свету. Они знали, что она поехала домой. Значит, за её квартирой и почтовым ящиком должен кто-то следить.
– Можно?
– Быстрее уже!
Света кивнула, выдохнула, чтобы успокоиться, и жестами передала сообщение:
«Ярослав! Я нашла моего отца. Хит Пик мёртв. Я в беде. Через семь дней забег. Сегодня одиннадцатое апреля. Передай привет Косте. Ваша Клюква. Мир Металла, Йорс. Тюрьма при Центральном лабиринте».
Человек предполагает, а природа, с её миллионом факторов, решает по-своему. Дирижабли над Йорсом каждый день замеряли температуру воздуха, давление, скорость ветра, влажность и другие показатели. Данные отправлялись на землю, в центры обработки. Именно эти данные, поступившие сразу с нескольких метеорологических пунктов замера, послужили причиной, по которой несколько тысяч горожан изменили планы.
Обычно из-за погоды мероприятия переносят, однако организаторы, напротив, решили назначить забег на более раннюю дату, приурочив именно к дождю. Конечно, подступающий ливень – это не самый лучший день для развлечений на открытом воздухе, и всё же реклама обещала превосходное зрелище.
«Видимость ничуть не пострадает! Напротив, мы установим огромные прожекторы. Картинка станет даже лучше».
Всего четыре дня было у монтажников, и этого хватило: к назначенному дню прожекторы были установлены и протестированы.
Никто из заключённых об этом не знал. Как обычно, дверь камеры открылась и вошло несколько надзирателей, чтобы забрать очередную партию на помывку. Такие процедуры устраивали каждую неделю, их никто не боялся. Вот и Света не почувствовала подвоха. И только выходя, бросив короткий взгляд на Икси, поняла: «Что-то не так». Поворачивать было поздно: надзиратель шагал прямо за спиной.
То, что её ведут не мыться, а прямо в Лабиринт, Света поняла, когда её и девятнадцать других заключённых построили в одну шеренгу. Когда на глаза надели повязку, а руки связали за спиной, она сказала себе: «Это всё. Это смерть».
Она ждала потока ледяной воды из шланга, но почему-то его не последовало.
Постепенно, шаг за шагом, усиливался шум ликующей толпы. Знакомый баритон на чужом языке объявлял участников забега. Босые ноги ощутили сухую траву, но что-то подсказывало – скоро здесь будет много воды. И вправду. На лицо упали капли дождя. Вот он, естественный убийца! Причина, по которой забег устроили раньше. Даже не экономия воды была тому причиной. Зрелище! Всё ради него. Ты сидишь под зонтом, а двадцатку преступников поливает само небо. Ты можешь иронично отметить: «Им не страшно воспаление лёгких, ведь лёгкие им скоро не понадобятся».
Света упала на колени и вжала голову в плечи. Хотелось одного: превратиться в маленькую точку, пропасть, исчезнуть, но два удара дубинок – один по спине, другой под лопатку – заставили подняться и бежать.
Гонг ударил будто под самым ухом. Теперь каждый звук воспринимался именно так. Бежать по сухой и жёсткой траве босиком поначалу было тяжело, но затем вода смягчила бег. Трава намокала быстрее губки. Несколько шагов, и ноги утопали по щиколотку. Бежать стало легче, но от понимания, что это бег навстречу смерти, становилось только хуже.
В сердце будто вонзили штырь. Не хватало дыхания. В груди горело, и всё же останавливаться было нельзя.
«Ты же помнишь, ты всё это видела».
За что и можно было сказать Венебу «спасибо» – так это за то, что он показал ей, как устроен Лабиринт.
«Не стоять! Не стоять!»
Он был довольно узким, и можно было столкнуться лбами с таким же узником. Это было далеко не самым страшным, что могло произойти. Более того, Свете хотелось бы столкнуться хоть с кем-нибудь. Если умирать, то не одной. И всё же, Лабиринт был огромен, а бегущих не так уж и много.
Вот оно. Вот оно, то, чего она так боялась! Гудение. Слева? Справа? Не важно. От «гадюки» не уклониться, не спрятаться. Хоть ты к стенке прижимайся, «гадюки» с обеих сторон.
«Бежать, бежать!»
Вот опять. И опять. Они гудели через каждые несколько шагов, и каждый раз по телу пробегала ледяная дрожь.
Но даже гудение было не страшно как тонкий, едва различимый издалека, свист. Он начинался тихо, и ты не мог отличить его от собственного пугающего воображения, но вскоре нарастал. И тогда… Удар!!! На одного человека становилось меньше.
«Бежать. Бе… жать…»
Было стыдно за себя. За свою подготовку. В СУАНе каждый день была физкультура. И что? Сказались долгие несколько суток на грани голода, но разве это оправдание перед лицом гибели?
«Бе… жать…»
Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Вдо-о-ох. Вы-ы-ыдох.
Тело больше не слушалось. Как ни заставляла его Света продолжать бег, оно встало, будто погрязло в чёрном киселе.
«Нет. Нет!»
Гудение. Свист.
«Это мне свистят?»
Она повернула голову вправо. Влево. Что толку?! Ничего не видно.
И тут… темнота. Странное чувство. Наблюдаешь темноту, и вдруг она становится ещё темнее. Будто враз отключили свет. И, вместе с этим чувством, пришло нелепое не от мира сего ощущение лёгкости. Куда-то пропал из сердца штырь. Захотелось летать и петь. Неслышимая музыка посетила уши. Будто «Канон в ре мажор» Иогана Пахельбеля. Смешно и неуместно и…
«Да это шанс!!!»
Только теперь до Светы дошло. Она вспомнила это чувство. Зимний парк. Двадцать девятое декабря. Она управляла снежинками, благодаря своему атрибуту – «куриному богу». А ещё летала ночью, оторвавшись от балкона, и чуть не разбилась о дворовый асфальт. А в Париже? Там было то же самое. Тонкие техники. Когда их освоишь, они уже никуда не уходят. Нужны атрибуты, но они – только проводники Энергии. Ты – главный энергетический узел.
«Дальновидение!»
Перед глазами, будто негатив очень старой киноплёнки, проступил как на ладони весь огромный Лабиринт.
«Это выход. Я вижу выход!»
Ускорился канон, а с ним и биение сердца. Выход был не так уж и далеко – не больше трети расстояния от края до края.
«Можно ли передать остальным?»
Она понимала: не хватит ни сил, ни времени. Значит, надо прорываться. Баритон вещал, явно успокаивающим тоном. Похоже, отрубилось электричество. Вот откуда темнота.
Незаметно кончился дождь. На трибунах кричали зрители – кто недовольно, а кто одобрительно. Света ощутила, как её ноги ступили на твёрдую землю. Невидимая рука разрезала путы. Освободившимися руками, Света сорвала повязку.
Выход. Это был он. В это невозможно было поверить! Нет, судьба не преподносит таких подарков. Или…
Со стороны выхода не было грязи, только чистый и ровный, мокрый после дождя, асфальт, а неподалёку, слева, ухоженная роща. Справа – детская площадка. Впереди начинался город, и широкая асфальтовая дорога будто приглашала победителя вернуться к нормальной жизни.
У выхода встречали Венеб и Марго. Довольные за Свету как родители, чей ребёнок первым пробежал стометровку, они широко улыбались, особенно Маргарита Евгеньевна.
– Чтоб вы сдохли оба!!! – закричала Света и расплакалась, упав на колени. Улыбки стёрлись. – Ненавижу вас. Ненавижу!
– Дорогая, что ты? Всё хорошо.
– Папа где?
– Он пока в Лабиринте, – не утешил Венеб. – Но, думаю, скоро выберется. Он талантливый, а ты вся в него. Не плачь, – он хотел помочь ей подняться, но Света отбила его руку и, спотыкаясь, побежала прочь.
Нет. Клюква была не проста. Не просто так она упала на колени. Тем более, не просто так выбрала, куда бежать. Налево, в рощу. Споткнувшись, якобы, случайно, она подхватила с обочина кусок щебня, довольно плотный и достаточно маленький, чтобы скрыть в ладони. Изображая рыдание, она побежала дальше в лес, отталкивая от себя мокрые ветки. Капли дождя с этих веток падали за шиворот. Хорошо если упадут на лицу – сойдут за слёзы.
Венеб шёл за ней, говоря общие слова утешения. Оглянувшись, она убедилась: Венеб её не видит. Сев на мокрую землю, Света поспешила оторвать от робы узкий длинный лоскуток и примотала к его краю кусок щебня. Другой конец примотала к левой ладони.
Прошелестели кусты. Это приближался Венеб, и Клюква «упала» на живот. Принялась дальше «рыдать».
– Ну, чего ты? Не переживай.
Венеб уже склонился над ней и протягивал руку, сев на корточки. Вот он! Другого шанса не будет. Чуть повернув голову, Света краем глаза прикинула расстояние.
«Резкий толчок левой. Как можно резче» – продумавала Клюква. – Затем правая должна не подвести – вовремя схватить камень. И у меня будет не больше секунды, чтобы оказаться у него за спиной, а дальше – дело рук. Ой, лишь бы всё получилось! Он ведь тоже не так глуп!»
Венеб наклонился чуть пониже. Момент! Толчок. Лоскут вокруг шеи. Правой рукой схватить камень. Есть!
«А дальше?! Как я вскочу из неудобного положения?!»
Время замедлилось. Импровизация началась. Отступать некуда. Правая рука влево, левая – вправо и тянуть как можно сильнее! Дальше, пока не прошла секунда шока, Света не придумала ничего, кроме как ударить Венеба ногой по коленке, чтобы тот завалился на неё.
Огненная боль в пятке! Она и забыла, что была босиком, а колено – это кость. Не важно – сработало! Венеб, с удавкой на шее, не успел отреагировать за долю секунды, повалился сверху, и тут нужно было очень быстро перекатиться и оказаться сверху.
«Думал, я не смогу?! Это тебе за Мару, скотина!»
Голова кружилась. Горели от напряжения руки, а закрученный лоскут, натянутый как струна, резал ослабевающие ладони.
Но Венеб уже синел. И это был превосходный знак. Он силился запустить мокрые пальцы под лоскут, но на каждую попытку Света отвечала ещё более сильным давлением. Она наваливалась весом и молила только об одном – чтобы мокрый лоскут не порвался. Венеб дёргал ногами, корпусом, всем телом сбрасывал душительницу – бесполезно. Несколько резких толчков. Последний рывок. Пальцы Венеба ослабли. Руки мягко упали на траву.
«Нет, нельзя останавливаться. Продолжать!»
Света усилила давление. Душила минуты полторы, пока не убедилась окончательно – Венеба больше нет.
В груди горело, а перед глазами бегали чёрные точки. Клюква не верила, что смогла это сделать. Оставалась ещё одна важная миссия. Нет, две важных миссии.