На этой фразе, Света резко напряглась, будто её кольнули под рёбра.
«Нам не всё рассказывают. В иерархии много уровней. Чем выше уровень, тем прочнее единство. Не удивлюсь, если на вершине сидит один и тот же „Палпатин“ и рулит обеими организациями как марионетками. Когда-то оно так и было. В древности. Была организация „Око“. Потом пришли иномирцы, долго скрывались среди людей, пока не сбросили „Око“ и не заняли его место. Они раскололись на „Полярную Звезду“ и „Южный Крест“. Потом была Неизвестная битва под Райном. „Полярники“ дали соснуть „южанам“. Потом на какое-то время воцарилась гегемония первых. Теперь „южане“ мстят за три века безвластия. Тебе рассказывали, что в начале XX века была реформа – „Полярная Звезда“ стала более светской. Раньше она была орденом. Отделилась от попов, стала привлекать больше агентов, сделалась демократичнее, отказалась от полной вербовки и так далее. На самом деле, реформа прошла не до конца. До сих пор есть много таких, кто хотят вернуться к ордену. В идеале, зачем нужен был раскол? Чтобы „полюса“ присматривали друг за другом, поддерживали баланс сил, понимаешь? На деле, никакого противостояния нет – это борьба нанайских мальчиков. Настоящая борьба идёт на другом фронте. Есть реформисты – они за баланс – и есть контрреформисты. Их ещё называют „спрутами“. Они за объединение „полюсов“. Так, слушай, Клюква, надеюсь, ты там не уснула! В общем, – она снова выдохнула дым. – Надо бросать курить. Короче, что я хочу сказать? Будь до крайности бдительна. Научись разбираться в людях. Понимай, кто перед тобой – „спрут“ или реформист. Я знаю кое-что о Маргарите. Она „спрут“. Держись от неё подальше. Лучше перебирайся в СУАН. Там ещё много чистых людей. Найди человека, по имени Ярослав Григорьев. Он мировой мужик и поможет тебе разобраться. Потому что из моей речи ты, наверное, ни черта не поняла. У меня и самой каша в голове. Так, ладно! Пойду я. Костик! Помнишь уговор? Сотри это сообщение из своей памяти, оставь пометку на стене. Где-нибудь в неприметном месте, например, за обоями. Не носи его в себе, потому что патрульные… сам знаешь. Клюкву тоже пофикси обязательно. Я, конечно, понимаю, она – нон-фикс, но ты постарайся. Ради неё. Ладно, всё! Я всё сказала, что хотела. Удачи, Клюква! Удачи, Костик, люблю тебя. Всё, пока».
Света лежала на полу, рядом с Костей, глядя в потолок. Не осталось эмоций, высохли слёзы.
Пустота.
Всё кругом ложь. Нет нигде правды. Или есть? Но она в Сибири.
Костя включил запись уже в третий раз. На последних словах, он поднялся, подошёл к стене и оторвал кусок обоев над диваном. Этот кусок, наклеенный косо, давно его смущал, и хотелось переклеить, но руки не доходили.
– Свет?
Она посмотрела на квадрат голой стены. На нём было двадцать две отметины. Взяв кухонный нож, Костя вырезал двадцать третью.
– Странно, – подумала Света, глядя на отметки. – Диктофон был у меня.
Воспоминания. Ненадёжные как зыбучий песок. Они приходили постепенно. Всплывали как подводная лодка.
– Или я отдала его Маре?
Только теперь она вспомнила, как было на самом деле. Она собиралась кинуть диктофон в костёр, но передумала. Там была Мара, она отвлекла Свету каким-то вопросом.
– Да! Там была Мара. А потом, чуть позже, она попросила его одолжить. Вроде бы…
– Я помню, как она отдала его мне, – Костя сел на диван, опустив голову. – Попросила передать. Сказала, что кнопку play заело. Она знала, что я мог починить, но только… как буду дома.
– Она стёрла момент, как я отдала ей диктофон, – поняла Света и села рядом. – Сделала всё, чтобы обезопасить меня.
– Для опытных агентов нет мелочей, – он решительно встал. – Надо заклеить обоину.
– Трудно это, стирать самого себя?
– Не столько трудно, сколько морально тяжело. Как отрезать от себя кусок плоти. Но ничего! Я уже двадцать два раза через это проходил.
– Давай я! Я это сделаю. Я всё равно нефиксируемая.
– Это не значит, что тебя нельзя стереть. Важные воспоминания уходят в бессознательное и пускают там корни. Хочешь как Татьяна Россохина?
– Я хоть попробую. Научи меня.
– У тебя даже атрибута нет.
– Одолжи свой.
Костя вздохнул. Подумав, он пошёл на кухню и вернулся с тёмными очками.
– Ты всё самое ценное хранишь на кухне?
Он молча надел Свете очки. Те кольнули виски, словно током. Ей было знакомо это чувство.
– Только эти не разбей, – пошутил Костя.
– Постараюсь!
– Придётся к ним попривыкнуть. Атрибуту нужно притереться к хозяину.
– Знаю, – она поводила головой.
Очки жали переносицу, кололись. Не было видно почти ничего – всё окружающее застилали тёмные пятна. У Светы закружилась голова, она немного походила по комнате, открыла окно. Минут через семь, атрибут успокоился. Пятна исчезли, стало видно чётко и ясно. К её восторгу, стало видно даже больше чем просто комнату.
– Офигеть! – она посмотрела под ноги. – Привет, соседи! – на потолок. – Над тобой пенсионерка живёт?
– Круто, да? То есть, как бы не видишь насквозь, но, вроде как, чувствуешь. Будто летучая мышь.
– Да! Точно! Именно чувствуешь. То есть, я и потолок различаю, и… – она посмотрела в окно. – А эта машина всегда там стояла?
– «Двенашка»? Это Дима и Андрей.
– Нет, Кость, это не «двенашка», – стало страшно. Сердце заколотилось быстрее. Снимая и надевая очки, Света видела разные машины. И разных людей в них. – Я, конечно, плохо разбираюсь в машинах, но это точно не «двенашка».
Костя отобрал очки, чтобы посмотреть.
– Уходи через входную дверь. Медленно. Сделай вид, что просто уходишь. Сымитируй звонок от мамы, короче, придумай что-нибудь. Быстро!
Она вышла в коридор, открыла дверь, но не думала выходить. Вернулась. Сорвала очки.
– Ай! Больно же, висок!
– Они чего-то ждут. Чего?
– У меня спрашиваешь?
– Ты на пятом этаже. Они далеко. Метров… – она прищурилась. – Девяносто, не меньше. Как думаешь, протяну?
– Не вздумай! Что бы ни задумала…
Костя отлетел в сторону. Одной рукой, Света прижала его к стене силой танагра. Другой, вытянула энергетическое щупальце в сторону машины. Сила вновь разливалась по её венам, артериям и капиллярам. И двор, и машины, и многоэтажки, и лужи после дождя – всё стало невероятно чётким и таким детальным, будто Света, ещё секунду, обрела новое зрение. Голоса. Бесчисленные голова в квартирах, на улице и во дворе. Такого мощного потока Энергии не было с ночи левитации.
Подхватить машину, будто гигантской рукой, было что подобрать игрушку с пола. Двое мужчин в паника начали дёргать за ручки дверей, когда автомобиль поднялся на десять метров над асфальтом. Лысый мужчина, сидевший за рулём, толкнул от себя дверь ногой, однако невидимое щупальце прижало её с многотонной силой.
«Уходите, – передала Света послание двоим агентам. – Уходите! Я ломаю вашу игру!»
Ужас, который не сыграл бы и талантливый актёр, отразился у лысого на лице. На долю секунды. Не больше. Но этого было достаточно. Света приняла это как ответное послание. Мужчина подал знак, перекрестив руки. Не торопясь, она начала опускать автомобиль.
«А может, добить?»
Она словно делала это в тысячный раз. Автомобиль перевернулся как лодка и повис над землёй, колёсами вверх. Мужчины угадали точную секунду, когда Света ослабила хватку по бокам, переведя упор на ось, держащую автомобиль. Открылись двери с двух сторон, и двое спрыгнули за миг до того, как машина грохнулась об асфальт.
Будто возвещая о приходе новой эпохи, во дворе завыли сирены автосигнализаций. Другие машины, казалось, испытывали панику, думая о той же участи. Света жалела только об одном:
«Не добила!»
Мужчины скрылись из виду. Как не вовремя отказал атрибут! Он то ли исчерпал себя, то ли почувствовал, что его использует не хозяин.
От Кости прилетел сильный удар в челюсть. Он выхватил очки и навис над упавшей Светой.
– Что ты натворила?! А?! Видела, что ты сделала?! Быстро создавай инцидент, – отдышавшись, он немного успокоился. Протёр очки майкой. – Прости, – подал руку, помог встать и усадил на диван. – Сейчас принесу лёд. Но в следующий раз думай, что творишь!
Метнулся на кухню. Вернулся с пакетом замороженного мяса.
– Значит, так. Приоритет: два. Всё вали на меня, скажи, я взбесился и… крышу сорвало. Я выкручусь.
– Нет, Костик. Я объявила войну. Мне теперь отвечать.
– Ко… кому ты объявила войну?! Ты себя слышишь?!
Она вспомнила знак лысого мужчина. Почему-то от этого стало спокойнее.
– Будет Доктринарный суд. Будет. Доктринарый. Суд! Понимаешь?
Она спокойно подняла глаза. Убрала мясо от покрасневшей щеки.
– Я этого и хочу.
Глава 7
На каждый Димин шаг, она делала три. Мешало, помимо роста, ещё и то, что Светины руки были связаны за спиной. И не просто связаны. Целая сеть хитрых кожаных ремешков опоясывала руки до локтей, а к ладоням были прижаты специальные жёсткие пластины, повторяющие форму ладоней. К этим пластинам крепился маленькими ремешками каждый палец по отдельности. Из мочки правого уха торчала иголочка, длиной сантиметра два – атрибут-ингибитор, надеваемый всем арестованным. Даже без этих мер, Света, без атрибута, проводящего Энергию, не смогла бы сдвинуть и пушинку силой танагра, но Доктринарный суд, традиции которого устоялись за много веков, требовал максимум предосторожности.
Каблуки стучали синхронно стуку сердца. Каждый удар о каменный пол, древний как сама Преисподняя, отзывался этом от высоченных стен. Казалось, этот коридор не имеет ни входа, ни выхода. Он тянулся бесконечным колодцем. Один за другим, проплывали над головой его назидательные своды, что, уходя в высоту, утопали в темноте, будто в болоте. Шагая по этому коридору, ты не шёл – тонул, без надежды выплыть.
Света ненавидела каблуки, но Симагина знала, как следовало нарядить её на первое заседание Доктринарного суда. Обвиняемая была одета в аккуратно выглаженную длинную чёрную юбку и белый дамский пиджак поверх белой рубашки, который мог бы её состарить, если бы не красный, почти пионерский, галстук.
Она ожидала увидеть зал суда. Впереди показалась огромная деревянная дверь. Но Дима свернул направо, и Света вынужденно проследовала за ним.
– Сейчас тебя разденут, – предупредил он, сев на корточки. – Просветят. Ничего не бойся. Постарайся ни о чём не думать. Ни о чём!
– Вдруг я что-то несу под «игнором»? – она не узнала свой ослабший от ингибитора голос, похожий теперь на старушачий.
– Да. Просвечивают на всех волнах. Так надо, Клюква.
– Ты раньше так меня не называл, – она едва улыбнулась. Дима не сдержал ответную улыбку.
– Держись. Мы с мужиками все за тебя.
В небольшой комнате с прожекторами на каждой стене, Свете развязали руки. Помогли раздеться, хотя она о такой помощи не просила. Не оставили ни лоскутка одежды. Потребовали смыть макияж, и для этого принесли таз тёплой воды.
«Зачем я тогда наряжалась?» – подумала Света и поймала себя на том, что отныне, и в ближайшие несколько часов, каждая мысль, родившаяся в её голове намеренно или случайно, будет достоянием общественности.
Нагую обвиняемую поставили в середину комнаты.
– Закройте глаза. Будет очень ярко, – предупредил мягкий женской голос.
Прожекторы загорелись ярко-алым. Тут нужно было не просто закрыть, а зажмурить глаза.
– Сколько это продлится? – спросила обвиняемая.
– Пятнадцать минут.
«Мать-Преисподняя, как же долго! Стоп! чёрт! Велели же не думать. Ладно, спокойно, Светлана Александровна. Вы на отдыхе, на пляже. Светит солнышко… да ё-моё, опять!»
Чем сильнее она старалась не думать, тем больше путанных мыслей мельтешило в голове. Тогда Света применила старый приём – валенок.
«Старый серый валенок. Серый валенок. Серый. Серый… Се…»
Алый свет ужасно давил на сетчатку, и не спасали даже плотно, до боли, сжатые веки. Через несколько минут, алый сменился оранжевым, и немного полегчало. Постепенно, цвет менялся, холодел, пока на остановился на глубоком синем.
– Достаточно, – дал команду всё тот же голос и прожекторы отключились. Комната погрузилась в темноту. Загорелись маленькие тусклые лампы.
– Я сама, – Света оделась и попросила зеркало. Как ни странно, просьбу выполнили. Она внимательно осмотрела себя, не помялся ли пиджак и в порядке ли юбка.
Макияж нанести не разрешили – в зале он был запрещён. Это был её личный просчёт – Симагина говорила только об одежде, но ни слова не сказал про косметику. Решение накраситься было за Светой и оказалось напрасным.
– На какие только ухищрения ни шли обвиняемые, – пояснила женщина, разглядеть которую так и не удалось. – Энергопроводящие атрибуты бывают самыми разными, даже косметикой.
«Понятно», – мысленно ответила Света. Это было удобно – не использовать речь.
В зале собралось не меньше полутора сотен человек. Едва с третью из них Света была знакома. Судя по речи, было много иностранцев. Наличие публики радовало, но ещё сильнее радовали камеры. Телевизионные камеры. Повсюду. Их было даже больше, чем Света могла вообразить. У Доктрины тоже были свои телеканалы, газеты, радио, и даже интернет-порталы, конечно, закрытые от непосвящённых. Радостная дрожь на полминуты пробежала по мышцам обвиняемой. Она сама не знала от чего, вернее, боялась подумать об этом прямо.
Красная ковровая дорожка напоминала знаменитую голливудскую. Только эта обладала куда более богатой историей. Она напоминала кровавый след, оставленный на полу в эпоху варварства.
Свете не требовалось искать своё место. Скамью подсудимых, ограждённую клеткой, она заметила уже с порога. Туда и направили её шаги на каблуках. Пройти прямо. Поклониться коллегии, повернуть налево. Она сама закрыла за собой дверь и, как прилежная школьница, села на скамью, сложив руки на колени. На этой гладкой деревянной скамье так часто ёрзали, что она покрылась вмятинами. Света решила, что постарается два часа сидеть смирно и просто наслаждаться процессом. У неё теперь было много времени. Достаточно, чтобы изучить людей.
Симагина, Маргарита и несколько чистильщиков, обработавших район, как и предполагалось, сидели на стороне свидетелей обвинения. Однако сторона защиты интересовала обвиняемую гораздо больше. Здесь было в полтора раза больше людей. Может, так казалось, оттого что свидетели защиты сидели кучнее, но Света пересчитала и убедилась – так оно и было. Её защищали Костя, Лёнчик, Дима, Андрей, некоторые чистильщики и патрульные. Особое внимание привлёк молодой мужчина с короткими светло-медными волосами, одетый в голубой галстук и рубашку с коротким рукавом. Лицо мужчины сияло такой улыбкой, какую Света видела, разве что, у Гагарина. И, в то же время, в нём было нечто лукавое. Трудно было понять, какого он возраста – неглубокие морщинки выдавали человека лет сорока, но глаза готовы были с ними поспорить. Он вёл себя как, будто вчера окончил универ. Хоть мужчина и стоял далеко, его было видно чётко, словно он был рядом, только руку протяни. Он переговаривался с Лёнчиком и Костей. До Светы доносились только его слова – ребят было почти не слышно. Бурно жестикулируя, он убеждал последних, что всё будет хорошо.
Как и полагалось каждому суду, для посвящённых или нет, здесь соблюдались традиции, строго и неукоснительно. В один момент, зал затих, и распорядитель громко и гордо объявил:
– Встать! Суд идёт.
Длинная чёрная мантия. Быстрый деловой шаг. Судья с большим квадратным подбородком и густыми чёрными бровями прошёл на своё место и разрешил садиться остальным. Его глубокий баритон железом раскатился под сводами зала. Речь обещала быть долгой, правда, всем, что успел судья произнести, была вводная часть.
– Позвольте! – перебил мужчина с гагаринской улыбкой, которого Света заметила издалека. Улыбка исчезла с лица мужчины. Минуту назад непринуждённый и расслабленный как вчерашний тинейджер, он превратился во взрослого бывалого участника судов. – Это что ж за безобразие творится, товарищи посвящённые? Вот только что, перед началом заседания, стороне защиты клятвенно пообещали соблюдать Кодекс Агентуры. Говорили, всё будет по чести. Так нет же! Вон он, красавчик, полюбуйтесь!
Клятва. Это было не пустое слово для посвящённых. Клятвой называли скрипт, и клянущийся накладывал этот скрипт на самого себя.
– Гражданин, проявляйте уважение к суду! Представьтесь, – потребовал судья.
– Я-то представлюсь, хотя, Ваша честь меня знает и так. Как и каждого в этом зале, поимённо! – по залу прокатился смешок. Далее мужчина продолжил серьёзно. – Представитель защиты, координатор учебной части Сибирского Университета Агентуры Наблюдателей Симмаратанской Доктрины Межмировых границ, агент «Полярной Звезды» с одна тысяча девятьсот девяносто шестого года ранга манипулятор, Ярослав Матвеевич Григорьев.
У Светы ёкнуло сердце. Ярослав Григорьев. Значит, весточка дошла. План, о котором она в эту минуту старалась не думать, сработал. Но сработает ли он до конца?
– Назовите основание для отвода.
– Статья шестнадцать пункт один раздела пять – Доктринарное судопроизводство – Кодекса Агентуры, регламентирующая процесс доктринарного судопроизводства и прямо указывающая на то, что председателем судейской коллегии Доктринарного суда может являться исключительно представитель третьей стороны по отношению к судящимся сторонам. Ваша честь, при всём уважении к вам лично, является представителем «Южного Креста», что с позиции Кодекса Агентуры неприемлемо.
– Позвольте! – вмешалась Симагина. – Его честь не является представителем «Южного Креста». С чего вы это взяли?
– Позвольте и вы, – продолжил Ярослав Григорьев, и в зале снова одобрительно засмеялись. – Его честь покинули организацию «Южный Крест», если мне не изменяет память, год назад.
– Извольте проявить точность, – попросил судья.
– Ваша правда. Ровно в полдень девятнадцатого мая две тысячи девятого года. Сегодня девятнадцатое мая две тысячи десятого, время одиннадцать. По Кодексу, должен пройти как минимум один год, прежде чем бывший представитель тайной организации наблюдателей будет официально считаться независимым агентом.
– Вы придираетесь и саботируете процесс! – обвинила Симагина.
– Уважаемая коллегия, прошу засвидетельствовать необоснованное обвинение в мой адрес, – у Григорьева не изменился даже тон.
– В Кодексе ничего не говорится о времени вступления в силу положений агентов, – невозмутимо вставила Маргарита Евгеньевна. Она сказала это негромко, даже не поднявшись со скамьи. Но Ярослав оказался непробиваем.
– Загляните в Кодекс ещё раз. Вы ссылаетесь на редакцию Кодекса до тринадцатого марта две тысячи десятого года. Я же говорю о новой версии, которая вступила в силу тринадцатого апреля.
Маргарита щёлкнула пальцами. Один из помощников сорвался с места и, минуту спустя, вложил в руку Маргариты увесистый том.
– Вы правы, – повела бровью Маргарита. Обратилась к судье. – Сторона обвинения согласна с требованиями стороны защиты.
Судья побарабанил пальцами по столу.
– Судейская коллегия удаляется на совещание.
Удар молотком разбил время на «до» и «после». Свете казалось, над её головой висит невидимая льдина, и вот теперь эта льдина дала трещину. Обвиняемая понимала, что худшим вариантом развития событий будет затягивание процесса. Чем дольше длилось совещание, тем сильнее расходились трещины. Один час, и, как по волшебству, силою бумаги, судья из «южанина» превратится в независимого агента. Вот тогда этому псу «Южного Креста» ничто не помешает разорвать её на клочки. Теперь всё решалось за стеной, куда ни Свете, ни даже Маргарите, не было доступа.
Неумолимо бежали секунды. Пока длилась тишина, прерываемая кашлем и перешёптываниями, стрелка на часах описала полукруг, хотя для Светы времени прошло куда больше. Двери комнаты совещаний открылись и, словно поток свежего воздуха, в зал, тем же скорым шагом, вернулась судейская коллегия. Теперь её возглавлял другой человек. Новому судье было лет шестьдесят. Он был пониже ростом, в очках, с проплешиной на голове и маленьким подбородком.
«Не верю! Свершилось? Он это сделал? Так быстро! Браво, Ярослав Григорьев, я уже тебя люблю!»
– Прошу всех садиться, – произнёс он негромко, но и не слишком тихо, чтобы каждый звук дошёл до всех. Новый судья говорил твёрдо и ровно, при этом забавно смягчая букву «с». – Слушается дело…
Далее Света неоднократно слышала своё имя. О ней говорили как о нарушительнице Доктрины, предательнице дела Агентуры и потенциальной убийце. Правда, она так и не заметила потерпевших. Было ясно, что оба живы и почти здоровы – один ударился локтем. Но почему эти двое не явились на суд? Почему потерпевший на «красовался» с перевязанной рукой?
– В результате действий обвиняемой, был создан инцидент второго приоритета и разбит автомобиль марки «Ниссан», стоимостью в один миллион двести четыре тысячи российских рублей. Автомобиль ремонту не подлежит. Стоимость остального ущерба подсчитывается.
Судья сделал паузу, и Свете показалось, он на этом закончил. Но судья перевернул страницу.
– Пострадавшие по делу – агент «Южного Креста» ранга патрульный Виталий Киселёв и агент «Южного Креста» ранга чистильщик Денис Дудько – не могут физически присутствовать на заседании, поскольку, в данный момент, проходят как обвиняемые по делу о несанкционированном шпионаже и присвоении чужого облика, возбуждённого по встречному заявлению со стороны «Полярной Звезды».
Теперь всё встало на свои места. Встречное заявление. Увесистый камень на чашу весов стороны защиты. У Светы пели ангелы в душе, но радоваться пока было рано.
Первые минут двадцать, обвиняемая старалась запоминать каждое слово, но затем слова начали смешиваться и путаться. Мысленно, Света отделилась от процесса и слушала будто из-под воды. От неё теперь мало что зависело – ещё до процесса, она сделала всё, что могла.
Света обратила внимания на выемки в стенах. Это были не просто элементы старинной архитектуры. В обычных залах суда не было таких выемок, и не было тех, кто в них сидел. Только Доктринарный суд мог позволить себе правдовидцев. Эти люди, а может и не люди вовсе, беззвучно сидели на протяжение всего процесса, в капюшонах и чёрных вуалях. Они читали каждого человека и постоянно что-то записывали на бумаге вслепую. Иногда они сворачивали бумагу и свитки отдавали помощникам. Помощники относили такие записки судье. Правдовидцы отмечали, если кто-то лгал или недоговаривал. Именно их, а не судью, не обвинителя, следовало бояться.
Звуки растворились, когда обвиняемая попыталась повнимательнее рассмотреть темноту выемки. Правдовидцы сидели под «игнором», и вряд ли даже опытный агент сумел бы различить их, но воображение нарисовало страшную картину – из кромешной тьмы блеснули два зрачка. Правдовидец, не мигая, смотрел на неё уже четверть часа. Нельзя было сказать наверняка, но Света это чувствовала. К выемке подбежал помощник, и рука в длинной чёрной перчатке протянула ему свиток.
«Интересно, что там? Только бы не пляж, – подумала Света и тут же прокляла себя. – Глупая! Зачем? Зачем ты подумала об этом?!»
Заседание продлилось четыре часа, и только в камере Света, наконец-то, смогла размять кисти рук и принять горизонтальную позу.
«Боже, как мне здесь нравится! – внушала она себе. – Как хорошо в этом следственном изоляторе! Боже, это плесень? Как я люблю плесень! Как здорово, что она только в углу. Остальные стены относительно сухие и чистые. Нары уютные, матрасы довольно мягкие. Ставлю четыре балла из пяти».
Камера была в том же замке, что и зал суда. Стены, сложенные из каменных блоков, и классические нары на цепях, поначалу действительно понравились – пребывать в этом месте было как ночевать в музее. Пускай и в тюремном музее. Для большей атмосферности, не хватало шара на цепи и полосатой пижамы.
«Мне здесь нравится. Здесь хорошо. Здесь уютно».
Поначалу это помогало. Но через пару дней, Света начала просыпаться по ночам. Подушка была мокрой от слёз. Приходилось переворачивать её, а потом снимать наволочку и сушить на батарее. Старая чугунная батарея была единственным, что напоминало о прогрессе.
«Топят хорошо», – напоминала себе Света, что было правдой.
Ей не давали скучать – заседания, длившиеся по три-четыре часа, проходили через день. Три раза в день она виделась с Костей, Лёнчком, Димой и другими, кто её поддерживал. А по вечерам приходила Ирина.
Девушка, по имени Ирина, того же возраста и такого же роста, симпатичная брюнетка с ямочками не щеках и великолепными голубыми глазами, вот уже несколько дней жила обычной светиной жизнью. Таких как она называли дублёрами. Ещё до суда, её познакомили с обвиняемой. Света позволила Ирина прочитать её всю, от рождения до последних роковых дней. Ирина приняла светин облик, изучила её жесты, мимику, выражения, привычки. Как хорошая актриса, Ирина справилась на отлично – три дня занятий по шесть часов, и перед Светланой стояла её точная копия. Она так же двигалась, так же говорила и так же думала.
Особенно тяжко давались долгие часы после заката, когда Света, не в силах уснуть, лежала на наре, ожидая Ирину, словно птичку-вестницу с большой земли. Ирина вошла, как обычно, скромно держа руки сложенными в замок, улыбаясь скромно и устало.
– Сегодня был твой Последний звонок.
– Да плевать, – она делала вид, что ей всё равно.
Однако Света готова была разрыдаться прямо сейчас. Последний звонок. Такое бывает раз в жизни. Но Света ясно осознавала, на что шла, когда подняла в воздух и перевернула машину за миллион двести. Она знала, что такое Доктринарный суд, и насколько он может протянуться. Что ещё она пропустит? Выпускной? Встречи с Костей? Собственную свадьбу? Смерть мамы?
Ирина чувствовала то же, что и Света. Дублёр и оригинал, ставшие больше чем подругами – сёстрами-близнецами – как никто понимали друг друга. Подойдя к оригиналу, дублёр нежно взяла её за руку и передала все воспоминания за прошедший день.
Последний звонок не отличался чем-то особенным, и всё же, если бы Света могла отмотать время назад, она ни за что не пошла бы на задуманную авантюру. Лишь бы ещё раз провести время с одноклассницами и подругами, простыми непосвящёнными, такими глупыми, но искренними.
«Расслабься, – убеждал её внутренний оптимист – ещё одна сверхспособность. – Зато, вероятно, пропустишь госы».
«И правда, – отвечала ему Света. – Госэкзамены – та ещё пытка».
За неё шла игра. И белым ферзём в этой партии был Ярослав Григорьев, которого она так вовремя попросила о помощи. Благодаря его вмешательству и встречному заявлению, дело ускорялось молниеносно – обе стороны были заинтересованы в том, чтобы закончить суд как можно скорее. В это же время, «южане» Виталий Киселёв и Денис Дудько были также отлучены от своих семей. Чёрным ферзём была Маргарита, но её холодное спокойствие таяло на каждом заседании.
Она не знала, какой это был день – сбилась со счёта – когда судья задал самый страшный вопрос:
– Обвиняемая Светлана Калинина, вы предумышленно опрокинули автомобиль?
Та поколебалась секунду, кусая губы.
– Да, Ваша честь.
– Вы отдавали себе отчёт, что могли убить потерпевших Виталия Киселёва и Дениса Дудько?
– А как бы вы поступили на моём месте, Ваша честь? Когда на кону… когда на кону стояла бы ваша жизнь?
– Вы были уверены, что потерпевшие угрожали вашей жизни? На чём была основана такая уверенность?
– Костя… Константин Смирнов, свидетель защиты, велел мне уходить через дверь. Медленно, чтобы не подать виду. Он бы не сказал мне это, если бы нам обоим ничего не угрожало.
– Свидетель защиты Константин Смирнов, вы подтверждаете слова обвиняемой?
– Да, Ваша честь, – поднялся Костя. – Потерпевшие, которые, в данную минуту, проходят обвиняемыми по другому делу, намеревались напасть, и доказательством тому – содержимое багажника автомобиля. Гранатомёт. Я увидел его силой тансу́ф, или дальночувствования.
– Вы можете назвать модель гранатомёта?
– Нет, Ваша честь.
– Вы можете подтвердить, что гранатомёт был?
– Нет, Ваша честь.
Тридцатого мая, судья огласил приговор: «полное переформатирование памяти».
– Обвиняемая Светлана Калинина признаётся виновной в покушении на убийство двоих агентов «Южного Креста», создании инцидента второго приоритета и порче личного и городского имущества, повлекшего затраты организаций «Овен – Старый Оскол», «Полярная Звезда» и «Южный Крест», на общую сумму в один миллион семьсот тридцать тысяч двести пятьдесят два российских рубля пятьдесят копеек. Смягчающее обстоятельство в виде угрозы жизни отклоняется за недостатком доказательств. Обвиняемая приговаривается к полному переформатированию памяти, с фиксацией на психическую неуравновешенность, навязчивые идеи, амнезию и склероз, и помещению в специальное лечебное учреждение под строгим контролем организаций «Полярная Звезда» и «Южный Крест» с открытым сроком окончания, до полной фиксации. Приговор может быть обжалован в течение десяти календарных дней с момента вступления в силу.
Удар молота, окончательно расколовший невидимую льдину, был последним, что помнила Света перед тем, как потерять сознание.
Больница. Новый дом до конца дней. Так Света воспринимала стены лечебного заведения, куда отвели её сразу после суда. Она пока не знала, что это не психиатрическая лечебница, и приготовилась к худшему. Отказалась с кем-либо общаться и реагировать на окружающий мир.
Сильно тошнило. Не переставала кружиться голова. Тело, от озноба, покрылось гусиной кожей. Чуть позже тошнота усилилась, и желудок теперь выворачивало наизнанку.
«Что со мной? Что это за кара?! – недоумевала Света. – Будто приговора мало!»
Больше всего хотелось увидеть маму, но с мамой сейчас была Ирина.
«Мой дублёр. Тебе предстоит жить за меня. Почему вы просто не убьёте меня, сволочи?! За что мне все эти страдания?!»
Врачи и медсёстры были вежливы. Из интересовало, что Света ела и пила за последние несколько часов. Она уже не помнила ни тюремный обед, ни, тем более, завтрак – то ли это было пюре с котлетой, то ли гороховый суп, то ли рожки с томатным соусом. Даже в таком состоянии, она понимала, что никакие рожки не могли вызвать таких бешеных приступов рвоты.
Через двое суток и сколько-то часов, она снова ехала в машине скорой помощи. Карета неслась так, будто удирала от погони. Водитель, которого Света прокляла вслед за Маргаритой, Симагиной, Киселёвым, Дудько, судьёй, и всеми остальными виновниками своей судьбы, казалось, нарочно ехал по самым плохим дорогам. На путях, которые он выбирал, машину трясло будто лодочку в дикий шторм. Хотелось наорать на водителя: «Не дрова везёшь! Детей своих так же вози, баран тупорогий! Просто дай мне спокойно подохнуть!», однако сил оставалось только на хрип. Но что оставалось особенно непонятным – почему водитель так и не включил сирену?
Света проснулась, когда машина ехала ровно, и трясло не сильнее чем в вагоне поезда, что отъезжает от станции. Подумалось: неужели он прочитал мои мысли? Рядом сидели две медсестры в респираторных масках. Одна из них открыла окно, и в салон ворвался солнечный свет. Такой отрадный, после долгих часов искусственных ламп. Ещё двоих она заметила не сразу: мужчина в белом халате и…