Ориентировка в пространстве в средней школе
Как мы уже говорили, в средней школе у нас поменялся педагог по ориентировке. Это была Ногина Любовь Борисовна, дама лет шестидесяти, может тогда была чуть помоложе. С ней мы уже чаще стали выходить на улицу с тростями, также строили маршруты на приборе «Ориентир». Она нас учила составлять словесный рассказ о маршруте, куда сейчас идем. Например, один рассказывает («ведет за собой остальных»), а остальные должны представлять себе, как это выглядит («идти за ним»).
У меня никогда не было проблем с составлением словесного рассказа, Любовь Борисовна всегда была мной довольна. Поначалу мы учились пользоваться тростью в малом пространстве, обследовать кабинеты в школе, пользоваться тростью в коридорах и закреплять маршруты на приборе «Ориентир». Затем мы стали выходить на улицу.
Наша школа имеет форму перевернутой буквы п. Мы сначала обходили вокруг школы, запоминали все ориентиры, какие здесь есть (звуковые, тактильные, обонятельные и т.п.), потом план школы выкладывали на приборе «Ориентир». Потом постепенно стали выходить за пределы школы. Сначала от школы до проспекта Шаумяна, потом все дальше и дальше. И все эти маршруты закрепляли потом в классе. Тому, что нужно поднимать трость при переходе дороги, чтобы машины видели, что идет незрячий человек, тоже научила нас Любовь Борисовна.
С ней мы ходили и в магазин «Море чая», который находился недалеко от школы, тем самым еще и отрабатывали навыки по СБО, и вообще у нас с ней было много разных интересных проектов, о которых и пойдет речь в следующих главах.
«Школа – дом»
«Школа – дом» – это проект по ориентировке в пространстве, в котором кто-то из учеников сам едет от школы домой, и ведет за собой остальной класс. Здесь прорабатываются и навыки пространственного ориентирования, и навыки приема гостей (СБО). По этому проекту мы ходили сначала к Диме, но в квартиру не заходили, а потом ко мне, и здесь уже все было куда интереснее. Как это выглядело?
Сначала мне нужно было рассказать маршрут, по которому мы всем классом должны были поехать, а остальные должны были себе его представить. Затем мы поехали. Повезло еще в том, что мы выбрали праздничный день, а именно день рождения Димы. 9 декабря 2013 года (мы тогда были в шестом классе). Мы всем классом поехали ко мне домой. Не было только К., потому что родители никогда не оставляли его на дополнительные занятия, хотя ему это было бы полезнее всего. И Максима, потому что Максим в пятом классе сначала частично, а потом полностью потерял зрение из-за отслойки сетчатки, и остался на второй год в пятом классе (он год лечился, но это ни к чему не привело. Нас в классе осталось семеро).
У метро «Новочеркасская» мы купили торт и поехали ко мне домой. Нам нужно было доехать до станции «Достоевская», там пересесть на первую (красную) ветку и ехать до станции «Политехническая». Когда я вышел на «Достоевской», я пошел не оглядываясь, хотя за мной шла целая группа из ребят и двух взрослых (Любови Борисовны и Татьяны Анатольевны – нашей тогдашней воспитательницы). Мне все кричали: «Гриша, куда ты пошел!? Остановись, подожди нас!» Когда мы доехали до «Политехнической», нам нужно было сесть на четвертый троллейбус и ехать до моего дома. У метро ходит много троллейбусов, но подходит мне только один. И вот мы всей группой стояли, мерзли в ожидании этого несчастного троллейбуса.
Чтобы незрячему войти в троллейбус, нужно одной рукой контролировать дверь, а тростью в другой руке смотреть, куда идешь. Также нужно делать и при выходе, и вообще при пользовании любым транспортом, будь то трамвай, или поезд метро.
Доехали, слава богу, до моего дома, вошли в квартиру. Там нас встретила моя бабушка и младшая сестра Майя. Мы попили чай, пообщались, а затем я и Витя поиграли на пианино (Витя тоже ходил в нашу музыкальную школу). Затем ребята поехали обратно, а я, естественно, остался дома, готовиться к проверочной по истории по Столетней войне. Должен сказать, кстати, что я до этого случая ни разу не ездил домой сам. В пятом классе мне папа говорил, чтобы я всегда носил с собой дневник, иначе, если я его забуду, поеду домой сам. Один раз я его все-таки забыл и был готов ехать сам. Папа подумал, подумал, и сказал: «Ну ладно, отвезу тебя в последний раз, не подготовился».
Школа – дом – очень интересный проект. И это еще только небольшая часть того, что мы делали в рамках ориентировки в пространстве.
Большая ассамблея
Большая ассамблея – это еще одно мероприятие в рамках ориентировки в пространстве. Это концерт, где выступают все классы по тематике ориентировки в пространстве. Они рассказывают о маршрутах, куда они ходили, иногда даже рассказывают сами маршруты. Говорят также о том, что они делали в том месте, куда ходили. Кто-то рассказывал про поход на фарфоровый завод имени Ломоносова, кто-то про поход в железнодорожный музей… все эти проекты тоже идут в рамках ориентировки в пространстве. Открывается большая ассамблея мазуркой, которую танцует пятый класс. Я танцевал мазурку с Ариной, Никита – с Лизой, Дима с еще одной преподавательницей по ориентировке – Екатериной Мухтаровной. Надо было видеть это зрелище… но в целом, все закончилось нормально, хотя и казалось на репетициях, что я и танец – две совершенно несовместимые вещи.
Храм Святой Екатерины. Отец Николай
В Петербурге есть станция метро и железнодорожная станция «Девяткино». Это считается метро, но в тоже время уже загород, потому что оттуда можно доехать на электричке в Ленобласть аж до Карелии. Около же Девяткино есть еще одна железнодорожная станция – «Мурино». Там находится храм Святой Екатерины. Туда-то нас и возили в рамках ориентировки в пространстве. Туда уже ездил не один класс, а несколько. В основном, конечно, классы А, потому что ориентировка в пространстве нужна, в основном, незрячим или очень плохо видящим людям, а такие как раз в а классах и учатся. Нас туда возили на заказном автобусе, там нас встречал отец Николай – служащий этого храма. Он нам рассказывал о храме и о том, в честь кого его построили. Там можно было поставить свечку за здравие или за упокой своих близких. Затем мы шли в трапезную около храма. Там проходила молитва, а затем все ели, что предлагалось, общались. Потом играли музыканты: муж и жена. Муж – гитарист и вокалист, жена – флейтистка. Они пели разные известные песни, кто знал слова, могли подпевать. Пели песни и наши ребята из других классов. Затем, все ехали в школу, а я ехал домой, потому что живу недалеко от этого храма. Нас туда возили на церковные праздники: Покров, Пасху и т. п.
Урок рисования
Может показаться, что в школе для незрячих не должно быть уроков рисования. В самом деле, как им рисовать, если они не видят? Но из любой ситуации можно найти выход.
Те, кто видят неплохо, могли рисовать, как обычные люди, то есть кисточками, карандашами и т.п., а мы, то есть, я, Дима и Кирилл, рисовали в специальных приборах – приборах-«школьниках». Прибор представляет собой рамку-крышку, под которую закладывается специальная пленка. Пленка зажимается пазами, чтобы не выскакивала, а дальше грифелем по пленке просто обводится по контуру тот объект, который нужно нарисовать. Но даже это у нас не всегда получалось. Объект соскакивал, контуры получались неровные, и пленка могла ездить туда-сюда. Но в целом, на неплохую оценку вполне реально было наработать, что у меня и получилось к концу девятого класса (курса рисования).
Школа на ремонте
27 августа 2014 года приходит папа с работы и говорит:
«Гриша, звонила мне сейчас Ирина Юрьевна. У вас в школьной столовой лопнула потолочная балка. И теперь вы будете учиться где-то на Панфилова, в каком-то доме детского творчества».
– Понятно, – сказал я.
– Мне вот ничего не понятно: как теперь туда ездить, как забирать тебя и т.п., – ответил папа.
Усугубляло ситуацию то, что этот дом детского творчества нужно было освобождать в три часа дня, поскольку приходили дети, которые там занимались. Наши ученики шли обедать в соседнюю школу на Большой Пороховской улице, а дальше кто домой, кто в старую школу ночевать, или в музыкальную школу. В итоге получилось так, что утром папа меня возил на Панфилова, там внизу можно было оставлять вещи и сменную обувь, у входа встречал учитель, у которого должен быть первый урок с нами, и вел наверх. Было шесть уроков, уроки были без звонков, а далее обед, и все по своим делам. Я в той школе на Пороховской обедал буквально раза, наверное, два, и то, в особых случаях. В остальных же случаях меня возили домой либо дедушка, либо двоюродная сестра, либо мама. Папа не мог так рано меня забирать, потому что работал.
Нам обещали сделать школу к началу второй четверти, но в итоге, якобы из-за того, что не было денег на ремонт, сделали только к Новому году. В результате мы почти полгода проучились непонятно где. Но и это еще не все.
Может возникнуть вопрос: как быть с брайлевскими книгами? Их же надо периодически менять. Если до ремонта мы меняли книги на класс, и они стояли в общем доступе, то после ремонта каждый комплект книг по предметам брал на себя. Нужна мне была новая алгебра, я говорил об этом папе заранее, утром приносил старую книгу, папа, пока у меня идет первый урок, ездил в школу, менял старую книгу на новую, и привозил мне обратно. А я потом шел в холл и забирал новую книгу. Также делали и с остальными книгами. Поначалу думали, что придется все книги таскать с собой домой, но потом договорились, и нам позволили оставлять их в доме творчества. Так мы проучились пол седьмого класса. Но когда мы вернулись в школу, оказалось, что, помимо всего прочего, закрыли на ремонт актовый и спортивный зал. И их ремонтировали аж четыре года! Только к концу 2018 года их сделали. Физкультура у нас была, преимущественно, на улице, а концерты мы проводили либо в столовой, либо в коридоре второго этажа. Вот такое веселье.
Дима уходит
Между тем, ситуация у Димы с учебой была все хуже и хуже. Он по-прежнему не тянул добрую половину материала, окончательно съехал на двойки и стал получать их сначала в четверти, а затем и в году. Многие учителя ставили на нем крест, не пытались ему помочь хоть как-то, а просто осуждали почти на всю школу. С другой стороны, он сам не очень-то хотел что-либо делать по учебе. Никогда не забуду, как я с ним делал алгебру.
Татьяна Анатольевна уже давно махнула на него рукой, и заставляла меня делать с ним домашки. Он мой друг и я не мог ему отказать. Сажусь к нему.
– Давай открывай учебник, – говорю я. Учебник откроет, нужный номер найдет. «Читай условие задачи». Прочитает. «Так, что нам дано?» Называет.
– Что надо найти? – спрашиваю я.
– Не знаю.
– Читай еще раз дано и сядь ровно
Он всегда почти ложился на парту, тем самым показывая полнейшее безразличие к тому, что происходит. «Дано» еще раз прочитает.
– Что нам нужно найти? – спрашиваю я его опять. Молчит.
– Так что, получается, нам все известно и ничего искать не надо?
– Да.
Я уже не знал, что думать. Говорил ему напрямую, что надо найти, потом спрашиваю: «Как будешь решать?» Он, конечно, не знал. В итоге я диктовал ему решение, и он все равно умудрялся написать все неправильно и с ошибками. А мне, между прочим, самому надо было делать домашнее и ехать домой, а я с ним сидел. И не роптал, а продолжал делать, по сути, бессмысленное дело. К нему какое-то время ходил Алексей Анатольевич (муж Ирины Юрьевны, руководитель местного вокально-инструментального ансамбля) в качестве репетитора, но и он забросил это дело. В итоге в восьмом классе он заработал двойки по пяти предметам за год: по алгебре, геометрии, физике, химии и биологии. Его отправили на летнюю комиссию для пересдачи, он не пересдал ничего ни с первого, ни даже со второго раза. Как-то, когда мы начали уже девятый класс, заходит к нам в класс после уроков Ирина Юрьевна и вся в расстройствах говорит: «К великому сожалению Дима нас покидает. Его оставляют на второй год в восьмом классе». Я был с одной стороны в шоке, но с другой стороны почти этому не удивлялся. Дошло до того, что к нему домой приходила наша социальный педагог Галина Ивановнаиговорила его маме о том, какой он лодырь, разгильдяй и т. п. отчитывала его прямо в коридоре школы за то, что он сидит здесь, а не делает уроки. «Дима, тебя отчислят, тебя оставят на второй год, ты – двоечник!», – говорила она.
Он проучился еще год в восьмом классе, но и это ничего не дало. Все те же двойки, примерно по тем же предметам. Тогда его направили в очно-заочную школу, которая находилась неподалеку от нашей. По сути, это была обычная школа, но там был класс К (коррекционный), в который попадали дети из школы Грота. Программа там была облегченная, хочешь – ходишь в школу, хочешь – не ходишь, главное – сдай все вовремя. Педагоги относились ко всем лояльно. И там Дима стал если не отличником, то хотя бы хорошистом. У него стало больше четверок, двойки, правда, тоже были, но их стала в разы меньше. В итоге, в нашем классе стало шесть человек.
Класс «тает» на глазах
Итак, в девятом классе нас осталось шестеро. А, напомню, в первом нас было двенадцать, к концу начальной школы – восемь.
Остался я, Арина, Лиза, Никита, Витя и К. Так мы проучились ровно год. Здесь мало что было запоминающегося: К. все также хулиганил на уроках, учителя с ним боролись. Кстати, касательно хулиганства: кое-что все-таки появилось нового. К. стал брать из шкафа с чистыми тетрадями любую тетрадь, писать на обложке с обратной стороны какую-нибудь гадость и класть тетрадь обратно. Брайлевские тетради, как и учебники, имели свойство заканчиваться, и поэтому приходилось периодически брать новую. Возьмешь вот так тетрадку, и получишь какое-нибудь матное послание от одноклассника на обороте обложки. То еще веселье. В общем, К. после девятого класса ушел в ту же школу, что и Дима. И осталось нас пятеро. Но дальше была в самом деле кошмарная история.
В девятом классе у нас в школе проводили диспансеризацию. В осмотр входила, в том числе флюрография. И у Арины к концу девятого класса что-то случилось со здоровьем. Поначалу думали, что это что-то связано с ногой. Она ездила на процедуры, не ходила на кружок танцев, куда ходила всегда до этого. К десятому классу проблемы не закончились, и, проучившись месяц, может два, она решила лечь в больницу. Никто точно не знал, что с ней, но в какой-то момент через родителей и Ирину Юрьевну все узнали, что у нее рак то ли легких, то ли лимфоузлов. Причем рак последней стадии, которая, по сути, фатальна! Что там началось! Мама Арины, у которой кроме Арины больше никого не осталось (папа Арины умер еще когда она пошла в школу) хотела подавать в суд на школьный медпункт за то, что их флюрография не выявила источники рака. Собирали деньги на лечение, куча курсов химиотерапии. На каком-то из курсов терапии у нее диагностировали грибковую пневмонию. Потом этот диагноз отмели, но поняли, что произошел рецидив болезни, и ей срочно нужно было пересаживать костный мозг. Великое счастье, что все это было не зря, и она выжила, что в современном мире – редкость, после такой-то болезни. Мы с одноклассниками, как могли, поддерживали ее, ездили к ней в гости, когда она была не в больнице и это позволяло ее состояние, перечисляли деньги на лечение. В итоге, нас осталось четверо. Но Лиза вообще перестала ходить на учебу, она уже ушла от семьи и жила, где придется.
Раз как-то в десятом часу вечера Ирине Юрьевне позвонил Лизин папа и спросил, где она. Дома ее не было. Как оказалось, она была где-то в Купчино на кладбище. ОГЭ, конечно, она сдала как-то, но, в общем и целом, нас ходило трое: я, Никита и Витя. Но бывали случаи, когда я весь день был один на уроках. Даже было один раз так, что из класса не было никого вообще. Я болел, Никита… не помню, где был, Витя тоже болел, Лиза прогуливала, а Арина уже тогда вроде лежала в больнице, но еще не было понятно, что это онкология. Бедная наша Ирина Юрьевна… в итоге нас выпускалось после десятого класса только трое.
О нашем школьном медпункте
Наш медпункт, как и любой медпункт в любом учреждении – это что-то. По поводу Арины и источников рака мы уже говорили, но это еще далеко не все.
В начале десятого класса я заболел. Сижу на уроке физики и понимаю, что мне плохо. Я это понимал еще раньше. Перед последним уроком физкультуры я пошел в медпункт, сказал, что голова болит и все такое. Вот что мне сказала на это медсестра: «Ну что вы все физкультуру прогуливаете? Погода хорошая, солнечная, знай себе гуляй да занимайся…» (это был уже конец сентября, но было еще довольно тепло, и занимались мы на улице, поскольку зал еще не был готов). А когда мне померили температуру, она сказала: «37,5. Езжай домой». Хотя, как потом я узнал от мамы, они не имели права отпускать меня в плохом самочувствии: вдруг со мной что случится.
Максим, когда перешел на класс младше нас, стал заниматься легкой атлетикой. Как-то на вечерней тренировке они прыгали в длину на школьном стадионе, и Максим не услышал команды «Стоп!». Он продолжал прыгать дальше, а тогда он уже потерял зрение полностью и врезался головой в забор. Никита побежал в медпункт, сказал им о случившемся, на что медсестра ему сказала: «И что я должна сделать? Пойти на улицу ему эту бровь зашивать?» (он рассек себе бровь, и у него было подозрение на сотрясение мозга, но к счастью оно не подтвердилось).
Как-то у нас в школе проводилась очередная диспансеризация. Мы с Витей ее прошли, и нас опять по громкой связи вызывают в медпункт для осмотра. Мы думаем: «Что за бред? Зачем? Мы же все прошли!» Приходим в медпункт, а нам говорят: «А мы вас не вызывали», хотя вся школа слышала, что называли наши фамилии. «Это как же, вашу мать, извиняюсь, понимать? (с)»
Им лишь бы только чай попить да посплетничать, а до учеников им и дела нет. Врачи, что с них возьмешь?
Как я учился самостоятельно ездить до дома
Впервые я съездил от школы до дома почти без чьей-либо помощи в проекте «Школа – дом». В том же учебном году папа приучал меня потихоньку ходить самостоятельно. Сначала он довозил меня до проспекта Шаумяна, а дальше я до школы шел пешком, звонил ему, что дошел. Также и обратно: я шел до Шаумяна, он там меня встречал и мы ехали домой. Каждый раз для меня был шок, когда он подъезжал на машине и бибикал, когда я этого вообще не ожидал. Раз, помню, подошел к машине, думаю: «ну точно его машина». Открываю дверь, и из машины доносится хриплый голос: «Мальчик, ты кто?». Я стал закрывать дверь, подумав, что это не наша машина, но это оказался папа. Решил так надо мной подшутить.
Потом я стал выходить из машины и садиться в нее у перекрестка проспекта Шаумяна и Заневского проспекта, потом у метро. В восьмом классе мы стали учиться в субботу. Это был всего один год. Нам сначала сказали: «Выбирайте, либо каждый день по семь уроков и пятидневка, либо каждый день по шесть и шестидневка». Поэтому сначала по субботам мы тоже учились, но год спустя перестали, и каждый день у нас было по семь уроков. Так вот, в субботу я ездил сам от школы на метро до станции Политехническая, где меня встречал папа.
К девятому классу все оставшиеся наши уже перестали ходить на ориентировку, по, сути, ходил только один я. И Любовь Борисовна только со мной одним ездила почти до моего дома, отрабатывая маршрут от школы до дома. В любую погоду меня таскала по самым разным маршрутам, чтобы я был готов ко всему. За это ей, конечно, можно сказать спасибо, ведь она действительно не жалела себя ради меня.
Выйдем на Шаумяна, дойдем до конца первого дома, там нужно было остановиться, чтобы подождать ее, до конца второго дома дошли – тоже самое. Итак почти у каждого нового дома. Поскольку я, слава богу, не совсем незрячий, я могу полагаться чуть-чуть на зрение, поэтому уже по выученным маршрутам я довольно быстро хожу, как говорят все, хотя я этого не ощущаю. И даже посреди пути она мне все время кричала: «Гриша, остановись!» что еще она могла делать? Она могла заводить меня в магазины, которые нужны ей, покупать там, что ей нужно, а ты либо стой, жди ее, либо таскайся за ней по этому магазину. Как-то ехали с ней в метро, сели в поезд, и она мне потом говорит: «Гриша, сейчас на следующей станции выйдем из вагона. Я тебе потом объясню, почему я так решила». Потом действительно объяснила: «Там в вагоне рядом с нами ехал террорист. Шапка на глаза, озирается, в руках пакет какой-то…» Вот с чего она взяла, что это был именно террорист? Мало ли, какие люди бывают. Но с другой стороны, возможно, она спасла мне жизнь.
Потом она перестала кататься со мной на метро, потому что у нее была больная нога. Мы стали ездить на маршрутке. Причем она так как-то договаривалась, чтобы я проезжал бесплатно. Потом мы целую вечность стояли и ждали этот чертов четвертый троллейбус. И не лень же ей было в таскаться с одним мной в такую даль в ущерб своему здоровью? Как-то, когда я сказал ей, что уже понял, как мне ездить домой, и что я в ее помощи и уроках больше не нуждаюсь, она очень расстроилась и сказала мне, что если я не буду с ней ездить, она не будет получать зарплату.
Но, в общем и целом, итог у этих занятий положительный. Я действительно научился сам ездить от школы до дома, и понял, как ориентироваться даже в не очень знакомых местах. Спасибо Любовь Борисовне.