Некоторые даже считают, что все вокруг есть информация и она является по сути единственной основой нашей физической реальности, а материя и энергия есть ее отражения в зеркале нашего восприятия. Но проблема в том, что эти теории основаны на том, что мы называем инсайтами, то есть мистическими духовными озарениями и откровениями. Я даже не знаю, как подойти к этой теме. Давайте лучше расскажу анекдот.
Идет, значит, философ со своими учениками по городу и доходит до фонтана. Останавливается, глубокомысленно смотрит в поток воды, потом говорит: «Наша жизнь похожа на этот фонтан». Те так же глубокомысленно и почтительно кивают. И вдруг один из них спрашивает: «Учитель, а почему похожа?» Философ после долгого раздумья вздыхает и честно отвечает: «Не знаю».
Чтобы не беспокоить мастера глупыми вопросами и самому понять насчет фонтана, надо учить матчасть. А она в нашем случае – реальность. Так что давайте изучать ее.
Мы готовы отправиться в путь. Первое путешествие я предлагаю совершить в область зрительного восприятия и связанных с этим информационных процессов. Но, перед выходом, я чувствую необходимость очень кратко остановиться на инструментах познания, которые возникали вместе с цивилизациями.
Человеческая культура познания возникла и проявилась в трех основных формах: наука, искусство и мистика. Последняя породила несколько производных форм, таких как мифология, эзотерика и религия, которые можно уже рассматривать как самостоятельные тропинки. А на границе науки и мистики родились магия и философия. Все культуры познания в том или ином виде имеют различные, присущие им концепции истины и пути к истине.
В данный момент я извлеку из ящика два инструмента, чтобы проверить, удобно ли они лягут в ладонь, почувствовать в руке рукоять, повертеть, взмахнуть и ударить. Нам понадобятся наука и философия, потому что образуемый ими тандем будет нам особенно полезен.
Науки и Философия
Наука начиналась с возникновения технологий. Наиболее ранние, дошедшие до нас научные знания имеют форму инструкций, в которых мастер пошагово описывал стадии получения какого-либо продукта или эффекта. Знания являлись результатом обобщенного опыта, имели форму команд и не подразумевали объяснения процессов в рамках каких-либо теорий. К примеру, не так давно случилась неприятность – заболел Каллий: он похудел, поскучнел, стал чихать и кашлять. Первым делом ему дали отвар шалфея, потом – мяты, но безрезультатно. Затем истолкли грецких орехов с кожурой шиповника в меде, он это съел… и случилось чудо – Каллий повеселел и выздоровел.
«…считать, что Каллию при такой-то болезни помогло такое-то средство и оно же помогло Сократу и также в отдельности многим, – это дело опыта; а определить, что это средство при такой-то болезни помогает всем таким-то и таким-то людям одного какого-то склада (например, вялым или желчным при сильной лихорадке), – это дело искусства (по-нашему – технологии)».
(Аристотель, метафизика)
Мы и сегодня пользуемся подобными реликтовыми формами научных знаний, когда идем в аптеку с рецептом врача.
Recipe: Iodoformii 2,5 (Возьми: йодоформа 2,5)
Vaselini ad 25,0 (Вазелина до 25,0)
Miscere ad unguentum (Смешай, до получения мази)
Signa: unguentum (Обозначь: мазь)
Da. (выдай)
При таком понимании науки, мы должны включить в нее технологии огня, каменных рубил и наконечников для копий, а эти технологии являются самыми древними свидетельствами человеческой культуры и относятся к паре миллионов лет до нашего времени. Если же идти с нашим определением до конца, то придется считать наукой технологии, имеющиеся у животных. К примеру, обезьяны пользуются палками, чтобы сбить банан; вороны расщепляют орехи, подкладывая их под колеса автомобилей, или изготавливают крючки из веток или проволоки для извлечения насекомых из труднодоступных мест. Причем это не вроженный инстинкт, а техники, которым они обучаются друг у друга. Поэтому я поставил науку первой формой познания, как наиболее древнюю из всех.
Технологии не дают глубоких знаний, но они позволяют получать предсказуемый результат. А ничего иного от мудрецов люди древности и не требовали. По мере накопления знаний и под влиянием философии, наука привела к формированию гипотез, а в дальнейшем – к открытию законов природы и теорий. Вначале гипотезы были чисто умозрительными и мистическими, но с развитием надлежащего математического языка и техники эксперимента наука стала способна к их обоснованию. Так стали формироваться физические теории.
Закон природы – это принцип реальности, который проявляется в том, что при одинаковых условиях реальные системы всегда ведут себя одинаковым образом. Истинность законов природы основана на фактах, полученных при наблюдениях физической реальности и экспериментах, и подтверждается ярко выраженной математической зависимостью (пропорция, квадраты, кубы и т. д).
Гипотеза – это некоторое логически обоснованное предположение о взаимосвязи явлений природы, не имеющее достаточных фактических подтверждений.
Теория – это знание, подтвержденное достаточным опытом и гармонично вписанное в систему других знаний так, что вместе, они подтверждают друг друга и выходят на новый, более глубокий уровень понимания реальности.
Для обоснования истинности научных теорий недостаточно убедительно и логично изложить свои мысли, как в философии. И недостаточно иметь высокий авторитет, как в религии. Любая теория должна быть основана на законах природы и тщательно сверена с другими подтвержденными на практике теориями на предмет отсутствия противоречий. Но даже это не возводит научную теорию в ранг истины. Последней наука согласна прощать массу недостатков (истина может быть неоднозначной, нелогичной, неполной), кроме одного – лени. Истина в науке обязана работать. Критерием истинности любой теории является способность создавать на ее базе новые технологии. Этим научная истина сильно отличается от философской или религиозной: вторая никому ничего не должна, а третьей – уже должны мы.
Современная наука обосновывает возможность достижения истины верой в детерминизм. Он провозглашает, что между событиями нашей реальности существует причинно-следственная связь, и, в соответствии с законами природы, одинаковое причинное событие при одинаковых условиях всегда приводит к одинаковым следствиям. Таким образом, зная законы и начальное состояние системы, можно предсказать любое из ее последующих или предыдущих состояний. Научная истина подтверждается способностью предсказывать цепочку событий в наблюдаемой реальности и создавать рабочие технологии.
Мы коснемся естественных наук гораздо серьезнее, когда приступим к изучению информационных процессов в физике.
Математика относится к наукам, но стоит особняком. В ней истинность любого высказывания обоснована соответствием аксиомам и выводится из них с помощью логического доказательства. Аксиомы – это изначально принятые первичные высказывания, признанные истинными. Они недоказуемы, но подтверждаются нашим опытом и здравым смыслом. К примеру, одно яблоко плюс еще одно яблоко всегда дают в результате два яблока, по-другому не бывает.
Математика, как и любая наука, начиналась с технологий. Но необходимость в ней возникла на более высокой стадии развития социума, в государствах. Первые артефакты искусства счета мы находим в Вавилоне и Египетских царствах, в сответствии с задачами, стоявшими перед царскими чиновниками. Последние, в больших государствах, имели дело с такими задачами, как «распределение заработной платы между известным числом рабочих, вычисление количества зерна, необходимого для такого-то количества хлеба или пива, вычисление поверхностей и объемов, перевод количеств из одних мер в другие и т. п.»[5]
«Я хочу объяснить тебе, что это такое, когда ты говоришь: "я писец, дающий приказы армии". Тебе поручено выкопать озеро. Ты приходишь ко мне, спрашиваешь о запасах для солдат и говоришь: "Сосчитай мне это". Ты оставляешь свою работу, и на мои плечи сваливается задача – учить тебя, как ее надо выполнить. Я ставлю тебя в тупик, когда приношу тебе повеление от твоего господина, тебе – его царскому писцу… мудрому писцу, поставленному во главе этого войска. Должно сделать насыпь для подъема в 730 локтей длины и 55 локтей ширины; она состоит из 120 отдельных ящиков и покрывается перекладинами и тростником. На верхнем конце она имеет высоту 60 локтей, а в середине 30 локтей; уклон ее – дважды по 15 локтей, а настил 5 локтей. Спрашивают у военачальников, сколько понадобится кирпичей, и у всех писцов, и ни один ничего не знает. Все они надеются на тебя и говорят: "Ты искусный писец, мой друг, сосчитай это для нас поскорей. Смотри, Имя твое славится! Сколько же надо для этого кирпичей?"»
(Папирус Анастаси № 1, там же)
Для таких задач необходимо уметь не только прибавлять и отнимать, но и умножать и делить. Египетский счет был сравнительно примитивен. Умножение рассматривалось как специфическая форма прибавления. А в делении, операции с дробями были не универсальны. Вначале они ограничивались областью «натуральных» дробей (1/2, 1/3, 2/3, 1/4, 3/4, 1/6 и 1/8). В дальнейшем египтяне добавили дроби для деления на более мелкие части, но при условии, что в числителе будет единица. Уровень египетской математики отсекает возможность того, что там в известные нам периоды трех царств существовала гипотетическая сверхцивилизация. Таковой, если она не умеет оперировать с дробью (2/9), быть просто не может. Если какая-то суперцивилизация и была, то – до потопа, и теоретические знания древних до египетских царств не дошли.
Возможность совершать вычисления с дробями была, по-видимому, максимальным достижением египетской математики. В самых наивысших проявлениях египетский счет оставался набором техник выполнения четырех математических действий, застывших наподобие насекомых в янтаре тысячелетий. Греки, переняв эстафету, для начала, довели счет до полной универсальности и подвели под него теоретические обоснования. А затем Ахиллес играючи обогнал черепаху.
«…два другие раздела теоретической философии скорее можно назвать как бы гаданием, а не научным познанием; теологическую – потому что она трактует о вещах не видимых и не могущих быть воспринятыми, физическую же – вследствие неустойчивости и неясности материальных форм; вследствие этого нельзя даже надеяться, что относительно этих предметов можно будет добиться согласия между философами. Одна только математическая часть, если подходить серьезно к ее исследованию, доставляет занимающимся ею прочное и надежное знание, ибо она дает доказательства, идя двумя путями, с которых невозможно сбиться: арифметическим и геометрическим».[6]
То, что в математике исправно работает логика, делает ее особой, совершенно не похожей на другие науки.
Философия задала первые вопросы о сущности мира, в котором мы находимся и живем. Она пытается с помощью ума и логики ответить на вопросы о том, кто мы и где мы оказались, что есть наш мир, каковы его первоэлементы и движущие начала.
Философия занимается вопросами, которые ученые обходят из-за их практической бесполезности и невозможности достичь достоверности. Наука древних началась с освоения технологий. Если мастер счел нас достойными получить тайное знание о том, как правильно обтесать наконечник для копья, то нам дозволено задать вопрос, какой камень использовать и как его опознать. Это легитимно. Но если задать мастеру вопрос, откуда возникли камни, то можно получить в лоб. И поделом.
Технология каменного наконечника – это завершенная система научных знаний. А именно – следующих: об имеющихся видах камней (кремне, базальте, граните, обсидиане); о тех из них, какие использовать можно и какие нельзя; о силе и наклоне обрабатывающего удара. Теория наконечника также включает в себя знания о форме, которую необходимо придать наконечнику, чтобы он подошел к древку копья и его можно было бы легко вонзить в тело, а также – о способах креплении наконечника к древку. Эти знания составляют границы теории, и та в них полна, и мастер обладает исчерпывающей информацией и мудростью.
Помимо того, что вопрос о происхождении камней совершенно бесполезен в имеющемся у нас контексте, он заново открывает систему знаний и лишает ее завершенности. Этот вопрос настолько неполон и открыт, что может завести куда угодно и к чему угодно привести. Вместо того, чтобы искать источник отборного оружейного кремния, мы начнем чесать затылок, размышляя о камнях вообще, и это не доведет до добра.
Дальнейшая судьба вопроса будет зависеть от специфики человеческого сообщества, где произошел инцидент. Если вождь авторитарен, практичен и не терпит пустых разговоров, на тему будет наложено табу, а того, кто попробует продолжить умничать, съедят. Затем сам собой, из ниоткуда, возникнет новый миф о древнем великане, который решил подняться на небо, но свалился и расшибся, а тело его превратилось в камни. На этом тема будет закрыта.
Тяжелый каменный топор является крайне эффективным способом обоснования истины, но страдает одним недостатком. Если это орудие переходит из рук в руки, меняется и сама истина, а неизменным инвариантом остается только инструмент ее обоснования, то есть сам каменный топор. Но если инцидент произойдет в открытом сообществе с зачатками демократии и некоторой степенью личной свободы, то мы получим в результате философское учение. Оно будет утверждать, к примеру, следующее: все, что есть в мире, произошло из камня. Философия обычно представляет собой открытую систему знаний, и в этом есть свои странные преимущества.
С появлением философии в науке стало дозволено задавать глупые вопросы, и оказалось, что этим первая обогащает вторую и двигает ее вперед в неизведанное. К примеру, интерес к бесполезным камням может привести к тому, что кто-то притащит в пещеру кусок красного железняка, тот попадет в раскаленные угли костра, и мы получим железо. В результате самым неожиданным образом мы станем обладателями технологии изготовления железных мечей, которая на краткий божественный миг неожиданно подарит нам силу и могущество.
Первые философские мысли мы находим, в виде вкраплений, в древних мифах и религиях. Преимущественно в той их части, где они касаются причины происхождения и устройства мира. Мифология обычно имеет форму откровения, дающего ответы на предполагаемые вопросы. Как и любое человеческое знание, мифы неполны. Это обычно компенсируется их священностью и ритуалами, по сути сложившаяся система мифов – это религия. Но при ослаблении сакральности получившая свободу мысль порождает вопросы. При попытке ответить на них возникает философия. Условия для ее появления могут создаться в двух случаях. Либо при попадании мифов в иную культуру, где они лишаются своей сакральности, либо при естественном ослаблении последней с течением времени и притоком новых знаний.
Евреи, выведенные Моисеем из рабства, полностью и безоговорочно приняли культ большого сакрального Отца, владыки реальности. Писание хранит эхо эпической борьбы недовольных, крушивших скрижали и уходивших в свободную степь, но прошло несколько столетий, и время затерло кровавые подробности. Потомки тех евреев уже приходили в ужас, если кто-то пытался усомниться в истинности мифов о Моисее и его Боге.
Грека не смутили бы то, что Моисей разговаривал с горящим, но не сгорающим кустом: если живущему там духу захотелось развлечься и поболтать с Моисеем, что в этом необычного? Но он критически воспринял бы рассказы куста о своем могуществе. Ведь фокусы с горящими деревьями, со змеями, лягушками и облачными столпами вполне по силе обычному Демону пустыни. Наш современник насторожился бы, как только услышал про говорящий куст, потому что сегодня это, по большей части, явления из области психиатрии. Факты обычно никто не оспаривает, но их интерпретация с течением времени может измениться самым неожиданным образом и завести куда угодно.
Античная философия зародилась в VI–VII веках до новой эры на берегах Понта. По-видимому, в происхождении античной греческой философии сработали оба варианта. Греки имели относительно свободный доступ к легендам, мифам и тайным знаниям Шумера, Египта и Финикии, но не восприняли их священности. Размышления и попытки свободно трактовать древние мифы привели к возникновению первых философских учений.
«Если бы мы верно осмыслили всю жизнь греческого народа, мы все-таки нашли бы в ней лишь отражение картины, которая светлыми красками лучится в его величайших гениях. Уже первое проявление философии на греческой почве – санкция семи мудрецов – есть ясная и незабвенная линия в картине эллинского естества. У других народов были святые, у греков – мудрецы. Верно сказано, что народ характеризуется не столько своими великими людьми, сколько тем, как он их признает и чтит».[7]
Фалес Милетский (прибл. 624–545 до н. э.) – первый из семи мудрецов, основоположников античной греческой культуры, и первый греческий философ. Мы знаем из дошедших до нас источников, что он считал воду первоосновой реальности. По-видимому, это философское отображение египетского мифа о первозданном океане Нун, из которого произошел мир. Идея слабо обоснована, но не важен не ответ, а сам вопрос о первопричине реальности. А он уже содержит предположение о едином начале реальности и о том, что этим началом может являться некоторый первоэлемент.
Итак, вопрос о первооснове реальности уже включает в себя знание о том, что мир един, а размышления об его единстве и сути свидетельствуют о том, что перед нами философ, первый греческий философ – Фалес из Милета. К философским я бы также отнес высказывания Фалеса о самом-самом.
Старше всех вещей – Бог, ибо он не рожден.
Прекраснее всего – космос, ибо он творение Бога.
Больше всего – пространство, ибо оно вмещает все.
Быстрее всего – мысль (nous), ибо она бежит без остановки.
Сильнее всего – необходимость, ибо она одолевает всех.
Мудрее всего – время, ибо оно обнаруживает все.
Интересна концепция не рожденного Бога, который сотворил Мир. Это явно не греческий взгляд на реальность. По некоторым свидетельствам, родители Фалеса были из наших мест. «Итак, Фалес, как говорят Геродот [I, 170], Дурис [FGrHist 76 F 74] и Демокрит [68 В 115 а= 156Л.], происходил от отца Эксамия и матери Клеобулины, из рода Фелидов, а Фелиды – финикийцы, благороднейшие из потомков Кадма и Агенора».
Но на этом о философии – всё, в остальном Фалес был ученым. То, что он предсказал солнечное затмение, «произошедшее, когда сражались Алиатт и Астиаг в год от Авраама 1432-й [585 г. до н. э. ]»[8] или то что он «…вымерил звездочки Воза, [ориентируясь] по которому плавают Финикийцы)», – это никакая не философия, а явное следствие знаний в астрономии.
У Фалеса появились ученики, и это привело к созданию первой античной философской школы, Милетской, по имени города, в котором она существовала. Ученик Фалеса, Анаксимандр, пожалуй, самый загадочный из философов Малой Азии. Он утверждал, что все состоит из беспредельного (апейрона). Не исключено, что через пару тысяч лет все это станет прописной истиной, как и идея Демокрита о том, что Мир состоит из атомов. Мы ведь не знаем практически ничего о беспредельном.
Ученик Анаксимандра, Анаксимен, решил дать свой ответ на вопрос о первопричине реальности. По его мнению, все состоит из воздуха. Если мы возьмем Гераклита, который не относится к Милетской школе, то закроем еще один вариант ответа. Гераклит считал, что реальность состоит и происходит из огня.
Пифагор большую часть своей жизни провел в Египте и Вавилоне, где приобщился к тайным знаниям о числах. В результате мы получили философское учение, утверждающее, что в основе Мира лежат числа. Говорят, что Пифагор был первым человеком, который назвал себя философом. До него греки называли умных людей мудрецами, что означало человек, который знает. Пифагор был скромнее. Он ввел в обращение термин философ, который определил как тот, кто любит знание и пытается понять.[9]
Наука достигает полноты знаний, устанавливая их достоверность при помощи экспериментов и точных расчетов. Философия тонко обходит вопрос достоверности и заменяет эксперимент и расчеты на логику и здравый смысл. А последний определяется очень трудно, по сути это эссенция нашего опыта.
«Математика, благодаря своему методу, останется всегда непогрешимой, философия же на каждом шагу может впасть в жестокие ошибки. Поэтому-то величайший из древних философов, Аристотель, оставил потомству почти только ряд одних физических заблуждений, а величайшего из древних математиков, Архимеда, нельзя упрекнуть ни в одном промахе».[10]
Логика – это система правильного мышления. Хотя понятие истины есть чисто философское понятие, но достижение ее посредством логики крайне проблематично. Логику можно признать хорошим инструментом в математике и, в некоторой степени, в естественных науках, но при рассуждениях о природе реальности философы в подавляющем большинстве пользуются ей, как уличные «каталы». И я вам скажу почему. Потому что их исходные основания в большинстве случаев катастрофически неполны.
В диалоге «Протагор» Платон сводит философа Сократа и софиста Протагора в интеллектуальной схватке. Целый час первый изводит второго, пытаясь поймать его в логическую ловушку, а потом сам неожиданно попадает впросак со своим неполным определением «блага». Я полагаю, что если бы участники диалога попали к нам в современность, то все бы в самое короткое время оказались в тюрьме (именно из-за своих первобытных понятий о благе), исключая, пожалуй, Протагора, который выкрутился бы благодаря гибкости своего ума. И поэтому самым мудрым из изречений Платона я считаю фразу: «Я знаю только то, что ничего не знаю».
Ответы Аристотеля в области физического движения и механики сил долгое время тормозили развитие науки и стоили многим ученым потерянных здоровья и жизни. К примеру, любые силы, действующие на расстоянии, по Аристотелю считались невозможными и противоречащими здравому смыслу и логике. Поэтому гравитация, электрическое притяжение, а также магниты не вписывались в официальную науку и долгое время были в категориях эзотерики и магии. В официальной науке за подобную чертовщину, при неуживчивом характере, можно было легко попасть на костер.
Как бы мне получше объяснить разницу, давайте, я расскажу вам притчу. И философ, и ученый ставили своей целью понимание окружающей реальности. Вместе они натолкнулись на древнюю, засыпанную землей мозаику. Оба увидели три голубые мозаичные плитки, проглядывающие из-под земли. Потом поблизости они нашли еще несколько – одну голубую и три красных. Переговорив, они пришли к заключению, что плитки являются частью целой системы мозаики. Тогда они начали расчищать их из-под слоя земли и наткнулись на огромный неподъемный камень, под которым скрыта остальная часть плиток. И вот тут пути философа и ученого разошлись.
Философ, полагаясь на здравый смысл, стал пытаться мысленно продолжать логику доступных части мозаики на скрытую область, с целью распознать всю картину, как она есть. И он предположил самое естественное и самое простое объяснение – под плитками скрывается человеческая фигура, по видимому, какого-то древнего героя, возможно Геракла или Ахилла.
В философии поиск каждый раз начинается с самого начала. Другой философ волен выдвинуть своё предположение относительно изображения или рассмотреть не изображение, а что нибудь иное, к примеру сочетание цвета или форму плиток. Философы также временами прибегают к наблюдениям при построении гипотезы, но это не чистый фактический материал, как в науке, а случайные факты, вырванные из житейской суеты и загрязненные массой посторонних воздействий.
Ученый взял инструменты, молоток и долото и начал осторожно откалывать от скрывающей мозаику глыбы кусочки, чтобы открыть максимальную площадь и получить больше достоверной информации и в результате нашел, что в продолжении человеческая фигура плавно переходит в лошадиное тело и на самом деле под плиткой скрывается изображение Кентавра. После того, как факт обнаружения изображения кентавра был подтвержден научным сообществом, все последующие ученые должны из него исходить.
Компенсируя недостаток достоверности и однозначности знаний, философия сосредотачивается на здравом смысле и на охвате всех возможных гипотез. Это делает ее хорошим и важным инструментом, когда нам нужно задать наиболее полный и свободный вопрос, и это очень важно, особенно в наши дни. Мы все настолько привыкли потреблять и выдавать ответы, что совершенно забыли про искусство задавать хорошие вопросы.
Таким образом, философия ценна тем, что задает вопросы. Ответы в ней не очень важны и почти всегда недостоверны, но взамен этого она предлагает полную свободу блужданий разума. Философия никоим образом не покушается на полноту ответа, но, пожалуй, это хорошее средство в устранении неполноты вопроса.