Девять кругов рая. Книга первая. Он и Я

«Ничего», думал я, сгребая в ящик со стола деньги, «зато потом всё подсчитаем и сразу возьмём джек пот»! Обычно в конце смены, я просто запирал деньги в сейф, чтобы утром разложить и подсчитать, но часто бывало так, что я опять же просто поручал это делать Беридарову, в таком я находился цейтноте. Я был абсолютно уверен, что Гриша меня не подведёт, ведь мы были друзьями. Однако некоторое беспокойство в моей душе всё же жило.

Как -то утром, когда народу в кафе было не так много, я решил всё же по -быстренькому снять остатки и посчитать на сколько мы в плюсе. Но едва я приступил, меня позвали к телефону. Звонила секретарь Треста. Она сказала: «срочно приезжайте на собрание в офис. Все уже здесь. Одного вас ждут»! Что за невезение, подумал я. Собрание в такой прибыльный день! Была пятница.

По дороге я думал: почему, чёрт возьми, меня вызывают? Неужели есть жалобы на работу кафе? Но даже если так, что мне могут сделать? Выговор? Это ерунда. Слегка пропесочат, и дело с концом! В любом случае – не посадят ведь! С такими примерно мыслями, я и открыл дверь кабинета директора Треста столовых.

Все заведующие производствами были уже там и потому, извинившись, я тихо прошёл в кабинет директора треста и занял свободное место. Вокруг прямоугольного стола, который возглавлял директор треста, кроме заведующих производствами, сидели директора кафе, столовых, ресторанов, а также товароведы, в том числе главный товаровед базы, где я всегда получал продукты, Софья Марковна Дюре. За окном качали зрелыми налитыми листьями ветви липы. Чирикали воробьи. Дул в приоткрытое окно лёгкий июльский ветерок. Настроение было если не близким к праздничному, то уж точно летним.

А между тем на собрании присутствовали какие -то серьёзные люди в деловых костюмах, а рядом с ними ещё сидел наш куратор – инструктор местного городского комитета комсомола Валерий Санин, которого обычно приглашали на комсомольские свадьбы, чтобы он благословил молодых.

Едва я сел на место, руку подняла директор столовой номер шесть нашего города товарищ Зульфия Махмудовна Айсыгуллина. Глянув на неё, директор треста сказал:

– Прошу вас, Зульфия Махмудовна.

Айсыгуллина, невысокая, крепкая казашка с плоским, как диаграмма лицом и амплитудными всплесками на том месте, где поднимались уголки её глаз, встала, затем повинуясь жесту председателя села, но затем снова встала и резко произнесла:

– Это очень хорошо, что мы здесь собрались, товарищи! Кто -нибудь мне объяснит, почему это молодёжный клуб получает такой большой дефицитный набор продуктов? Вот я специально взяла выписку.

Краем глаза я заметил, как после этих слов Софья Марковна Дюре, которой я подарил коробку шоколадных конфет и оставил энную сумму "на её девочек", тяжело вздохнула и, сложив руки на животе, отвела глаза в сторону, начав смотреть в стену. Айсыгуллина вынула из футляра очки и начала читать:

– Балык осетровый холодного копчения, омуль горячего копчения, кижуч, нерка, горбуша, икра чёрная, икра красная, дальше – колбаса "Московская" варёно -копчёная, сервелат "Финский"…дальше читать? Колбаса "Особая" сыро -копчёная, буженина, окорок Тамбовский, сыр "Чеддер", крабы в банках, маслины греческие, оливки, куры первой категории, ветчина в банках производства Венгрии, языки, мидии, овощные ассорти и так далее…Вы мне можете объяснить, что это такое?! – Тряхнула она листком.

Председательствующий посмотрел на Дюре. Та сделала вид, что её только что оторвали от серьёзных дум:

– А что здесь удивительного, не понимаю? – Развела она руками. –Это же молодёжный клуб, а не рабочая столовая. Вы знаете, у них там постоянно свадьбы, банкеты, юбилеи…

– Вы извините, но у меня тоже банкеты! – Чуть не взвизгнула Айсыгуллина. – Однако мне такого набора не дают! Знаете, чем это попахивает?…

– Чем? – Невозмутимо спросила Дюре, уставившись на казашку.

– Ничем, – насупилась Зульфия Махмудовна. – Я, знаете, тоже могу так делать план!

– Что вы конкретно предлагаете, товарищ Айсыгуллина? – Сухо спросил её директор Треста.

– Я предлагаю что? – Вскинула казахскую голову Зульфия Махмудовна. – Я предлагаю давать им тоже, что берёт моя столовая! Вот, если хотите, я прочитаю:

Она опять надела очки и, достав из другого кармана ещё бумажку, развернула её и стала читать:

– Вот, что получаю я. Есть, например, такие отличные продукты, как: вымя говяжье, почки бараньи, желудки куриные, лапки цыплячьи, треска солёная, сосиски рыбные, рёбра свиные копчёные, обрезь свиная, говядина котлетная 3-й сорт, навага свежемороженая с головой, бараньи кишки, печень куриная, рубец говяжий, лёгкое баранье, уши свиные....

– А что вы, собственно, имеете против этих продуктов? – Оборвал её кто –то из инспекторов ОБХСС которые сидели рядком в тёмных костюмах, склонив свои головы на своими раскрытыми блокнотами, лежащими перед ними на столах обнажённо и одновременно сурово, как не начатая партитура будущей симфонии Огня.

– Их вам что, дали не свежими? – Поиграл инспектор зажатой в руке авторучкой.

Задав вопрос, спрашивающий покосился на Дюре. Та, выпучив глаза, отвела глаза от стены и уставилась на Айсыгуллину, а потом ещё на директора, вскинув при этом плечами, как будто её пытались обвинить в некоем неслыханном святотатстве. Весь её вид говорил: обалдели вы что –ли все, такое говорить?

– Ну, так что вы ответите? – Спросил уже директор, переведя взгляд с инспектора, задавшего вопрос на Айсыгуллину.

– Так я как раз и говорю, – вынуждена была сразу смягчить тон Айсыгуллина, -что это замечательные продукты. Это прямо тоже дефицит, если они свежие, и их правильно готовить.

Директор Треста, не до конца поняв, против чего выступает Айсыгуллина, стал качать головой и нетерпеливо постукивать карандашом по столу, давая понять, чтобы, если кто-то берёт слово, то пусть выступает по существу. Тут казашка, под давлением взглядом сотрудников ОБХСС натурально развеселилась, из-за чего её казахский акцент сделался намного заметней:

– У меня поварихи, знаете, как руку на этих печёнках набили! – Сразу запела она в другом регистре, как инструмент, который настроили выше:

– К нам рабочие, те, что приходят обедать, сразу прямо спрашивают: девчонки, вы нам вымя -то своё дадите? И смеются. Уж такие приветливые! Мы и уши свиные очень даже хорошо научились готовить. Их рабочие прямо обожают. А какие мы холодцы варим – вы бы попробовали! А заливные, а паштеты?…

– Мы в курсе ваших успехов. – Сухо произнёс директор, повозив перед собой лист бумаги, будто подыскивая ему место:

– И постоянно вас отмечаем в приказах. Не об этом разговор сейчас. Ладно, садитесь. Мне бы хотелось узнать, что на это скажет начальник производства молодёжного кафе. Где он? Он здесь?

Все посмотрели на меня. Я встал.

Совершенно не готовый, что меня так быстро спросят, но повинуясь майне председателя, я сел, но потом опять встал. Никакой речи, повторюсь, я не готовил. У меня на это просто не было времени. В голове всё смешалось: говяжье вымя, куриная печёнка, свиные уши…Я чувствовал себя не до конца пережёванным жмыхом во рту у коня или даже самой лошадью. Мне хотелось ржать. А надо было говорить что –то серьёзное.

Вообще, что такие собрания – это довольно опасная штука, я ещё не знал. И то, что если здесь присутствуют люди в тёмных костюмах из Отдела по Борьбе с Хищениями Социалистической собственности, то это не просто так, мне тоже не сказали.

Меня также никто не предупредил, что здесь только дай повод, и тебя замучают разными проверками, поэтому всегда нужно быть начеку! Из школьного опыта я усвоил, что собрания, это когда люди наперегонки валят друг на друга вину и бесперебойно балаганят. Но этот тип поведения, кажется, здесь совсем не подходил. Хорошо у меня в душе прозвенел тревожный звонок, то есть, мой любимый ангел меня посетил, и я понял, что сейчас надо собраться. Кашлянув для солидности, как это делали обычно бывалые заведующие производствами, я начал:

– Товарищи, дело в том, что каждый делает то, что у него лучше всего получается. Для рабочей столовой, может, лучше чтобы это были блюда из рубцов, обрези и первосортного говяжьего вымени. Дёшево и, как говорится, сердито. Для рабочих это действительно важно. А нам дай это вымя, мы его, может, не до конца испортим, но приготовим уж точно не так вкусно. А, между прочим, рабочий класс любит, чтобы его кормили вкусно…

Краем глаза я посмотрел на председателя: тот, опустив голову и вертя в пальцах карандаш, согласно кивнул головой. Это меня подбодрило:

– К нам кто ходит, товарищи? Комсомольцы, молодёжь…– чувствуя, как в окружающих растёт и крепнет поддержка, смелее продолжил я. – Этих холодцом или там выменем не накормишь. Вот если б его им потрогать дали, тогда другое дело…

Многие из мужчин, бывших на собрании, тут же засмеялись, но председатель, подняв глаза от стола, сразу же осёк их, постучав карандашом по столу:

– Прошу серьёзней. Продолжайте.

– Я и говорю: как мы можем отбирать у товарища Айсыгуллиной отличные продукты, которые любит рабочий класс? Я представляю, как мы удивим рабочего, дав ему вместо нормального обеда из трёх блюд один бутерброд с чёрной икрой! Или крабовый салат. Давайте скажем честно: молодёжь, что к нам ходит, берёт деньги у своих родителей, порой тех самых рабочих, которые экономят деньги, обедая в дешёвых столовых. Если мы нагрузим столовую дорогими продуктами, а себе в ресторан возьмём дешёвые, то нарушится зыбкая гармония, которую мы с таким трудом достигли! И, потом, товарищи, мы же не кормим этими продуктами иностранцев. Мы отдаём это нашей советской молодёжи, трудовой, подчёркиваю, молодёжи, которая много учится и заслуживает самого лучшего! Посмотрите, на каждом стенде написано: «молодым у нас дорога!». Вот наше кафе и призвано кормить их, так сказать, в пути. Когда они придут и станут рабочими, как их родители, они смогут наесться этого вымени досыта!

Закончив, я сел, увидев, как Софья Марковна Дюре на последних словах победно глянула на Айсыгуллину. Та, не ожидая такой речи и видя, что дело свернуло к политике, сидела, выпучив узкие глаза и вжав голову в плечи. Моя речь оказалась даже сильнее, чем я сам того ожидал. После моего выступления уже никто не хотел говорить.

Ещё немного пообсуждав текущую повестку, директор объявил собрание закрытым и мы стали потихоньку расходиться. В коридоре меня догнал инструктор городского Комитета комсомола товарищ Санин и, пожав мне руку, сказал:

– Ну, ты молодец!

– В смысле? – Не понял я.

– Не скромничай. Ты же у нас оказывается Цицерон, Сцевола!

– Кто?

– Не важно. Хорошо сказал. Молодец! – Похвалил он меня.

У комсомольского лидера было такое притворно –льстивое, закалённое в закулисных интригах гладкое и без единой морщины лицо, так что глядя на него было непонятно, серьёзно он говорит или шутит.

– Какое там хорошо…-забормотал я. – Слова деревянные, в голове труха.

– Нет, ты не наговаривай на себя! Я же правда, искренне восхищаюсь. – положил он руку мне на плечо. – Может, тебе к нам, в Горком? В отдел Агитации, а? Ты комсомолец?

– Нет.

– Жаль, – он цокнул языком.

– А где учишься? Как тебя зовут, напомни?

– Илья. Кононов.

– Валера, очень приятно.

Он потряс мне руку:

– Так где?

– В торгово-экономическом. Я пока не закончил.

–Торговля? Зря! Это не твоё, поверь, старик. Тебе надо в журналистику, иди, сделаешь карьеру! Ну, пока!

И, похлопав снова ещё раз по плечу, он ушёл, будто бы случайно забыв пожать мою вытянутую руку.

Он ушёл, а я остался стоять. Его слова, произнесённые, вполне может быть даже всуе, заставили меня впервые серьёзно задуматься. Что правда ждёт меня в будущем, думал я. Работа с утра до ночи в кафе? Обслуживание свадеб? Продажа из-под полы спирта пополам с шампанским? Регулярные поездки на базу, где за взятку можно получить дефицитный товар. А если однажды поймают? Тогда прощай свобода и здравствуй небо в клеточку? Но даже если жить честно, то что я получу? Всё ту же работу с утра до вечера, только без денег. А эти собрания? Детектор лжи, наверное, и то приятней. Одна Айсыгуллина чего стоит! Уйти из кафе? Тогда будешь мечтать как все о прогрессивке и тринадцатой зарплате, чтобы поехать летом на десять дней в Анапу. А мне хотелось не просто денег, мне хотелось творчества, каких –то иных человеческих отношений, участия в тех великих переменах, которые переживала страна. Я не хотел быть от всего этого в стороне!

Чёрт возьми, почему всё так несправедливо, думал я, возвращаясь пешком из офиса Треста столовых к себе в кафе. Ведь я и сам думал пойти в журналистику! Ну, допустим, я всё брошу и пойду в какую –нибудь газету. Что я там предъявлю? Я стал скупо, как какой- нибудь Гобсек посчитывать, что у меня есть за душой, чтобы предъявить в газете.

Во- первых, несколько публикаций в прессе. В одной из них, напечатанной в довольно популярной комсомольско -молодёжной газете, опубликовали мой отзыв на фильм латышского режиссёра Юриса Подниекса «Легко ли быть молодым»? Там я всячески изощрялся, написав, что фильм напоминает мне сон подыхающей от яда крысы в тёмной каморке. Что фильм вызывает судорогу навроде той, какая бывает у человека, которому к носу поднесли нашатырную ватку. Что подростки в фильме танцуют под рок -музыку так, будто перед этим им вкололи трифлюперазина, дали заснуть, а потом специально растолкали. Что юноша –паталагоанатом, разделывающий в кадре трупы, точно имеет дело с резиновыми куклами, ничего не чувствующий, хотя и симпатичный малец, заколачивающий на мёртвом теле вполне живые деньги. Что фильм, который снимает один их героев картины, это прекрасно, но, помилуйте, кто это будет смотреть? И, главное, где эту дрянь собираются снова показывать? Я специально отпрошусь с работы, чтобы пойти туда с друзьями и ещё раз поплеваться. Ну, и всё в таком духе. Человеку в то время приходилось извиваться, словно червю, что похвалить спорную картину. Ещё я написал в своём письме, что единственные по -настоящему крутые парни в фильме это солдаты, воевавшие в Афганистане, но только странно, почему они выглядят, как отсидевшие за курение травки цыгане и на их лицах нет никакой улыбки, не говоря уже о победной? «Что вообще творится, где настоящие герои?!», так заканчивалось моё письмо, которое опубликовали.

Вторая моя публикация касалась первой древнейшей профессии. Там я, прикинувшись идиотом, вполне по –дурацки задавал вопрос, какой вред может принести работа проститутки, если она только и делает, что занимается любовью? Что в этом, собственно говоря, плохого? В своём опусе, кроме того, я рассматривал проституцию не с точки зрения морали, а с точки зрения общественной полезности. «Если при этом контролировать их с медицинской точки зрения», говорил я, то в их работе вообще нет ничего предосудительного. Проститутка без обмана даст вам то тепло, на которое вы рассчитываете! Она раскроет для вас объятия, даже если от вас отвернулся весь мир. Она будет говорить с вами о своих делах, как будто вы всю жизнь знакомы! Она исповедует вас, причастит вином, обсудив грехи не хуже любого священника, и вы уйдёте от неё с лёгкой душой, почти, как из церкви! Она, наконец, единственная из женщин, которая может сказать: «я буду всегда вас ждать!» и ни капли не солжёт.

Короче, из моих рассуждений выходило, что проституция не хуже медицины, психологии, общественного питания или парикмахерских. Что касается рисков, тут я совершенно искренне недоумевал: разве их нет в других профессиях? И в медицине, и в общепите и в парикмахерской вас могут и заразить, и порезать, и заставить пожалеть вас о заплаченных деньгах, не доставив вам перед этим никакого удовольствия! Странно, но это моё письмо тоже напечатали. Хотя должен сказать, что присланную мной в редакцию рукопись тамошние редакционные Прокрусты сильно сократили, превратив обширный опус в куцый абзац.

Вечером я рассказал Лиле всё о собрании в Тресте. Посмеявшись от души, особенно над свиными ушами Айсыгуллиной, она вдруг серьёзно сказала:

– Ну, раз похвалили, жди проверки.

– Ты думаешь?

– Уверена. Это же любимая двухходовка парторганов! Хвалят, чтобы притупить бдительность, потом – на, получи ревизию. Будет ОБХСС –увидишь!

Лилины слова словно пробудили меня к действию. На следующее утром, едва придя на работу, я сразу же пошёл на склад снимать остатки. Часам к двум я закончил взвешивать, подсчитывать и стал подводить итоги. По мере того, как цифры складывались, глаза у меня вылезали на лоб. Обнаруживалась крупная недостача! Я не мог поверить своим глазам – 800 рублей! А я, по самым скромным подсчётам ожидал быть в плюсе по крайней мере на тысячи две с половиной рублей, даже больше! Значит, деньги кто –то украл. Кто? И тут я всё понял! И странные взгляды Руфины. И Беридаров, казавшийся мне очень аккуратным и пробивавшим деньги по кассе в моём присутствии, и не делавший этого видимо, когда меня не было. И мои просьбы отнести и закрыть в сейф наличные деньги, когда я был занят. Наверняка он клал в сейф лишь часть, а остальное присваивал. Мои кулаки сжимались и разжимались от гнева. Боже, какой я был идиот! Так вот, кто были рядом со мной – старая воровка и её молодой пособник!

Вскочив, я тут же решил пойти к Беридарову, чтобы разобраться с ним и если надо набить морду. Но вдруг подумал: что я от этого получу? И как главное, докажу? Ведь если он вор на доверии, то он так и должен был действовать. Он скажет: я пробивал. Не знаю, куда ты всё дел. Ты сам виноват. Поди, сам же всё бабам и раздарил! Я прямо видел его ухмыляющееся лицо и то, как он мне говорит: деньги? Какие деньги, первый раз слышу!

Я понял, что меня обвели вокруг пальца. Открыв кошелёк, я подсчитал наличность. Двадцать пять рублей наберётся, но восемьсот?! Это была огромная по тем временам сумма, примерно годовой заработок учителя. Единственным выходом было внести недостачу, это взять их из общей кассы, для чего пришлось бы поставить в известность руководство. Наверняка после этого мне предложат написать заявление об уходе. Я подумал о своей сберкнижке. Там была как раз нужная сумма. Но отдавать собственные деньги вовсе не хотелось. Однако постепенно шаг за шагом я пришёл к мысли, что другого выхода нет. Да, нужно ехать в Сберкассу за деньгами. А потом разберёмся.

С этими мыслями я встал и начал уже снимать поварскую форму, готовясь переодеться и уйти, как вдруг в складскую каморку, где я сидел, открылась дверь и туда заглянула кудрявая голова Миры, одной из наших официанток.

– Не сейчас, пожалуйста! – Заорал я на неё, так подействовал на меня этот стресс. – Чего тебе надо?!

Настроение у меня было, в самом деле, хуже не придумаешь.

– Там пришли. – Шепотом сказала она, испуганно озираясь.

– Кто пришёл? – Не понял я. – Слушайте, можете хоть раз сами принять заказ на банкет, не вмешивая меня. Я не могу сейчас, понимаешь, занят!

– Там эти пришли, в костюмах… – Открыв дверь чуть шире, шагнула

она ко мне, согнувшись и приложив ладонь ко рту, чтоб её не слышали. – Из ОБХСС. Хотят снять остатки.

– Что?! – Внутри у меня всё похолодело. – Как ОБХСС? Уже?!

На ватных ногах я поспешил в сторону кухни. По дороге я лихорадочно соображал, что предпринять. Ведь если начнут снимать остатки, то всё, суд и тюрьма обеспечены. В СССР и за меньшие огрехи сажали. А тут – восемьсот рублей! Как же теперь выкрутиться?

У самой кухни я начал замедлять шаги, увидев из глубины коридора возле барной стойки каких –то людей и рядом с ними вынимающего из кассового нутра контрольную ленту ухмыляющегося Беридарова. Бросив короткий взгляд в мою сторону, он весь покрылся пунцовыми пятнами. Поняв, что проверка в разгаре, я развернулся и не снижая темпа побежал в кабинет Пшеницына.

Коля Пшеницын был нашим директором и, кроме того, идейным вдохновителем. Он был поставлен на эту должность городским Комитетом комсомола и следил за тем, чтобы в кафе не было пьянства, разгула, краж и других безобразий. А тут –недостача!

Коля, переболевший в детстве полиомиелитом, признаться, и так не слишком хорошо выглядел. И мне бы не хотелось, чтобы ему пришлось покупать себе теперь ещё и кардиостимулятор! Если честно, Коля мне нравился. Конечно, будь у меня время, я бы что -нибудь придумал. Но времени на размышления у меня как раз и не было. Сев напротив Коли, я максимально коротко изложил ему суть моего визита, а именно, что у кафе недостача по кухне- 800 рублей. И с минуты на минуту здесь будут представители ОБХСС.

По мере того, как я ему всё это говорил на его лице, похожем на не до включённую передачу, пропечённый, но не взошедший хлеб, деформированную чьим –то коленом лиру, ладанку с вдавленным ртом и обезображенном заячьей верхней губой, появлялось выражение крайнего удивления, растерянности и немотивированного веселья. Однако глаза Коли, при всём этом, были, как ни странно, были полны сочувствия. Не дав ему опомниться, я попросил его срочно выдать мне деньги из зарплатного фонда и внести их в кассу, как плату за банкет. Это были уже перестроечные времена. Документы составлялись по облегчённой форме, и расходную накладную, типа, что деньги были получены вчера за банкет, легко можно было оформить, пока сотрудники ОБХСС снимали кассовую ленту и подсчитывали наличную выручку.

– Чтобы избежать скандала, – сказал я ему, когда он на меня посмотрел. – А потом я отдам.

Коля вздохнул и потянулся к сейфу.

– Дальше что будем делать? – Спросил он, когда печать на бланк платёжки о банкете была поставлена.

– Напишу заявление, как только всё закончится, – отвёл я глаза. – Деньги принесу. Сниму со счёта. Не все, конечно. Остальное вычтешь из зарплаты.

Он снова посмотрел на меня.

– Из моей, конечно.

– Это другое дело, -сказал он. – На кого думаешь?

Я вздохнул, скосив глаза в ту сторону буфета, где оставался Беридаров.

– Понятно. – Выдержав паузу, кивнул Коля.

Когда в конце того дня снятие остатков закончилось, и недостачу не выявили, я подошёл к Пшеницыну и написал заявление об уходе по собственному желанию, как и было принято делать в таких случаях.

Вообще –то в глубине души я был уверен, что Коля заявление не подпишет. Он был добрым малым, все это знали. "Ну, сделает ещё одно «китайское» предупреждение, думал я, и всё". Однако Пшеницын неожиданно для меня заявление подписал. Убирая его в стол, он прогундел себе в нос:

– Для тебя лучше будет, если ты уволишься.

– Почему? –Удивился я.

– Нашим кафе стали чересчур часто интересоваться. Всякие люди. Во-первых, из органов. Народный контроль, и всё такое… Мне кажется, нас скоро прикроют. Многим не нравится, что мы берём себе самые дефицитные продукты с базы. И зарплаты у нас выше, чем у других раза в четыре. Мне уже пару раз намекали из разных мест, чтобы я с ними делился. Пугали, кстати, масштабной ревизией. Из КРУ, знаешь, что это?

– Нет.

– Контрольно –ревизионное Управление. Один визит и ты в тюрьме. Найдут, к чему прицепиться.

– Ясно…

– Но это не всё. Из Районного отдела милиции вчера звонили, спрашивали, как дела. Мол, жители ругаются, что у нас толпы по вечерам. А рядом дома. Там во дворах играют дети, они смотрят…Это неспроста, старик. Я этих людей знаю, они так действуют: сначала спрашивают, потом приходят. Вчера, кстати, насчёт тебя сюда приходили, парень один, по виду грузчик, здоровый такой, сказал, что он из ассоциации Грузчиков. Справки о тебе всё наводил: кто такой, откуда, кто родители. С ним парни ещё были, тоже, похоже, грузчики и все нетрезвые. Боюсь, не дошло бы до преступления. Лица злые, стояли курили и плевались. Долго… Ждали кого -то. Хорошо ты отсутствовал, в Трест ездил на собрание. Я потом закинул удочки, чтобы выяснить и мне сказали, что они пасли конкретно тебя. Кому –то ты из них ты дорогу перешёл. Что у тебя с ними вышло?

– Послал там одних, не заплатил, сколько они требовали.

– Час от часу не легче! – Вздохнул Коля.

Потом ещё один парень заходил вчера, это уже после грузчиков, лицо решительное такое. Сказал, что сюда ходит его жена, Лилей зовут. Спрашивал, чем она тут занимается. Я говорю: мне откуда знать? Сюда многие ходят. Потоптался немного, ушёл. По виду технарь, но настроен решительно. Что за Лиля?

– Посуду у нас моет…– опустил я глаза, – она у нас не официально работает, мы ей деньги с Беридаровым из своих платили. По очереди.

– Но это ваше дело, – пробуравил меня взглядом Коля. – Хотя мою позицию ты знаешь, всё должно быть официально. А то вот пожалуйста, разбирайся теперь с ним ещё! И с грузчиками ты зря накалил. Теперь придётся наших комсомольцев подключать из секции тяжёлой атлетики. Так что лучше будет тебе уйти, чтобы обстановку не накалять. Ты парень толковый, голова есть, устроишься где-нибудь…

– Может всё -таки?.. – Заметив, как он улыбается, спросил я.

– Нет, -покачал головой Коля.

Я кивнул, направляясь к двери.

– Стой.

Я остановился.

– Слушай, я тебе так скажу! – Стал поднимать он с кресла своё изуродованное тело. – Ты парень способный, с головой, вон в газетах печатаешься. Я к тебе давно уже присматриваюсь. Торговля это не для тебя. Ты, извини, меня какой –то уж мечтательный чересчур. Романтичный что –ли слишком. Эта профессия экономист – она требует другого подхода к делу, более взвешенного что -ли. А ты с налёта многое стараешься решить. Тебе бы в журналы писать –это для тебя. Репортажи готовить, ездить везде. У тебя же прямо шило в одном месте. Тебе может сам бог велел идти этой дорогой. А за кафе ты не волнуйся. Найдётся, как говорится, кому икру на хлеб намазывать. Так что ступай своей дорогой – и ни пуха тебе ни пера!

Через день, когда я пришёл отдавать деньги, которые пришлось снять, чтобы возместить недостачу со сберкнижки, Коля, пересчитав, убрал их в стол. Затем, подумав, открыл ящик стола, достал несколько купюр и пододвинул мне:

– Бери.

– Что это? – Удивился я.

– Подъёмные.

– Коля…

– Хватай и улепётывай, пока дают! Да смотри, когда выходить будешь, оглядывайся по сторонам, а то вдруг они там тебя ждут. Не дадут же уйти по –тихому, сволочи!

Я взял деньги, сложил их и, убрав их во внутренний карман, подумал: ну, вот уже второй человек говорит мне, что мне надо идти в журналистику. Не может же это быть случайностью.

– Спасибо, за деньги. А ты как здесь один останешься?

– Я что, я инвалид, – улыбнулся Коля. – За меня не бойся. Меня даже если бить начнут, то несильно, я ведь и так пострадавший от природы.

Он поднял вдруг на меня свои голубые, добрые глаза:

– Кстати, у тебя есть кто -нибудь на замену себе? Потолковей?

Тут я вспомнил про Бабу -Ягу.

– Есть! – Сказал я, пожав ему руку. – Завтра приведу!

ГЛАВА ШЕСТАЯ

РАСКОЛДОВАННАЯ БАБА-ЯГА

Через пару дней, отыскав на площади Бабу –Ягу, я рассказал ей про ресторан. Выслушав меня, она согласилась попробовать. Мы договорились встретиться утром на остановке.

Утром, когда я пришёл на остановку, я долго всматривался в людей, поджидающих автобуса, но её не было. Были только какие –то прилично одетые дамы и больше никого. «Передумала!», огорчился я. Походив туда –сюда, я решил идти домой. И вдруг ко мне подошла одна из приличных дам, стоящих на остановке и дёрнула меня за рукав. Едва взглянув на неё, у меня поползли вверх брови.

Это была баба Яга, но какая! Она была совсем не похожа на ту растрёпанную ведьму, которая сидела на вокзале. Это была очень прилично одетая женщина, хорошо причёсанная. Нос у неё был припудрен, глаза аккуратно подведены. От торчащего из -под губы зуба не осталось и следа. Вообще, если бы я не видел её раньше, я бы назвал пришедшую даму современной и даже немного симпатичной. Удивлённый до крайности этими переменами, я не удержался и спросил её:

– А где этот? – Я показал на губу.

– Зуб?

– Да.

– Ха-ха! Вот. – Она вытащила из кармана и показала накладной зуб. – У дочки брала, пока мороженщицей работала. Она у меня в театральном кружке занимается.

– Но зачем? – Удивился я.

– Зачем внешность меняла? Не буду же я сидеть на глазах у всех и продавать мороженое. Что обо мне потом скажут? Что начнут говорить про меня. Что я скатилась? Нет уж, дудки, это я уже проходила. Поработаешь месяц, а разговоров на годы!

Коле Пшеницыну Баба –Яга понравилась. Поговорив с ней немного, он подписал с ней договор, а потом отправил её принимать у меня дела.

Приняв от меня печать, главный символ начальственного положения, Баба-Яга забрала у меня после этого ключи и начала снимать остатки. Она это делала не так, как я, приблизительно, а тщательно и скрупулёзно. Пересчитала даже все тубы с сахаром и пакетики с перцем, хотя это заняло кучу времени. Затем, она перевесила все продукты, включая худенький мешочек с сухофруктами, и стала считать всё штучное, включая крошечные бумажные упаковки с зубочистками, чем едва не довела меня до тихого исступления. Лишь после этого она кивком дала согласие подняться в зал, чтобы пересчитать дневную выручку.

Беридаров как раз стоял на кассе и что –то пробивал. Оглядев многочисленных посетителей, сидящих у телевизоров, Баба – Яга подошла к нему и вдруг, оттеснив его в сторону своим могучим телом, сказала: «Вы на сегодня свободны. Можете идти домой».

– Это почему? – Удивился Беридаров.

– Потому что я так сказала. – Не стала вдаваться в подробности Баба Яга. – И завтра можете не приходить.

Пока Беридаров оглядывал бар в поисках своих вещей, которые он обычно разбрасывал по всей кухне, Баба –Яга подошла к кассе и, открыв денежный ящик, заглянула в него. Потом нажала одну из кнопок и выбила промежуточный чек с итоговой суммой. Взглянув на цифры, она с удивлением посмотрела на Беридарова:

– Это всё, что вы сегодня пробили? – Спросила она.

– Да, – густо покраснел Гриша

– Странно, – пробормотала Баба –Яга, бегло осматривая столики в зале. – И народ сидит. И у всех на столах напитки и еда, а у вас тут всего пара соков, да несколько порций мороженого… Вы уверены, что всё провели через кассу? – Устремила она на Гришу пристальный взгляд. Наличные есть? Может, в карманах или сумке у вас?

Гриша дёрнул сумку, которую успела цепко схватить Баба –Яга:

– Не имеете права, -сказал он. Он дёрнул сумку посильней и, выдернув её из пальцев Бабы-Яги, спрятал за спину.

– Почему это не имею? – Удивилась Баба-Яга. – У меня есть подозрение, что вы присвоили деньги предприятия, которое вам не принадлежат.

– А доказательства? – Язвительно спросил Гриша.

– Доказательства? Вот же люди сидят за столами. У них у всех еда, напитки. Я даже приблизительно вижу, что тут товара рублей на сто, не меньше. А в кассе…– тут она снова открыла кассу. – Двенадцать рублей с мелочью. Где же остальное?

– Где? – Повторил за ней Гриша.

– Вот именно. Давайте, открывайте вашу сумку и посмотрим, нет ли там остального. Или милицию вызвать? Ну?…