«Свет и Тени» французских маршалов и… адмиралов (!) эпохи «корсиканского выскочки» Наполеоне ди Буонапарте (Тулон, 1793 – Ватерлоо, 1815): от Массена до Удино

Возможно, что все это и так!?

Но нельзя отрицать, что энергичный Массена отменно продумал операцию по разгрому противника.

Пользуясь серьезным превосходством в силах, в ожесточенном двухдневном сражении 25—26 сентября он элементарно разбил русских по частям. На их позиции обрушились четыре дивизии – Мортье, Лоржа, Менара и Клейна – общей численностью до 32 тыс. человек. 15-тысячным силам Лоржа и Менара предписывалось быстро форсировать 110-метровую реку Лиммат и стремительным броском сбить русский заслон из 1800 человек генерал-майора Евгения Ивановича Маркова (1769—20.9.1828) у Дитикона. Это было ключевое место в их позиции и только после его захвата 18 тыс. Клейна и Мортье полагалось начать атаку главных сил Римского-Корсакова под Цюрихом.

Несмотря на то, что аванпосты Маркова располагались поблизости от места переправы французов, они не смогли ничего им противопоставить. При мощной поддержке артиллерии и под присмотром самого Массена французы навели понтонный мост и егеря генерала Оноре Теофиля Газана де-ла-Пейрьера стремительно переправились и решительно обрушились на три батальонных каре Маркова. Семь пушек русских оказалась бессильны против французского напора: их попросту обошли и раздавили – сам Марков, раненый пулей в правое колено, попал в плен.

Оставив вместо себя командовать переправившимися войсками генерала Удино, Массена переключился на проведение отвлекающей операции генерала Менара. Тот всего лишь с одной бригадой должен был переправиться у Фрейденау, отвлечь 6 тыс. бригадного генерала М. З. Дурасова, не дав ему прийти на помощь Маркову. Так все и случилось: Дурасов увяз в бою местного значения с Менаром и не поддержал вовремя Маркова.

Тем временем, Римский-Корсаков предпринял неудачную (робкую?) попытку перехватить инициативу, выслав из остававшихся у него под рукой 13 тысяч пятитысячный отряд суворовского племянника (по линии сестры), генерала Горчакова Алексея Ивановича 1-го против Мортье.

…Кстати, другой племянник А. В. Суворова – Горчаков Андрей Иванович 2-й, более звездный, чем его старший брат – сражался под началом своего победоносного дяди в Италийской кампании вплоть до Нови, но после тяжелого ранения в Альпы не пошел…

Последний немедленно двинул вперед свой авангард генерала Друэ. Во встречном бою численно превосходившие русские сумели смять французов, но сами оказались под контрударом дивизии Клейна: Массена зорко следил за всеми перипетиями сражения и во время реагировал на малейшие его колебания. Атака Горчакова захлебнулась и ему пришлось отступить на исходные позиции – к Римскому-Корсакову.

В это время Удино продолжил движение в обход главных сил русских. Перекрыть этот маневр одного из самых бесстрашных генералов революционной Франции и будущего наполеоновского маршала им не удалось и встал вопрос о немедленном отступлении во избежание больших неприятностей!

Вернувшиеся от уже разбитого и погибшего Готце русские батальоны не могли выровнять картину сражения: инициатива была крепко в руках Массена, который предложил А. М. Римскому-Корсакову капитуляцию.

Узнав о поражении Готце, Александр Михайлович собрал военный совет, где поставил один единственный вопрос: что делать!?

Не уступавший ему ни званием, ни сроком службы (старшинством) в армии, воевавший под началом Суворова с поляками и в 1770—1772 гг., и в 1794 г., штурмовавший Прагу и Измаил, генерал-лейтенант барон Фабиан Вильгельмович (Фабиан Готлиб) фон дер Остен-Сакен (20.10.1750/52, Ревель – 7.4.1837, Киев) высказался за продолжение сражения в любых условиях, пока не прорвется через Альпы Суворов. Дело в том, что сведения об его тяжелых боях на Сен-Готарде уже просочились и давали надежду на скорое соединение. Но Римский-Корсаков, как командующий всего корпуса, предпочел оставить Цюрих и отходить к Рейну.

Следующим утром русские попытались оттеснить врага: полдня с переменным успехом шли бои с войсками Удино. Прикрываясь этими боями, Римский-Корсаков начал общее фланговое отступление, хотя ситуация отнюдь не была аховой.

…Между прочим, отступление в ходе боя во все времена было самым сложным военным маневром, здесь требовались исключительно согласованные действия, подкрепленные стойкостью, ратным мастерством, расчетом в условиях цейтнота, волей и искусством военачальников…

У Александра Михайловича Римского-Корсакова подобный фланговый маневр не получился.

Он поставил во главе колонн пехоту, потом – кавалерию и только в арьергарде – все армейские обозы. Обозы надо было отсылать как можно раньше, а не оставлять их «на закуску» наседавшему неприятелю. Всей корпусной артиллерии, а ее было немало – по очень разным данным, от 60 до 110 (?) пушек – полагалось двигаться параллельно, прикрывая огнем свою пеше-конную колонну.

Ничего из этой затеи у русского командующего не вышло.

Французы элементарно разрезали русскую колонну, отбив у Римского-Корсакова весь обоз, 26 (либо даже 53?) орудий и к ним все боеприпасы. Потеря артиллерии всегда считалась большим конфузом для любой, потерпевшей неудачу армии, а в российской армии – тем более: наказание было очень суровым. Еще большей катастрофой – позором – была потеря боевых знамен: под Цюрихом русские лишились… девяти знамен!

Пока основные силы А. М. Римского-Корсакова с грехом пополам отступали, французы обрушились на все еще остававшиеся в Цюрихе русские арьергарды. Упорство и отвага русских солдат позволили им какое-то время мужественно противостоять натиску Массена, но силы были слишком неравны.

Если французы по некоторым данным лишились ок. 7 тыс. человек, то русские – данные очень сильно разнятся – потеряли от 6 до 8 (либо 12 или даже 18!?) тыс. человек убитыми, ранеными и пленными (только последних насчитывалось от 4000 до 5200 чел., в том числе, несколько генералов), в частности, «строптивого» генерал-лейтенанта Остен-Сакена с пулевым ранением в голову.

…Кстати, это было самое крупное поражение российской армии в XVIII столетии! Подобный конфуз случился с ней без малого 100 лет назад до Цюриха – на заре ее становления в петровскую эпоху, т.е. еще в самом начале XVII в.! Тогда 19 ноября 1700 г., превосходя шведов Карла XII в несколько раз, русские крупно проиграли им под Нарвой! Понесенное ими поражение, тоже было очень тяжелым. Если шведы потеряли от 2 до 3 тыс. чел., то русские – ок. 8 тыс. убитыми (7 тыс. полегло на поле боя и тысяча утонула в реке Нарве во время бегства дворянской конницы) и 12 тыс. пленными. Карл XII захватил себе всю русскую артиллерию и крупные запасы. Кроме того, немало уцелевших русских солдат погибли при отступлении к Новгороду от голода и жестоких морозов. Так первое столкновение русской армии со шведами завершилось ее страшным разгромом или, как выразился по этому поводу, сам российский самодержец «нарвской конфузией». Но тогда были иные обстоятельства и у русского оружия еще не было столь славного имени, завоеванного за 100 лет победоносных войн…

Суворов лишь счел возможным доложить наверх, что главным виновником поражения русской армии, все же, стало поведение бригадного генерала М. З. Дурасова, который, будучи от главных сил всего в 18 верстах, не пришел на помощь Римскому-Корсакову со своими 4,5 батальонами пехоты. «Поелику занят будучи одной лишь канонадой и угрожением переправы, не поспешил соединиться с прочими войсками, в бою бывшими» – безаппеляционно гласил суворовский рапорт государю-императору.

…А ведь значение этой судьбоносной победы Массены над Римским-Корсаковым в Швейцарии, для революционной Франции трудно переоценить. Если бы после Нови Суворову удалось-таки прорваться к Римскому-Корсакову и раздавить армию Массены, а Брюн не смог бы отразить англо-русское вторжение герцога Йоркского в Голландии, то кое-кто из историков не исключает возможности попытки вторжения монархических союзников (России, Австрии, Пруссии и Англии) во Францию, поскольку Рейнская армия вряд ли смогла бы в одиночку устоять при мощном нажиме. Более того, отдельные исследователи и вовсе склонны полагать, что при ином исходе этих сражений и прочих более благоприятных привходящих обстоятельствах русско-австро-британские войска, ведомые, в частности, «неистовым стариком Suvaroff», могли бы оказаться во Франции на пятнадцать лет раньше, чем это произошло на самом деле. Если это хотя бы предположить (допустить, все же, врядли?), то еще неизвестно, как сложилась бы карьера генерала Бонапарта, и вздрагивал ли бы мир от результатов Маренго и Ульма, Аустерлица и Йены, Фридлянда и Ваграма? А так «лебединая песня» победоносного Суворова – столь желанный для европейских монархов поход на Париж, как и не менее желанная для «русского Марса» встреча на поле боя с «широко шагающим мальчиком, которого пора унять, а не то будет поздно» (Бонапартом) – не состоялись. И очень скоро, предостережение Суворова, что «новый Рим пойдет по стопам древнего», реализовалось: наполеоновская Франция начала стремительно поглощать европейские государства, превращаясь в супер-державу…

С оставшимися 10 тыс. Римский-Корсаков, хоть и с грехом пополам, но, все же, вышел из боя. Контролировать его действия Массена оставил корпус Удино, а сам с дивизиями Мортье и Клейна приготовился встречать армию Суворова.

Французский главнокомандующий был полностью уверен, что на этот раз непобедимый Суворов не уйдет из приготовленного капкана. Недаром генерал Лекурб рапортовал ему: «Если мы будем действовать согласованно, Сульт со стороны Гларуса, Мортье со стороны Муттенталя, а я со стороны Шехенталя, мы заставим Суворова околеть в горах». Превосходство врагов было тройным: свыше 60 тыс. ободренных недавней победой над Римским-Корсаковым и Готце французов против не полных 20 тыс. русских; скорее всего, после тяжелых горных боев их уже было еще меньше! (Впрочем, это «сугубо личное оценочное» суждение!) Ко всему этому присоединялись жестокая стужа, изнурение войск, отсутствие артиллерии и боеприпасов и страх за участь находившегося с армией сына царя – Великого князя Константина Павловича.

Шедший из Италии через Альпы Суворов в горных боях с Лекурбом и Молитором, уже понес слишком серьезные потери. Прорываться дальше со своими измученными солдатами во Францию, где их ждали бы новые бои с превосходящими силами противника через заслон самого Массены, которому приписывали такие слова – «Он защищается как дог, но я держу его крепко!» – русский полководец благоразумно не стал.

На военном совете русской армии в высокогорном Гларусе был избран обходной, более безопасный (неприятельских заслонов здесь не было), но очень тяжелый путь на юг через труднопроходимый (именно поэтому французы не выставили здесь заслонов и, тем самым, дали Суворову единственный шанс уйти в историю непобежденным) перевал Паникс (Ринегенкопф) высотой в 2 404 м – на Иланц в долину Рейна.

Этим отходным маневром через козьи тропы непобедимый «русский Марс» спас армию от поражения.

…Кстати сказать, впервые в жизни Суворов был вынужден повернуться к врагу спиной и отступить, попросту говоря, «уносить ноги по добру – по здорову!» или, как потом писали венские стратеги совершить une belle retraite (прекрасное отступление). Правда, сам он эту ретираду потом неохотно назвал уклонением от встречи с врагом… по причине отсутствия патронов! Надо отдать ему должное: этот свой последний маневр в той войне, ставшей для него последней, он проделал в присущем ему стиле: стремительно! Большой мастер горной войны французский генерал Лекурб, между прочим, потом «снял свою шляпу» перед последним маневром «русского Марса» или, как он его звал – «старого скифа и его орд»: «если горы для него и были губительны, то они, по крайней мере, помогли ему увести остатки своих войск. На равнине он был бы полностью разбит, окружен со всех сторон, его бы атаковали с фронта, тогда как его открытые фланги были бы раздавлены». В то же время, не перекрыв по тем или иным причинам Паникса и вынудив Суворова отступать именно тут, Массена, сам того не подозревая, в каком-то смысле соорудил для него некое подобие «золотого моста»…

Время не ждало и Суворов, пробыв в Гларусе менее суток, снова ринулся в горы. Остатки горной артиллерии оставили у подножия перевала, устроив для заклепанных орудий в камнях и снегу подобие могилы. На попечение наседавших французов оставили новую «порцию» 800 тяжелораненых и больных с несколькими медиками с письмом от самого Александра Васильевича к Массена с просьбой позаботиться о них в обмен на оставшихся пленных французов.

Когда Массена узнал об этом искусном маневре «русского Марса», тот уже кинулся за ним обходным путем, но он уже отставал на сутки, а в смертельной борьбе со стремительно-неистовым «стариком Souwaroff» это была не просто огромная, а «несъедаемая» фора!

…Кстати сказать, потом французы очень не любили вспоминать этот эпизод в войне в Альпах. Только сам Массена в 1807 г. в приватной беседе с одним русским генералом восхищенно говорил, что никогда не простит Суворову выигранного им одного солдатского перехода в Альпах, по сути решившего исход Швейцарского похода в пользу суворовских солдат…

Массена, объегоренный и раздосадованный, все же, окажется верен офицерской чести и после войны все выжившие русские солдаты и офицеры вернуться на родину. Правда, произойдет это когда к власти во Франции придет генерал Бонапарт, заинтересованный в союзе с российским императором Павлом I, он обмундирует их, вооружит не только суворовцев, но 4,5 тыс. пленных Римского-Корсакова и с почетом вернет на родину.

…Между прочим, Массена поняв, что этот «неистовый старик Souwaroff» все-таки от него ускользнул, попытался было выместить свое раздражение на недобитом А. М. Римском-Корсакове и стоявшем у Констанца (Боденское озеро) 4-5-тысячном эмигрантском корпусе принца Луи Жозефа де Бурбона принца Конде (1736—1818) – участника Семилетней войны. Последний, в основном, состоял из бывших офицеров королевской армии (в основном генералов и полковников), бежавших из революционной Франции, принятых на службу к российскому императору Павлу и направленному на помощь Римскому-Корсакову в Швейцарию. Если первый на этот раз действовал решительно и выверено (все-таки Александр Михайлович не был абсолютным «нулем! в военном деле!) и не дал ни единого шанса себя уничтожить под Шлаттом (Штофгаузеном), тем самым, хоть как-то «подсластив горькую пилюлю» цюрихского конфуза, то принц королевских кровей не был столь удачлив под Констанцем. Ему пришлось ретироваться и, как не оправдавший надежд русского государя, он перешел на британский кошт (содержание), после выхода России из войны. Впрочем, окончательного разгрома Массеной союзников не последовало и кардинально на ход Швейцарской кампании эти бои уже никак не повлияли. А вот Конде на склоне лет написал работу «Альманах побед Суворова», в которых отдал должное гению «неистового старика Souwaroff», который был старше его всего лишь на 6 годков, но он пережил того на целых 18 лет…

Предсказание признанного мастера горной войны генерала Лекурба, что он «заставит старика Souwaroff сгнить в Швейцарских горах» провалилось. Сильно постаревший от чудовищного перенапряжения 69-летний «старый скиф со своей ордой» «чудо-богатырей» ушел-таки из-под носа не только у самонадеянного Лекурба, но и у его командира – одного из самых талантливых военачальников Европы того времени, будущего наполеоновского маршала Массена, словно вода сквозь пальцы. Причем, проделал это подобно всем великими полководцам (а их за всю историю человечества по большому счету насчитывается не более чем пальцев на двух руках!), как лев – рыча и огрызаясь во все стороны. Более того, именно этот поход превратил Александра Васильевича Суворова в величавую легенду, с восторгом и пиететом описанную в сотнях русских военно-исторических книгах разного пошиба и толка!

И, тем не менее, именно Массена «поставил крест» на полководческой карьере Суворова, не дав тому после трех кряду побед над французами при Адде, Требби и Нови прорваться во Францию. Он вынудил непобедимого «русского Марса» с тяжелыми боями отступать подобру-поздорову. Но и окружить и уничтожить войска Суворова Массене не удалось. Неистовый старик Suvaroff так и ушел в Бессмертие непобежденным. Впоследствии, Массена с завистью говорил, что «отдал бы все свои победы за один швейцарский поход А. В. Суворова».

Цюрихская кампания важна еще и потому, что тогда во всей полноте раскрылся полководческий талант Массена. Терпение и выдержка, проявленная им в этой кампании не могут не восхищать; на протяжении долгого времени он ждал того момента, когда можно будет с уверенностью броситься на противника – ни раньше, ни позже – умелое использование горных проходов, поддержание надежной связи между отдельными частями армии, грамотный выбор позиции, искусное чередование оборонительных и наступательных операций, способность воспользоваться оплошностью врага, перехватив у него инициативу – таков неполный перечень заслуг Массена, которые он продемонстрировал в Швейцарии в 1799 г.

…Между прочим, не все было гладко в полководческой биографии «Любимого дитя Победы». В июне 1800 г. после двух месяцев обороны Генуи, когда он исчерпал все мыслимые и немыслимые средства для защиты, несмотря на наличие в его обойме таких первоклассных генералов как Сульт и Сюше, Массена пришлось пойти на почетную капитуляцию перед австрийцами. До сих пор трудно понять, почему Бонапарт, переваливший тогда через Альпы, не пошел к нему на помощь, а выбрал иное направление, приведшее его к… Маренго и одной из его самых судьбоносных побед? Сегодня историки склоняются к мнению, что без осады Генуи не было бы и победы при Маренго. Если это так, то Бонапарт очень многим обязан Массена и его солдатам, героически оборонявшим Геную и отвлекавшим немалые силы австрийцев от вторгнувшегося в Италию наполеоновского воинства. Но даже спустя много времени, уже будучи на о-ве Святой Елены, Наполеон так и не признал этого неоспоримого факта. Наоборот, он продолжал с весьма недоброжелательной дотошностью разбирать все просчеты лихого контрабандиста при обороне Генуи. Впрочем, здесь нет ничего непонятного: во все времена суперзвезды очень ревниво относились к успехам… звезд, могущих ненароком затмить их на небосклоне. Среди военных, когда слава покупается морями крови и смертями «бесчисла», это соперничество во все времена и вовсе принимало дикие формы, вспомним хотя бы прославленного Александра Васильевича и его истеричные эскапады против Фридриха II Великого, Каменского-старшего и прочих «екатерининских орлов». Александра Македонского и его диадохов или Жукова с Коневым и Рокоссовским…

Известие о захвате власти в Париже осенью 1799 г. Массена воспринял без особого энтузиазма. Учитывая его непростые отношения с Бонапартом, это более чем естественно. Скорее всего, Массена опасался, что недолюбливавший его новый глава государства не даст ему все то, из-за чего только и стоит жить: славы и богатства.

Массена принимает участие в войне с Австрией в 1805 г. И хотя в силу ряда обстоятельств оказывается на второстепенных фронтах, но именно ему выпала честь с 50-тысячной (по крайней мере, такая чисенность была у нее на бумаге, а в бой смогли пойти лишь 40—41 тыс. – 77 бат. и 59 эск. с 32 пушками) армией сдерживать сильнейшую австрийскую армию эрцгерцога Карла – лучшего вражеского полководца, набравшего в свою армию лучшие полки и лучших командиров. Но в ураганной Прусской кампании 1806 г, ни в ходе очень тяжелой войны с русскими в 1807 г. «Любимое дитя победы» по воле императора не принимал участия ни в ожесточенных «ничьих» перед кровавой мясорубкой при Прейсиш-Эйлау, ни в битве под Фридляндом (ни в заметных сражениях между ними).

Следующий звездный миг в карьере Массена случился, когда она фактически уже была на излете. Пятидесятилетний, изрядно уставший от многолетних военных передряг (на войне, как известно, люди быстро стареют и для нее по словам Бонапарта «есть свой срок»), Массена проявил все грани своего недюжинного таланта летом 1809 г. Тогда Австрия решилась в одиночку «бросить перчатку» повелителю всей Европы, глупо увязшему на Пиренейском п-ве. На фоне не всегда отменно действовавших наполеоновских маршалов именно Массена отличился во время фиаско Бонапарта при Асперне и Эсcлинге. Разрушенные деревни более десятка раз переходили из рук в руки. Все вокруг было завалено трупами. Все адъютанты Массена были убиты или ранены, под ним разорвало ядром коня, а одноглазый «контрабандист» хладнокровно руководил боем. Его корпус отступил лишь по приказу, вынеся всех раненных и лишив врага трофеев. Столь же блистателен был Массена и в ходе тяжелейшей Ваграмской битвы. В той кампании он был почти неразлучен с Наполеоном. Активность, стремительность, решительность, самообладание и невероятная стойкость в вязкой обороне (именно в этом виде боя он был неповторим!) Массены не раз спасали Бонапарта от катастрофы. Недаром позднее Наполеон сказал: «Кто не видел Массена в Асперне, тот не видел ничего». Во время рекогносцировок перед судьбоносным для Бонапарта Ваграмом, указывая на герцога Риволи, он говорил: «Вот моя правая рука!»

…Кстати, Андрэ Массена побывал в десятках сражений, видел, как кругом него падают люди под пулями и ядрами, но сам оказался ранен только дважды. Причем отнюдь не в бою. Первый раз «отличился» Бонапарт – повредив ему глаз дробинкой на охоте. Во второй раз, он свалился в ров накануне Ваграма и вывихнул себе ногу. Таковы Гримасы Судьбы…

Человеческие качества Андрэ не вызывали у Наполеона особого энтузиазма: помимо денег Массена больше всего любил красивых женщин. Взяточничество и казнокрадство шли с Массеной нога в ногу. Он опускался до того, что лично вымогал трофеи у подчиненных. В приказах Наполеона по армии можно часто встретить такие фразы: «Я приказал маршалу Массена возместить похищенные им два миллиона»; «Приказываю Массена вернуть взятые им шесть миллионов» и т. п. Уже на острове Святой Елены Наполеон писал: «Массена был настоящим грабителем. Он постоянно входил в долю с армейскими поставщиками и интендантами. Я много раз говорил ему, что, если он прекратит злоупотребления, я подарю ему 800 тысяч или даже миллион франков». После того, как в 1806 г. Массена присвоил 6 млн. 400 тысяч франков, предназначавшихся на содержание вверенной ему Неаполитанской армией, Бонапарт «озверел душой» и приказал немедленно конфисковать позаимствованные Массеной деньги, которые тот предусмотрительно успел спрятать в одном из банков Ливорно. Андрэ настолько расстроился, что слег с горячкой и долго потом плакался всем окружающим: «Я сражался, служа ему, а он был настолько жесток, что отнял у меня мои весьма скромные сбережения, вложенные в банк в Ливорно!» Но он так втянулся в эти грязные денежные истории, что никак не мог из них выбраться. Со временем Наполеону так надоели донесения о казнокрадстве Массены, что он стал… закрывать на них глаза, мотивируя свое поведение весьма весомым аргументом: «Массена обладает таким военным талантом, перед которым надо преклоняться и не вспоминать о его недостатках, поскольку они есть у всех людей». Сам Массена объяснял свою «болезнь» очень просто: «Слава – прекрасная вещь. Но ведь ее не положишь в банк!» Наполеон, быстро раскусивший главный секрет своего маршала, в изобилии дал ему первое. Он получал более млн. франков в год, больше платили только Бертье: 1,5 млн. (После смерти Массена его состояние оценили в 40 миллионов франков!) Женщин Массена «добывал» себе сам… Причем, к старости ему требовалось их все больше и больше: «седина – в бороду, бес – в ребро!»… Правда, будучи человеком крайне жадным, он предпочитал на них… экономить.

…Между прочим, о том, что Массена невероятный жмот и до неприличия скареден, ходили многочисленные рассказы. В знаменитом сражения под Варгамом, повредивший до этого ногу Массена под непрерывным обстрелом врага передвигался в открытой коляске, запряженной четверкой белых лошадей. После битвы кое-кто намекнул Андрэ, что не плохо бы наградить и рисковавших наравне с ним своими жизнями форейтора и кучера. Массена внял голосу разума и даже объявил, что намерен пожаловать по 200 франков каждому из храбрецов. Но когда кто-то из его штабных офицеров высказался в том смысле, что Массена расщедрился и будет выплачивать каждому из этих своих преданных слуг ежегодную пенсию в размере 200 франков, то с маршалом чуть не случился инфаркт! Он дико заорал, что при своей бедности может себе позволить только однажды поощрить их обещанными четырьмястами франками на двоих! Но на беду новость дошла до ушей самого Бонапарта, и тот не преминул поставить жирную точку в этой некрасивой истории: маршалу было по-армейски жестко приказано платить форейтору и кучеру обозначенную ежегодную пенсию! Массена попробовал было поскулить о том, что это его непременно разорит, но Бонапарт так посмотрел на него, что скупой одноглазый маршал тут же взял под козырек! А через несколько дней судьба послала ему сигнал: в последней стычке с австрийцами под Цнаймом через мгновение после того, как он покинул карету, шальное ядро разнесло ее вдребезги! «Спеши делать добро!»…

Уже будучи командующим в Португалии, Массена настолько прикипел к своей очередной легкой скорострельной и «многоствольной» «кулеврине» (так среди французского офицерства XVIII в. галантно величали дамочек, умело снимавших на войне стресс у постоянно рисковавших жизнью господ офицеров) что возил ее с собой повсюду. На этот раз ею была сестра одного из адъютантов, приятная во всех отношениях мадам Лебертон, выглядевшая крайне соблазнительно в зеленой форме драгунского капитана с орденом Почетного легиона на высокой и очень пышной груди! Аппетитная очаровашка (военно-полевая маршальша) – грубая солдатня со смехом величала ее «курицей Массены» – уже не раз составляла ему компанию в его военных кампаниях, начиная с 1806 г. Всепонимавший штаб Массены воспринимал грудастую и крутобедрую «кулевриночку-трехстволку» как само собой разумеющееся: последняя утеха стареющего героя-воина, но у которого «есть еще порох в пороховницах», если он еще готов энергично работать своим потертым «банником» во всех трех расчудесных «вратах в рай» (на любой вкус) этой аппетитной «курочки»! Даже старший сын маршала Проспер Массена, относился к ней как чему-то само собой разумеющемуся. Зато один из главных ненавистников Массена задира маршал Ней, в ту пору служивший вместе с ним, на обеде с очаровательной «кулевриной» повел себя по-хамски: сел к ней спиной и всю трапезу задирал старшего по положению и возрасту Массену на тему… мужской состоятельности в обслуживании маневренной и скорострельной «кулевриночки-трехстволки». В конце концов, «лебертонша» не выдержала и нашла по-женски правильный выход из крайне неприятной ситуации: упала в глубокий обморок. С той поры отношения между маршалами окончательно расстроились. А «курица Массены» еще доставляла массу хлопот штабным офицерам, то падая с лошади, то забывая в оставленном биваке своего любимого попугайчика, то просто устраивая затяжные истерики в «дни женской немоготы». Массена по-стариковски суетился вокруг своей «курочки», орал на адъютантов, приказывал гренадерам нести ее на руках, но шибко не тратился на ее капризы. Несмотря на то, что его законная супруга явно перешагнула возраст активной ревности, но все его деньги (на черный день!) держала под строжайшим контролем.

Крупные неудачи в Португалии поставили жирную точку в карьере одноглазого Массены. По правде говоря, ему тогда пришлось рассчитываться за чужие ошибки: Жюно, Сульта, Журдана, Бесьера и… самого Бонапарта. Массена всячески пытался отвертеться от этого рокового назначения. Он-то прекрасно понимал, что выправить там ситуацию невозможно. Безусловно, отдавал в этом себе отчет и его патрон, заваривший кашу на Пиренейском полуострове и отправивший туда одного из самых выдающихся маршалов. Прибыв к месту назначения, Массена очень быстро перешел в наступление, но уже в сражении под Бусако получил такой мастерский отпор от британских войск сэра Артура Уэлсли (будущий герцог Веллингтон), что в дальнейшем воевал больше по инерции, чем по желанию. Камнем преткновения для его солдат стали знаменитые укрепления Торрес-Ведрас в нескольких милях от Лиссабона. Обойти их было невозможно, а атаковать в лоб – положить всю армию.

…Кстати, в течение шести недель упрямый Массена не сходил с места в расчете, что Веллингтон как истинный джентльмен, в конце концов, покинет свои неприступные позиции на Торрес-Вердес и сразиться с ним в открытом поле. Но британец, как позднее точно и образно выразиться о его манере боя сам Наполеон, изобрел новый вид сражения, «сидя на жо-е» и предпочел остаться в укрытиях. Времена, когда в середине XVIII в. противники, выстроившись друг перед другом в линию, любезно предлагали неприятелю дать первый залп и, тем самым, превратить первые шеренги в «свежий фарш», как это якобы случилось в известной битве при Фонтенуа 10 мая 1745 г., безвозвратно ушли…

Все попытки старого контрабандиста призвать к себе на помощь других французских военачальников, разбросанных по Пиренейскому полуострову – Сульта и Жюно, Друэ д`Эрлона и Ренье – окончились крахом. Точно также и все призывы и приказы Бонапарта к их взаимодействию с Массеной «уходили в песок» неповиновения. Судя по всему, они предпочитали действовать по хорошо известному принципу: «Бог – высоко! Император – далеко!! Здесь, я – Хозяин!!!» Болезни, дезертирство и голод выкашивали ряды французской армии лучше, чем дальнобойно-прицельные залпы метких и невероятно скорострельных британских гвардейцев. Дело дошло до того, что один из португальских шпионов Веллингтона с прискорбием сообщал: «Эти живоглоты съели моего… кота!» Пришлось Массене отступать. Проделал он это виртуозно: англичане узнали о ретираде прославленного французского маршала лишь спустя три дня после ее начала.

Командовать арьергардом Андрэ поручил сколь строптивому, столь и бесстрашному Мишелю Нею. Последний показал себя в этом самом сложном виде боя с блеском! Пожалуй, никто из наполеоновских маршалов не умел лучше него прикрывать отступление, когда силы и мужество солдат на исходе (особенно это касалось французов, у которых в силу ряда эмоциональных причин предпочтение всегда отдавалось азартному наступлению) и вот-вот отход может перерасти в… бегство! Ней свой долг перед армией выполнил безукоризненно.

При этом он терпеть не мог «хитрого контрабандиста» и разругался с ним вдрызг. Ходили слухи, что получив известие о внезапном нападении на штаб-квартиру Массена и возможном пленении главнокомандующего, Ней воскликнул: «Взят в плен! Взят в плен! Черт возьми! Тем лучше, этому надобно радоваться, вдвойне радоваться, потому что армия спасена!» Вскоре Нея сменили более покладистым, но не столь даровитым Мармоном, и Массена снова перешел в наступление на «истинного джентльмена». Ему почти удалось разбить Веллингтона, и лишь неповиновение маршала Бессьера в последний момент битвы при Фуэнтес д`Оноро лишило его заслуженных лавров победителя. А ведь Веллингтон позднее сам признавал: «Это была моя первая столь тяжелая битва! И мне здорово повезло, что я не был разгромлен!»