«Свет и Тени» «Русского Марса» А. В. Суворова, его кумира, короля-викинга Карла XII и его врага, короля-полководца-музыканта Фридриха II Великого

Глава 4. Король-солдат-аскет

Этот высокий, узкобедрый, широкоплечий молодой король-солдат с зачесанными наверх рыжеватыми волосами поражал современников: он не терпел роскоши, ходил без парика, с дешевым черным платком на шее вместо столь модного тогда импозантного галстука, в простом поношенном синем солдатском мундире, прожженных порохом желтых кавалерийских брюках, кое-где уже потертых высоких ботфортах из грубой кожи, украшенных огромными шпорами и с поднятыми отворотами, доходившими до половины бедра, с левого бока у него свисала до самого пола очень длинная тяжелая шпага, которая постоянно бряцала, если пол был каменный.

…Поскольку молоденькие адъютанты Карла XII стремились подражать своему королю манерой ношения холодного оружия, то перезвон стоял изрядный и был любимой музыкой Его Королевского Величества после скрежета металла о металл во время сабельной рубки!!!

Его пронзительно-синие глаза смотрели очень спокойно и почти не мигая, а на полных губах чисто выбритого лица почти всегда играла улыбка человека, знающего себе цену и прекрасно разбирающегося в людях. Со своими подчиненными он всегда был подчеркнуто ровен и выслушивал все их возражения и советы. Правда, поступал почти всегда так, как считал нужным. И долгое время никто в его военном окружении не оспаривал его приказов: многолетние беспрестанные победы приучили шведских офицеров к беспрекословному выполнению указаний их непобедимого короля.

…Кстати, сказать, крайне скрытный, король не любил делиться планами даже с близкими друзьями. Его отменная память позволяла ему и через много лет после одной встречи с человеком вспомнить того и даже назвать его имя. Со временем его необычайная твердость превратится в удивительное упрямство, справедливость – в тиранию, а щедрость – в необъяснимую расточительность. Шекспир, как известно, предположил, что честный человек бывает один на 10 тысяч! Среди королей, как вы понимаете, этот процент и вовсе крайне низок, поскольку их государственная мудрость плохо уживется с моралью. Любопытно, но Карл считал, что «счастье может изменить, но нельзя перестать быть честным человеком»…

Он вел спартанский образ жизни: ему случалось по нескольку недель не раздеваться и не снимать сапог. Зимой и летом он ходил с непокрытой головой. Кирасу и шлем Карл не надевал даже в бою, мотивируя это тем, что хотел бы умереть как его прославленный прадед Густав-Адольф: во время лихой кавалерийской атаки.

…Между прочим, смерть шведского короля Густава II Адольфа (1594 – 1632), по прозвищу «Северный лев» и нелепа, и героична! Он погиб в ходе кровопролитного сражения Тридцатилетней войны (1618—1648) на плоской равнине у небольшого купеческого городка Лютцен (в 25 км юго-западнее Лейпцига) между его шведскими войсками и армией Католической лиги онемечившегося чеха из Богемии, генералиссимуса, граф Альбрехта Венцеля Евсевия фон Вальденштейна (1583—1634), более известного как Валленштейн (по прозвищу Мефистофель) 16 ноября 1632 года, ставшего последним в полководческом наследии «Северного льва»! Тогда во время боя на левом фланге его армии сложилась критическая ситуация! Ее усугубило появление на поле сражения вражеской 4-тысячной кавалерии лучшего кавалерийского начальника той поры Готфрида Генриха Графа цу Паппенхайма (Паппенгейма). Мгновенно оценив обстановку, он бросил свою легкую конницу громить вражеские обозы, чтобы вызвать панику у Густава Адольфа в тылу, а сам со своими знаменитыми черными кирасирами на огромных вороных конях, помчался на закачавшийся левый фланг врага. Кирасиры Паппенхайма не стали бесполезно разряжать свое оружие издалека, а на полном галопе обрушились на врага, и, разрядив свои пистоли в упор, яростно врубились в его ряды. Уступавшие им в экипировке шведские всадники на своих не столь рослых конях оказались отброшены назад. Казалось, масштаб контрудара черных кирасир Паппенхайма был таков, что шведы не только прогнутся, но и беспорядочно побегут. И все же, этого не случилось: шведская пехота с ее батальонной артиллерией открыла такой плотный огонь, а конный резерв столь стремительно вышел во фланг потерявшим строй черным кирасирам, что весь их недавний успех оказался быстро сведен к нулю. Более того, сам Паппенхайм – душа и заводила стремительного броска на левый фланг шведов оказался сражен ядром в грудь. Захлебывающегося кровью лихого кавалериста успели вывезти в тыл, где он вскоре скончался в своей карете. Воодушевленные было вдохновенной конной атакой своих кирасир, войска фон Валленштейна остановились и уже больше не помышляли об атаке. Тем более, что на «проблемный» левый фланг примчался во главе отборного конного Смааландского полка сам шведский король: ему успели донести, что происходит у него слева! Порывистый Густав Адольф так стремительно кинулся исправлять ситуацию, что в зависшей над полем боя туманно-пороховой гари оторвался от своих кавалеристов. Выскочив из завесы порохового дыма и тумана лишь с тремя свитскими офицерами, он оказался на виду и стал идеальной мишенью. Тут же мушкетная пуля попала ему в левую руку, раздробив ее. «Ничего! За мной!!» – крикнул король и в одиночку бесстрашно бросился на врага. Но тут другая пуля угодила в его коня, который от боли понес своего седока в самую гущу вражеских кирасир. Король получил колотую рану в бок, а затем кто-то из кирасир Паппенхайма выстрелил ему в спину. Пуля прошла навылет. Полумертвый король выпал из седла, но зацепился шпорой за стремя и раненая лошадь потащила его по полю. Оказавшийся рядом с королем герцог Франц-Альберт Саксен-Лауенбургский попытался было спасти его, но на него навалились сразу четыре вражеских кирасира и ему пришлось отбиваться, спасая уже свою жизнь. Когда королевский скакун наконец остановился, кто-то из врагов сделал «контрольный выстрел» в голову короля: пуля вошла между правым глазом и ухом и добила «Северного льва». Ярый приверженец кавалерийского боя с холодным оружием погиб от… огнестрельного оружия. Когда его конь, мечущийся по полю от боли в раненной шее, выскочил из клубов дыма и тумана с пустым и окровавленным седлом, шведские ряды вздрогнули от ужасного предчувствия, но не отступили и довели битву до победного конца. А тело раздетого мародерами до рубашки шведского короля обнаружили той же ночью под грудой трупов…

Рассказывали, что будучи еще 18-летним юношей, идя по пояс в воде во главе десанта на датский берег, Карл якобы удивленно спросил про летящие на головой вражеские пули «Что это свистит?» и, получив ответ, весело воскликнул, что это лучшая в мире… Музыка! Хоть это и смахивает на очередной исторический анекдот, но вполне в духе юного Карла.

…Кстати сказать, спустя 18 лет именно от этой «музыки» этот еще один шведский король-приверженец боя исключительно холодным оружием и погибнет: пятая по счету из попавших в него за всю жизнь пуль окажется смертельной…

В походах он никогда не останавливался в городах. Его главная квартира всегда располагалась в предместьях, уединенных замках или деревнях, даже если рядом находился большой город. Но и здесь Карл жил не под кровлей, а в палатке. Ему абсолютно все равно было, где спать. Обычно он ложился поспать на 5—6 часов на охапке сена или голых досках, а по бокам вставали 2—3 драбанта (телохранителя). На пищу он тратил не более четверти часа, причем в походе питался, не слезая с седла. В таких случаях, чаще всего его пищей были кусок варенного мяса либо поджаренного сала, сырые овощи, хлеб и студеная вода. Если в ранней юности он был весьма охоч до выпивки (хотя «Всепьянейших соборов» в отличие от cвоего судьбоносного «визави» российского императора Петра Великого, все же, не устраивал), но потом сумел «взять себя в руки». И, тем не менее, за ужином он выпивал кружку легкой браги (пива) и четверть кружки рейнского вина. Именно вино он предпочитал пить, когда рядом не было чистой питьевой воды. Обычно король завтракал бараньим жарким и цыпленком с большим куском черного хлеба с маслом, которое намазывал большим пальцем левой руки. Запивался завтрак пивом и «винным супом». На обед могло подаваться не менее 7 блюд, тоже с вином и пивом. В особых случаях на королевский стол, за которым присутствовали званые гости, могли подаваться суп по-французски, говядина, индюшатина, куропатки, баранина, утки и рыба. Посуда его постоянно упрощалась: начав с серебряной, он в походах перешел на цинковую, а потом и вовсе стал обходиться жестяной. Ел он поспешно и предпочитал делать это в одиночку. Если это происходило за столом, то только когда он вставал, за него садились его драбанты и заканчивали трапезу.

Казарменная простота – любимым местом пребывания короля был солдатский бивак – импонировала армии. Гипнотическое влияние «последнего викинга» на солдат складывалось не только из громких побед и подвигов, но и из подобных, греющих солдатскую душу грубоватых жестов-привычек. Этим он как бы давал всем наглядно понять – «я – свой, во всем — свой!». Правда, Отцом Солдат он не был – такой чести удостаивались в истории очень немногие из знаменитых полководцев.

Карл XII весьма снисходительно относился к женскому полу. Не единожды родственники, в первую очередь, его энергичная голштейнская бабушка, пытались женить короля. С выбором невест отбоя не было: в Стокгольм присылали портреты своих дочерей почти все владетельные дома Центральной и Восточной Европы. Но юный Карл стоял как гранитная скала.

Поговаривали, что якобы в юности у него была зазноба – дочь госсоветника, некая фрёкен Вреде (он спустя годы, порой, вспоминал о ней), но дело не сладилось, да и не могло сладиться (он – наследный принц, а она – всего лишь «фрёкен») и юнец с головой ушел в столь обожаемую им настоящую «войнушку». (Из своих сестер он больше любил младшую Ульрику-Элеонору и трогательно о ней заботился всю жизнь.) На предложения своих придворных жениться и родить наследника престола либо просто привести ему девку на ночь (чем отнюдь не брезговали его царственные противники – Петр I и особенно легендарный сластолюбец Август II Сильный), он досадливо отмахивался: «Любовь испортила немало славных героев!» Сначала он обещал сенату жениться в 30 лет, затем – в 40, а потом просто не успел – погиб. Рассказывали, что незадолго до смерти он как-то признался, что все же мог бы жениться, но только на девушке, которую мог быть полюбить без всякого расчета. Но такую «женщину всей жизни» ему встретить было не суждено.

…И все же, Карл XII мог вступить в брак два раза. По крайней мере, истории известны две претендентки на его руку и сердце. Первая – Шарлотта-Кристина-София Брауншвейг-Вольфенбюттельская – жена царевича Алексея Петровича Романова, сына Петра Первого. Её дед Антон-Ульрих Брауншвейг-Вольфенбюттельский сначала собирался её выдать за шведского короля во время Северной войны. Но не сложилось, поскольку видя, что русский царь побеждает, он предпочел свою внучку выдать за его сына Алексея. Второй считалась Мария-Казимира Собесская – дочь Якуба-Людвика Собесского, родственница английского дом Стюартов. Они уже были обручены, она была младше его на 14 лет, но королю было некогда, а потом он погиб…

Так получилось, что шведский король, подобно своему кумиру Александру Македонскому и другому великому полководцу будущего – Суворову, был «женат» на своей… армии и (повторимся) на Кровавой по Натуре и Страшной на Лик Девке по имени Война. Как он сам признавал: «…и на добро и на лихо, на жизнь и на смерть». Этот «брак по любви» был больно кровав и несчастен. Он был как бы Дитя Войны, либо Человеком Войны и этим, по сути, все сказано.

Впрочем, при эгоцентричности «последнего викинга» иначе быть и не могло.

В тоже время его щедрость по отношению к своим солдатам и офицерам не знала границ. Он обирал завоеванные страны до последней нитки, чтобы наполнять золотом карманы своих воинов. Генералы и драбанты награждались очень щедро. Раздавать солдатам золото горстями было его страстью. С этой целью он постоянно носил с собой не менее 400 червонцев и если знал повстречавшегося солдата или офицера лично, то обязательно дарил ему кошелек с деньгами. Его пажу приходилось каждый вечер пополнять королевские карманы на нужную сумму. Бороться с такой королевской расточительностью Карла было невозможно: он привык поступать так, как он желает, т.е. по-королевски и, тем более, когда следовало проявлять щедрость к своим солдатам, которые готовы были пойти за него в огонь и в воду.

Глава 5. Его амплуа – геройство…, граничащее с безрассудством!

И все же, очень часто за этой королевской щедростью следовало чисто мальчишечье желание «поиграть в оловянные солдатики»: Карл, будучи «викингом-берсеркером» (воином, находившим упоение в смертельном бою), абсолютно не считался с потерями и, порой, совершал абсурдные с точки зрения полководца поступки.

Как-то раз ему захотелось бросить своих солдат на приступ Торна посреди ночи. Уже сыграли подъем и заспанные солдаты приготовились к абсолютно бесполезной затее: ночному штурму крепостных стен без артиллерийской подготовки. Только чудом одному из свитских генералов Карла XII в самый последний момент удалось убедить упрямца, что ничего кроме бесполезной бойни он не увидит и, в конце концов, им самим придется лезть под пули, после того как Его Королевское Величество красиво положит всю пехоту во время ночного приступа при свете факелов. Пока судили да рядили, рассвело и сама эффектность ночного боя на крепостных стенах оказалась не осуществима.

С годами Карл не утратил поистине безрассудной храбрости. Виртуозное владение шпагой, а в случае необходимости – сразу двумя, позволяло ему в бою (пешим и верхом) в одиночку убивать и пять, и шесть, и даже… девятерых противников! (Справедливости ради скажем: за его историческим соперником – российским царем Петром – такие подвиги нам остались неизвестны!) Правда, эта «берсеркерская» смелость, порой, очень дорого обходилась отборному конному отряду его телохранителей – дружине драбантов.

…Кстати сказать, по началу драбантов было 150 человек. В эту «священную дружину» отбирали только самых храбрых и сильных офицеров-кавалеристов. Ее капрал был не меньше чем армейский майор; прапорщик – подполковником. Подчинялись они только самому Карл либо его правой руке среди драбантов Арвиду Хорну, имевшему высший чин среди них – капитана-лейтенанта. Он рано получил тяжелое увечье несовместимое с управлением коня в бою и был отправлен Карлом на родину – готовить кавалеристов-резервистов. В их задачу входило следовать за своим королем везде и всюду и не размышляя выполнять его любые команды. Эти отчаянные рубаки кидались за своим королем в самое пекло боя. Поскольку в нем они являлись его своеобразным «живым щитом» и, к тому же, были обязаны действовать только холодным оружием – лишь палашами (Карл презрительно относился к огнестрельному оружию!), то, порой, им приходилось платить за эту королевскую прихоть очень дорого: своими жизнями. (Использовать пистолет или карабин разрешалось только в крайнем случае, например, когда требовалось спасать жизнь Его Величества.) Приученные атаковать без выстрелов, они виртуозно владели холодным оружием, но нередко несли большие потери. Ведь именно им приходилось врубаться на полном скаку в ощетинившиеся пиками и багинетами (штыками) пехотные каре врага в самые трудные моменты боя. Со временем ряды их, естественно, поредели и если под Полтавой их было уже около 100, то в 1718 году на похоронах своего короля преклонили колена лишь несколько уцелевших за 19 лет беспрерывных походов по Европе седоусых и седовласых с ног до головы покрытых шрамами ветеранов-драбантов. Карл питал к ним неограниченное доверие и считал, что ему хватит лишь девяти из них, чтобы проникнуть туда, куда он хочет, и обычно так и было…

Его лучшим другом был не только «брат по оружию», но и побратим, герцог Максимилиан Эмануэль Вюртемберг-Виннентальский (27.2.1689, Штутгарт, герцогство Вюртемберг, Священная Римская империя – 25.9.1709, Дубно, Волынское воеводство, Малопольская провинция, Речь Посполитая). Еще 14-летним юношей, в 1703 г. эта сорвиголова бежал от родителей в шведский лагерь под Пултуском к своему обожаемому королю-герою. С тех пор они не расставались, вместе кидаясь со шпагами в руках (Карл, повторимся, безупречно фехтовал обеими руками либо сразу двумя шпагами!) в самую гущу кавалерийского боя. В шведской армии этого отчаянного юнца уменьшительно-ласкательно прозвали Маленьким Принцем (Lilla Printzen). Их обоюдное стремление поразить друга дерзостью поступка, порой, походило на мальчишеское хулиганство и ставило в тупик приближенных.

Карлу ничего не стоило, крикнув свите «За мной!», без всяких объяснений проскакать несколько миль, чтобы внезапно явиться в Дрездене перед саксонским курфюрстом Августом II Сильным, которого он только что заставил отречься от польского престола. Явиться лишь затем, чтобы с обольстительной улыбочкой заявить, что он, дескать, «заехал проститься перед походом в Московию», взмахнуть шляпой и исчезнуть.

…Кстати сказать, именно этот эпизод вошел в историю мирового… кинематографа! «Великий немой» (так величали кино пока он не «заговорил») неоднократно предпринимал попытки экранизации тех или иных событий в биографии авантюрного короля-полководца Карла XII. Вполне возможно, что одной из наиболее удачных интерпретаций можно посчитать его эпизодическое появление (его сыграл один из секс-символов своей эпохи Даниэль Ольбрыхский) в «Графине Коссель» (Польша, 1968). Впрочем, о вкусах не спорят…

Люди из свиты, сопровождавшие Карла в этой авантюре, с ужасом рассказывали, что король не был убит или пленен только потому, что Август от удивления остолбенел и потерял дар речи. Несмотря на яростный шепот его очередной фаворитки воинственной красавицы графини Коссель схватить и задушить в своих стальных объятиях наглеца-шведа, он – силач, гнувший подковы и сворачивающий пальцами одной руки саксонские талеры в трубочку, так и не решился. Более того, курфюрст даже сам учтиво проводил его за городские ворота. По дороге домой, когда свита умоляла короля пришпорить коня, чтобы поскорее достичь шведских аванпостов, Карл XII ехал нарочито медленно и лишь презрительно улыбался, когда ему говорили, что он чуть не стал пленником курфюрста: «Полноте, да он не посмел бы… Меня схватить – это не юбки дамам задирать! Даже таким красивым и смелым как Коссель!»

…Одна из красивейших и одареннейших женщин того времени, наполовину датчанка, а наполовину голландка Анна-Констанция фон Хойм графиня Коссель (Козель), урожденная фон Брокдорф (17 октября 1680, Депенау, Шлезвиг-Гольштейн, Германия – 31 марта 1765, крепость Штольпен Саксонская Швейцария – Восточные Рудные Горы, Германия), на протяжении долгого времени была олицетворением изысканной моды начала XVIII в., особенно в области причесок и шляпок. Ее прелестную головку украшала обильно припудренная маленькая изящная прическа с открытым лбом, поднятыми вверх и заколотыми на затылке волосами, буклями и локонами, украшенная лентами, перьями, цветами, нитками жемчуга. Венчала ее легкая прозрачная наколка. Выходя на улицу, во время прогулок или путешествий графиня Коссель кокетливо прикалывала по верх прически маленькую… мужскую треуголочку. В этом была вся Анна-Констанция – «изюминка» ее невероятно притягательно-сексуального облика «амазонки» -воительницы-покорительницы мужских сердец!

Рассказывали, что когда король польский и курфюрст Саксонский Август II Сильный первый раз пришел к Анне-Констанции (тогда еще супруге армейского полковника фон Хойма), то якобы в одной руке у него была подкова, которую он при ней сломал одной левой, а в другой – мешок с сотней тысяч талеров. Таким образом, он силой и деньгами добился благосклонности этой своенравной и замужней дамы, превосходившей всех придворных дам в красоте и грации. Скорее всего, это красивая легенда.

Их любовная связь началась в 1705 г. Со своей стороны Анна выдвинула ряд жестких условий. Август должен был немедленно расстаться со своей прежней любовницей княгиней фон Тешен, а также торжественно пообещать, что после смерти королевы она (Анна) займет ее место, а родившиеся у них дети будут признаны законными детьми Августа. Истекавший вожделением Август вынужден был согласиться и даже дать письменное обязательство. Так, Анна за свою любовь получила все, что хотела. Помимо этого она стала графиней фон Коссель и к ней теперь все обращались не иначе как «Ваша Светлость…»

Почти восемь лет, она была фавориткой чрезвычайно изменчивого Августа благодаря необычайной энергии и уму. Эта поистине выдающаяся женщина относилась к тому редкому типу женщин, в которых сочеталась природная красота и грация с мужским умом, силой характера и решительностью. У нее было овальное лицо, белоснежная кожа, красиво очерченный, чувственный, маленький рот, безукоризненной формы нос, удивительной красоты зубы, роскошные цвета воронова крыла волосы, огромные черные блестящие лукавые глаза, плечи, руки и бюст – само совершенство. Хорошо сложенная, прекрасно владевшая собой, непревзойденная танцовщица, графиня Коссель всегда была в одинаковом расположении духа и очень остроумной. Она говорила много, но умные вещи и поэтому это не казалось пустой бабьей болтовней. Очень откровенная, она никогда не лицемерила и всем правду говорила в глаза, поэтому у нее было много врагов.

Резкая и вспыльчивая, храбрая, одинаково хорошо владевшая шпагой, саблей и пистолетом либо мушкетом (чемпионка по стрельбе среди придворных обоего пола: со ста шагов она без промаха била в серебряный талер!), Анна преследовала своих соперниц, как только могла и старалась изгнать из королевского двора. Ревнивая до умопомрачения, она спала с Августом каждую ночь (!) и так услаждала любвеобильного короля, что он часто забывал обо всем на свете! Никто из его многочисленных фавориток ни до Анны, ни после нее не обладал такой уникальной способностью. Смелая и искусная наездница, прекрасный стрелок и страстная охотница Коссель, единственная среди всего сонма фавориток Августа, пускалась с ним во все его путешествия, участвовала в охотничьих забавах и, тем самым, не отпускала курфюрста ни на шаг: очень быстро осчастливив его двумя дочерьми и сыном.

Она так командовала им и так за ним следила, что ему зачастую удавалось с огромным трудом не только располагать собой, но и заниматься государственными делами: совещаниями с министрами, строительством, военными маневрами, войной со шведским королем Карлом XII и т. п. Август, прозванный Сильным за огромную физическую силу (он запросто поднимал двумя пальцами с земли тяжелое солдатское ружье, гнул одной ладонью подковы, сворачивал в трубочку серебряные монеты и блюда и отрубал одним ударом сабли голову быку) побаивался ее и относился к ней с большой осторожностью. Большой любитель разноформатных женских прелестей, он был вынужден выдумывать тысячи уверток, чтобы отделаться от ее постоянного наблюдения.

Чрезмерно честолюбивая графиня стоила курфюрсту столько же, сколько его любимое детище – целая армия! Ее усыпанное бриллиантами платье сияло ярче, чем платье королевы, законной супруги Августа. Она вела себя как настоящая королева, при случае охотно задевала своим тщеславием жен министров и высокопоставленных придворных. Это ее и сгубило: могущественные недруги-мужчины сделали все, чтобы подвергнуть ее королевской опале.

Как-то, после особо страстной ночи, совсем потерявший голову в ее жарких объятиях, он поклялся на ней жениться, а их детей признать своими законными детьми-наследниками и даже выдал ей письменное подтверждение вместе с другими документами интимного характера. Однако, все же, он обманул ее, заточив в отдаленный горный замок-крепость Штолпен на… 50 (!!!) лет! Здесь ее стерегли как особо опасную государственную преступницу. До конца своих дней силач Август II боялся этой красивой и властной женщины.

Король давно умер, но строптивая графиня так и не была освобождена и тихо угасла в каменном каземате Штолпена в конце марта 1765 г. ясным весенним днем в более чем преклонном возрасте – в 85 лет…

Ее трагическая участь не исключение: во все времена венценосные любовники нередко почитали за благо поскорее забыть своих прелестных наложниц, как только они им надоедали и к тому же начинали по дурости «качать права» Тогда их и вовсе отправляли в места не столь отдаленные, где стерегли как зеницу ока!

Графиня Коссель не по своей воле ушла из светской жизни начала XVIII в., но введенная с ее легкой руки модная дамская прическа и кокетливый головной убор мужского формата еще долго продолжали украшать прелестные головки «прожигательниц жизни» той галантной эпохи «Опасных связей»! Более того, эта прическа была самой женственной за весь XVIII в.

Пока графиня Коссель была фавориткой короля польского и курфюрста саксонского Августа II Сильного, в Париже – центре «глэмурной» Европы той поры – ее называли «прической графини Коссель». Затем вышедшая замуж за короля Франции Людовика XV в 1725 г., Мария Лещинская несколько усовершенствовала ее. С тех пор эта прическа называлась «полонез» и украшалась пером и брошью…

В другой раз, ничего никому не сказав, чтобы проведать свой гарнизон в Ковно, шведский король проскакал почти половину Литвы в сопровождение всего лишь полусотни драбантов. Целый месяц в шведском лагере о нем не было слышно. Да и сам король ничего не знал о своей армии.

Осаждая Торн, Карл приказал поставить свою палатку и палатки свиты так близко к стенам города, что их не только постоянно дырявили пули и ядра, но и несколько офицеров были убиты. Когда однажды в его отсутствие первый министр короля граф Пипер на свой страх и риск, все же, приказал поставить перед палатками стога сена для маскировки, то возвратившийся Карл, велел убрать стог перед своей палаткой, но другие оставил, согласившись, что толковых офицеров терять понапрасну – не стоит.

Рассказывали, что нередко он вскакивал посреди ночи, будил Маленького Принца и мчался с ним куда-нибудь без остановок, чтобы посетить свой самый отдаленный отряд, где-нибудь в Польше. Загнав лошадь, он тут же покупал за двойную цену новую и нередко возвращался обратно в лагерь так быстро, что его еще не успевали хватиться.

Его амплуа – геройство, причем до такой степени, что его неустрашимость граничила с безрассудством. Риск и опасность кипятили его кровь, давали ощущение полноты жизни. Он всю жизнь проверял себя на прочность.

До поры до времени судьба его хранила.

Он видел свое истинное призвание в том, чтобы руководить победоносными армиями на поле боя. При этом, будучи королем-солдатом, он бесстрашно шел первым, норовя обогнать даже собственных телохранителей! Кто из монархов той поры был способен на такое!? (Отчасти лишь российский самодержец Петр I: в рулетку со смерть он играл лишь в случае крайней необходимости, осознанный долг перед Отечеством не позволял ему служить лишь собственной славе.) Все западноевропейские владыки давно объявили, что рисковать – не монаршее дело! Неприятеля в канун сражения (и в ходе оного) они если и лицезрели, то только издалека, через оптику новомодных подзорных труб. Пожалуй, Карл был последним королем, участвовавшим в рукопашных схватках. За храбрость и дерзость армия прощала Карлу все, безоглядно веря в него, будучи твердо убеждена, что того всегда и во всем ведет Божественный Промысел (по сути дела «Капризная Девка по имени Госпожа Удача»).

Чтобы побеждать, необходима война, и война становится его маниакальной страстью. Ему нужны были не просто победы, а добытые с трудом и большими испытаниями. Карл всерьез полагал, что в его лице на землю пришел новый Александр Македонский, точнее «Северный Александр Македонский».

Лесть придворных питала эту опасную идею. Приближенный короля, генерал Стенбок (повторимся, один из его самых даровитых военачальников), в тревоге писал: «Король ни о чем больше не думает, как только о войне, он уже больше не слушает советов. Он принимает такой вид, как будто Бог непосредственно внушает ему, что он должен делать».

Продолжатель традиций своего великого предка Густава II Адольфа, короля Швеции начала XVII в., Карл XII искренне верил в свою счастливую звезду, свой военный гений.