Возраст замка, что был возведен у берега Балтийского моря, насчитывал уж более семи сотен лет. Может, время не пощадило бы его, но многочисленные желающие почувствовать себя могущественной знатью прошлого перекупали его друг у друга, реконструировали и ремонтировали, позволив строению продолжать жить.

Очередные покупатели стояли на залитой солнцем лужайке перед единственной восстановленной стеной, что ранее оберегала жителей укрепления от врагов. Ров, что был когда-то вырыт на добрых два с половиной человеческого роста, уже давно был позабыт и порос травой, но старые ворота и опускающийся мост функционировали. Скорее всего, благодаря предыдущим владельцам.

Высокие остроконечные крыши башенок приветливо поблескивали ясным и жарким днем, а толстые каменные стены обещали долгожданную прохладу. Вдалеке слышался шум моря, слабый ветерок покачивал тяжелые многовековые деревья, чьи верхушки выступали над зубьями стены.

– Вот увидишь, Карл, это прекрасное вложение! – женщина средних лет, миловидная и темноволосая, вернулась к машине, чтобы начать доставать чемоданы и сумки с вещами.

– Не уверен, Мариша, – покачал головой мужчина. Он походил на женщину, хоть и выглядел на несколько лет старше, – Зачем нам это? Целое лето черт знает где, без средств связи и нормальных условий… Глупости это.

– Нет-нет, что ты! Здесь уже давно установили ванную, подвели воду и поставили бойлер. Конечно, экономить воду придется, да и топить дровами, но это того стоит! Подумай сам, братец, ты оформляешь развод, я уж два года как развелась, ни у тебя, ни у меня с детьми не сложилось, а это все, – она сделала полукруг рукой, – то, о чем мы мечтали, когда были юны. Ты помнишь?

– Помню-помню.

– Раз помнишь, иди сюда и помоги мне. Чарльз сказал, что на машине лучше не заезжать – все же мост довольно ненадежен. Его, конечно, привели в порядок, но не для машин. А у ворот можно застрять – земля во рву неутрамбованная.

– Ох, напомни, сколько мы отдали за это удовольствие?

– Прекрати! Наш отпуск пройдет незабываемо – два месяца в тишине и покое, вдалеке от людей и забот.

Брат навьючился сумками, взял в каждую руку по чемодану и медленно пошел вперед. На опустившийся мост он наступал с осторожностью, прощупывая перед собой каждый дюйм. Сестра же, подхватив еще одну сумку, рюкзак и чемодан, последовала за ним, восторженно разглядывая их летний домик.

– Поторопись, Карл, или пропусти. О, да неужто ты испугался досок? Они крепки, смотри, – женщина чуть попрыгала на середине прохода, – Все в порядке!

– И что мы собираемся делать здесь?

– Не знаю как ты, а я хочу, в первую очередь, осмотреться. Чарльз говорил, что здесь даже сохранилась часть подземных помещений. Когда-то там, наверное, были лаборатории и проводили страшные эксперименты…

– Мариш, какие эксперименты? Этот замок, скорее всего, принадлежал раньше мелкому лорду или барону. Здесь скорее устраивали рыцарские турниры и пиры, а не создавали золото.

– Вот это и надо выяснить. Интересно же!

***

Ветер завывал уже четвертый день и все не желал успокаиваться. Днем Карл и Мариша еще могли выбраться прогуляться по берегу, недолго, всего пару часов, пока не промерзали до костей. Вечерами же выйти из замка было невозможно – обещанная жара никак не желала приходить и даже стоять на балконе, раскуривая сигарету, дольше пяти минут было сложно – пальцы замерзали.

Мариша постоянно жаловалась, что ее не покидает странное ощущение, будто за ней неустанно следят, но ни единой живой души кроме них двоих не было.

Завезенных риэлтером Чарльзом заранее продуктов и напитков должно было хватить и более, чем на два месяца, а вот выпивка начала подходить к концу – Карл не подумал запастись и спасался лишь оставленными подарками для богатых покупателей.

Сестра где-то гуляла, и мужчина вышел на балкон, чтобы вытянуть очередную сигарету. Через пару затяжек он услышал тихий звук, походивший то ли на вой, то ли на стоны. Оправдать это ветром, что проходит через бойницы, было можно, однако, сердце все равно начало стучать чаще. Карл задымил быстрее.

Прохладный и влажный воздух не позволял дыму быстро рассеиваться, он пеленой закрывал обзор на небольшом выступе. Мужчина помахал в воздухе рукой, чтобы поскорее разогнать облако и увидел перед собой призрачный силуэт.

Над колонами, что должны были предостеречь проживающих от падения вниз, висел рыцарь. Его одеяния были покрыты бурыми пятнами, его плащ и длинные светлые волосы колыхались, но совсем не в ту же сторону, куда дул ветер, в его ножнах не было меча, а шлем он держал у правого бока. Глаза призрачного создания были закрыты.

Карл отшатнулся, да так, что натолкнулся спиной на каменный выступ и захрипел от боли, выронил сигарету на пол и закрыл рот рукой, чтобы не закричать. Рыцарь не шелохнулся. Несколько минут оба мужчины не двигались, и новый хозяин замка уж решил, что это все глупая штука. В конце концов, Чарльз так долго вещал им о разных покупателях, что почему-то быстро хотели расстаться со своим приобретением, либо, по какой-то причине, пропадали, что с него сталось бы устроить розыгрыш.

– Эй, это не смешно! Я из-за ваших глупых шуточек половины сигареты лишился, а у меня и так их немного. До города потом вы поедете, понятно?

Никакого ответа не последовало.

– И что это такое? А, вы с Маришей решили подшутить надо мной? И каким образом у вас это получилось? Это голограмма? Оптический обман? А, или тот странный вкус у чая был потому, что вы что-то мне подсыпали? Учтите, я не идиот и на это вестись не буду! – Карл подступил ближе к рыцарю, – Как дети, право! – он помахал руками перед призрачным силуэтом, а когда коснулся его, то почувствовал отвратительный и пугающий холод, что пробежал от кончиков пальцев до самого сердца.

Рыцарь открыл глаза, поднял голову и посмотрел на Карла.

Вскрикнув, мужчина отшатнулся, в этот раз он нащупал выход, ввалился внутрь и, не теряя времени на то, чтобы встать на ноги, подполз, захлопнул дверь, повернул ручку и аккуратно выглянул наружу. Рыцаря не было и в помине.

– Ты чего разорался, братец?

В дверях комнаты стояла Мариша с полотенцем на голове.

– Я… Я там… – мужчина осторожно поднялся на ноги, снова посмотрел на улицу. Призрак исчез.

– Ты там что?

Позволять поднимать себя на смех и давать идею, о чем поведать друзьям при встрече, Карл совершенно не желал. Мало ли, что может показаться? Да тем более на свежем-то воздухе, вечером, да после попавшего в глаза дыма…

– Да уронил уголек на себя. Боль адская.

– Болван ты, все-таки, – засмеялась Мариша.

– А ты где была? Совсем пропала из виду.

– О, я искала, чем бы себя развлечь. Смотри, что я смогла откопать в хламе на верхнем этаже башни, – сестра потрясла старым и пыльным журналом, или тетрадью, или тонкой книгой – пожелтевшая обложка, в одном месте прогрызенная крысой или кем-то подобным, выглядела неприглядно, чем бы ни была на самом деле, – Испачкалась вся. Паутиной вот перемазалась. Пришлось идти отмываться, я только выходить из ванной собралась, и ты кричишь…

– И что это?

– О, это дневник некоего мистера Тэмптенса. Я прочитала несколько страниц – аж дух захватывает. Хочешь, прочту тебе вслух?

– Здесь все равно нечем заняться. Что ж, давай.

– Сие записи я, Г. Р. Тэмптенс, вознамерился вести, дабы мои будущие сыновья и дочери не остались в неведение о счастливой жизни моей и возлюбленной жены моей Элеонны, ежели Бог наш, Единый и Общий, возжелает разлучить нас и заберет к себе в царствие свое ранее, чем дети наши довольно прознают отцовской аль материнской любви, – начала зачитывать Мариша и перевернула страницу.

«14 мая 1879 г.

Великая благодать Божья обрушилась на нас. Единственный родич моей прекрасной супруги, что пережить сумел все войны и голода, прадед четвертой ступени родства, завещал нам поистине бесценный подарок. Чудесный замок на берегу моря народа балтов, просторный, с уютным зимним садом и просторным двором, кой оберегают от напастей высокие каменные стены. Нет в мире этом места, что подошло бы более.

Элеонна, свет души моей, не в силах понести уж третий к ряду год, и все целители вещают, что в воздухе морском, в настоях из тысячелетника да в отдыхе под тенью дубовой, надеемся мы найти исцеление. Служители господни велят молиться день и ночь, да там, где не потревожат души нашей пороки, да злые оки, порчу наводящие.

И мы нашли свой рай на этом свете»

«17 мая 1879 г.

Сегодня Элеонне поплохело. Должно быть, непривычный воздух повлиял, аль молится она с чрезмерным рвением. И забывает о мирской пище, возлагая нажд более на пищу духовную.

Во время предночной молитвы узрела милая моя супруга видение али неупокоенную душу. Глупышка, напугалась и бежать.

Да разве ж может Господь наш позволить нам, христианинам честным, с бесовскими вещами дела-то иметь?»

«19 мая 1879 г.

Место сие благодатное не принимает нас. Али Бога разгневали молитвами эгоистичными, да просьбами бесконечными…

Все ночи напролет не утихает ветер, а с моря нам доносится то вой, то стон души заблудшей. Являться предо мною стал неупокоеный – мужчина, в рыцарских одеждах, да без меча и со шлемом, что держит у локтя. Не смею говорить супруге, не надобно пугать ее.»

«22 мая 1879 г.

Неупокоенный преследует меня. Лишает сна мою жену. И не прогнать его никак – молитвы нам не помогли, обряды, что Элеонна знавала, не причиняли рыцарю вреда. И я пытался на него напасть, коснулся раз – и холод сковал мне душу.

Не благодатное сие место, а проклято. Нам жаль лишаться дома, но надобно бежать как можно скорее прочь»

«24 мая 1879 г.

Неупокоенный становится сильнее! Ничто не помогает с ним в борьбе. И чем сильнее завывает ветер, тем громче крики, вой и стоны, что сводят нас с ума.

С Элеонной мы бежать хотели, да двери под замком все, а на стене стоит тот самый рыцарь. Следит за нами днем, а по ночам – нам замок покидать нельзя. Однажды ринулись мы прочь, бежали, да не успели и дубов минуть – нагнал нас изверг, неприкаянный, одним касанием он заморозил руку мою. Успели под защитой стен спрятаться, да ночь потратили, дабы вернуть мою мне кисть. Все бестолку, трех пальцев я не чувствую, все почернели, и совсем не гнутся.

А если бы не родич Элеонны…»

«25 мая 1879 г.

Проклятие рода супруги нас обрекло на мучительную смерть!

Тот рыцарь уж и в замок вхож, нигде не скрыться от его ледяных прикосновений. Камин спасал нас, но дрова уж на исходе. И ветер, что дубы те гнет, все нарастает с каждым новым часом.

Тот вой уж больше не смолкает, и днями и ночами он терзает душу.

Спасенья нет – ни чрез ворота, ни чрез мост надо рвом, ни чрез стену. Мы всяко попытались, толку нет. Закрыты мы навечно с рыцарем, и рано или поздно он настигнет нас.

В моей душе уж нет былой любви, и Элеонна, верно, знать все знала. Намерено вела нас к бесовским отродьям. Уж не намерена ли мою душу в жертву принести? Мне говорили, приглядись, то ведьма, тебя очаровала без проблем. Ах, если б знать заранее… ах, если б знать»

«26 мая 1879 г.

Топили книгами камин, дабы прожить еще хотя бы ночь. А Элеонна вдруг решила почитать. Я никогда до этого не думал о ней плохо, однако более нет сил терпеть ее пустые разговоры, невежество и зло, что в себе несет. Я женился на иной девице. Быть может, понести ей не дает Господь, поскольку грешная она и недостойна продолжать мой род?

Нашла она предание о нашем новом доме – давным-давно здесь проживал лорд, с прекрасною женой, что за свой век недолгий уж пять раз звалась вдовой. И лорду этому служил прославленный турнирами и битвами рыцарь, светловолосый, статный, молодой. Однажды возжелала леди в лесу успокоение души найти, когда супруг ее захворал. Рыцарь сопровождал ее, невзирая на упреки и просьбы отпустить одну.

В лесу она уединилась и надолго. И рыцарь ждал смиренно возвращения. Когда же леди вновь пред ним предстала, он обомлел от ее красоты. И почему же ранее был слеп он?

И четырежды за одну луну, ходили рыцарь с леди в лес. Она была мила, приветлива и с каждым днем все больше расцветала, а муж ее, напротив, лишь слабел. Со временем все теплые из чувств, что благородный воин стал испытывать к чужой супруге, взаимности нашли. Их счастье было скрытным, но бесконечным, пока однажды рыцарь не возжелал узнать, что же в лесу его возлюбленная совершает.

Прознав про темный ритуал, что черной магией звался во все времена, он помешал ей и насильно повел к мужу, дабы тот казнил ведьму. В сердцах он обо всем поведал лорду, но очарованный мужчина не поверил. Леди рыдала горькими слезами, вещая о непристойных просьбах рыцаря и сокрушалась пуще всех монашек. Влюбленный лорд приговорил благородного воина к казни.

Рыцарь молил о пощаде, он не боялся жизни лишиться, но жаждал открыть глаза глупцу. Тот лорд не замечал ничего, кроме своей прекраснейшей жены. Он не заметил ритуальных кругов, что оказались на месте казни, не замечал улыбки оскорбленной супруги. За любопытство рыцарь поплатился головой, но темная колдунья постаралась – палач с тупым мечом двенадцать нанести успел ударов, пред тем, как дух покинул тело воина. Излюбленный шлем все это время был под боком, а одеяния покрылись кровью.

Все силы получила себе ведьма, и через пару дней, убив очередного мужа, покинула прекрасный замок на берегу моря.

Никто не знает, до сих пор жива ль, али ее секрет раскрыли.»

«28 мая 1879 г.

Я уж почти не замечаю воя, но холод, что врезается мне в плоть, теперь не отпускает и днем. Мы видим рыцаря, он очень близко, тянет руки. Мы отступаем в теплоту, и он не может следовать за нами. Вся мебель в комнате давно уж обратилась в пепел, и книг осталось лишь на день иль два.

В другие комнаты пытался я проникнуть, а рыцарь продолжал стоять на страже. Одно его касание лишило меня полностью кисти. Та постепенно лишалась жизни, скукоживалась, будто старичья и перестала вовсе шевелиться.

Через полдня она совсем отсохла, боль нестерпимая была и Элеонна вняла моим мольбам и отрубила мертвую руку. Я был уверен, что умру от боли, но выжил.

И знаю я – вина во всем Элеонны. Она нас обрекла на мучительную смерть, сама она еще цела и невредима, а я отныне останусь калекой, ежели покину стены замка. Ох, как же зол я на супругу, я уж не знаю, что в ней нашел.»

«29 мая 1879 г.

Нет сил писать, нет мыслей, а из чувств – одна лишь ненависть к жене и ее роду. Пусть будет проклята она, пусть покарает ее Господь за все, что вынужден терпеть. Ох, ненавижу, всем сердцем и душой! Весь женский род – лишь проклятые ведьмы, что недостойны участи большей, чем быть рабынями и продолжать наш род.

Ветер усиливается, сдувает крышу. Призрак стоит над нами днем и ночью. Рука меня терзает все пуще, бессонница лишает ясности ума.»

«30 мая 1879 г.

Она сильна, куда сильнее человека, отломала деревянный подоконник. Твердит, что нас спасти желает – но я-то знаю. Я-то вижу всю ее насквозь.

Сегодня я пытался расквитаться, но не посмел убить ее. Все это злые чары ведьмы, я не могу поднять руки и, верно, все еще люблю. Но я исполню долг и уничтожу ведьму, каких бы сил она не обрела.»

«1 июня 1879 г.

Элеонны более нет. Прекрасная моя супруга возжелала спасти меня, премерзкого и отвратительного мужа. Пока я спал, она взобралась на крышу башни и сбросилась с нее.

Я не могу простить себя, я был обманут бесовскими наваждениями, сердился на нее и ненавидел. И лишь с рассветом, после гибели ее, я поборол свои пороки. Лишь ныне осознал я что творил. Мы не могли бежать, погибший рыцарь, преданный своей леди, возненавидел женщин всех и обрекал на вечные страдания.

Моя Элеонна вознамерилась спасти меня, не пожалев жизни, и лишая себя поднебесной за страшнейшее из преступлений против Господа нашего. Мост опустился, и врата открыты, но не могу уйти один и наслаждаться жизнью.

Все дни, что мне отведены, я посвящу борьбе с нечистой силой. Я жажду отмщения за смерть моей жены. И ежели прознаю как изгнать неупокоенного, я здесь поведаю об этом…»

***

У Карла был только один вариант, чтобы покинуть проклятое место. Огонь в камине помогал согреться, но из кранов вместо воды сыпался дробленый лед. Холод подступал все ближе.

Он отворил дверь в комнату Мариши. Сестра лежала на кровати с закрытыми глазами, скорее всего она спала. Теперь дневной сон перестал считаться детским и был самым безопасным – днем рыцарь поначалу редко появлялся, и его сила была слаба. Он стоял на страже, патрулируя стену, чтобы не позволить пленникам замка покинуть его. Но с каждым днем он обретал все большее могущество, вчера он смог проникнуть в замок.

Веревка, которую удалось отыскать, была достаточно длинной. Карл был уверен, что крадется почти без звука, однако Мариша открыла глаза.

– Что ты здесь делаешь? Карл, зачем тебе веревка? Ты меня пугаешь!

– Прости, Мариш, но у нас нет другого выхода. Он не отпустит нас обоих, он не отпустит тебя, а я хочу жить. Это ты хотела сюда приехать. Это было твоей мечтой! Ты сама виновата, что мы здесь! Отдых, летний дом, свой собственный замок… Я говорил, что мне это не по душе, я знал, что ничего хорошего не выйдет. Но ты вынудила меня. Это все твоя вина!

– Ты и сам не прочь был наделать фотографий в этом замке и похвастаться бывшей жене. Ты сам! И нечего винить меня во всем, меня одну. Ох, как это на тебя похоже… не подходи ко мне!

Мариша спрыгнула с кровати.

Мужчина закрыл дверь и, бегло осмотревшись, схватился за комод и подтащил его к выходу, перекрывая его.

– Что ты делаешь?

– Не хочу бегать за тобой по всему замку.

– Не смей!

– Ты помнишь тот дневник? Ты и сама все понимаешь…

– То записи какого-то старика, он умер уж лет сто назад!

– Но он был прав. И те портреты, что мы нашли на верхних этажах – все дело в женщинах, он ненавидит вас. А из-за вас умирают и остальные. Я отморозил себе ухо и теперь стану уродом! А если я лишусь руки? Ноги? То кем я стану?! Ты не покинешь замка, но спаси меня хотя бы.

– Нет, стой! Карл, прошу! Это все его план, тот рыцарь сводит нас с ума и заставляет встать друг против друга! Ты ведь не посмеешь дать ему обидеть меня, я – твоя сестра. Единственный дорогой тебе человек, последний!

– Я люблю тебя, Мариш, но я хочу жить. Я очень хочу жить! А тебя он все равно не отпустит, ты и сама это понимаешь.

Женщина бросилась к окну и подергала ставни. Они не поддались. Когда Карл приблизился, она перелезла через кровать на другую сторону.

– Мариша, перестань! Это шанс хоть кому-то из нас остаться в живых. Не заставляй меня вредить тебе.

– Вредить?! Ты собираешься оставить меня на растерзание озлобленному призраку и это, по-твоему, не вредить? Да ты… Ты не мужчина! Ты – слабак! Ты – ничтожество, что готово отдать чудовищу родную сестру.

Мужчина бросился на сестру и замок наполнился женскими криками.

***

Уже почти стемнело, когда Карл спустился по ступеням главного входа. Призрачный силуэт рыцаря стоял на крепостной стене и наблюдал, как мужчина быстро спускается вниз со своим чемоданом и небольшой сумкой. Он не хотел оставлять ни одной вещи, что могла бы навести на него в будущем. Замок, по счастливому стечению обстоятельств, был записан на Маришу, чтобы не пришлось делиться с бывшей женой, а о совместном отпуске родственники никого не уведомляли.

Женщина продолжала кричать и проклинать своего братца, но на улице ее было плохо слышно.

Карл замедлил шаг, и чем ближе он был к рыцарю, тем медленнее он передвигался. Когда до моста осталось всего с десяток метров, призрак плавно спустился вниз и сердце мужчины замерло. Цепи скрипнули, и деревянная конструкция дрогнула, но Карл боялся пошевелиться.

Рыцарь отлетел на пару шагов, склонил голову в коротком поклоне и направился в сторону замка. Не взирая на поскрипывание досок и тяжесть багажа, брат Мариши, подхватив вещи, со всех ног понесся к машине. Он даже не стал открывать багажник, кое как засунув все на задние сидения, запрыгнул на водительское место и включил зажигание. Мотор заревел, и машина рванула с места.

В зеркало заднего вина Карл видел, как мост поднимается.

Квартирный вопрос

Говорят, призраками становятся те, чьи души терзаются от нерешенных дел, в которых так и не была поставлена точка, или от бед, справиться с которыми так и не удалось – неразделенная любовь, предательство, обиды, насильственная смерть или самоубийство. И все они мечтают освободиться от вечной жизни. Но, как известно, всегда есть исключения и среди призраков, что страдают и мечтают покинуть этот мир, встречаются и те, кто вовсе не задумывается о своей участи, или, напротив, рад жизни без конца, поглощенный единственной навязчивой идеей.

В самом обычном городе, на самой обычной улице, в самом обычном из домов, на пятом этаже, в тесной и обшарпанной квартире жил мужчина, чьи скупость и упрямство были столь сильными, что казались невероятными и недосягаемыми. Свой девяносто первый день рождения он встретил в кровати, в жилье, в котором прожил почти шестьдесят лет. Старик вцепился в квартиру мертвой хваткой, словно на свете не было ничего прекраснее и важнее, ревностно оберегал ее от любых людей – своих детей и то выжил с жилплощади как только им перевалило за двадцать. И на порог пускал лишь трижды в год, на праздники, или когда здоровье подводило. Его двухкомнатная хибара была его Граалем.

Среди соседней много слухов уж ходило – никто из них ни разу не бывал у старика в гостях, не то, что б в комнате, а даже по ту сторону входной двери. И не одно уж поколение сменилось, квартиры покупались, продавались, отдавались, кипела жизнь. А деду было все равно, он знал, что кругом враги, те, что хотят прибрать к рукам его жилье, единственную ценность, важней которой ничего и нет. И с каждым годом подозрения его становились все ярче, все чаще не отпускала его мысль, что помогают родственники лишь потому, что мечтают заполучить себе главное из сокровищ. И все рассказывают про повзрослевших внуков, и намекают, что пора б им отдельно жить, да все твердят – старику одному плохо, пора б поближе перебраться, к своей семье.

О, он понимал, что разговоры эти не спроста. Переживаниями уже весьма пожилой мужчина довел себя до капельниц и постельного режима.

Взволнованный сын, уж который день дежуривший рядом с больным, не желал терпеть поражение в споре и вновь вернулся к разговору.

–Отец, и все же, давно пора нам избавляться от этой квартиры. Она плохая, в ней ремонт уж лет сорок никто не делал. Тебе в ней тяжело.

–Нет, это мой дом. Мой! Ты не понимаешь, что кругом обман? Я захочу продать, а останусь и без денег, и без квартиры. И куда тогда я? Нет-нет, здесь вся моя жизнь. Я сам на нее заработал, все время жил и в ней умру. Мне не нужен ваш дом, я знаю – все то на плохие деньги, на украденные построено.

–Отец, что ты несешь? Я работал также честно, как и ты. У нас хороший дом, просторный. Тебе уже не шестьдесят, один ты не справишься. за тобой пора присматривать.

–Ох, ладно, – скрепя сердце, старик махнул рукой, -Я не терплю перемен, но так и быть – вы можете переехать ко мне.

–Нет, что ты? Зачем же нам тогда огромный дом? Мы знали, что когда-нибудь заберем родителей. Мы все в нем поместимся, да и тебе полезней будет гулять на свежем воздухе.

–А как же мой дом? Этот. Что будет с ним?

–Продадим. Квартиру лучше сейчас продать, чем вкладываться и мучиться с ней после. Район становится все менее выгодным.

–Продать?! – у старика уж не осталось сил терпеть, – Ах ты болван! Ты ничего не понимаешь! Ты, идиот, я знал, что тут все нечисто, я знал, что ты что-то задумал! Но нет… Нет. Я не отдам квартиру! Никому и никогда! Она моя, и все что в ней – мое. Мое! Мое! Мое! Мое! – он закричал, брызжа слюной, да так, что задребезжали стекла. А после, замолчав, он застонал, прижав к груди руку.

Врачи старались сделать все, что возможно, но дух старика настолько жаждал защитить свою квартиру и цеплялся за нее, что воспротивился куда-либо идти. Он покинул немощное тело на пороге жилья.

Сын плакал, но отец-то знал, что все это обман и притворство. Даже времени не подвластно изменить человека, пока тот сам не пожелает. Старик остался в своем доме, и, как и раньше защищал жилье. Он напугал свою невестку и внука, всех покупателей он изводил изо дня в день.

–Мое! Мое! Мое! – по ночам кричал призрак бывшего и первого хозяина, и самый стойкий убегал через неделю. Так продолжалось много лет…

Тот дом уже давно разрушен, все с территории было убрано, и уже велось строительство нового комплекса. А камни, что остались после сноса, отправили на переработку. Они превратились в крошку, которой посыпают трасы во время гололеда.

И по ночам, на дорогах, то тут, то там, люди встречают призрака – старик сухой, скрюченный, сердитый и бурчащий что-то, всегда сидел на корточках посредь дороги. Он выковыривал изо льда камушки, и норовил собирать их все в руку или убрать в карман.

И стоит лишь приблизиться к нему, он вдруг ложится на дорогу, отчаянно прикрывая кирпичную крошку собственным телом, и кричит:

–Мое! Мое! Мое!