Полное собрание сочинений. Том 15. Февраль ~ июнь 1907

Дума и русские либералы

С.-Петербург, 10 апреля.

Настроение так называемого российского «общества» подавленное, запуганное, растерянное. Статья г. Ф. Маловера – чрезвычайно удачно выбравшего свой псевдоним – в воскресном (8 апреля) «Товарище» потому и представляет из себя поучительное и характерное явление, что верно отражает это настроение.

Статья г. Маловера называется «Дума и общество». Под обществом разумеется здесь, согласно старинному русскому словоупотреблению, кучка либеральных чиновников, буржуазных интеллигентов, тоскующих рантье и прочей высокомерной, самодовольной, бездельничающей публики, которая мнит себя солью земли, гордо называет себя «интеллигенцией», творит «общественное мнение» и т. д. и т. д.

Г-ну Маловеру «представляется крайне рискованным тот поход против Думы, который наблюдается в последние дни на страницах левой печати». Это – основная мысль статьи. Аргументация г. Маловера состоит в том, что он ссылается на настроение общества. Общество-де устало, «отмахивается» от политики, не протестует против безобразий, читает в библиотеках и покупает в магазинах «легкую» беллетристику. «Среда рыхлая»… «чтобы ожила Дума, – надо, чтобы снова ожила страна». «Дума могла бы, конечно, в каждый данный момент погибнуть геройской смертью, но, судя по циркулирующим слухам, это было бы только на руку ее невольным восприемникам. А что бы выиграл от этого народ, кроме нового избирательного закона?».

Мы приводим эти цитаты, ибо они типичны для громадной массы российских либералов и для всех интеллигентских задворков либерализма.

Заметьте: в последней фразе вместо «общество» выскочил вдруг «народ»! Г. Маловер, лукавя сам перед собой (как делают всегда все интеллигентские маловеры), фальсифицировал всю свою аргументацию, представлял дело так, будто пресловутое «общество» действительно определяет «поддержку извне» или отношение масс. Но как ни тонка была эта подделка, а все же сорвалось: пришлось от «общества» перейти к «народу». И вся пыль, накопленная в тщательно отгороженных и защищенных от улицы душных и затхлых кабинетах людей из «общества», поднимается столбом, как только приотворяется дверь на «улицу». Софистика вяленой воблы, которая мнит себя «интеллигентной» и «образованной», вскрывается воочию.

Тезис: поход левых против Думы рискован.

Доказательство: общество устало и отмахивается от политики, предпочитая легкую беллетристику.

Вывод: от геройской смерти Думы народ ничего бы не выиграл.

Политический лозунг: «теперь, кажется, уже ни для кого нет сомненья, что в ближайшем будущем политическая борьба может вестись лишь за укрепление и расширение прав Думы, как единственного (!), имеющегося пока в руках народа (!), орудия борьбы с правительством».

Не правда ли, бесподобная логика контрреволюционных лицемеров, одетых в благородный плащ скептицизма и пресыщенного равнодушия?

Тезис: мы, «общество», сидим в грязи. Вы, левые, пробуете отчистить? – Не троньте – грязь не мешает.

Доказательство: мы устали от попыток (не нами сделанных) убрать грязь. У нас настроение насчет уборки нерешительное.

Вывод: рискованно прикасаться к грязи.

Рассуждения господ Маловеров имеют важное значение, ибо они верно, повторяем, отражают настроение, источником которого является в последнем счете борьба классов в русской революции. Усталость буржуазии и ее тяготение к «легкой» беллетристике – явление не случайное, а неизбежное. Группировка населения по партиям, – этот важнейший урок и важнейшее политическое приобретение революции во время выборов во II Думу, – наглядно показала на фактах общенационального масштаба этот поворот широких слоев помещиков и буржуазии вправо. «Общество» и «интеллигенция» – просто жалкий, убогий, трусливо-подленький прихвостень этих верхних десяти тысяч.

Большая часть буржуазной интеллигенции живет с теми и кормится около тех, кого потянуло прочь от политики. Лишь немногие интеллигенты идут в кружки пропагандистов рабочей партии, которые по опыту знают «волчий голод» народных масс на политическую книжку, газету и на социалистическое знание. Но, конечно, такие интеллигенты идут если не на геройскую смерть, то действительно на геройскую каторжную жизнь плохо оплачиваемого, полуголодного, вечно переутомленного, издерганного до невозможности партийного «рядовика». Вознаграждением такой интеллигенции служит то, что она избавилась от навозных куч «общества» и забыла думать о равнодушии ее аудитории к общественно-политическим вопросам. А ведь «интеллигент», не умеющий найти себе неравнодушной к этим вопросам аудитории, так же похож на «демократа» и на интеллигента в хорошем смысле слова, как продавшаяся за деньги в законный брак женщина похожа на любящую жену. И здесь и там – простые разновидности официально-благоприличной и вполне легальной проституции.

Левые же партии лишь постольку действительно являются левыми и заслуживают этого названия, поскольку они выражают интересы и отражают психологию не «общества», не кучек всякой ноющей интеллигентской дряни, а народных низов, пролетариата и известной части мелкобуржуазной, сельской и городской, массы. Левые партии это те, аудитория которых никогда не бывает равнодушна к общественно-политическим вопросам, – как никогда не бывает голодный равнодушен к вопросу о куске хлеба. «Поход против Думы» этих левых партий есть отражение известного течения в народных низах, есть отзвук некоторого массового… ну, скажем, что ли, возбуждения против самодовольных нарцисов, влюбленных в окружающие их навозные кучи.

Один из таких нарцисов, г. Ф. Маловер, пишет: «Психология народных масс для переживаемого периода величина абсолютно неизвестная, и никто не поручится, что эти массы будут иначе реагировать на роспуск второй Думы, чем они реагировали на роспуск первой Думы».

Чем это отличается от психологии «честной женщины» из буржуазного общества, которая говорит: никто не поручится, что я не выйду замуж по любви за того, кто за меня дороже заплатит?

А ваши собственные чувства, мадам, никакой никому порукой не могут служить? А вы, господа Маловеры, не чувствуете себя частичкой «народных масс», не чувствуете себя участником (не зрителем только), не сознаете себя одним из творцов общего настроения, одним из двигателей вперед?

Буржуазия «не поручится» за то, что пролетариат от поражений идет к победе. Пролетариат поручится за то, что буржуазия отличается одинаковой низостью и при поражениях и при победах народа в борьбе за свободу.

Пусть социал-демократы, склонные к колебаниям и сомнениям, учатся на примерах господ Маловеров, учатся понимать, до какой степени реакционны теперь не только разговоры об «односторонне-враждебной» позиции, занимаемой с.-д. по отношению к либералам, но и разговоры об «общенациональной» (с Маловерами во главе!?) революции.

«Наше Эхо» № 14, 10 апреля 1907 г.

Печатается по тексту газеты «Наше Эхо»

Ларин и Хрусталев^{148}

В первом номере меньшевистской «Народной Газеты»^{149} (10 апреля) тов. Г. Хрусталев выступил с боевым, чрезвычайно интересным и превосходным (с большевистской фракционной точки зрения) фельетоном о рабочем съезде. Превосходным мы считаем этот фельетон потому, что меньшевик Хрусталев так же – если не больше – помогает нам своим выступлением, как и меньшевик Ларин. Будучи одинаково благодарны им обоим, мы разберем по существу их идеи, наглядно сопоставляя того и другого.

Припомните, что проповедовал Ю. Ларин в своей брошюре «Широкая рабочая партия и рабочий съезд». Широкая рабочая партия, по идее Ларина, должна включить, примерно, 900 тысяч из 9 миллионов всего российского пролетариата. «Вывеску» надо снять – т. е. социал-демократической эта партия быть не должна. С.-д. и с.-р. должны слиться. Новая партия должна быть, собственно, «беспартийной партией» (выражение самого Ларина). С.-д., как и с.-р., должны играть роль «пропагандистских обществ внутри широкой партии».

Всякий видит, что план Ларина вполне ясен, и его идеи о рабочем съезде отличаются отсутствием всякой недоговоренности, всякой туманности, которых так много у Аксельрода. За эту ясность мысли мы, большевики, хвалили правдивого т. Ларина и противопоставляли ее туманностям «казенного меньшевизма» (выражение Ларина). В то же время план Ларина мы объявляем оппортунистической авантюрой, ибо ничего, кроме затемнения сознания рабочего и затруднения социал-демократической организации, не может дать слияние с с.-р. и «беспартийная партия».

Теперь пусть читатель обсудит со вниманием план т. Хрусталева. Он пишет прямо: «Партия не должна брать в свои руки работу по созыву съезда». «Инициатива его созвания должна принадлежать профессиональным союзам и специальным комитетам по созыву съезда».

Как должны составляться эти комитеты?

Прямого ответа на это тов. Хрусталев не дает. Но в следующих словах содержится довольно ясный, хотя и косвенный, ответ:

«Каков же предполагается состав съезда? Устанавливается ли какой-нибудь ценз? – спрашивает он и отвечает: – Раз мы стремимся к расширению организации, мы этим самым высказываемся против всякого ограничения. На съезде – место всем выбранным представителям рабочих. Профессиональные союзы, потребительные общества, рабочие кассы, рабочие общества взаимопомощи, заводские комитеты, комитеты, созданные специально для устройства съезда, выбранные депутаты от заводов и фабрик, где нет заводских комитетов, – все должны иметь своих представителей на всероссийском рабочем съезде. Таков его состав».

Это вполне ясно. «Против всякого ограничения» – идите все, кто так или иначе выбран рабочими. О том, как отграничить «рабочих» от всяких служащих (торговые, почтовые, телеграфные, жел.-дорожные и т. п.) и от крестьян, входящих и в наши с.-д. организации и в «потребительные общества», – автор не говорит. Это, верно, техническая мелочь, с его точки зрения: «против всякого ограничения»! к чему же ограничивать мелкобуржуазные элементы?

Но пойдем далее. Состав съезда тов. Хрусталев определил ясно. О задачах его он тоже высказался ясно. «Во всяком случае, – пишет он, – комитеты рабочего съезда и местные с.-д. организации будут существовать одновременно».

«…Первой организационной ячейкой явятся заводские комитеты. Участвуя во всех проявлениях заводской жизни, начиная от улаживания конфликтов между трудом и капиталом, в планомерном руководстве экономическими стачками, приискания работы и т. д. вплоть до устройства касс, клубов, лекций, библиотек, – заводские комитеты, выборные и подотчетные, захватят в свои рамки широкие слои пролетариата.

Заводские комитеты одного города или промышленного центра составят комитет рабочего съезда. На его долю выпадет руководство, углубление и расширение профессионального и кооперативного движения, организация помощи безработным, воздействие на городские самоуправления по устройству общественных работ, агитация против вздорожания съестных припасов, сношения с думской комиссией по оказанию помощи безработным, обсуждение на местах всех законопроектов, затрагивающих интересы рабочего класса (курсив автора); при реформе местного самоуправления – проведение избирательной кампании и т. д.

Рабочий съезд явится только руководящим и направляющим органом всего движения. Такова примерная схема. Конечно, жизнь внесет свои коррективы».

Это вполне ясно. Беспартийные заводские комитеты. Беспартийные комитеты рабочего съезда. Беспартийный рабочий съезд. «Через эти комитеты и при посредстве их, – говорит тов. Хрусталев, – партия приобретет могучий рычаг воздействия на весь рабочий класс».

Спрашивается, чем это отличается от Ларина?? Это – совершенно тот же самый план, выраженный только чуточку иными словами. Фактически это совершенно такое же сведение социал-демократии к роли «пропагандистского общества внутри широкой партии», ибо на деле «план» т. Хрусталева никакой иной задачи социал-демократии не оставил. Политическую деятельность рабочего класса он совершенно так же, как и Ларин, отдал «беспартийной рабочей партии», ибо «обсуждение всех законопроектов», «проведение избирательной кампании и т. д.», это и есть вся политическая деятельность рабочего класса.

Ларин только правдивее и откровеннее Хрусталева, а на деле оба они предлагают и проводят «уничтожение с.-д. рабочей партии и замену ее беспартийной политической организацией пролетариата». Именно это и говорит первый же пункт той большевистской резолюции о беспартийных рабочих организациях, на которую страшно рассердился т. Хрусталев, обругал нас прокурорами и т. п.

Рассердился т. Хрусталев потому, что чувствовал необходимость уклониться от прямо поставленного в нашей резолюции вопроса: кто должен руководить борьбой пролетариата, социал-демократическая ли партия или «беспартийная политическая организация пролетариата»? Кто должен быть «руководящим и направляющим органом» в воздействии на городские самоуправления, в сношениях с думской комиссией (т. Хрусталев промолчал о думской с.-д. фракции! Случайность это или «провиденциальная обмолвка» человека, который смутно почувствовал, что беспартийные «комитеты рабочего съезда» станут сноситься и с с.-д., и с с.-р., и с трудовиками безразлично?), обсуждении законопроектов, проведении избирательной кампании и т. д.?

Тов. Хрусталеву ничего не остается, как сердиться при постановке перед ним этого вопроса, ибо признаться в том, что политической деятельностью пролетариата должны руководить беспартийные «комитеты», неловко. «Кто из с.-д., – спрашивает он в гневе, – вел или ведет агитацию за созыв антипартийного съезда? Противники не укажут ни одного имени». Не сердитесь, т. Хрусталев, мы указали ряд имен в первом же пункте нашей резолюции, и мы могли бы добавить к ним теперь имя т. Г. Хрусталева. На деле т. Хрусталев агитирует, подобно Ларину, за широкую трудовую партию^[48]. Говорим «трудовую», а не рабочую, ибо (1) из состава беспартийной политической организации ни Ларин, ни Хрусталев не устраняют трудовой, т. е. мелкобуржуазной, демократии (например, делегаты на рабочий съезд от «потребительных обществ» или лозунг: «против всякого ограничения»), а (2) беспартийность рабочей политической организации неизбежно означает смешение социал-демократической и трудовой точек зрения.

Тов. Хрусталев пишет: «Организации, созданные Зубатовым и Гапоном, быстро освободились от полицейского привкуса и повели чисто классовую политику». Освободились благодаря сознательному участию в этом деле организованной с. – д. партии, никогда не соглашавшейся передавать руководство политикой пролетариев беспартийным организациям. Тов. Хрусталев, кажется, отличает «чисто классовую» политику от социал-демократической политики? Очень просили бы его откровенно пояснить свою мысль.

«Рабочий съезд будет, – повелевает тов. Хрусталев, – и с.-д. примут в нем участие». Конечно, примем, если будет. Мы принимали участие в зубатовском и гапоновском рабочем движении для борьбы за социал-демократию. Примем участие и в трудовом рабочем съезде для борьбы против трудовых и трудовическо-беспартийных идей за социал-демократию. Это не довод ни в пользу старой гапоновщины, ни в пользу новой беспартийности.

Тов. Хрусталев обращается к «большевикам рабочим» и при этом старается поссорить их с большевиками, агитировавшими против Совета рабочих депутатов. На эту выходку мы отвечать не станем. Сошлемся на нефракционного Троцкого. Пусть прочтет т. Хрусталев его книгу: «В защиту партии», пусть откроет статью под этим заглавием, § 2. «Злопыхательное беспристрастие г. Прокоповича», страницу 82-ую. Когда т. Хрусталев прочтет ее, ему станет стыдно за прикрывание фракционных выходок идеей нефракционного рабочего съезда.

Сознательным же рабочим мы только в двух словах укажем на то, что руководящая роль беспартийных комитетов в политике пролетариата (избирательная кампания и т. д.) есть чисто интеллигентская причуда, которая повела бы лишь к удесятеренной сваре и склоке, а через эту свару и склоку «назад к социал-демократии».

В заключение еще раз поблагодарим т. Хрусталева за ясность и договоренность его проповеди рабочего съезда. Ларин и Хрусталев – лучшие союзники большевиков против Аксельрода.

«Труд» № 1,15 апреля 1907 г.

Печатается по тексту газеты «Труд»

Фр. Меринг о второй Думе

В одном из последних номеров немецкого социал-демократического журнала «Die Neue Zeit»^[49] помещена передовица с обычным значком обычного «передовика» этого журнала Франца Меринга. Автор отмечает, что в обычных прениях по поводу бюджета ораторы социал-демократы, Зингер и Давид, воспользовались случаем показать, как стойко защищает свою пролетарскую позицию якобы побежденная на последних выборах социал-демократия^{150}. Напротив, немецкие либералы, которые сплотились на выборах вместе с правительством против клерикального «центра» и против социал-демократии, оказались в самом жалком положении униженных союзников реакции. «Либеральная буржуазия, – говорит Меринг, – играет роль покорной рабыни (немецкое «Dime» значит, собственно, «продажной женщины») остэльбских юнкеров за какую-нибудь жалкую подачку от них».

Мы цитируем точно эти резкие слова, чтобы наглядно показать читателям, как отличается, по тону и по содержанию, социал-демократическая постановка вопроса о либералах в Германии от той постановки, которую часто встречаешь теперь в русских кадетских газетах. Как известно, эти газеты по поводу исхода выборов в Германии затянули совсем иную песню, заговорили об ошибках социал-демократии, которая-де игнорировала буржуазную демократию или занимала «односторонне-враждебную позицию» по отношению к ней и т. п.

Но это – мимоходом. Нас интересует здесь оценка Мерингом не немецкого либерализма, а русской Думы прусского либерализма, лозунги которого («беречь Думу», вести «положительную работу») разбирает он замечательно метко и ярко.

Приводим полный перевод всей второй части статьи Меринга.

Немецкий либерализм и русская Дума

…Чтобы понять все безмерное ничтожество этих дебатов^[50], полезно оглянуться на то, что было 60 лет тому назад, на берлинский Объединенный ландтаг, когда буржуазия впервые препоясала свои чресла для парламентской борьбы. И в те времена геройского в ней было мало. Вот как характеризует ее Маркс: «Без веры в себя, без веры в народ, брюзжа против верхов, страшась низов, эгоистичная по отношению к тем и другим и сознающая свой эгоизм, революционная по отношению к консерваторам, консервативная по отношению к революционерам; не доверяющая своим собственным лозунгам, боящаяся мирового урагана и эксплуатирующая его в свою пользу; лишенная всякой энергии, представляющая собой сплошной плагиат, она пошла, потому что в ней нет ничего оригинального, она оригинальна в своей пошлости, она торгуется сама с собой; без инициативы, без всемирно-исторического призвания – точно старик, над которым тяготеет проклятье, осужденный на то, чтобы извращать первые молодые порывы полного жизни народа и подчинять их своим старческим интересам – старик без глаз, без ушей, без носа – полная развалина»^{151}.

И все-таки, несмотря на все это, тогдашняя буржуазия умела не выпускать деньгу из рук и урезывать доходы короля и юнкеров, пока не обеспечено ее собственное право; она предпочитала скорее переносить королевскую немилость, чем пособлять королю выпутаться из банкротства ценою своего права первородства.

По сравнению с теперешними свободомыслящими, либералы объединенного ландтага были тогда, во всяком случае, более проницательны. Они плевать хотели на болтовню о «положительной работе» и предпочитали скорее затормозить такое важное для благосостояния страны дело, каким была в то время постройка восточной железной дороги, чем примириться с отказом от своего конституционного права.

Воспоминание о том времени напрашивается тем более, что с заключением дебатов о бюджете в рейхстаге совпало открытие второй русской Думы. Несомненно, парламентская история русской революции до сих пор более походила на парламентскую историю прусской революции 1848 г., чем на парламентскую историю французской революции 1789 г.; история первой русской Думы поразительно напоминает в некоторых отношениях историю пресловутого «собрания соглашателей», заседавшего некогда в берлинском театре, напоминает до мелочей, вплоть до безрезультатно канувшего в воду призыва к неуплате податей, который выпустило после разгона конституционно-демократическое большинство. И в Пруссии второй ландтаг, созванный правительством, носил, подобно теперешней русской Думе, более яркую оппозиционную окраску, а затем через месяц был вновь разогнан вооруженной силой. Не мало раздается голосов, которые и новой русской Думе пророчат ту же самую участь. А премудрые либералы дают великолепный совет: берегите Думу и завоевывайте доверие народа путем «положительной работы». В том смысле, как это понимают либералы, – это самое глупое, что только можно посоветовать новой Думе.

История не любит повторений. Новая Дума – продукт революции, совсем непохожий на то, чем был некогда второй прусский парламент. Она выбиралась при таком гнусном и подлом давлении на выборы, по сравнению с которым пустяками является все то, что проделывал немецкий – «имперский союз лжи». Да и среди левых теперешней Думы конституционная демократия не господствует более; теперешняя левая закалена сильной социалистической фракцией. С быстрым разгоном Думы дело тоже обстоит не так уж просто. Царизм не стал бы возиться со всей этой столь же утомительной, сколь и отвратительной процедурой давления на выборы, если бы от его желания зависело всецело, разогнать Думу или нет. Для кредиторов ему нужно народное представительство, которое спасает его от банкротства, и у него не осталось уже ни малейшей возможности – даже если бы ему и не приходилось так туго – измыслить еще более жалкую избирательную систему и проявить еще более грубое давление на выборы.

В этом отношении у прусской реакции 1849 г. был еще крупный козырь: отменив всеобщее избирательное право и введя трехклассную систему выборов, она получила такое так называемое народное представительство, которое не оказывало ей никакого серьезного сопротивления, а для государственных кредиторов являлось все же некоторой гарантией.

Именно выборы в новую Думу показали, что у русской революции гораздо более могучий размах, чем он некогда был у революции немецкой. Несомненно также, что новая Дума выбрана революцией не случайно, что революция намеревается использовать ее. Но революция изменила бы самой себе, если бы послушалась мудрых советов немецких либералов и старалась приобрести доверие народа «положительной работой» в их смысле; действуя так, она вступила бы на тот же жалкий и позорный путь, по которому шествует уже шестьдесят лет немецкий либерализм. То, что этот удивительный герой понимает под «положительной работой», повело бы лишь к тому, что новая Дума помогла бы царизму высвободиться из финансовых тисков и за это получила бы жалкую подачку в виде «реформ», какие умеет высиживать только министерство какого-нибудь Столыпина.

Поясним понятие «положительная работа» историческим примером. Когда Национальное собрание в одну ночь лета 1789 совершило освобождение французских крестьян, гениально-продажный авантюрист Мирабо, величайший герой конституционной демократии, окрестил это событие крылатым словечком: «отвратительная оргия». А по-нашему, это была «положительная работа». И наоборот, освобождение прусских крестьян, тянувшееся черепашьим шагом в течение 60 лет, с 1807 по 1865 г., причем было грубо, безжалостно загублено бесчисленное количество крестьянских жизней – с точки зрения наших либералов было «положительной работой», о которой они звонят во все колокола. По-нашему, это была «отвратительная оргия».

Итак – новая Дума, если она хочет выполнить свою историческую задачу, должна несомненно заняться «положительной работой». Относительно этого господствует отрадное единодушие. Вопрос только в том, какого рода должна быть эта «положительная работа». Мы с своей стороны надеемся и желаем, чтобы Дума оказалась орудием русской революции, ее породившей.

* * *

Эта статья Меринга невольно вызывает на размышления по поводу современных течений в русской социал-демократии.

Нельзя не отметить, прежде всего, что автор, сравнивая русскую революцию 1905 и следующих годов с немецкой 1848–1849 годов, сопоставляет первую Думу с знаменитым «собранием соглашателей». Это последнее выражение принадлежит Марксу. Он прозвал так в своей «Новой Рейнской Газете»^{152} немецких либералов той эпохи. И его прозвище перешло в историю, как прочное достояние пролетарской мысли, оценивавшей буржуазную революцию.

«Соглашателями» звал Маркс немецких либералов революционной эпохи потому, что в основе политической тактики либеральной буржуазии лежала тогда «теория соглашения», соглашения короны с народом, старой власти с силами революции. Эта тактика выражала классовые интересы немецкой буржуазии в буржуазной немецкой революции: буржуазия боялась доведения революции до конца, боялась самостоятельности пролетариата, боялась полной победы крестьянства над его средневековыми эксплуататорами – помещиками, хозяйство которых сохраняло тогда не мало крепостнических черт. Классовые интересы буржуазии толкали ее на сделку с реакцией («соглашение») против революции, и либеральные интеллигенты, создавшие «теорию соглашения», прикрывали ею свое отступничество от революции.

Превосходная цитата, приведенная Мерингом, показывает ясно, как бичевал Маркс в революционную эпоху эту соглашательскую буржуазию. И кто знаком с меринговским изданием произведений Маркса и Энгельса в 40-ые годы, особенно статей их из «Новой Рейнской Газеты», тот знает, конечно, что таких цитат можно было бы привести целый ряд.

Пусть подумают над этим те, кто, подобно Плеханову, пытается сослаться на Маркса в оправдание тактики правого крыла с.-д. в российской буржуазной революции! Аргументация таких людей покоится на неудачном выборе цитат: они берут общие положения о поддержке крупной буржуазии против реакционной мелкой и без критики применяют их к русским кадетам, к русской революции.

Меринг дает хороший урок этим людям. Кто хочет посоветоваться с Марксом о задачах пролетариата в буржуазной революции, тот должен взять суждения Маркса, относящиеся именно к эпохе немецкой буржуазной революции. И недаром так боязливо обходят эти суждения наши меньшевики! В этих суждениях мы видим самое полное, самое яркое выражение той беспощадной борьбы с соглашательской буржуазией, которую ведут русские «большевики» в русской буржуазной революции.

Во время немецкой буржуазной революции Маркс считал основной задачей пролетариата – доведение революции до конца, завоевание руководящей роли пролетариатом, разоблачение предательства «соглашательской» буржуазии, вырывание народных масс и особенно крестьянства^[51] из-под влияния этой буржуазии. Это – исторический факт, замалчивать или обходить который могут только всуе приемлющие имя Маркса.

И в тесной, неразрывной связи с этим стоит оценка «положительной работы» и «отвратительной оргии» у Меринга.

Эта параллель его до такой степени попадает не в бровь, а в глаз российским либералам, кадетам, проводящим теперь во второй Думе утверждение бюджета военно-полевому самодержавию, что добавлять что-нибудь к словам Меринга по существу значило бы лишь ослаблять их.

Мы противопоставим постановке вопроса Меринга постановку вопроса правым крылом немецких с.-д. Читателям известно, конечно, что Меринг, как и вся редакционная коллегия «Neue Zeit», стоит на точке зрения революционной социал-демократии. Противоположную, оппортунистическую позицию занимают бернштейнианцы. Главным органом их является журнал «Sozialistische Monatshefte». В последней книжке этого журнала (апрель, 1907) находим статью некоего г. Романа Стрельцова «Второй русский парламент». Статья переполнена рядом озлобленных выходок против большевиков, которых автор для ядовитости, должно быть, называет «ленинианцами». До какой степени добросовестно осведомляет сей стрелец немецкую публику, видно хотя бы из того, что, цитируя самые резкие места из брошюр Ленина во время выборов в Петербурге, автор умалчивает о вероломном расколе, устроенном меньшевиками и вызвавшем борьбу на почве раскола!

Но это мимоходом. Нам важна принципиальная постановка вопроса бернштейнианцем. Меньшевиков, и особенно Плеханова, он восхваляет, как реалистическое крыло российской социал-демократии. Центральный орган немецкой социал-демократии, «Vorwärts»^{153} за фразу о том, что народ послал во вторую Думу не ходатаев (Fürsprecher), а борцов (Vorkämpfer), получает нагоняй от «реалиста»: ««Vorwärts», по-видимому, так же розово смотрит на теперешнюю ситуацию в России, как и ленинианцы» (стр. 295 названной книжки)^[52]. Вывод автора ясен и определенен. «Итак, – пишет он, заканчивая свою статью, – итак, беречь Думу (Erhaltung der Duma), такова пока цель всей оппозиции, взятой вместе». И далее: социалисты не должны «растрачивать свои силы в совершенно бесполезной борьбе с кадетами» (стр. 296, там же).

Предоставляем читателю сделать вывод из сравнения хода мысли Меринга об «отвратительной оргии» и хода мысли господ Стрельцовых о лозунге «беречь Думу».

Такое сравнение вполне способно заменить комментарий к большевистской и меньшевистской политике в теперешней Думе, – к проектам большевистской и меньшевистской резолюции об отношении к Государственной думе.

Написано в апреле 1907 г.

Напечатано в апреле 1907 г. в сборнике II «Вопросы тактики». С.-Петербург, изд. «Новая дума» Подпись: К. Т.

Печатается по тексту сборника