– Рувим кончил! Рувим кончил! – слышу я, пробегая, голос режиссёра.
– Акоста на сцену! Все приготовьтесь!
За кулисами, значит, никто не заметил.
Я заперся. Я сижу.
Мертвая тишина. Это Акоста читает отречение.
Зашумели статисты. Вот-вот, сейчас-Снова все замолкло.
И вот странный шум доносится из зала.
Смех…
Он растет, растет, превращается в хохот.
Гомерический! Неудержимый!
Крики! Аплодисменты!
Это «попугай» читает уже прочитанный монолог.
Я скопировал его удивительно, и, увидев те же жесты, услыхав те же интонации, даже приглашенная на ужин публика не может удержаться от хохота.
Бедный, ничего не понимающий, Акоста поражен.
Он кричит:
– Занавес! Занавес!
При реве публики:
– Что случилось? Что случилось?
Прибежавшие из публики объясняют, в чем дело. Рассказывают мою проделку.
Акоста лежит в обмороке.
Режиссёр, мой приятель, стучит в дверь моей уборной:
– Не отпирай лучше! Я тебя убью! Убью!
Акоста заболевает от огорчения. Спектакль не кончен. Ужин не состоялся.
А я в отчаянии схватился за голову:
– Что я наделал?! Что я наделал?!
И радуюсь вместе с тем и радуюсь. Я отомстил за тебя, Акоста, «попугаю».