Objętość 320 stron
1931 rok
O książce
Книгу составили два автобиографических романа Владимира Набокова, написанные в Берлине под псевдонимом В. Сирин: «Машенька» (1926) и «Подвиг» (1931). Молодой эмигрант Лев Ганин в немецком пансионе заново переживает историю своей первой любви, оборванную революцией. Сила творческой памяти позволяет ему преодолеть физическую разлуку с Машенькой (прототипом которой стала возлюбленная Набокова Валентина Шульгина), воссозданные его воображением картины дореволюционной России оказываются значительнее и ярче окружающих его декораций настоящего.
В «Подвиге» тема возвращения домой, в Россию, подхватывается в ином ключе. Переосмыслив в книге модель классического «романа воспитания», Набоков наделяет своего трогательного героя некоторыми собственными чертами и обстоятельствами. Выпускник Кембриджа с цветочным именем Мартын Эдельвейс, еще один русский беженец за границей, мечтает совершить что‑то исключительное. Он путешествует по Европе и тщетно ищет применения своим способностям. Никогда не оставлявшее его смутное стремление постепенно обретает очертания, и он решается на подвиг, подобный мифическому сошествию в Аид – перейти границу возможного и вернуться в собственное русское детство.
На мой взгляд, это самый светлый и эмоционально легкий роман Набокова. О взрослении, становлении личности и мечтах. О порывах, поисках и конечно же - куда же без них - подвигах юности.
Особенно хорошо идет в паре с "Машенькой", романом, в котором звучит та же тема русской эмиграции. Оценка: 6 из 5
Набоков подтверждает устоявшиеся на практике истины, что нам чаще кажется что мы любим, чем это существует на самом деле, легче любить на расстоянии. Чувственное произведение, кому-то покажется с банальной концовкой, для кого-то финал будет непредсказуем, но развязки ждешь с нетерпением по ходу всего повествования. Это моя первая книга у Набокова, разочарования не вызвала.
Раньше читала оба текста - Машеньку и Подвиг - как истории таких судьбой хранимых избалованных мужчин. Оба относительно молоды, счастливо избежали революционной мясорубки, потеряли свое привилегированное положение, но сохранили жизнь, образование, даже некоторый комфорт. Упиваются сменой настроений, грустью; неспешно перебирают возможности чем заняться, никаких четких планов на жизнь, любят как-то тоже в пол-силы…
А теперь потеря своей страны воспринимается совсем по-другому. Невозможность вернуться домой, невозможность прежней жизни (а что еще у них в ближайшем будущем, мы знаем, а они еще нет), не просто перемена места, не релокация - а именно крах жизни, какой ты ее знал. Какой смысл что-то планировать, быть кому-то преданным, к чему-то стремиться. Полная апатия и жизнь одной неделей. Кто ж знал, что эмигрантская литература так снова зазвучит
Мне очень понравились эти два произведения, очень сейчас актуальная тема, как русские живут за границей, о том как пождерживаюи друг друга, о тоске по Родине, я открыла для себя Набокова, рекомендую
"Главным действующим лицом романов... является память" Тонкие нити памяти пронизывают "Машеньку", путешествуют по Европе в "Подвиге" Два таких разных рассказа, и оба вызывающие такие смутные чувства. Немного непривычно было читать Набокова после "Лолиты" и "Камеры обскура". После таких европейско-американских книг перейти к такой русской литературе. Хотя действия происходят всё так же в Европе, однако ж окружены они таки русским духом. "Машенька" по сравнению с "Подвигом" казалась такой легкой, такой тоскливой. И прощание с ней было тяжелым, как и всякое прощание с человеком. Просто сесть в поезд и уехать. Как же это наверно приятно. Однако ж, перед этим надо отпустить. Отпустить всех тех, кого мы стараемся удержать, всех тех кто ранит только тем, что всплывает в памяти. Приступив же к "Подвигу" было как-то сложно переходить от страницы к странице, и мне казалось, что зря я взялась за этот рассказ, что тем самым отобью всякую нарастающую любовь к Набокову. И однако ж такой конец. Но до конца было далеко. А в начале был Крым. И прелесть какая же. Я читала и видела всё о чем писал автор. И прям захотелось тут же сорваться и поехать домой(потому что именно в Крыму мой дом) и наблюдать всю ту красоту, о которой пишет автор. А потом череда событий, людей, стран. И казалось таким бессмысленным все это. Так же как и бессмысленной иногда кажется отчаявшемуся землянину жизнь. И в конце.. Ах. Лишь вздохи, и восхищенные глаза. И отчаянье, накопившееся в процессе прочтения. Отчаяние от того, что все быстротечно. От того, что мы имеем лишь свою память. Память о давно ушедшем.
Россию надо любить. Без нашей эмигрантской любви России – крышка. Там ее никто не любит.
Что это с вами, Лев Глебович? Лицо у вас както светлее
белом, толстый, светлоусый, в панамской шляпе, в пикейном жилете, богатом брелоками (из которых самый занимательный – кинжал с ноготок), сидит на скамье перед домом, в подвижной тени липы
великолепная осень, которую он только что видел в Швейцарии. По утрам нежный туман заволакивал Альпы. Гроздь рябины лежала посреди дороги, где колеи были подернуты слюдяным ледком. Яркожелтая листва берез скудела с каждым днем, несмотря на безветрие, и с задумчивым весельем глядело сквозь нее бирюзовое небо. Рыжели пышные папоротники; плыли по воздуху радужные паутинки, которые дядя Генрих называл волосами Богородицы. Иногда
Кроме того, дяде Генриху казалось, что он живет в эпоху страшной спешки, и было особенно смешно
Recenzje, 13 recenzje13