Mine eye and heart are at a mortal war
How to divide the conquest of thy sight;
Mine eye my heart thy picture's sight would bar,
My heart mine eye the freedom of that right.
My heart doth plead that thou in him dost lie, –
A closet never pierced with crystal eyes –
But the defendant doth that plea deny
And says in him thy fair appearance lies.
To side this title is impannelled
A quest of thoughts, all tenants to the heart;
And by their verdict is determined
The clear eye's moiety and the dear heart's part:
As thus; mine eye's due is thy outward part,
And my heart's right thy inward love of heart.

Глаза и сердце в бой вступают меж собою,
Чтоб разделить восторг твоею красотою.
Глаза мои хотят от сердца заслонить
Твой образ; сердце ж прав желает их лишить –
И говорит, что ты, мой друг, в нем обитаешь,
В убежище, куда не проникает глаз;
Глаза же говорят при этом каждый раз,
Что ты во всей красе в их блеске восседаешь.
Чтоб этот спор решить, приходится спросить
У мыслей, в сердце том живущих непрестанно, –
И мощный голос их спешит определить
Что сердцу, что глазам в тебе принадлежит:
«Глазам принадлежит наружное безданно,
А сердцу – право быть близ сердца постоянно».

Перевод Н.В. Гербеля

Мои глаза и сердце в вечном споре,
Как разделить права на облик твой.
Одни твердят – твой лик в любовном взоре,
А сердце отвечает – нет, он мой!
Он в сердце, в сердце пламенном сокрыт, –
В ларце закрытом, недоступном оку. –
Глаза же говорят – твой светлый вид
В них, в них одних запечатлен глубоко.
Чтоб разрешить по правде это дело,
Призвал я ум, как двух истцов звено.
Все обсудив и все обдумав зрело,
По совести так было решено:
Моим глазам твой лик был присужден,
А сердцу то, чем ум обворожен.

Перевод М.И. Чайковского

Сонет XLVII

Betwixt mine eye and heart a league is took,
And each doth good turns now unto the other:
When that mine eye is famish'd for a look,
Or heart in love with sighs himself doth smother,
With my love's picture then my eye doth feast,
And to the painted banquet bids my heart;
Another time mine eye is my heart's guest
And in his thoughts of love doth share a part:
So, either by thy picture or my love,
Thyself away art present still with me;
For thou not farther than my thoughts canst move,
And I am still with them, and they with thee;
Or, if they sleep, thy picture in my sight
Awakes my heart to heart's and eye's delight.

Союз с глазами сердце заключило –
Всегда, во всем друг другу помогать,
Коль алчет взор увидеть образ милый
Иль сердце от тоски начнет вздыхать.
Коль твой портрет глаза мои чарует,
То сердце делит с ними этот пир.
У сердца очи в свой черед пируют,
Как полн тобой его мечтаний мир.
Так, твой портрет, моя любовь связала
Нас цепью неразрывною с тобой.
Ведь не уйдешь моих ты мыслей дале;
Ты, значит, в них; они ж всегда со мной.
И даже если сплю, твой образ дивный
Чарует взор и сердце непрерывно.

Перевод П.Н. Краснова

Блеск глаз и сердца бой склоняются друг к другу,
И каждый оказать другому мнит услугу.
Когда глаза тебя стремятся увидать,
А сердце вздох в груди старается сдержать, –
Тогда глаза живут твоим изображеньем
И манят сердце вдаль, пленяя наслажденьем;
Иной же раз глаза играют роль гостей
У сердца и мечтой с ним тешатся своей.
Итак, благодаря портрету или страсти,
Ты, и вдали живя, живешь всегда со мной,
Затем что мыслей ты избегнуть не во власти,
Когда я с ними век, они ж всегда с тобой;
А если и уснут, то образ твой здесь будет
И – на восторг глазам и сердцу – их разбудит.

Перевод Н.В. Гербеля

Мой взор и сердце прекратили спор,
Решив войти друг с другом в соглашенье:
Когда мои глаза твой жаждут взор,
Иль сердце ищет страсти утоленье,
Мои глаза рисуют облик твой
И просят сердце разделить их радость, –
В другой же раз у сердца пир горой,
И взор с ним грез любовных делит сладость.
Так, то любя, а то воображая,
Хотя вдали, но все же ты со мной.
И помыслы, тебя сопровождая,
А с ними я, всегда везде с тобой.
Когда же спят они, то в мраке ночи
Твой образ будит сердце вновь и очи.

Перевод М.И. Чайковского

Сонет XLVIII

How careful was I when I took my way,
Each trifle under truest bars to thrust,
That to my use it might unused stay
From hands of falsehood, in sure wards of trust!
But thou, to whom my jewels trifles are,
Most worthy comfort, now my greatest grief,
Thou best of dearest and mine only care,
Art left the prey of every vulgar thief.
Thee have I not lock'd up in any chest,
Save where thou art not, though I feel thou art,
Within the gentle closure of my breast,
From whence at pleasure thou mayst come and part;
And even thence thou wilt be stol'n, I fear,
For truth proves thievish for a prize so dear.

Сбираясь в путь далекий, я убрал
Все вещи, что не взял с собою вместе,
И чтобы вор их дерзкий не украл,
Их запер под замок в надежном месте.
Ты ж лучшее сокровище мое, –
Мое блаженство и мое мученье, –
В сравненьи с чем все прочее ничто,
Оставлено ворам на расхищенье.
Не запер я на ключ, в сундук, тебя…
Лишь там, где нет тебя и все ж ты вечно, –
В груди моей, – храню тебя любя.
И можешь ты уйти отсель беспечно…
Ах, могут у меня тебя украсть;
Из-за тебя и честный может пасть.

Перевод П.Н. Краснова

Сбираясь в путь и свой бросая уголок,
Я осторожно все припрятал под замок,
Чтоб все, что покидал, нетронутым осталось
И от лукавых рук все время охранялось.
Тебя ж, в сравненье с кем сокровища – ничто,
В ком блещет столько благ для сердца и для взора
И не решится с кем равнять себя никто,
Я не могу укрыть от рук простого вора.
Я ни в какой тебя не заключал тайник,
За вычетом того, где твой не блещет лик,
Хоть знаю, что он здесь – в груди моей – таится,
Откуда волен ты уйти и вновь явиться.
Но и оттуда, друг, возможность есть украсть,
Когда ты можешь влить и в добродетель страсть.

Перевод Н.В. Гербеля

Как бережно, пускаясь в дальний путь,
Я спрятал вещи в лари под замками,
Чтоб, возвратясь, найти их мог, ничуть
Не тронутых преступными руками.
Но ты, кто в мире мне всего ценней, –
Сокровище мое, отрада взору, –
По ком тоскую день и ночь сильней,
Тебя оставил я доступным вору,
Не запер на замок, но спрятал там,
Где хоть и нет тебя, но где очам
Души моей ты зрим – в моей груди, –
Всегда свободный выйти и прийти…
Но даже там не верю я затворам.
Чтоб взять тебя, и честный станет вором.

Перевод М.И. Чайковского

Сонет XLIX

Against that time, if ever that time come,
When I shall see thee frown on my defects,
When as thy love hath cast his utmost sum,
Call'd to that audit by advis'd respects;
Against that time when thou shalt strangely pass,
And scarcely greet me with that sun, thine eye,
When love, converted from the thing it was,
Shall reasons find of settled gravity;
Against that time do I ensconce me here,
Within the knowledge of mine own desert,
And this my hand, against my self uprear,
To guard the lawful reasons on thy part:
To leave poor me thou hast the strength of laws,
Since why to love I can allege no cause.

С порою той – не дай ей Бог настать! –
Когда, мои увидев недостатки,
Меня начнешь ты строго осуждать,
Любовь свою истратив без остатка;
С порою той, когда ты отвратишь
Свой солнце-взор, когда-то благосклонный,
Любовь свою в презренье обратишь,
Найдешь к холодности предлог законный, –
С порою тою ныне я борюсь,
Грехи свои заране признавая.
На суд тебе охотно отдаюсь
И правоту твою благословляю.
Имеешь право ты меня забыть:
Ведь нет причин тебе меня любить.

Перевод П.Н. Краснова

Ко времени тому, что шествует вперед,
Когда оно, мой друг, когда-нибудь настанет,
Когда твой хмурый взгляд в мои пороки канет
И ты своей любви сведешь последний счет;
Ко времени тому, когда пройдешь ты мимо,
Приветствуя меня лучами глаз твоих,
И страсть, свои плоды раздавшая незримо,
Найдет причину вновь для взглядов ледяных, –
Ко времени тому готовиться я стану,
Стараяся сознать все промахи вполне,
И сам же на себя всей силою восстану,
Чтоб право на твоей сияло стороне.
Ты волен хоть сейчас навек со мной расстаться, –
Да и зачем тебе любить меня стараться?

Перевод Н.В. Гербеля

Готовясь к дню – неужли он придет? –
Когда и ты осудишь мой порок,
И, завершив любви минувшей счет,
Всему, что было, подведешь итог;
Готовясь к дню, когда пройдешь ты мимо,
В привет мне бросив равнодушный взгляд,
Кляня все то, что было так любимо, –
Когда любовь расчеты заменят, –
Я скроюсь здесь. Готовясь к дню тому,
В сознаньи гордом собственных заслуг,
Сам на себя я руку подниму,
Чтобы всегда, во всем был прав мой друг.
Меня покинуть вправе ты, я знаю,
Раз на любовь я прав не предъявляю.

Перевод М.И. Чайковского

Сонет L

How heavy do I journey on the way,
When what I seek, my weary travel's end,
Doth teach that ease and that repose to say
'Thus far the miles are measured from thy friend!'
The beast that bears me, tired with my woe,
Plods dully on, to bear that weight in me,
As if by some instinct the wretch did know
His rider loved not speed, being made from thee:
The bloody spur cannot provoke him on
That sometimes anger thrusts into his hide;
Which heavily he answers with a groan,
More sharp to me than spurring to his side;
For that same groan doth put this in my mind;
My grief lies onward and my joy behind.

Свой дальний путь свершаю я лениво,
Ведь отдых, что меня в конце его
Манит, – я знаю, – мне шепнет тоскливо:
«Ах, сколько миль до друга твоего!»
Едва плетется конь, моей печалью,
Как тяжестью какой-то, утомлен.
Как будто чует он, что этой далью,
Что между нас растет, я удручен.
В бока его и шпоры не вонзаю,
И если сгоряча толкну ногой,
То стону тяжкому коня внимаю
С такою же болезненной тоской.
Напомнит он, что ждет меня томленье,
Что позади и жизнь, и наслажденье…

Перевод П.Н. Краснова

Мой друг, как тяжело свой путь мне совершать,
Когда все то, чего душа моя желает –
Свершения пути – меня лишь заставляет,
Удобство и покой припомнивши, сказать:
«Как много миль тебя от друга отделяет!»
Под гнетом бед моих мой конь едва ступает,
Причем инстинкт ему как будто говорит,
Что всадник от тебя нисколько не спешит.
И шпоры, что порой мой гнев в него вонзает,
Не в силах ускорить тяжелый шаг его –
И он на них одним стенаньем отвечает,
Что для меня больней, чем шпоры для него, –
Затем что мне оно о том напоминает,
Что счастье – позади, а горе – ожидает.

Перевод Н.В. Гербеля

Как тяжело брести к концу скитанья,
Где ждет унылый отдых и досуг,
Внушая только вздох да причитанье:
«Как от меня далек мой нежный друг!»
Мой конь от тяжести моей печали
Плетется вял под седоком своим,
Как бы поняв всю безотрадность дали
Меж всадником и другом дорогим.
Напрасно он коня до крови шпорит;
Конь только злится, испуская стон,
Который моему так тяжко вторит,
Что я страдаю более чем он.
Ведь тот же самый стон мне шепчет: «Жди
Лишь скорбь в грядущем. Счастье позади!»

Перевод М.И. Чайковского

Сонет LI

Thus can my love excuse the slow offence
Of my dull bearer when from thee I speed:
From where thou art why should I haste me thence?
Till I return, of posting is no need.
O, what excuse will my poor beast then find,
When swift extremity can seem but slow?
Then should I spur, though mounted on the wind;
In winged speed no motion shall I know:
Then can no horse with my desire keep pace;
Therefore desire, of perfect'st love being made,
Shall neigh – no dull flesh – in his fiery race;
But love, for love, thus shall excuse my jade,
'Since from thee going, he went wilful-slow,
Towards thee I'll run, and give him leave to go.'

Любовь прощает медленность коня,
Когда с тобой я должен разлучаться;
Зачем спешить? Что может гнать меня?
Спешить пора, как буду возвращаться.
Тут извинений конь мой не найдет…
Все будет мне медлительным казаться.
От шпор моих и ветер не уйдет,
Когда б я на спине его мог мчаться.
Коню ль мои желания догнать?
Должно меня нести любви стремленье;
Не может плоть за нею поспевать, –
И вот коню находит извиненье
Любовь: едва плелся он от тебя;
Пущу его и полечу любя.

Перевод П.Н. Краснова

Любовь моя коню простит все замедленья,
Когда он от тебя потащится со мной.
К чему спешить туда, где нет моей родной?
Ведь быстрота нужна нам лишь для возвращенья.
Но как я извиню ленивого коня,
Когда и быстрота – медленье для меня,
Когда – хоть ветер мчи – коня я шпорить буду
И видеть быстроту и в крыльях позабуду?
Не перегнать коню фантазии моей,
Рожденной средь огня бушующих страстей
И мчащейся вперед стезею вдохновенья;
Но страсть моя простит коню все прегрешенья.
Когда ж так тихо он по доброй воле шел,
То, бросивши его, примчуся, как орел.

Перевод Н.В. Гербеля

Любовь так может извинить коня,
Когда он медлит, друга покидая:
К чему спешить, от счастья уезжая?
До возвращенья спешка не нужна.
Но как вину коня тогда простить,
Когда стрела покажется мне клячей?
Тогда сам ветер буду шпорить, бить,
Весь окрыленный спешностью горячей.
Коню ли переспорить вожделенье?
Оно, как плод любовного огня,
Заржет громчей коня в своем стремленьи.
Но за любовь любовь простит коня.
Ведь медлил он, с тобой разлуку чуя,
Помчась к тебе, его освобожу я.

Перевод М.И. Чайковского

Сонет LII

So am I as the rich, whose blessed key
Can bring him to his sweet up-locked treasure,
The which he will not every hour survey,
For blunting the fine point of seldom pleasure.
Therefore are feasts so solemn and so rare,
Since, seldom coming in that long year set,
Like stones of worth they thinly placed are,
Or captain jewels in the carcanet.
So is the time that keeps you as my chest,
Or as the wardrobe which the robe doth hide,
To make some special instant special blest,
By new unfolding his imprison'd pride.
Blessed are you whose worthiness gives scope,
Being had, to triumph; being lack'd, to hope.

Я – как богач, которого приводит
К сокровищу заветный из ключей;
Смотреть свой клад не каждый час он ходит,
Чтоб радость сделать реже, но сильней.
Так праздников торжественных веселье
Разделено по редким дням в году;
Так лучшие из перлов в ожерелье
Нанизаны не сплошь в одном ряду,
Так часто время и тебя скрывает,
Как редкий перл иль праздничный наряд:
Тем слаще видеть мне тебя бывает!
Благодарить за все тебя я рад.
С тобою быть – блаженство обладанья;
Тебя не видеть – счастье ожиданья!

Перевод Н.А. Холодковского

Я – тот богач, чей ключ к сокровищам его
Ему ночной порой дорогу пролагает, –
Среди которых он не каждый день бывает,
Чтоб тем не притупить восторга своего.
И празднества затем свершаются так строго,
Что в каждом их году встречается не много.
Подобно жемчугам, заделанным в венце,
Иль ряду дорогих алмазов на кольце,
Иль выбору одежд, хранящихся до срока,
Храню и я тебя в душе своей глубоко,
И только иногда вскрываю свой тайник,
Чтоб сделать дорогим один особый миг.
Так возвеличься ж ты, чьи вид и совершенства
Способны возбудить надежду на блаженство!

Перевод Н.В. Гербеля

Я как богач, чей ключ благословенный
Вскрывает тайное сокровище свое,
Не каждый час, но редко, сокровенно,
Чтоб не тупить блаженства острие.
Всем ведомо: как редкое веселье,
Приходит праздник только раз в году,
И драгоценный камень в ожерелье
Лишь скупо расставляется в ряду.
Так и часы с тобой, как мой тайник
Иль сундуки с одеждою богатой,
Даруют мне благословенный миг,
Раскрыв красы, которыми чреваты.
Блажен же ты, чьи порождают вежды
С тобой восторг, а без тебя – надежды!

Перевод М.И. Чайковского

Сонет LIII

What is your substance, whereof are you made,
That millions of strange shadows on you tend?
Since every one hath, every one, one shade,
And you, but one, can every shadow lend.
Describe Adonis, and the counterfeit
Is poorly imitated after you;
On Helen's cheek all art of beauty set,
And you in Grecian tires are painted new:
Speak of the spring and foison of the year;
The one doth shadow of your beauty show,
The other as your bounty doth appear;
And you in every blessed shape we know.
In all external grace you have some part,
But you like none, none you, for constant heart.

Скажи мне, из чего, мой друг, ты создана,
Что тысячи теней вокруг тебя витают?
Ведь каждому всего одна лишь тень дана,
А прихоти твои всех ими наделяют.
Лишь стоит взгляд один склонить на облик твой,
Чтоб тотчас Адонис предстал тебе на смену;
А если кисть создаст прекрасную Елену,
То это будешь ты под греческой фатой.
Весну ли, лето ль – что поэт ни воспевает,
Одна – лишь красоту твою очам являет,
Другое ж – говорит о щедрости Твоей
И лучшее в тебе являет без затей.
Все, чем наш красен мир, все то в тебе таится;
Но с сердцем, верь, твоим ничто, друг, не сравнится.

Перевод Н.В. Гербеля

Какая сущность твоего сложенья?
Тьмы чуждых образов живут в тебе.
У всех одно лишь тени отраженье,
А ты один вмещаешь все в себе.
Лик Адониса жалко искажает
Собой твои небесные черты, –
Все, что лицо Елены украшает,
В одежде грека воплощаешь ты.
Возьмем весну иль осени дары:
Та – только тень твоих очарований,
А эта – воплощенье доброты.
Ты отражен в красотах всех созданий,
Ты внешностью участвуешь везде,
Но постоянство сердца лишь в тебе.

Перевод М.И. Чайковского

Сонет LIV

O, how much more doth beauty beauteous seem
By that sweet ornament which truth doth give!
The rose looks fair, but fairer we it deem
For that sweet odour which doth in it live.
The canker blooms have full as deep a dye
As the perfumed tincture of the roses,
Hang on such thorns and play as wantonly
When summer's breath their masked buds discloses:
But, for their virtue only is their show,
They live unwoo'd, and unrespected fade,
Die to themselves. Sweet roses do not so;
Of their sweet deaths are sweetest odours made:
And so of you, beauteous and lovely youth,
When that shall vade, by verse distills your truth.

О, красота еще прекраснее бывает,
Когда огонь речей в ней искренность являет!
Прекрасен розы вид, но более влечет
К цветку нас аромат, который в нем живет.
Пышна царица гор, лесов, садов и пашен,
Но и шиповник с ней померится на вид:
Имеет он шипы и листьями шумит
Не хуже, чем она, и в тот же цвет окрашен.
Но так как сходство их в наружности одной,
То он живет один, любуясь сам собой,
И вянет в тишине; из розы ж добывают
Нежнейшие духи, что так благоухают.
Так будешь жить и ты, мой друг, в моих стихах,
Когда твоя краса и юность будут – прах.

Перевод Н.В. Гербеля

О, как краса становится нам краше
В убранстве правоты! Красив наряд
У роз, но восхищенье наше
Растет, вдохнув их сладкий аромат.
Шиповник тоже нам глаза ласкает
Не меньше цвета благовонных роз:
Он, сходный с ними, как они блистает
В волшебную пору весенних рос.
Но красота его на миг жива:
Он без ухода, лишний, умирает
Как бы один. А роза, и мертва,
Свой аромат повсюду расточает.
Так будет цвесть твой дух в моих стихах,
Когда твой облик обратится в прах.

Перевод М.И. Чайковского

Сонет LV

Not marble, nor the gilded monuments
Of princes, shall outlive this powerful rhyme;
But you shall shine more bright in these contents
Than unswept stone, besmear'd with sluttish time.
When wasteful war shall statues overturn,
And broils root out the work of masonry,
Nor Mars his sword nor war's quick fire shall burn
The living record of your memory.
'Gainst death and all-oblivious enmity
Shall you pace forth; your praise shall still find room
Even in the eyes of all posterity
That wear this world out to the ending doom.
So, till the judgment that yourself arise,
You live in this, and dwell in lovers' eyes.

Ни мрамору, ни злату саркофага,
Могущих сих не пережить стихов,
Не в грязном камне, выщербленном влагой,
Блистать ты будешь, но в рассказе строф.
Война низвергнет статуи, и зданий
Твердыни рухнут меж народных смут,
Но об тебе живых воспоминаний
Ни Марса меч, ни пламя не сотрут.
Смерть презирая и вражду забвенья,
Ты будешь жить, прославленный всегда;
Тебе дивиться будут поколенья,
Являясь в мир, до Страшного суда.
До дня того, когда ты сам восстанешь,
Во взоре любящем ты не увянешь!

Перевод В.Я. Брюсова

Ни гордому столпу, ни царственной гробнице
Не пережить моих прославленных стихов,
И имя в них твое надежней сохранится,
Чем на дрянной плите, игралище веков.
Когда война столпы и арки вдруг низложит,
А памятники в прах рассыпятся в борьбе,
Ни Марса меч, ни пыл войны не уничтожат
Свидетельства, мой друг, живого о тебе.
И вопреки вражде и демону сомнений
Ты выступишь вперед – и похвала всегда
Сумеет место дать тебе средь поколений,
Какие будут жить до страшного суда.
И так, покамест сам на суд ты не предстанешь,
В стихах ты и в глазах век жить не перестанешь.

Перевод Н.В. Гербеля

Нет! Пышность мрамора гробниц земных
Владык не победит мой мощный стих.
Ты будешь светел в нем, всегда нетленный,
А время смоет камня блеск надменный.
Когда война статуи свергнет в прах,
И не оставит бунт на камне камень,
Ни Марса меч, ни всемогущий пламень
Не тронут память о твоих чертах.
И слава о тебе на век пребудет
Людской вражде и смерти вопреки.
Ты будешь юн, как в ниве васильки,
Доколе всех звук трубный не разбудит.
Пока на Суд не встанешь из могилы,
В моих стихах ты будешь жив, о милый!

Перевод М.И. Чайковского