«Интересно, сколько мы выручим за висюльки?» – подумал он, глядя, как Амелия вынимает из уха вторую серьгу, и пригладил усы.
Затем откуда-то сверху и сбоку на него обрушилась ослепительная молния, и с окружающим миром стали происходить странные вещи. Деревья сдвинулись с мест в каком-то диком танце, небо закачалось и перевернулось, и мужчина повалился на землю. У самого его лица оказались опавшие прошлогодние листья, и по одному из них карабкалась божья коровка. Она расправила крылья и взлетела, и это было последним, что незадачливый убийца увидел в своей жизни.
Ева, в ужасе разинув рот, смотрела на человека со шрамом, который неожиданно выскочил откуда-то на лошади, держа в руке саблю. Первым ударом он уложил смазливого, вторым перерубил горло тому, кто был так похож на священника, но последний грабитель, лопоухий коротышка, сидевший на низенькой мохнатой лошади, не пожелал сдаваться просто так. В ошеломлении зажав в кулаке серьгу, Амелия смотрела, как ожесточенно рубятся лопоухий и человек со шрамом – так, что из клинков вылетают синеватые искры. Лопоухий полоснул противника ниже плеча и, казалось, почти достал его, но тот пригнулся в седле и снизу вверх ударил лопоухого саблей в грудь, а затем для верности добавил еще раз. Последний грабитель издал какой-то странный, крякающий звук, повалился с седла и больше не шевелился.
– Ой, – сказала Ева и втянула голову в плечи.
Амелия опустила глаза и увидела, как по подолу катятся две струйки крови, попавшие на него, очевидно, тогда, когда их спаситель разбирался с любителем чужих серег. Зашуршали и взметнулись листья – это человек со шрамом соскочил с лошади. Он покосился на служанку, чей нос с бородавкой выглядывал из-за плеча Амелии, вытер окровавленную саблю об одежду последнего врага и убрал клинок в ножны.
– С… с… сударыня! – тревожно дохнула Ева в ухо госпоже.
Амелия подняла голову. С робостью, которая могла показаться странной в человеке, который только что за здорово живешь прикончил троих бандитов, незнакомец со шрамом преодолел разделявшее их расстояние и подошел к ней. Его лошадь, светлая, какой-то странной желтоватой масти, мотнула головой и принялась щипать траву.
– Вы целы? – спросил незнакомец.
– Вы испачкали мне платье, – еле слышно ответила Амелия.
У незнакомца сделался такой вид, словно он услышал нечто очень странное. Во всяком случае, он явно смутился и принялся чесать правой рукой левую щеку.
– У вас кровь течет, – сказала Амелия.
Он опустил руку и посмотрел на рану на рукаве, который окрасился кровью.
– А… Ну да.
– Как вас зовут? – спросила Амелия, видя, что тот находится в явном затруднении и не знает, как продолжить разговор.
– Меня? Луи, – ответил он, глядя на нее исподлобья.
– Ева, – сказала Амелия по-немецки, оборачиваясь к служанке, – дай мне что-нибудь… Перевязать его.
– А если он с ними заодно? – всполошилась Ева. – Вы посмотрите на него, сударыня, на кого он похож! Конечно же, он такой же разбойник!
Амелия посмотрела – и не увидела ничего нового. Складный молодец, широкоплечий, высокий – пять футов семь дюймов[7], если не больше; одет в лохмотья, это верно, но, как говорил ее отец, не всем же ходить в шелках и бархате, и потом, нелепо придираться к гардеробу человека, который только что спас вам жизнь. Давно не стриженные темные волосы в беспорядке падают на плечи, голову держит высоко, и шрам на лбу ничуть его не портит. Лицо загорелое, открытое, черты приятные, и даже очень. И глаза. Амелии достаточно было поглядеть в них, чтобы понять, что ее новый знакомый не имеет никакого отношения к разбойникам. Воля ваша, но не может быть разбойником человек, у которого такие замечательные карие глаза с золотыми искорками, которые вспыхивают каждый раз, когда он смотрит на нее. И если что-то в облике Луи ее беспокоило, то, во всяком случае, не глаза и не улыбка, от которой на его щеках появлялись ямочки.
– Он всех нас убьет! – простонала служанка, ломая руки. – Вы видели, как он с ними разделался? Раз – и готово, а ведь у них тоже было оружие!
– Е-ва, – тихо и раздельно проговорила госпожа. И служанка угасла, служанка полезла в сумку, служанка достала какой-то непрезентабельный лоскут… но под взглядом Амелии, которая вдевала в ухо вторую серьгу, извлекла другой, получше.
– Подбери шкатулку, – распорядилась Амелия, вылезая из кареты. Луи, спохватившись, подал ей руку. – И не забудь мое кольцо, оно у него, – добавила она, оборачиваясь к Еве и кивая на труп первого грабителя.
Подобрав юбку, она переступила через убитого, возле которого лежала заветная шкатулка. Несколько золотых кружочков выкатилось и теперь поблескивало в траве.
Ева вышла из кареты и стала собирать деньги обратно в шкатулку, а Амелия занялась рукой своего спасителя. С его точки зрения, это была царапина, но он стал бы последним человеком, который вздумал бы мешать иноземной принцессе заниматься раной.
– Зря вы попросили полковника их отпустить, – выпалил он, когда Амелия наконец перевязала его. – Видно же было, что это за птицы.
Молодая женщина поморщилась.
– Они показались мне несчастными людьми, которые попали в беду, только и всего.
И тут она поняла, что именно в Луи ее настораживало. Дело вовсе не в лохмотьях и не в его нарочито простых манерах, а в том, как он держался. Выправка у него была явно военная, так что не зря кузен Браницкий принял его за лазутчика. Заодно военное прошлое объясняло и ловкость, с которой молодой человек обращался с саблей. Но тут Амелия услышала сдавленный крик служанки – и забыла обо всем на свете.
– Ева! Что случилось?
Служанка выронила шкатулку, рассыпав деньги, и, схватившись за голову, принялась причитать.
– Якоб! Наш кучер! Они убили его!
– Черт возьми! – вырвалось у Луи. Он вскочил на козлы, перевернул тело, которое обмякло на сиденье, потрогал его и, взглянув на женщин, покачал головой.
– Мне очень жаль, – проговорил он, закрывая убитому глаза.
– Мы должны вернуться домой, – решительно сказала Ева. Она опустилась на колени и вновь принялась собирать деньги. – Мы не можем ехать дальше, сударыня!
– Нет, – отрезала Амелия, глядя в сторону.
– Но Якоб! Как мы поедем без кучера?
Госпожа оставила вопрос без ответа.
– Мы должны похоронить его, – сказала она. – Он верой и правдой служил нашей семье много лет. Поблизости есть какой-нибудь город? Или деревня? Нам понадобится священник.
– Сударыня, нам лучше вернуться в Верден, – прошептала Ева. Она собрала все деньги и теперь стояла, прижимая шкатулку к груди обеими руками.
– Я не поеду обратно в Верден, – отозвалась Амелия, и нотки, прозвеневшие в ее голосе, заставили Луи пристальнее взглянуть на нее. – И не уговаривай меня!
– Он же сказал: всего неделя! – жалобно проговорила Ева. – Мы переждем в Вердене, пока они дойдут до Парижа и восстановят порядок, чтобы грабители не подстерегали людей на дорогах. И тогда мы поедем куда вам заблагорассудится! Всего неделя, сударыня!
– Я не хочу ждать, – отрезала молодая женщина. – Мы похороним Якоба, возьмем другого кучера и поедем дальше.
Ева хотела сказать еще что-то, но тут вмешался Луи.
– Если вам нужен кучер, то я могу пока им побыть. Я с детства при лошадях и умею с ними управляться. В той стороне есть какая-то деревня, мы можем отвезти туда беднягу и посмотреть, есть ли там присягнувший священник.
– Какой священник? – переспросила Амелия.
Несколько смущенно Луи пояснил, что теперь все священники приносят присягу Свободе и Равенству. Не так давно они присягали Нации, Закону и Королю, но в связи с последними событиями текст присяги малость изменился.
– А если священник не принесет присягу, что тогда? – полюбопытствовала Амелия.
Луи пожал плечами.
– Тогда ему не позволят служить и не будут выплачивать жалованье.
– А бога вы тоже заставили приносить присягу? – запальчиво спросила Ева. – Что за глупость! И ваш отец, сударыня, говорил, что это самая просвещенная страна Европы! Белены они тут все объелись, в самом деле?
Даже бородавка на кончике ее носа выражала возмущение.
– Полно, Ева, – вмешалась Амелия. – Священник все равно остается священником, приносил он присягу или нет. – Она обернулась к Луи. – Вы отвезете нас и бедного Якоба в деревню. Я должна позаботиться о похоронах. А потом, если вы не передумаете, поедем дальше. О деньгах можете не беспокоиться: я заплачу столько, сколько вы попросите.
Амелия была слишком хорошо воспитана, чтобы назначать спасшему ее человеку скромное кучерское жалованье, и поэтому предпочла оставить за ним решение этого вопроса. Ева нахмурилась. Ее бы ничуть не удивило, если бы проклятый оборванец не пожелал поймать ее госпожу на слове и не заломил какую-нибудь несусветную цену.
– Денег мне не надо, – сказал Луи сердито. – А до Труа я вас довезу, не беспокойтесь.
– Мы едем не в Труа, – отозвалась Амелия. – Мы направляемся в Амьен.
Глава 4
– Вы же говорили, что едете в Труа… – начал Луи и запнулся.
Его смущение было вполне объяснимо: Труа находится на юго-западе от Вердена, а Амьен – на северо-западе. Амелия внимательно посмотрела на собеседника.
– Кому? Вам, насколько помнится, я ничего не говорила.
– Ну, этому… – протянул Луи, пытаясь вспомнить, как звали полковника, по чьей милости он едва не познакомился с петлей. – А почему он назвал вас принцессой? – выпалил он неожиданно.
Ева открыла рот. Она страстно желала, чтобы госпожа поставила на место этого нахала, но Амелия только устало улыбнулась.
– Я младшая в семье. Это просто прозвище.
Конечно, подумал Луи, будь она настоящей принцессой, разве она путешествовала бы только с наводящей страх служанкой и кучером. И тем не менее он вынужден был признать, что семейное прозвище подходило ей как нельзя лучше. Не то чтобы она выглядела надменной, как принцесса крови; но было, было в ее лице какое-то отрешенное, далекое выражение, словно она находилась и здесь, и одновременно – мыслями, быть может, – где-то в другом месте, с другими людьми или в другом времени. И хотя это выражение ей очень шло, Луи бы, наверное, предпочел, чтобы она была чуть попроще, чуть доступнее, чем казалась. Он так и не смог заставить себя сказать ей общепринятое «гражданка» – уже по ее виду было понятно, что она может быть только госпожой.
– Так вы согласны поступить ко мне на службу? – спросила Амелия. – Полагаю, дня за три мы доберемся до Амьена – если, конечно, не случится ничего непредвиденного.
Луи был не самым подозрительным человеком на свете, но ему все-таки пришлось признать, что непоследовательность молодой женщины выглядит странно. Он отлично помнил, как она уверяла своего родича, что едет именно в Труа, и вдруг оказывается, что ей позарез нужно в Амьен. Ева беспокойно шевельнулась.
– Хорошо, – выпалил Луи. – Я доставлю вас в Амьен.
– Тогда едем, – просто сказала Амелия. – Что вы будете делать с вашей лошадью?
– Ничего. Мы заберем ее с собой, я просто привяжу ее сзади к карете.
Он забрался на кучерское место, пристегнул ремнем тело Якоба, чтобы оно не свалилось под колеса, и стал возиться с упряжью. Амелия провела рукой по лбу. Ей казалось, что она что-то забыла или упустила, не то чтобы важное, но…
– Ты нашла мое кольцо? – обернулась она к Еве.
Служанка посмотрела на нее с трепетом.
– Но он же мертвый, сударыня… Я боюсь.
– В чем дело? – спросил Луи.
– Мое кольцо, – ответила Амелия, кивая на тело, распростертое среди листьев. – Оно у него.
Луи шмыгнул носом (заставив Еву всерьез себя возненавидеть), спрыгнул на землю, быстро обыскал труп и поднялся с кольцом в руке.
– Благодарю вас, – ответила Амелия, но надевать драгоценность не стала, а спрятала ее в карман. Луи помог ей забраться в экипаж. Что же до Евы, то ей пришлось залезать туда самой, и Луи захлопнул за ней дверцу.
– Надеюсь, нам не придется жалеть, что мы связались с ним, – проворчала Ева. – И подумать только, что, если бы вы не попросили господина Браницкого отпустить этих негодяев, ничего бы не случилось!
Амелия ничего не ответила. Экипаж тронулся с места, на приличной скорости миновал лес и свернул на дорогу, которая привела путешественниц к небольшой деревушке. Луи подъехал к церкви и натянул вожжи.
Деревенский кюре оказался седым стариком, загорелым до черноты. Он хмуро выслушал Амелию и пустился в описание бед, которые простые люди терпят из-за войны. В соседней деревне синие забрали всех свиней и кур, а в их деревне пруссаки повесили одного из жителей и изнасиловали нескольких женщин. Амелия дала кюре два золотых и попросила похоронить Якоба и отслужить мессы за упокой его души.
– Далеко изволите ехать, сударыня? – спросил священник. Старый человек, он не привык к новомодным веяниям и до сих пор забывал употреблять слово «гражданин» вместо привычного «мсье».
– В Амьен.
Священник вздохнул.
– Я бы советовал вам быть осторожней, сударыня. Тут дело такое, война… разные люди, опять же, вокруг бродят. И свои порой хуже чужих оказываются, – прибавил он с отвращением.
Амелия не сказала ему, что прибыла из-за границы, а по ее французской речи никто не заподозрил бы чужестранку. Поэтому она не стала уточнять, что «свои» для нее были вовсе не те, что для этого старика.
– Вы давно уже живете здесь, наверное, все знаете, – проговорила она. – Возможно ли как-то обогнуть расположение войск, чтобы не встречаться с ними?
– Это вряд ли получится, сударыня, – отозвался старик. – Наши стоят лагерем в Сент-Мену, а Аргоннский лес просто так не объехать. Если же ехать через лес, то вы вряд ли мимо них проскочите. Там всего пять переходов, и везде посты.
– А если все-таки попытаться объехать лес?
Священник задумался.
– Тогда вы наскочите не на синих, а на австрийцев. Они идут со стороны Монмеди. Да и времени много потеряете… Уж не знаю, что и посоветовать, сударыня. Сейчас такое время, что лучше дома сидеть.
– Благодарю вас, – сказала Амелия и вручила ему еще несколько монет. – Если вас не затруднит, передайте их тем женщинам, которые… которые пострадали.
Кюре, которому поведение молодой дамы напомнило о бывшей хозяйке этих мест, великой благотворительнице графине М., которая теперь обреталась где-то в Англии, засуетился, кликнул людей, объявил, что Амелия может не беспокоиться, что ее человека похоронят в лучшем углу кладбища, под кустами сирени, и что ее поручение насчет женщин он выполнит непременно.
Когда Амелия вышла из церкви, начал накрапывать дождь, но вскоре кончился.
– Лошади не устали? – спросила она у Луи. – Как только Якоба похоронят, мы поедем дальше.
Луи ответил, что с лошадьми все в порядке, разве что молодая пристяжная немного дурит, но еды в деревне нет, лавки закрыты, и вообще… Тут он смешался. Ему было стыдно признаваться, что он с утра ничего не ел, даже не позавтракал, потому что надеялся быстро обернуться, а вместо этого угодил в плен к молодой женщине с зелеными глазами, потому что считал себя ее должником за то, что она спасла ему жизнь.
– Ева! – сказала Амелия, которая сразу же догадалась, в чем дело. – Дай ему поесть.
В Вердене Ева закупила всякой снеди, но служанке ничуть не улыбалось делиться ею с оборванцем, который сел на шею госпоже. Однако пришлось подчиниться: сердито сопя, Ева достала из-под сиденья кареты корзинку с едой, откуда торчали хлеб, бутылка вина и бок окорока. Луи, стоя рядом, смотрел, как Ева взяла хлеб, подумала, покосилась на новоиспеченного кучера и отломила от батона маленький кусочек.
– Это мне или воробьям? – поинтересовался Луи.
– Не хочешь, можешь не есть, – буркнула служанка по-немецки.
В следующее мгновение площадь возле церкви огласил возмущенный вопль. Кричала Ева, у которой Луи выхватил хлеб и, нимало не обинуясь, отломил от него добрую треть. Пришлось Амелии вмешаться и призвать служанку к порядку. Кроме того, она приказала дать кучеру вина и кусок окорока.
– Чтоб ты подавился! – с горечью промолвила Ева, видя, как проклятый оборванец, устроившись на козлах, без зазрения совести уплетает окорок. В ответ Луи расхохотался так, что едва не свалился на землю. Молодая пристяжная повела ушами и заржала.
– Ржет как лошадь, и ничего ему не станется! – возмутилась Ева.
Ее негодование выглядело так комично, что Луи захохотал еще громче и на сей раз и в самом деле едва не подавился. Он закашлялся, на глазах у него выступили слезы. А Ева в сердцах топнула ногой и побежала в церковь, где скрылась Амелия, – жаловаться госпоже.
Отчаянно жестикулируя, она объявила, что новый кучер – совершенно невыносимый тип, что он непочтителен, ест за четверых, вызывающе смеется и… И наверняка он обчистит их до нитки, как только они отвернутся.
– Скажи мне лучше: ты оставила его там одного? – неожиданно спросила Амелия.
Ева открыла рот. Она вспомнила, что деньги и вообще все их имущество было в карете и что ничто сейчас не мешало Луи хлестнуть лошадей и умчаться в облаке пыли. Подобрав юбки, она бросилась бежать из церкви.
Если бы Луи поступил именно так, как она полагала, если бы он воспользовался случаем и удрал, оставив их между двумя армиями без денег и вещей, Ева была бы, конечно, огорчена, но вместе с тем испытала бы и толику удовлетворения. Ведь она предупреждала госпожу, что оборванца не стоит брать на службу и что вообще ничего хорошего из этой затеи не получится. Поэтому служанка была почти разочарована, увидев, что Луи никуда не делся и что он по-прежнему сидит на козлах, истребляя верденские припасы. Он доел кусок окорока, отшвырнул бесполезную шкурку, перехватил взгляд Евы и широко ей улыбнулся. На его щеках вспыхнули ямочки. Ева ответила ему свирепым взором, забрала на всякий случай шкатулку из кареты и вернулась в церковь.
– Он там? – спросила Амелия.
– Да.
Подошел кюре и сказал, что для погребения все готово. Церемония заняла меньше часа, и Амелия, стоя под хмурым небом, бросила первый ком земли на гроб, опущенный в яму возле сиреневых кустов. Ева последовала ее примеру. Гроб забросали землей, и вскоре только небольшой холм напоминал о том, что совсем недавно был человек по имени Якоб, служивший кучером у Амелии, урожденной фон Мейссен.
Луи ждал женщин неподалеку от кареты. Присев на корточки, он гладил пестрого котенка, который играл со шкуркой окорока.
– Нам надо выбрать дорогу, по которой мы будем ехать, – сказала Амелия.
Луи передернул плечами и поднялся.
– А тут нет ничего хитрого. Доберемся до Шалона, а там свернем и через Реймс, Лан и Сен-Кантен доедем до Амьена.
– Меня беспокоит Аргоннский лес, – ответила Амелия после паузы. – Там войска.
– Если у вас бумаги в порядке, вам не о чем беспокоиться, – ответил Луи, испытующе глядя на нее. – Дорога ведет через лес, если пытаться его обойти, потеряем несколько дней… да и потом, войска сейчас повсюду.
Ева заметила, что Амелия колеблется, и попыталась вновь воздействовать на свою госпожу.
– Сударыня! Может быть, нам стоит вернуться? Пока мы не отъехали далеко от Вердена… Кто их знает, этих французов, что у них на уме? Кто не уважает священников, от тех можно всего ожидать.
Амелия отвернулась.
– Я не заставляла тебя ехать со мной. И ты знала, куда мы едем, так что все эти разговоры бессмысленны.
– Сударыня! – вскрикнула Ева, обиженная до глубины души. – Но посудите сами… если с вами что-нибудь случится? Если на нас снова нападут грабители? Если мы попадем под пули?
– Я не хочу даже слышать об этом, – отрезала Амелия. – Все, довольно. Мы едем в Амьен.
Луи подал ей руку и помог забраться в карету. Вслед за Амелией села в карету и Ева, и вскоре деревня осталась позади.
Глава 5
Из разбитого пулей окна тянуло ветерком, и Амелия подумала, что в Шалоне надо будет найти стекольщика, чтобы вставить новое. Она достала из-под сиденья сумку с набором для путешественника, решившего сочинять в дороге, и, взяв листок бумаги, заткнула им дырку в окне, за которым катился густой, угрюмый лес.
«Да, я же хотела написать Шарлотте…»
Приладив на коленях доску с углублением для чернильницы и перьев, она вывела первую строку письма – «Между Верденом и Шалоном, 3 сентября 1792 года», – но тут колеса заскрипели, карета остановилась. Снаружи послышались голоса.
– Кто такие? – строго спросил молодой офицер, подходя к карете. Позади него виднелись насупленные физиономии солдат, одетых в полинявшую синюю форму. – Черт возьми! – вырвалось у офицера, когда он увидел, кто сидит на козлах. – Луи? Где тебя черти носили? Мы уж думали, тебя сца…
– Тихо, Франсуа, – проговорил Луи, оглядываясь на карету и понизив голос. – Ни звука, понял? Ты меня не знаешь и в глаза не видел. Ясно?
– Ни черта не ясно, – упрямо объявил Франсуа. – Что за гражданка в карете? Откуда она взялась? Почему ты у нее вместо кучера?
– Это долгая история, – отмахнулся Луи, – потом расскажу, а сейчас у меня нет времени. Передай генералу, что герцог Брауншвейгский сидит в Вердене и вряд ли сразу же оттуда выйдет. У него не хватает боеприпасов, он ждет обозы. Так что у нас есть несколько дней, чтобы что-нибудь придумать. Ты меня слушаешь?
– Слушаю, – проворчал Франсуа, – и должен тебе сказать, что ты привез отличные новости. Дюмурье приказал армиям Келлермана и Бёрнонвиля идти на соединение с ним, он хочет дать сражение и задержать герцога, и нам нужно время, пока генералы подойдут сюда. Но ты же знаешь старика, он захочет знать, насколько твои сведения точны. Откуда они у тебя вообще?
– Прежде всего, – объяснил Луи, – меня этим утром хотели расстрелять.
Франсуа вытаращил глаза.
– Ну! Пруссаки?
– Да. Глупо получилось – я стал расспрашивать крестьян, а они меня сдали патрулю. В общем, их полковник велел меня расстрелять. Но лейтенант сказал, что делать этого нельзя, потому что пуль у них мало и герцог велел их беречь. Поэтому меня хотели повесить, и если бы не вмешательство этой дамы… Так что с боеприпасами у них точно туго.
– Понял, – кивнул Франсуа. – Если так, то получается, что время у нас есть, а время сейчас – это все. Я только одного не понял, кто эта гражданка. – И он кивнул на карету.
– Ты же понимаешь, – заметил Луи. – Долг платежом красен. Она едет в Шалон, я провожу ее туда и вернусь.
– В Шалон? А она не может быть шпионкой?
– Потому я и должен ее проводить, – загадочно отозвался Луи. – На всякий случай.
И они с Франсуа обменялись выразительными взглядами.
– Кто она вообще такая? – спросил Франсуа.
– Знакомая того полковника. – Отвечая, Луи неожиданно вспомнил, что даже не знает фамилию Амелии. Он знал только, что ее зовут Амелия, что у нее зеленые глаза и что только благодаря ей он мог смотреть сейчас на облака, на деревья и на потрепанные мундиры солдатов.
– А она хорошенькая?
Луи немного замялся. В душе, по правде говоря, он проклинал неуместное любопытство сослуживца, но тут, к счастью, Еве пришла в голову мысль выглянуть в окно, чтобы посмотреть, почему они стоят. Завидев ее, Франсуа изменился в лице и даже отступил на шаг.
– Боже! – простонал он.
– Я не хотел говорить, – объяснил Луи, пряча улыбку. – Ей-богу, только довезу ее до Шалона и вернусь. Если она поедет дальше и если я с ее помощью смогу узнать что-то ценное, то могу исчезнуть на несколько дней. Ты предупреди генерала, что я не просто так отлучился, а…
– Понял, – пробормотал Франсуа. – Ты только береги себя, ладно? А то эдак и пропасть недолго.
В ответ на весьма двусмысленный совет Луи разразился хохотом – таким жизнерадостным, что с ближайшей сосны взлетели несколько мелких птиц. Его товарищ отошел на несколько шагов и приосанился.
– Пароль? – официальным тоном спросил он.
– Победа навсегда! – звонко ответил Луи.
– Свобода, равенство, братство! – крикнул Франсуа.
– Или смерть![8] – закончил Луи.
– Проезжайте, гражданин, – важно разрешил Франсуа и сделал знак солдатам отойти в сторону. Гремя и покачиваясь из стороны в сторону, карета проехала пост и двинулась дальше.
В карете Ева повернулась к госпоже.
– Они даже не стали спрашивать у нас бумаги! – с удивлением заметила она.
– Что ж, это упрощает дело, – загадочно ответила Амелия, и ее глаза блеснули.
Пока они не проехали расположение французских войск, их карету останавливали еще четыре или пять раз, но благодаря Луи нигде не стали задерживать. Амелия закончила письмо сестре и запечатала его, когда карета наконец миновала Аргоннский лес и покатила дальше, к Шалону. Дорога здесь была широкая и удобная, но ее запрудили обозы, повозки беженцев и кареты, которые двигались к Парижу. Луи нетерпеливо чертыхнулся. Поток полз еле-еле, и ему пришлось придержать лошадей.
– Что творится, что творится! – пробормотала Ева, не веря своим глазам. – Сударыня, вы только поглядите!
Амелия посмотрела в окно и нахмурилась.
– Так мы и за два дня не доберемся до Шалона, – сказала она. – Луи! Здесь есть другая дорога?
– Есть, но она ведет не туда, куда нам надо, – ответил кучер. – Только время потеряем.
– Все равно, сворачивайте, – распорядилась Амелия. – Мне надо отправить письмо и купить кое-что.
– Как вам будет угодно, гражданка, – буркнул Луи. Ее переменчивость нравилась ему все меньше и меньше.
Ева подпрыгнула на сиденье.
– Сударыня! Вы слышали, как он вас назвал?
– В слове «гражданин» нет ничего обидного, Ева, – заметила Амелия спокойно.
– Но… но… – Ева искала слова, которые могли выразить ее возмущение, – и не находила.
– Тоже мне, прынцесса, – меж тем ворчал Луи, обращаясь, очевидно, к молодой пристяжной, которая настороженно водила ушами и косила глазом. – И что мы забыли в этом городишке?
Однако он свернул на боковую дорогу, по которой и в самом деле оказалось ехать гораздо легче. Через четверть часа карета прибыла в крошечный, опрятный городок, где на главной площади высился фонтан с львиными пастями и росло тощее крошечное деревце. Когда карета подъехала ближе, Амелия заметила, что деревце увешано обрывками каких-то пестрых ленточек.
«Ни за что не буду отворять ей дверцу, – смутно подумал Луи. – Слуга я ей, что ли? И вообще она какая-то… непонятная. Когда я того парня зарубил у нее на глазах, у нее даже лицо не дрогнуло. Зато платье ее расстроило. Прынцесса!»
Тут он вспомнил тонкую ручку в своей руке, внимательные зеленые глаза – и сам не заметил, как оказался у дверцы кареты.
– Приехали, – буркнул он, помогая Амелии выйти.
– Что это за дерево? – спросила Ева, не утерпев.
Луи поглядел на деревце, увешанное ленточками.
– Это дерево свободы, которое граждане свободной Франции сажают в ее честь.
Ева озадаченно моргнула. Она и не подозревала, что в честь свободы можно сажать какие-то деревья и украшать их лентами. Очевидно, не подозревала об этом и темная кудлатая дворняжка, которая в этот момент как раз пробегала по площади. Одно ухо у нее торчало вверх, а другое смешно висело. Дворняжка бодро подскочила к дереву и задрала лапу.
– А ну пошла отсюда! – взревел какой-то сознательный гражданин, бросаясь на нее. Дворняжка протестующее гавкнула, но все же успела сделать свои собачьи дела и убежала.
– Роялистское отродье! – прокричал гражданин ей вслед, потрясая кулаком. Он покачнулся и едва не упал. У него была широкая красная физиономия, а в мутных глазах плавали страх и ярость. Было видно, что этот человек давно и отчаянно пьян.
К нему подбежала какая-то женщина с испуганным лицом и стала вполголоса его увещевать. Он огрызнулся и взмахнул руками, пытаясь оттолкнуть ее от себя, но потерял равновесие и едва не упал.
– Простите, – спросила Амелия, – вы не подскажете, где у вас почта?
Женщина испуганно взглянула на нее.
– Почта была там, – сказала она, кивая на здание перед ними. – Но почтмейстер запер ее и уехал в Бордо.
– Ник… какой не Бордо! – рявкнул ее муж, шатаясь. – Врет он все! У него брат в армии Конде! Вот он и помчался к нему навстречу! Все они одним миром мазаны… Долой! Да здрра… свобода! Сво-бо-да!
– Клод, прошу тебя! – простонала женщина. – Пруссаки скоро будут здесь! Не надо! Подумай хотя бы о детях!
– Так что же, почты нет? – спросила Амелия.
Женщина покачала головой.
– Мне также нужны стекольщик и портной, – продолжала молодая женщина. – Хоть они-то есть?
– Стекольщик Матьё – его друг, – сказала женщина горько, кивая на мужа. – Сейчас он пьян. Они оба напились, когда узнали, что Верден взят. Муж речи в местном клубе произносил, громил прежние власти, а теперь… Теперь получается, что все будет по-старому.
Амелия и Ева обменялись растерянными взглядами.
– Почтмейстер сбежал, стекольщик пьян, – проворчал Луи. – А как насчет портного, гражданка? Или, может, он повесился на портновской мерке в приливе патриотизма?
– Кто, Бонливе? – удивилась женщина. – Что вы, гражданин! Ему 73 года, и он пережил четырех жен. И пятую завел бы, чтобы пережить и ее тоже, да за него уже никто идти не хочет.
– И где этот Бонливе находится? – спросила Амелия. – Как его найти?
– А вон по той улочке, гражданка, – женщина указала на улицу, в конце которой темнела старая церковь. – Там и вывеску увидите. Он портной хороший, только вот берет дорого.
– Роялист! – заорал пьяница, качаясь. – Долой Бонливе!
– Он, как началась революция, объявил, что теперь у него клиентов больше нет, – пугливо объяснила женщина. – Что ж, он раньше всей местной знати шил, а до нас снисходить ему резону не было.
– Ева, – распорядилась Амелия, – ты остаешься здесь. Подожди нас, мы скоро вернемся.
В дом портного их впустил мальчик-слуга, который спросил, что им угодно.
– Моему человеку, – объяснила Амелия, кивая на Луи, – нужно одеться.
Луи вспыхнул.
– Послушайте, я вовсе не просил вас… – начал он сердито.
– Я не могу позволить, чтобы вы ходили в этом, – возразила Амелия спокойно. – Сегодня все утро шел дождь, и погода не улучшается. Если вы заболеете, кто будет моим кучером?
– Я не ваш человек, – буркнул Луи упрямо. – И никогда в жизни ничем не болел.
– Верю вам на слово, но мне будет спокойнее, если я буду знать, что вы тепло одеты и не рискуете простудиться.
Луи хотел сказать, что ему ничего не надо, но тут растворилась дверь, и вошел очень худой, очень высокий старик с осанкой владетельного князя и безукоризненными манерами. Он скользнул взглядом по Луи, перевел взор на Амелию и склонился в почтительном поклоне.
– Счастлив видеть в нашем городе столь достойную особу, сударыня, – объявил он. – Чем могу служить вашей милости?
Амелия объяснила, что Луи нужна новая одежда. Бонливе покачал головой.
– Сожалею, что должен вас огорчить, сударыня, но я не шью для господ санкюлотов, это не мое, да и удовлетворить их вкусы было бы затруднительно. – Он даже не пытался скрыть презрение, сквозившее в его голосе.
Кипя от злости, Луи сделал шаг вперед, намереваясь схватить гнусного старикашку за горло, но его остановил голос Амелии.
– Этот человек вовсе не санкюлот. Он спас мне жизнь.
– В самом деле? – с сомнением протянул Бонливе. – Что ж, тогда это кое-что меняет. Не все, но кое-что. Я, пожалуй, сниму с него мерку.