Что есть истина

Самосознание

Для рассудочного сознания каждое единичное есть абсолютное и неизменное. Рассудок (здравый смысл) еще не способен из единичного определения диалектически развить ему противоположное определение. Такое состояние сознания не согласуется с деятельность мышления, так как деятельность мышления полагает и снимает различные определения. Развитие рефлексии субъекта, т. е. способности его мышления и сознания осознавать определения и отношения одного определения к другому, характеризует уровень развития субъекта.

С одной стороны, в сознании единичность и противоположная ей всеобщность восприятия, так же как и рассудок выступают в качестве моментов, т.е. абстракций и различий, которые для сознания ничтожны или суть не различия, а полностью исчезающие сущности. Сознание еще заполнено внешностью, объективностью, не зависящей от субъекта.

С другой стороны, в сознании мы имеем самосознание, которое есть истинная сущность, состоящая в том, что субъект все познает как принадлежащее ему.

Каждый из нас способен рассматривать свое сознание как предмет, но не каждый стремится достичь единства противоположных абстракций, определений и представлений, положенных в сознании рассудочным мышлением.

Реализуя стремление к единству внутреннего и внешнего, сознание через деятельность мышления снимает противоположность между сознанием как непосредственным предметом чувственной достоверности и сознанием самого себя как истинной сущностью, снимает противоположность я и мира, дает себе объективность и снимает свою одностороннюю субъективность – становится равенством самого себя с собой – самосознанием.

Основанием познания и понимания является взаимодействие моментов особенного и всеобщего в сознании и мышлении. Сознание, как предмет для себя, выступает в определениях особенного. Познание предмета ограничено моментом особенности понятия, определяющего различия предмета. А на сознание субъекта, познающего предмет и тождественного предмету, приходится момент всеобщности. Это соотношение сохраняется и в практическом отношении к миру: единичное не может господствовать над особенным, но особенное господствует над единичным; всеобщее может господствовать над единичным и особенным, единичное и особенное не могут господствовать над всеобщим. Только единство в сознании всеобщности и особенности определяет содержание сознания, дает понимание, познавание предмета.

Развертывание различий, движение формообразований в сознании становится процессом или жизнью. В жизни внутреннее не остается абстрактно-внутренним, но переходит в свое обнаружение. Жизнь человека должна быть понята как самоцель, как цель, которая в себе самой имеет свое средство, как тотальность, в которой каждое звено, отличное от другого звена, есть одновременно и цель, и средство. На основе сознания этого диалектического, этого живого единства различенного рождается и развивается самосознание – сознание для себя самого предметного – знание об истине природного, о “я”. Чувство единства с самим собой снимает свою противоположность “иному”. Это подвижное состояние есть сохраняющееся целое или индивидуальность. Деятельность самосознания состоит в сообщении себе истинной достоверности самого себя и самостоятельности. Сознание, которое характеризует свой предмет – сознание как негативное есть, прежде всего, потребность познавать на опыте свою самостоятельность. Сознание стремится к существенному сознанию своего для-себя-бытия через потребность деятельности.

Субъект есть деятельная и живая внутри себя субстанция. Эту в себе и для себя существующую субстанцию, сохраняющую себя, еще Сократ (род. 469 до н. э.) определил как цель и более точно – как истинное, как благо, которое непременно должно быть познано человеком. То, что человек свободен сам по себе, по своей субстанции, по самосознанию, что человек рожден свободным, не знали в древности, хотя лишь это понятие есть источник права. Субъект предполагает в качестве своей цели осуществление и действителен только через свое осуществление. Природа жизни субъекта состоит в том, чтобы быть для себя и проявляется в самодвижении своей сущности. Для субъекта характерно становление себя самого. Субъект становится субстанцией. Для себя человек таков только как развитый разум, который превратил себя в то, что он есть в себе. Лишь в этом состоит действительность разума. Этот результат есть простая непосредственность, ибо он есть обладающая самосознанием свобода, которая покоится внутри себя. Знание и самопознание субъекта получают свое завершение лишь благодаря своему становлению. Они имеют характер непосредственности и поэтому обладают существованием, основанием которого является мышление. Знание и самопознание это рефлексия бытия в себя самого. Образование субъекта развивает его самосознание, т. е. порождает становление субъекта и рефлексию в себя, прохождение определенного пути.

В деятельности для сознания образуется новая форма самосознания: сознание, которое есть для себя сущность в бесконечности или в чистом движении сознания, – сознание, которое мыслит или есть свободное самосознание. Ибо мыслить значит быть для себя своим предметом. – Для мышления предмет движется не в представлениях или образах, а в понятиях, то есть в таком различаемом в-себе-бытии, которое непосредственно для сознания от него же не отличается. Представленное, оформленное, сущее как таковое имеет форму бытия чего-то иного, нежели сознания; но понятие есть нечто сущее, – и это различие, поскольку оно в самом сознании, есть его определенное содержание, постигнутое в понятиях. Сознание остается непосредственно сознающим свое единство с этим определенным и различенным сущим; не так, как при представлении, когда сознание должно особо вспомнить, что это его представление; а так, что понятие для меня – непосредственно мое понятие.

Сознание на опыте узнает себя действительным и действующим сознанием, для которого истинно то, что оно есть в себе и для себя. В результате в сознании возникает представление о разуме, о достоверности сознания, достоверности того, что в своей единичности оно есть абсолютно в себе или есть вся реальность. Единичное самосознание это достоверное знание о себе самом как сущем. В сопоставлении с этим знанием предмет обладает определением только чего-то мнимо самостоятельного, в действительности же ничтожного. Потребность снять противоречие между знанием себя и различием этого знания от сознания наличия предмета есть желание и стремление – вожделение сознания. Отношение к объекту является для субъекта необходимым. Субъект усматривает в объекте свой собственный недостаток, свою собственную односторонность, видит в объекте нечто принадлежащее к его собственной сущности, и, тем не менее, ему не хватающее. Самосознание может снять это противоречие, ибо оно есть абсолютная деятельность. Оно изучает и познает предмет. Вследствие удовлетворения желания знать полагается в-себе-сущая тождественность субъекта и объекта, односторонность же субъективности и мнимая самостоятельность объекта оказываются снятыми. При этом самосознание есть являющееся понятие самого объекта. Удовлетворяя потребность вожделения, самосознание приходит к самоощущению того, что оно как единичный субъект существует для себя, т.е. к неопределенному понятию о субъекте, связанному с объективностью. Подобно предмету познания, и самосознание и его удовлетворение необходимо есть нечто единичное, преходящее, уступающее место стремлению к познанию, просыпающемуся все с новой силой. В этом состоит процесс объективирования, постоянно остающийся в противоречии с всеобщностью субъекта и, тем не менее, вследствие чувствуемого недостатка непосредственной субъективности, все снова пробуждаемый, никогда не достигающий своей цели абсолютно, но приводящий лишь к прогрессу в бесконечность. Овладевая предметом, субъект снимает свой собственный недостаток, своё распадение на безразличное равенство “я “= “я “ и на “я “, отнесенное к внешнему объекту. Субъект придает своей субъективности объективность, а свой объект делает субъективным. Чувство самого себя, возникающее у “я” в процессе удовлетворения, как отрицание непосредственности и единичности содержит в себе определение всеобщности и тождества самосознания со своим предметом. Самосознание подвергает отрицанию свою собственную непосредственность, посредством определения инобытия противопоставило себя самому, другое наполнило своим “я”, сделало свое “я “ свободным объектом, некоторым другим “я” – тем самым противопоставило себя самому себе в качестве различенного от себя “я”, но именно этим и возвысилось над себялюбием только разрушающего сознания.

Противоречие самосознания. Это “новое” самосознание есть для (прежнего) самосознания непосредственно как другое – в себе я созерцаю непосредственно наличный, совершенно самостоятельный, другой объект. Здесь уместно говорить об удвоении сознания (или об удвоении самосознания). Так как “я” есть всеобщая, абсолютно-непрерывная, никакой границей не прерванная, для всех людей общая сущность, то связанные друг с другом самосознания, образуют единое тождество. Тем не менее, эти самосознания представляют собой два “я”, которые в совершенной косности и недоступности друг для друга существуют каждое как нечто в-самое-себя-рефлектированное, одно от другого абсолютно различенное и непроницаемое. Это противоречие есть борьба; поскольку другое есть для меня непосредственное другое наличное бытие. Я поэтому стремлюсь снять эту его непосредственность. Точно также и “я” не может быть признано как непосредственное, но признается лишь, поскольку я сам снимаю в себе свою непосредственность и благодаря этому даю моей свободе наличное бытие. Но эта непосредственность есть телесность самосознания, в которой оно, как в своем внешнем знаке и орудии, имеет чувство самого себя, равно как и свое бытие для других, и свое опосредующее с ними отношение.

Признание самосознания другого субъекта. Для преодоления противоречия самосознания необходимо, чтобы противостоящие друг другу самосознания в своем наличном бытии, в своем “бытии-для-другого” полагали бы себя и взаимно признавали бы себя за то, что они есть в себе не только природные, но и свободные существа. Только так осуществляется истинная свобода, ибо в виду того, что эта последняя состоит в тождестве меня с другим, я только тогда истинно свободен, если и другой также свободен и мной признается свободным. Эта свобода одного в другом соединяет людей внутренним образом, тогда как, наоборот, потребность и нужда сводит их вместе только внешне. Люди поэтому стремятся к тому, чтобы найти себя друг в друге. Это не может произойти до тех пор, пока они остаются во власти своей непосредственности, своей природности, ибо природность разобщает их друг с другом и препятствует им быть друг в отношении друга свободными.

При борьбе за независимость друг от друга и за признание одного самосознания другим свобода требует того, чтобы субъект и своей природности не давал проявиться и природности других тоже не терпел бы. Но, напротив, относясь равнодушно к наличному бытию, он и свою и чужую жизнь ставил бы на карту для достижения свободы. Одного заверения в том, что обладаешь свободой, для этого недостаточно; только тем, что человек как себя самого, так и других подвергает смертельной опасности, он доказывает свою способность к свободе. Борьба за признание идет при этом на жизнь и на смерть; каждое из обоих самосознаний подвергает опасности жизнь другого и само подвергается ей, но только как опасности; ибо каждое самосознание направлено и на сохранение жизни, как наличного бытия своей свободы. Смерть одного, разрешающая противоречие, с одной стороны, абстрактным и потому грубым отрицанием непосредственности, оказывается, таким образом, с существенной стороны – со стороны имеющегося налицо признания, которое при этом снимается новым противоречием, и притом более глубоким, чем первое. Абсолютное доказательство свободы в борьбе за признание есть смерть. Уже одним тем, что борющиеся идут на смертельную опасность, они полагают как нечто отрицательное свое обоюдное природное бытие, доказывая, что они рассматривают его как нечто ничтожное. Смертью же природность фактически отрицается, и тем самым разрешается ее противоречие с духовным, с я. Такое разрешение противоречия имеет только отрицательный, а не положительный характер. Ибо, если из двух людей, борющихся друг с другом за свое взаимное признание, хотя бы один погибает, то никакого признания в отношении между ними не осуществляется. Тогда оставшийся в живых столь же мало, как и мертвый, существует в качестве признанного. Вследствие смерти возникает, следовательно, новое, еще большее противоречие, состоящее в том, что тот, кто доказал борьбой свою внутреннюю свободу, не достиг тем не менее никакого признанного наличного бытия своей свободы. Важно понимать – кто не обладает мужеством рискнуть жизнью для достижения своей свободы, тот заслуживает быть рабом.

Умирание единичного, особенного бытия духа производит впечатление мрачности и безысходности. Но если при отрицании единичного, особенного бытия рождается одновременно разумное бытие, истинное всеобщее бытие духа, то остается светлое чувство.

Нужно заметить, что борьба за признание в только что приведенной, доведенной до крайности форме может иметь место лишь в естественном состоянии, когда люди существуют только как единичные существа.

Эта борьба, напротив, должна быть совершенно чужда семье, гражданскому обществу и государству, так как в обществе факт признания должен быть налицо. Ибо хотя государство также может возникнуть вследствие насилия, но держится государство не на нем; в своем проявлении сила вызывает к существованию лишь нечто в-себе-и-для-себя правомерное – законы, конституцию. В государстве дух народа – нравы, законы (если они разумны и основаны на справедливости и свободе) – является господствующим началом. Здесь человека признают и с ним обращаются как с разумным существом, как со свободным человеком, как с личностью; каждый отдельный человек со своей стороны делает себя достойным этого признания тем, что, преодолевая природность своего самосознания, следует всеобщему, закону, – следовательно, по отношению к другим ведет себя так, как надлежит вести себя всем, – признает их тем, чем сам хотел бы быть признанным, т.е. свободным человеком, личностью. В государстве, основанном на разумных принципах справедливости и свободы, гражданин получает подобающее ему признание благодаря любой своей трудовой деятельности. Его признание получает вследствие этого субстанциональное, всеобщее, объективное, от пустой субъективности уже не зависящее содержание.

Поскольку жизнь столь же существенна, как и свобода, постольку борьба за признание заканчивается неравенством: один из борющихся предпочитает жизнь, сохраняет себя как единичное самосознание, но отказывается при этом от требования признания себя другим; другой же, напротив, крепко держится за свое отношение к самому себе и признается первым (стоящим выше). Теперь тот, кто отказывается от признания себя другим, подчинен ему. В этом состоит определенность отношения господства и рабства.

Раб на службе у своего господина постепенно полностью теряет свою индивидуальную волю, свою самостоятельность, снимает внутреннюю непосредственность своих желаний и стремлений. Подчинение себялюбия раба воле господина может составлять начало истинной свободы человека, но может привести к привычке подчинения и к предоставлению права господину распоряжаться собой. При этом раб и не мечтает о свободе. В первом случае раб осознает чувство ничтожности себялюбия. Понимание ничтожности себялюбия – необходимый момент в развитии каждого человека. Не испытав на себе принуждения, ломающего или ограничивающего своеволие личности, никто не может стать свободным, разумным и способным приказывать. Во втором случае рабское самосознание есть полный отказ свободы.

Осознание ничтожности себялюбия и своеволия образует только начало свободы, ибо то, чему при этом покоряется природная единичность сознания, не есть истинно всеобщая, разумная воля, но единичная, случайная воля другого субъекта. Таким образом, здесь выступает только один момент свободы – отрицательность себялюбивой единичности. Положительный момент свободы приобретается тогда, когда рабское самосознание, освобождаясь от единичности господина и от своей собственной единичности, постигает разумное в его независимой от особенности субъектов всеобщности. Когда самосознание господина благодаря общности потребностей раба и господина, заботе об их удовлетворении, а также благодаря тому, что господин созерцает предметное снятие непосредственной единичной воли в лице раба, приводится к тому, чтобы признать это снятие как истинное также и в отношении к себе самому.

Самосознание есть в-себе и для-себя, но оно таково только потому, что оно признано таковым другим самосознанием. Таким образом, оно едино в удвоении самосознания. Понятие этого единства в его удвоении, и далее в бесконечности, реализующейся в самосознании, есть многостороннее и многозначное переплетение этих моментов. Эта двусмысленность – единство и противоположность различенных моментов самосознаний – заключается в самой сущности самосознания, состоящей в том, что оно бесконечно или непосредственно противоположно той определенности, в которой оно установлено.

Движение признания самосознаний есть двойное движение обоих самосознаний. Каждое из них видит, что другое делает то же, что оно делает; каждое само делает то, чего оно требует от другого, и делает также лишь постольку, поскольку другое делает то же; одностороннее действие было бы тщетно, ибо то, что должно произойти признание, может быть осуществлено только обоими.

Отношение обоих самосознаний определено таким образом, что, потому что самосознание есть только чистое для-себя-бытие, оно не погружено в жизнь, в нем не имеется ничего, что не было бы для него исчезающим моментом. Оба самосознания составляют существенные моменты сознания. Они не равны и противоположны, они подтверждают самих себя и друг друга в борьбе, их рефлексия в единство еще не последовала. Только когда объективное “я” получает определение другого “я”, и, таким образом, возникает отношение одного самосознания к другому самосознанию, тогда между ними возникает процесс признания.

Всеобщее самосознание

В Советском Союзе и в современной России представители власти много говорили и говорят о единстве власти и народа: о новой духовной общности, об общенародном фронте, гражданском обществе и т.п. Сейчас в нашем государстве, основанном на капиталистических отношениях, на преступной приватизации национального достояния, на власти партийной номенклатуры, олигархов, банкиров, мафии спекулянтов и чиновников, не может быть общей идеи, общих целей. За исключением, может быть, защиты и сохранения Родины от внешних и внутренних предателей и врагов. Но даже в этом возникает сомнение из-за наличия несправедливого распределения создаваемых общественным трудом благ и ресурсов, правового и социального неравенства, т. е. за современный социальный строй люди не будут сражаться, жертвуя жизнью, как это было в Отечественной войне 1941-1945 годов. Будут ли люди на войне отдавать жизнь за собственность олигархов, банкиров, работодателей, чиновников, которым принадлежат ресурсы, капиталы, средства производства, право распоряжаться всем? Скорее всего, возможно повторение событий 1917 г., когда в руках народа было оружие, и большевики взяли власть. В капиталистическом государстве возможна только борьба за власть и деньги, за интересы и власть избранных; борьба всех против всех. Основой капиталистического государства является принцип святости и неприкосновенности частной собственности, из которого вытекает моральное оправдание эксплуатации человека человеком, наемный труд; погоня за прибылью, ростовщичество, спекуляция, воровство, коррупция. Это не только разъединяет людей, но и превращает их в рабов владельца капитала, работодателя. Особенное, каким и является капиталистический способ производства и распределения, не может быть всеобщим. Это и есть настоящий тупик для всех людей.

В сфере общественных отношений, если говорить об общественных формациях, мы с необходимостью будем иметь дело с противоречием: с внешним различением формы (политической организацией государства) и содержания (экономических, правовых, социальных и нравственных отношений) до тех пор, пока не выступит в результате исторического движения природа общества, не имеющая внутри противоречий. Гражданское общество должно само определить себя во всеобщем самосознании и тем самым подвергнуть отрицанию абстракцию государства. Гражданское общество должно вернуть себе право на контроль всех ветвей власти, их замену до истечения времени полномочий, право на проведение референдумов, права осуществлять независимый контроль проведения выборов, давать оценку деятельности всех ветвей власти. Только тогда общество создаст государство для выражения и защиты своих интересов, а не интересов банкиров, спекулянтов, государственных чиновников. Основной экономической целью государства должно стать достижение

экономической независимости, экономического суверенитета, развитие своей экономики.

Государство должно служить обществу, а не наоборот.

Государство должно отказаться от эксплуататорской основы – частной собственности, не быть государством-эксплуататором наёмного труда в пользу бизнеса, эксплуатирующего этот труд и получающего прибыль, наживу для себя. Народ сам должен определить свою собственную жизнь, свой способ жизни, свои потребности, а не кто-то будет ему диктовать, навязывать, подчинять его волю и интересы.

Нынешняя иудейская власть олигархов в России и православная церковь навязывают людям новую идеологию, утверждая, что заповеди, данные богом Моисею “для дома Иаковлева и сынов Израилевых” с обещанием сделать их святым и правящим народом на всей земле, должны служить (с примесью патриотизма) основой морали для русского народа.

“Разделяй гоев на классы, на вероисповедания, идеологии и уничтожай их во взаимной вражде” – писал об иудейском фашизме Киева, Запада и Москвы в “Дневнике комбрига” А.Б. Мозговой. – “Русские же объединяют всех тех, кто борется за справедливость”.

Только осознание всеобщих для всех людей ценностей: общее благо, достигаемое трудом каждого в интересах всех и всех в интересах каждого, справедливость, равноправие, свобода, уважение и признание друг друга – способно объединить весь народ. Самосознание народа выражается в свободе индивидуумов, знающих себя существенными и всеобщими, обладающими бесконечной ценностью, достигшими сознания личности, признающими других и признанными другими. При этом условии любая страна становится единой, независимой и сильной. Только при осознании всеобщего единства духа народ становится нацией. К этому еще не пришел ни один народ. Народ основывает свое существование на необходимом сознании свободы, которая проявляется в действительности лишь там, где самостоятельный индивидуум знает себя всеобщим и существенным, где он обладает бесконечной ценностью, достиг сознания личности и, следовательно, хочет без вмешательства государственного законодательства быть признанным самим по себе.

Мы грезим о всестороннем развитии личности, как будто у нас общество уже достигло такой определенности в отношении к себе самому, что нет государства. Ведь где есть различие государства и общества, там нет свободы! Форма проявления, историческая ступень свободы есть, но свободы развитой нет, то есть, нет свободы, конкретной в ней самой. Значит, и нет необходимости в самой этой свободе. Следовательно, нет нравственности, которая была бы внутренней необходимостью индивида. А раз нет такой внутренней необходимости, нужно заменить ее внешней политической формой надзора. Вот она и есть в лице государства. Но государство не может в силу своей внешней природы по отношению к народу, не ставящее перед собой задачи реализации всеобщих ценностей и цели – служения народу, быть способным обеспечить интересы народа, единство, независимость и защиту страны. При так называемом идеологическом воспитании, когда речь идет о многомиллионных массах людей, формирование человека происходит в соответствии с условиями его жизни, с учетом соответствия декларируемых государством целей практическим результатам деятельности. Бессмысленно рассчитывать на то, что в результате идеологической обработки люди сделаются такими, как хочется воспитателям. Такой результат получают только вследствие насилия. Эффективность идеологического воздействия на сознание людей, можно оценить только через их деятельность или бездействие в историческом процессе.

Самой актуальной для России становится задача воспитания и образования детей, развитие самосознания всех людей на основе осознания всеобщих ценностей. Идеей России должно стать всеобщее народа – идея всеобщности человеческого рода. Если еще не поняли, что это должно быть так, то это вина народа и тех, кто занимается воспитанием и образованием; значит, духовно еще не выросли. Эта идея одна не только для народов России – для всех народов. Народы должны в своем историческом развитии, в пределах своих возможностей реализовать эту идею. Будущее индивидов и тех народов, которые не пришли к пониманию всеобщности, неопределенно. Поэтому они говорят о своей судьбе, как о зависимости от какой-то внешней силы или каких-то обстоятельств, и о провидении, как о начале познания всеобщего или о познании судьбы. Идея всеобщности не придумывается народами или личностями, а существует независимо от них. Она реализуется через народы и может быть осуществлена только людьми, имеющими высокий уровень развития сознания. Очевидно, что любой индивид должен иметь развитое самосознание, т. е. он должен быть носителем субстанциональных духовных ценностей человеческого рода, народа, отечества, семьи.

Всеобщее самосознание есть утверждающее знание одного самосознания в другом в качестве свободной единичности, каждая из которых обладает абсолютной самостоятельностью. Каждая из них объективна и обладает реальной всеобщностью в форме взаимности постольку, поскольку она знает, что признана другой свободной единичностью, а это она знает, поскольку признает другую единичность и знает ее как свободную. Свобода с необходимостью включает в себя определенный тип отношения самосознания к себе, а также отношения с другими. Это новое проявление самосознания есть форма сознания субстанции каждого существенного вида духовной связи – семьи, отечества, народа, равно как и всех духовных проявлений – любви, дружбы, храбрости, чести, славы.

В состоянии всеобщей свободы я становлюсь в непосредственное отношение к самому себе, относясь к другому как к самому себе. Это отношение составляет понятие совести.

В отношении признания самосознаний мы имеем субстанции совершенно свободные, самостоятельные, абсолютно непроницаемые, противодействующие – и в то же время все-таки тождественные друг с другом и, следовательно, не самостоятельные, не непроницаемые друг для друга, но как бы слитые вместе. Процесс формирования всеобщности самосознания безусловно имеет диалектический характер и есть процесс формирования единства субъективного и объективного.

Разумное и истинное содержание сознания заключается в единстве понятия, или единстве субъективного и объективного. Это единство субъективного и объективного образует также субстанцию нравственности (именно семьи); половой любви (здесь это единство имеет форму особенности); любви к отечеству (стремления к общим целям и интересам общества и государства); храбрости (готовности жертвовать жизнь за общее дело); чести, если последняя имеет своим содержанием истинно всеобщее.

Истина сознания и самосознания есть в себе и для себя сущая всеобщность и объективность самосознания – разум.