С реки потянуло прохладою – теплый летний день остывал, воздух посвежел и наполнился ароматом нагретых солнцем трав и стрекотом невидимых еще сверчков.

– Господи, – подражая бабушке, спохватился Тим.

– Корову нужно было забрать из стада! Опять прозевал! – пронеслось в голове мальчика.

Отчаянно карабкаясь по глинистому крутому склону берега реки, скользя и срываясь вниз, Тим устремился вверх, запихивая на ходу в банку очередного рака, выловленного в реке.

Дело в том, что у Тима была обязанность – встречать по вечерам из деревенского стада корову – гулену Варварку, но, обычно заигравшись, Тим упускал момент встречи с ней, когда тучное и сытое стадо деревенских коров из степных трав выходило к окраине деревни, а пастухи верхами последний раз за день обскакав, кружа на своих сытых лошадях, стадо, бойко отъезжали в сторону, как бы рапортуя – пост сдан.

Черная, белыми пятнами корова Варварка была добра, покладиста, но любила свободу и… посещать чужие огороды.

Выискивая Варварку по оврагам, ближним околкам и дворам Тим перебирал в голове все, что он претерпел от этой настырной животинки.

Однажды, в тот момент, когда бабушка Марфа выгоняла корову со двора в стадо, Тима угораздило оказаться в калитке. Варварка, имея крутые бочонком бока, не смотря на их ширь, тем не менее проходила почти свободно через калитку, но теперь рванув прытко в стадо к своим подружкам, Варварка застряла в калитке надежно припечатав мальчишку своим крутым и тугим животом к ограде. Варварка рвалась вперед, а Тим, прижатый боком коровы, оказался совершенно обездвижен еще тем, что корова наступила ему на ногу. Мальчишка заверещал, задыхаясь в тугих и крепчающих объятиях коровы и калитки. Бабушка, почуяв неладное, бегала вокруг задней части коровы – все никак не могла разглядеть Тима из-за живота Варварки и не понимала, что же происходит. Когда диагноз происшествия был все-таки получен, потребовалось заставить корову сдать назад, чтобы освободить мальчишку из плена, но корова никак не могла понять – что же от нее требовалось и продолжала настойчиво рваться вперед в родные пампасы. И только дедушка, выйдя из своей мастерской и обойдя двор уже с улицы, несколько надавав Варварке по морде, заставил ее отступить.

Тим знал основные любимые места Варварки, где она могла находиться и, обежав наиболее любимые из них, к своей радости нашел корову в ближнем овраге, где Варварка объедала кусты и щипала траву. Покосившись на появившегося рядом Тима, Варварка покачала большой, тяжелой головой и глубоко сочувственно вздохнула, продолжая неистово отгонять мух от своих бугрившихся боков и тщательно пережевывая добычу.

– Ну, пошли уже! − с обидой в голосе произнес мальчишка, испытывая изначально к корове мимолетное раздражение, сменившееся теплотой и заботой.

Гнать корову предстояло через улицу враждебной компании Степки Горелого. Противостояние мальчишек двух соседних частей деревни было обычным делом. Разделенные трактом, прошивающим деревню сквозным проходом, две компании жили по разные стороны дороги своей обособленной жизнью, признавая только местные авторитеты и обычаи, завоеванные и установленные как жесткими кулаками, так и твердыми, и хитростными характерами. Степка был одним из таких вожаков ватаги пацанов от 5 до 15−16 годков, которых «школьные», к которым по месту проживания относился и Тим, называли «погорельцами». Ходить по чужой улице было опасно – обычно такие походы заканчивались оскорблениями и побоями, тяжесть которых была непредсказуемо индивидуальна – в том смысле, что лупили всех с разной интенсивностью – как кому повезет. По чужим улицам ребята старались ходить группой и тогда, повстречав представителей враждебного «племени», многое решало численное соотношение сторон. Иногда такие встречи заканчивались только словесной перепалкой, но иногда перерастали в широкомасштабное побоище, которое могло не утихать несколько дней, то угасая, то разворачиваясь вновь.

Надеясь по-быстрому проскочить враждебный стан Тим гнал и торопил Варварку. Но корова, обремененная тугим выменем, наполненным парным кипучим и духовитым молоком, плыла по улице особо не желая спешить в родной хлев. И казалось, что все уже позади – виднелся край улицы, как из подворотни высыпала компания «погорельцев», а, заметив Тима, компания подбоченилась и, неспеша, стала «разворачивать свой боевой строй» поджидая приближающегося мальчишку со своей коровой. Быть битым Тиму не хотелось, но ситуация казалась безвыходной.

Решение пришло нежданно. Тим схватил Варварку за хвост и, хлестанув по крутому боку коровы хворостиной, побежал следом, убыстряя ход. Варварка от такого фамильярного обращения несколько удивившись, понеслась вперед грациозно выбрасывая мослатые свои конечности. Так и пронеслись мимо ошалелой мальчишеской публики Тим и Варварка, издавая внушительные топот и пыля по дороге тремя парами ног. Вслед им донеслись лишь свист, гогот «погорельцев» и чьи-то запоздалые реплики.

НАТИСК ОРГАНИЗОВАННОЙ ПЛОТИ

Вдоль западной окраины поселка протекал один из многих ручейков-речушек, которые можно было перейти, не замочив ног. Этот поток чистейшей воды по россыпи окатышей, перерожденных студеной водой в самоцветы, не имел названия, что не мешало ему нести воды звонких слюдистых родников с ближних косогоров через болотистую низину в соленый, забытый океаном лиман. Тем не менее, отгородившееся от лимана море все-таки раз в год по-родственному посылало свои шумные и хлопотливые вести с бесчисленной стаей лососевых. Как золотоордынская тьма, такая же непонятная своим постоянством стремления и многочисленностью рыба подходила к устью каждой речушки, реки и стремительным кипящим многоцветным потоком врывалась в устья своих родных мест, где она взялась мерить два, три года назад многочисленный километраж своего жизненного пробега. С берега при ясной воде можно было наблюдать, как втягивается цветистая масса косяка в узкую горловину реки, и вновь возникала хотя и внешняя, но очень близкая аналогия с шумным гикающим войском, врывающегося в крепость через взломанные еще более резким организованным натиском, крепостные ворота.

Ну и «рубка» пошла в самом узком месте!

Вода кипела, а река, переполняясь, подмывала крутячки землистого берега. Вот шумный всплеск – обрушился земляной мысок с ослепительно зеленой травой на макушке и тут же затонул, набухая и рассыпаясь на черные с переплетениями корней куски.

Однако рыба в наш поселковый ручей заходила крайне редко. Бестолково-активная составляющая деятельности, а также равнодушие и полное отсутствие экологической культуры хозяйничающих субъектов, привели к практически полной нерыбоходности водоема. В реке было все, чем отметила цивилизация и технический прогресс, здешние места. Преобладало, конечно, то, чего числилось в избытке – самых разных железок, маслянистых мазутных пятен, ломаной древесины. И вот среди этого хлама на самом мелководье была замечена небольшая горбуша. Отчаянно работая хвостом и извиваясь по-змеиному всем телом, она упорно продвигалась к углублению под крутым бережком, уткнув голову в гальку дна и буквально вспахивая его. Преодолев мелководье и найдя заводь, рыба замерла отдыхая. После короткого отдыха очередной рывок и, вот так медленно, от заводи к заводи двигалась эта упрямая особь к месту своего нерестилища. Но она, конечно, не предполагала, что на её пути люди бездумно соорудили завал, который не преодолеть даже самой настойчивой горбуше.

Тим, следуя по берегу за рыбой, понимал всю безнадежность ее усилий. Поэтому в очередной раз, когда горбуша выбралась на мелководье, он вошел в воду, с трудом схватил бьющуюся рыбу и, прижимая ее к себе, бегом понес вверх по течению за пределы завала. Далее уже была чистая и достаточная, для плаванья горбуши, по глубине река. Затея Тиму удалась, но увенчалась громким с брызгами падением в воду: сосредоточившись на горбуше и не смотря под ноги, он запнулся об одну из лежащих в воде труб и вместе с рыбой плашмя завалился в реку. Рыба при падении счастливо отделалась и, стремительно шевельнув хвостом, двинулась в заветное место, которое, было видимо рядом, так как река заканчивалась не далее, чем через пару километров, теряясь в болоте. Тим наблюдал последний рывок рыбы, лежа в воде. Поднявшись из реки, Тим еще постоял на берегу и отправился домой, чувствуя озноб то ли от холода, то ли от переживаний за маленькое существо, чья судьба оказалась так близко и так зависима от него.

СЕРДЦЕ ПОДСКАЖЕТ, – ВОВЕК НЕ НАКАЖЕТ

В детстве, в самые юные годы свои живём, не чуя ног, а ночью, устав от беготни за день, во сне мечемся, бежим, – продолжая бег дневной.

И так вечером в кровать не хочется отправляться, что только от безысходности всеобщего засыпания, следуя наставлениям мамы, откладываем дела, закрываем книжку и бредём нехотя к кровати, но засыпаем сразу, едва коснувшись подушки, едва успев проговорить про себя фразу: «Скорее бы утро…».

А с утра, едва глаза открыв, спешим в жизнь и без устали бежим куда-то, крутим педали, катим с гор на лыжах, на великах, ныряем в речку и делаем еще много дел по пути, порой забывая о ранее намеченной цели.

И впитываем, впитываем в себя события и опыт, всё то, что позже, много позже становится интуицией и памятью сердца.

В нашей начальной школе, что ютилась в одноэтажном домишке, в камчатском далеком северном посёлке, было уютно и проводили время, мы – ученики школы, вполне продуктивно.

Отзанимавшись положенные четыре урока, набегавшись вдоволь во дворе или в тесном коридорчике, если за дверьми привычно руководила вздорная камчатская пуржень, расставляя сугробы высотою под крышу по своему усмотрению, оставались на продлёнку, когда под присмотром дежурного учителя делали уроки, читали вслух дружно выбранную книжку, а ещё, увлечённо, полдничали.

Вкус свежих булочек с кипячёным молоком с желтоватой пенкой, помнится мне по сей день.

А школа у нас была забавная, всего-то на четыре класса с парой десятков мальцов.

Странность школы была тем определена, что в ней учились дети разных возрастов вместе: первый класс с третьим, а второй с четвертым. И такая мешанина давала порой плоды нежданные. Вдруг выяснялось, что первоклашка берется подсказывать третьекласснику, а второклассник решает задачки за старшего своего товарища.

Но особый трепет в нас малышах, оставленных на продлёнку, вызывало внеклассное чтение, которое увлечённо вели две девушки-практикантки из педучилища. Юные и неопытные наставницы, нами воспринимались как вполне взрослые и даже более строгие, чем учителя.

Внеклассное чтение вскоре переросло в драматический кружок с постановками сцен и танцами.

В свои девять-десять годков, тем не менее, уже выделяли мальчики девочек, и всегда хотелось в танце стоять рядом с избранницей. С этим были проблемы. Своевольничать не позволяли наши строгие наставницы, которые считали, например, что я должен непременно стоять в паре со своей одноклассницей Олей, нескладной такой девочкой с рыжими косицами и необыкновенно конопатым лицом. Девочка, на жестокий порой суд одноклассников, была некрасива, и порой наиболее хамоватые из пацанов дразнили Ольгу.

Ольга же, привычная и от того стойкая к нападкам, жёстко им отвечала фразой:

«Не тебе любить, не тебе судить!» и брезгливо поджимала губки, выражая своё полное презрение, горделиво отворачивалась и уходила от обидчика.

Фразу эту, видимо она услышала от своей мамы, которая знала, конечно, о проблеме своей дочери, и как смогла, научила отвечать на неприятные слова сверстников о её внешности.

И это действовало.

Пару раз, нарвавшись на жёсткий ответ Ольги, задевать её перестали, а потом и вовсе зауважали, так как оказалось девочка в уме решает такие задачки, что многие пацаны и на бумажке решить многие примеры были не способны.

Тем не менее, с Ольгой мне стоять в паре не хотелось, и даже не от того, что пацаны подсмеивались, а от того, что мне нравилась другая. Звали эту девочку Ниной, и проблема состояла в том, что меня второклассника она просто не замечала, так как сама училась в четвёртом классе. Мы с Ниной занимались в одном помещении, но сидели на разных партах: второй класс, то есть мы, занимали один ряд парт, а четвёроклассники сидели на партах другого ряда.

Нина мне нравилась. На уроках я наблюдал, как она старательно пишет в тетрадке или отвечает учителю у доски. В этот момент я всегда переживал за неё, страстно желая удачного ответа.

Чем она пленила моё сердце сказать трудно, но, как известно любовь порой, как бы слепа, хотя слепой быть не может, а её выбор часто просто не соответствует нашим логическим умозаключениям или ожиданиям.

Нина была смуглой девочкой с длинной тугой темной косой и большими карими глазами. Вела себя скромно, не отличалась бойкостью, училась без блеска, на переменках часто сидела у окна или одна гуляла во дворе школы.

В этот период своего взросления мы с пацанами иногда обсуждали девчонок, ведь у каждого, как выяснилось, была явная или тайная любовь.

Володька, мой более старший дружок, выделял Наташку, весёлую бойкую сверстницу и, не заметив во мне увлечения, порой выспрашивал, кто мне все-таки нравится из девчонок.

Я увиливал от ответа, а сам в свою очередь интересовался, как казалось, у опытного Вовки, чем ему так нравится Наташа. Как мне казалось девчонка обычная, как все, мало чем отличающаяся от других.

Ответ Вовки обескуражил:

– У неё очень красивые ноги!

Я стал пристально рассматривать Наташкины ноги, и, считая, что если и любить её за что-то можно, то, скорее всего за весёлый нрав, а каких-либо причин считать её ноги волшебно красивыми не находил.

Но, запомнив Вовкино наставление, еще некоторое время я присматривался к ногам девчонок, стараясь разобраться и пробудить в себе чувство прекрасного в отношении девичьих ног.

Но всё было напрасно: ноги были разные, чаще нескладные, иногда ловкие и быстрые, но вот истинной красоты я в них еще долго не мог разглядеть.

Как оказать знаки внимания приглянувшейся мне девочке я не знал, но случай дал мне шанс. Наши наставницы взялись ставить спектакль. Был составлен сценарий, который включал отрывки из разных известных сказок. Все выбранные для постановки сюжеты связывались таким персонажем как царь.

По замыслу постановщиков спектакля царь в завершении очередного эпизода представления выходил на сцену и, постукивая посохом, приговаривал:

«Жил был царь, у царя был двор, на дворе был кол, на колу мочало, его ветром качало. Не начать ли сказочку сначала?»

И так раз за разом по схеме докучной сказки-присказки действие продолжалось до очередного выхода царя со свитою.

В конце же представления царь выходил к краю сцены и заявлял, для убедительности разводя руками:

«Вот и сказочки конец, а кто слушал, молодец!», и ударял посохом в пол, утверждая сказанное.

Этим царём выбрали меня.

Учитывая, что персонажи в постановке были самые разнообразные: от щуки и петуха до Ивана-дурака, роль царя была вполне респектабельно внушительной, ну, практически главной. Посчитав, что получение такой роли заслуживает одобрения и озадаченный приготовлением царского костюма, я вечером поделился новостью и изложил задачу маме, так как без её помощи наряд царя мне было не осилить.

Проще всего было с посохом, я его быстро нашёл в сарае, использовав в качестве магической палки черенок от метлы. Черенок украсили цветною лентою, и этим был сделан первый шаг в оснащении образа царя.

Мама извлекла из чемодана свой цветастый с золотом халат и, поколдовав над ним, вскоре превратила в царский наряд с ярким поясом из платка.

Бороду пришлось делать из мочалки, царскую корону скроили из плотной раскрашенной бумаги, а завершил образ большой мамин перстень с красным камнем, который, правду сказать, очень плохо держался на моем пальце.

Нина получила роль матери Ивана-дурака и по замыслу должна была сопровождать царя в составе свиты, следуя за ним по сцене в преддверии новой сценки. А позже, возможно от моего внимательного к Нине отношения, постановщицы спектакля учредили роль царицы и образ этот как нельзя лучше подошёл именно Нине.

Мне это нравилось.

Я шёл впереди своей свиты гордый, увесисто постукивая посохом, басил, проговаривая текст, и всё поглядывал на свою царицу, как бы покровительственно, – так вот я вошёл в свою роль божьего избранника.

Спектакль ставили в поселковом клубе и афиша, извещавшая о событии, висела на главном стенде у поселкового магазина, именно там, где выставляли афишу с очередным кинофильмом в поселковом клубе.

Зал в клубе был забит сельчанами – родителями детей, поэтому успех постановки был обеспечен.

Образ царя, с грозно насупленными бровями, громким стуком посоха и сверкающим рубином на пальце, впечатлил зрителей не менее, чем проезд через сцену картонной печи с восседающим на ней Иваном.

Так я ненадолго стал героем сцены и скромная Нина, которая была непосредственным свидетелем моего успеха, проявила ко мне благосклонность и поддерживаемая своими подружками, от которых ничего не утаишь, сама предложила, чтобы я её проводил до дома.

Проводы прошли в тягостном молчании.

Моя робкая попытка взять и понести портфель, Нина резко отвергла, и я так себя неловко почувствовал, что еще многие годы вспоминал с грустью это мероприятие, отчаянно робея перед девчонками, не решаясь пригласить кого-то из них на свидание.

Но чувства к Нине не угасали.

А весной, когда близился уже конец учебного года я, не решаясь сказать ей сам, отважился написать записку и передал её с подружкой, –веселой Наташкой, с которой получалось общаться легко, непринужденно. В записке было приглашение встретиться и погулять за поселком.

К месту встречи я пришёл задолго, а увидев подошедшую Нину, так и не решился выйти из своего укрытия. Я совершенно не понимал, что я ей должен сказать.

До меня никак не доходило, зачем всё-таки это нужно – встречаться с девочкой, а главное, меня пугало непонятное тревожное чувство, которое жило во мне и напоминало назревающую болезнь, которая рождала не недомогание, а растущий избыток сил и совершенно лишало способности здраво рассуждать.

Прошло 50 лет!

И в какой-то момент возникло желание посетить известный в стране санаторий и, несколько волнуясь, ну как перед первой поездкой в пионерский лагерь, я отправился в Белокуриху.

Определившись с распорядком и включившись в «гонку» прописанных по строгому расписанию процедур, явился я на вытяжку позвоночника, когда человека кладут, привязывают, погружают в воду и тянут, стремясь выправить подношенный каркас организма.

При входе в процедурный зал, знакомлюсь с милой женщиной, что работает на вытяжке, отмечаю, что это дама уже солидных лет, приятная в своей грациозной неторопливости и внимательном обхождении. И как иногда бывает, возникло чувство, словно с ней я давно, очень давно знаком.

Процедура требует участия персонала, мы любезно общаемся и растет расположение и доверие к Нине Васильевне, что бессменно несёт вахту в процедурном кабинете.

Заговорили о пользе лечебных источников и тут от Нины Васильевны слышу:

– «Здесь радоновые воды не так сильны. Вот у нас на Камчатке, есть замечательные малкинские и паратунские источники, источники в поселке Эссо, вот где круглый год и погреться можно, и полечить организм».

– Так Вы с Камчатки?

– Да, я девочкой жила на Камчатке, школу там закончила, – живо отвечает Нина Васильевна.

– Вот, так дела!

– И я жил и учился на полуострове, – ответил я Нине Васильевне, чудесным образом, уже понимая, что передо мной именно та, далекая во времени девочка Нина, с которой учился в одной школе, играл спектакль, и которую так я подвёл, не появившись на первом в своей жизни свидании.

Скажу сразу, что о том своём несостоявшемся свидании я помнил всю жизнь, раз, за разом испытывая неловкость от своего малодушия. С годами, конечно, это воспоминание стиралось, приобрело признаки «ветхого завета», а девочка Нина образ «святой», мною обманутой донны Анны.

Очевидно, что всё, что нас когда-то поразило в самое сердце, остается с нами навсегда…

И вот судьба свела меня вновь с той, которую выбрало сердце впервые в жизни, испытав увлечение и любовную тоску.

Видимо все же осталось недосказанное….

Нина Васильевна, внимательно посмотрела на меня после сказанных слов, и моему удивлению не было границ:

–

Да, я помню, как ты не пришёл ко мне на свидание… помню, произнесла Нина Васильевна, с улыбкой, но укоризненно оглядев меня.

Вдруг, в образе милой, полноватой и уже очень взрослой женщины, проступили черты девочки Нины, её смуглое круглое личико, темная прядь волос и тугая коса с бантом, ясные и глубокие карие глаза, изящный поворот головы. И вспомнилась в деталях весна того далекого года, когда неосознанное желание любви как бы заблудилось и испугавшись неясности бытия, осталось только опытом несостоявшегося свидания.