Уверенный, и такой незнакомый: в шинели и гимнастёрке, с которой срослось тело, позвякивая медалями и скрипя кожей портупеи и сапог, c повадками начальственными, жёсткими, стриженный совсем коротко и с взглядом ястреба из засады.

Но обняв детей и крепко потискав саму Марфу, как-то преобразился и, обошедши свой двор, свои «угодья», стал неспешно узнаваем. А когда взял в руки свой топорик, да рубанком прошёлся по бруску, извлекая знакомые звуки и запахи из древесины, тут и вовсе стал понятен, и повеяло родным от воина, пропахшего потом, кровью и порохом войны.

А потом Иван Тихонович стал председателем сельского совета и в лёгкой бричке с игривым вороным скакуном, в привычных теперь для него галифе, хромовых сапогах или в белоснежных бурках, при костюме с цепочкой и часами в нагрудном кармане, выглядел крайне убедительно.

А потом дед «зачудил». А иначе загулял. Как говорится – первый парень на деревне, герой. Настрадалась бабушка от похождений Ивана Тихоновича.

Вставал периодически вопрос о том, чтобы уйти от такого мужа, что без совести по одиноким бабам не только своей деревни, но в округе уже отметился. Как соберется по делам, куда ехать на своей бричке, сердце у Марфы сжимается, и ночи напролёт порой не спит, всё думает, да представляет как ирод, – её Иван, там с чужой бабой забавляется. Но утром, взявши за дела домашние, покормив малолетних Нину и Петра, рождённых уже после войны и собрав в школу старших, успокаивалась, забывалась и к вечеру уже весёлая шла встречать своего Ивана, как всегда озабоченного делами и видом не показывающего, что гулял на стороне.

Так вот терпелось и притиралось ненастье с непогодой в жизни Марфы. Когда же детки малые подросли, а взрослые поразъехались, оглянулась она на свою жизнь и, махнув рукой на все сплетни, что кратно множили беду, и лукавые взгляды односельчан, решила, что мужика этого не переделать. Понимала, что натерпелся он то же – шутка ли, ‒ всю войну с германцем, да потом еще полгода с японцем разбирался на фронтах мировой войны.

А еще очень берегла Марфа Васильевна воспоминание о том, как увёл когда-то её Иван от первого ей суженого, увёл прямо из-под венца практически, примчавшись как-то на бричке к дому, где проживала тогда Марфа. Жили они в соседних деревнях, и присмотрел Марфу Иван, стал заезжать, да заговаривать с ней. А затянув с ухаживаниями, прознал вдруг, что сосватали Марфу, прямо к ней заявился и стал звать – почти, что требовать идти за него. Марфа смущалась, отнекивалась, хотя сразу Иван ей глянулся: красив, ладен и серьезен был плотник из Суетки.

Но не решалась Марфа нарушить уже данное обещание, и дело шло к свадьбе. Но Иван не оставлял надежды и в один из вечеров подкараулил в проулке сосватанную невесту, увлёк за собой и Марфа, не чуя ног оказалась вдруг в возке, и лихая скачка по заснеженной степи через ночь закончилась жаркими объятиями в длинной без сна ночи. Утром Марфа была уже совсем другой, вся во власти этого человека и заливалась краской при воспоминании о том сумасбродстве.

Так и просуетилась-протолкалась по хозяйству Марфа Васильевна, не накормив завтраком мужчин. Благо-дело Иван Тихонович сам себе и хозяйка, и непривередливый хозяин: налил кружку утреннего, еще тёплого из-под коровы процеженного молока и с вечера испеченным хлебом быстренько перекусил, предложив и мне действовать тем же образом.

В деревне добрая треть домов строились Иваном Тихоновичем. Как вернулся с войны, так и началась эта бесконечная страда строительная, к которой прикипел душою еще до войны. С войны пришёл не сказать, что здоровый, но на своих ногах и с руками целыми: так побило несколько раз осколками, пулей зацепило, что конечно беспокоило, но активно жить и работать не мешало. На первых порах пришлось из старшины артдивизиона стать председателем колхоза, а затем сельсовета ‒ мужиков отчаянно не хватало, так что коммунист, прошедший войну хотя бы с тремя классами образования был находкой. Но скоро отпросился с должности и вернулся к своему делу, ‒ отстраивать деревню. Со временем справил дома и детям своим старшим, поселив рядом.

Мы, перекусив с дедом, присели на крылечке, и мне многое довелось узнать о строительстве деревянного дома.

Оказывается, слова «рубить» дом не случайны и вполне точны.

−Теперь вот всё норовят запиливать пазы, да резать бревна пилой, а вот раньше только топорами зарубали все углубления в бревне, да и брёвна старались перерубать, так как при рубке древесные волокна сминаются под топором и надежно перекрывают пористую структуру древесины, − поучал меня Иван Тихонович.

– Вот и выходило, что рубленные дома стоят по сто и более лет. Влагу не берут в себя, не рассыхаются, не гниют, ‒ продолжил наставления плотник.

− А вот ещё есть секрет постройки теплых, да долговечных домов: бревна в сруб нужно класть не абы как, а только северной стороной бревна наружу, тогда бревно долго не рассыхается и теплее будет хата, − разошёлся с наставлениями Иван Тихонович, смоля очередную папиросу.

− А как же узнать то, где эта северная сторона у бревна, да и в чём разница? – недоумевал я, внимательно оглядывая бревно, которое мы готовили положить в сруб.

− А вот смотри, − Иван Тихонович, показал мне на срез бревна, − годовые кольца плотнее с северной стороны. Вот этим боком и нужно класть бревно.

Я смотрю, и, правда, − бревно уже налажено для сруба именно плотной стороной наружу.

–Вот ведь, как! – воскликнул я, – Знаешь и любишь, ты своё дело, дед!

– Люблю, не люблю… ведь, что такое построить дом? Это сделать жизнь теплее, вольнее. В новых домах родятся дети. Заметил, – как для молодых дом поставим, – сразу пошли плодиться-размножаться. А значит, там любовь угнездилась, – ответил Иван Тихонович, слегка задумавшись, видимо что-то вспоминая. И шагнул в сторону сруба, на ходу нагнулся и поднял обронённое ошалевшей несушкой яйцо, и хитровато подмигнув мне, заметил:

– А вдруг яйцо-то золотое!

ОСОЛОВЁНОК

Отзыв. Дмитрий Юртаев

Без фантастики и мистики, но просто, душевно и тепло написано. Разрываюсь: вроде и не по теме, а нравится. Опять же: реальный живой рассказ про природу, птиц. Поэтому растрогал. И фиг с ними с условностями, мне он просто понравился. Да и Новый год, чем не чудо?!

Долгий новогодний праздник с некоторых пор вызывает у меня тревогу и беспокойство. Особенно с некоторых пор, как оказался я вне сферы воспитания своей дочери, не найдя понимания с её мамой.

Что же – так бывает.

И помня наши новогодние праздники, что мы пережили вместе, не без волнения вспоминаю, как втайне от дочери готовил новогодний маскарадный костюм для себя, чтобы поздравить её.

Клеил из бумаги и разрисовывал цветными фломастерами шапку и маску Деда Мороза с курчавой бородой из бумажных лент, выворачивал наизнанку свою дубленку, украшал старые валенки фольгой и цветными лентами, отвинчивал палку от швабры, создавая столь известные праздничные атрибуты народного волшебника.

В преддверии же нового года, проводил психологическую подготовку, внушая дочке, – нагоняя напряжение, что, наверное, придет Дед Мороз к нам, так как не может он не поздравить такую замечательную девочку с прекрасным праздником.

А в ответ на вопрос, почему я так думаю, дочь сразу начинала волноваться, бралась повторять раз за разом выученный стишок, и было заметно, что ждала с замиранием сердца, с остановкой дыхания, прихода старого волшебника.

И он приходил.

Правда, так всегда выходило, что папы, т. е. меня, никогда не было рядом. По установленной традиции я, сделав очень озабоченное лицо, говорил, что пойду, поищу Деда, а то старый плохо видит и, наверное, где-то заблудился. Сказав эту ритуальную речь, я выходил из квартиры на лестничную площадку, где уже лежало вынесенное незаметно облачение Деда Мороза.

А потом, раздавалось громкое покашливание на площадке, стук палки и звучало деланно громкое и вычурное сказание о том, что вот ехал, ехал Дед издалека-долго, чтобы поздравить и подарками одарить самую приветливую и послушную девочку Женю.

В этот момент замирало сердечко у девочки и вот, отворялась дверь, и я не без опаски, шагал внутрь квартиры и ловил на себе веселый взгляд жены и отмечал, что дочь, практически в полуобморочном состоянии. Девочка стояла всегда с широко распахнутыми глазами, полными восторга и готова была то ли расплакаться, то ли упасть в обморок, – так велико было потрясение.

Начинаю расспрашивать, как она провела этот год, что она увидела и чему научилась.

Сбивчивый, срывающий голосок, спешно тараторя, ведает старому о том, что она прочитала с мамой, где они были и куда мы ездили. Весь рассказ дочь не смотрит на Деда, сосредоточенно разглядывая свои красивые по случаю туфельки и нервно теребя подол воздушного платья, приготовленного к новому году. Потом она без запинки, без всякого выражения в состоянии полной отрешенности на лице быстро-быстро читает свой приготовленный стих и раскрасневшаяся и смущенная принимает подарки от Деда, который извлекает их из мешка, в качестве которого служит атласная, вывернутая наизнанку, наволочка.

Понимая, что встреча должна быть максимально короткой, чтобы не раскрылась тайна, удаляюсь, ссылаясь, что еще многие дети меня ждут, громогласно желаю успехов в новом году, а также прошу быть послушной и приветливой.

И было очень забавно, когда, вернувшись после, едва оттерев с помощью жены помаду с носа и щек, пока дочь, отвлекшись, разбирает подарки, слышать упрек от неё, что я снова все пропустил. Но видя мое искреннее огорчение, подходила, обнимала и говорила, успокаивая, что Дедушка ей подарил столько сладостей и подарков, что на всех хватит.

И вот теперь я лишен этого счастья, – быть столь желанным и нужным, быть иногда волшебником и значить порой так много для самого близкого мне на этой планете человека. Дочь, конечно, уже подросла и её невозможно так легко «обмануть» переодеванием. Но волшебства в этот столь значимый для детей праздник по-прежнему хотелось. И зная, что в новогодние праздничные дни она, возможно, придет ко мне, спешу за ёлкой, чтобы принять и порадовать ребенка хотя бы убранством жилища, в котором её с нетерпением ждут.

Еду к знакомому леснику, который однажды уже помог мне удивить дочь – выдал мне на время маленького кролика, которого я привез дочери в посылочном ящике с точным указанием адреса и адресата прямо из леса в день её рождения. Такого восторга, визга и криков, который последовал от малышни, собравшейся на торжество, в момент, когда из открытого мной ящика показались уши кролика, успешно сыгравшего роль зайчонка из леса, я никогда более не слышал. Когда кролика извлекли, я огласил, что зайчонка прислал тот самый Дед Мороз, что был у нас в Новый Год, и которого я встретил в тайге, собирая бруснику. Далее шла байка о том, что Дед весь в трудах – готовится к празднику, пакует подарки и правит упряжь для оленей, на которых он помчится по городам и поселкам.

Дети слушали заворожено и уже с предвкушением нового торжества.

Елку мне лесник показал замечательную: высокая, но пышная, как юбка у кружащейся в танце цыганки, с невероятно густыми иголками, которые сияли даже в полумраке зимнего вечера.

Смотрю на ёлку не без удовольствия, и через полчаса укутанная красавица уже посажена в машину и вскоре стояла, благоухая в углу моей скромной комнаты, сразу поменяв полярность настроения с обыденного на праздничное.

Сделав приготовления к празднику, звоню дочери с поздравлениями и просьбой приехать ко мне в гости.

Слышу ответ:

– Пап, ну все расписано! Мы с девчонками из класса собираемся, потом с мамой к бабушке, на дачу еще хотим, – не знаю, смогу ли я.

Но, ощутив, насколько я огорчен, выдает после паузы:

– Ладно, я постараюсь вырваться.

И уже представив свой приезд ко мне, обращается с добрым запросом: – А что ты мне приготовил интересного?

Немного теряясь, говорю:

– Я обязательно что-нибудь придумаю!

И добавляю, воодушевившись:

– Необыкновенного!

И сижу потом, долго соображая, а что я могу придумать, ну уже почти девушке, которую куклой не удивишь, платьицем не порадуешь. Еще бы знать, что она примет с удовольствием, так как вкусы молодых так нынче сложно понять. И опять же! – что в этом необыкновенного?

Ладно, думаю, начну елку украшать. Развесил шары, гирлянды, непрерывно думая, чем же удивить своего ребенка, а отлучившись и вновь вернувшись к ёлке, вдруг замечаю у вершины лесной красавицы игрушку, которой у меня как будто не было. На ветке сидит, ну, прям таки, как живая, небольшая сова с закрытыми глазами. Серая, насупленная. Тянусь к ней рукой и вдруг, сова открыла глаза и два сияющих прозрачных шара пристально и сердито уставились на меня и резкий щелчок клювом, дали понять:

– Со мною будь поуважительнее.

– О, Боже! – я отдернул руку и сел на диван, теперь уже издали разглядывая это серенькое чудо, которое теперь завертело на шарнире своей круглой головой, по-прежнему сердито оглядывая мое жилище. Не найдя для себя чего-либо интересного, осоловёнок, как я его сразу назвал, по произведенному на меня эффекту, потоптался на ветке и снова закрыл глаза.

Я вышел из комнаты, машинально включил чайник и стал ждать. Ведь что-то моя голова должна была выдать как ответ на всё увиденное.

– Кто-то меня разыграл и это просто игрушка, электронная забава, которых нынче, – пруд пруди – выдал мой «арифмометр», который сегодня явно не тянул на определение «компьютер».

– Ладно, подождем, – может, рассосется, – решил я и, заварив китайского зеленого, с кружкой вернулся в комнату с елкой.

Осоловёнка на елке не было.

– Ого! Я что не в себе? Пока ночевал и завтракал, вышел из себя прогуляться и пока еще не вернулся? Липкое на лбу и сосредоточенность до боли в затылке дали понять, в какой степени всё это меня напрягло.

Похлебывая чай, сажусь на диван и вдруг замечаю, что вершинка ёлки с лихим наконечником-звездой, как-то подергивается. Подхожу осторожно к ёлке и, приглядевшись, вижу, что серое существо, посетившее меня, устраивается в уютное гнездо, что плотно так организовано между веток и стволом.

– Батюшки, да это живой совёнок! – наконец-то до меня дошло и зависший «комп» натужно заскрипел. Но как он перенёс все, что произошло, начиная от спиливания ёлки и заканчивая её установкой в доме?

Полагая, что от осоловёнка все равно не добьёшься ответа, успокаиваюсь и чувствую, как у меня поднимается настроение.

Похоже, чудо для дочери состоится!

Бегу к холодильнику и анализирую скудные съестные продукты на предмет «а что годится осоловёнку». Колбаса, оливки и фарш как будто должны сгодиться, и я уже бегу к ёлке с тарелкой. Ставлю тарелку у гнезда, – и запах еды привлекает пришельца. Выбравшись из гнездилища, осоловёнок учтиво подбирается к тарелке, и внимательно оглядев «накрытую мной полянку» принимается за фарш, предварительно истерзав и выбросив из тарелки зеленую оливку.

Да, стало окончательно понятно – пришелец живой, но совершенно необыкновенный, явился ко мне, чтобы исполнить миссию.

Видимо все же и я приметен для небес, подумалось мне на досуге, под третью рюмочку уже вслед уходящему году и под бой курантов, вспомнив, как я умолял небеса послать идею, как удивить дочь в Новый Год.

А соловёнок продолжал удивлять и радовать. Отведав угощения, смело слетел с ёлки и, передвигаясь по верхним точкам в квартире, – от шкафа, к вешалке, от вешалки к столу, уселся на спинку дивана, и теперь выхаживал вдоль неё, вращая головой и сверкая глазами. Иногда, в ответ на мои слова, что-то выстукивал клювом.

Дочь была в восторге.

Соловёнок разыграл всё так, как будто мы с ним сговорились и отрепетировали его выход. Когда дочь пришла, несколько раз повторив, что спешит, я ей показал ёлку, ничего не говоря о живом обитателе символа нового года. Дочь для приличия ёлку сдержано похвалила и несколько скучая, оглядела мою комнату. Как вдруг из ёлки раздался скрежет, пощёлкивание и тут же, не дав опомниться, показался и сам пришелец, достаточно энергичный и выразительный. Похлопав крыльями, осоловёнок взялся вращать круглой головой и выразительно моргать.

Дочь заворожено смотрела на осоловёнка и, решив, что это современный дивайс, захлопала в ладоши с криком:

–Ты где такой достал!?

После моих слов:

– Для тебя! Я же обещал! Забирай!

Дочь подошла к елке, протянула руки, чтобы взять, как она полагала игрушку, тут же получила клювом, так как осоловёнок совершенно не терпел фамильярного с собой обращения.

– Ой! Мама! Он дерется! – закричала, испугавшись, дочь и тут же звонко засмеялась, поняв, что это живая птица, а не хитро устроенная электронная игра.

– Па, откуда взял живого совёнка? Он прелесть!

Я не стал рассказывать историю появления осоловёнка в доме, всё, представив так, как будто я заранее подумал о подарке и решил, что он будет именно таким – неожиданным и весёлым. Дочь поверила, помня то потрясение, которое уже однажды случилось, когда пришла из леса посылка с зайчонком на её день рождения.

Задержавшись у меня до позднего вечера, дочь многое рассказала о своей жизни, мы многое вспомнили, и стало понятно, что нам так не хватает друг друга и встречаться нужно чаще. От совёнка она отказалась, по-взрослому рассудив, что птица требует грамотного ухода, а мне он будет нужен, чтобы скрасить будни. Я согласился с ней, понимая, однако, что совёнка нужно вернуть в лес.

Как только закончились праздничные деньки, я выехал к лесу со своим гостем и, посадив его на плечо, стал прогуливаться вдоль лесной дороги, давая ему возможность улететь. Но совёнок упорно и цепко держался, и заворожено, оглядывая лес, не решался улетать.

В лесной глуши, что-то утробно заухало, и резкий порыв ветра шевельнул кроны. Снег с вершин сдувало, создавая беспорядочный вихрь, и снежные потоки хлынули с веток – лес ожил на несколько мгновений и вновь всё успокоилось.

До нас долетел упругий, но расплескавший силу порыв ветра, редкие колючие снежинки обожгли лицо и взъерошили перья птицы. Осоловёнок оживился, энергично потоптался на моем плече и вдруг крепко оттолкнувшись, взмыл и я почувствовал на лице упругую волну воздуха и легкое прощальное касание крыла птицы на лице. Долетев до ближайшей ели, осоловёнок мягко уселся на ветку и та, задрожав, сбросила с себя снег, припорошив едва заметные следы мышонка, что проследовал к норке нынче утром.

Я вглядывался, стараясь не потерять из вида своего недавнего гостя, и мне это удавалось теперь с трудом. И стало понятно, что из нежданного гостя – осоловёнка, мой гость превратился вновь в лесную птицу – совёнка: жителя большого леса и бескрайнего мира, в котором мы все незримо связаны.

ЗАЯЦ

Хотя и ладным лыжником ощущал себя Тим, но идти по рыхлому глубокому снегу было очень тяжело. Из-под шапки и распахнутого ворота валил пар. Пот застилал глаза, рукавицы намокли. Лыжи, его юркие быстрые на снежных склонах лыжи тащились теперь загнанными клячами. Вот у дяди Вити – лыжи. Он сам их делал. Лыжи широкие – охотничьи. Легкие, подбитые на поверхности скольжения мехом, эти лыжи несли охотника по сугробам, почти не проваливаясь. Мех же, ориентированный на поверхности скольжения ворсом с наклоном к пятке лыжи, удерживал надежно их от проскальзывания – назад, даже на крутом склоне, лыжи не катились совсем. На этих лыжах можно было спокойно подниматься вверх или даже стоять на склоне, направив носки лыж в гору. А вниз по склону лыжи летели без всякой смазки!

А вот примерно такие лыжи ходили здесь, отметил про себя мальчик, заметив впереди след на снегу. Тим встал на лыжню и теперь легко заскользил по ней.

– Санька, давай сюда, здесь лыжня, – позвал Тим приятеля, который в очередной раз завалился в стланике еще в самом низу сопки.

Санька был, конечно, слабым лыжником. Он тащился всегда сзади и Тим не любил с ним ходить кататься на дальние сопки. Вот и теперь он плелся сзади, хотя и шел по лыжне Тима, а не топтал нетронутую целину.

Задрав свою круглую большую голову со сдвинутой на затылок шапкой, он смотрел теперь снизу вверх, слушая Тима, хватал воздух широко открытым ртом и пытался встать и двинуться дальше. При этом Санька парил как стираное белье, вывешенное на морозе.

Дальше пошли по лыжне вместе. Поднявшись по склону почти на вершину сопки, Тим, вдруг совершенно неожиданно увидел зайца.

Зверёк сидел на полянке, совсем рядом от лыжни и до него было всего несколько метров.

–Ну, даёт, – пронеслось в голове, и Тим стал интуитивно двигаться украдкой, поднимая для атаки лыжную палку.

Заяц же сидел, и только, казалось, сейчас упадет без памяти от страха – столько было в его огромных глазах боли и ужаса. Но, тем не менее, заяц сидел на месте, и в этом было что-то невероятное. Тим, не веря в происходящее, подходил все ближе и ближе, совершенно теряя уверенность в необходимости нападать на зверька. А заяц, замерев и сжавшись в комочек, – вдруг рванулся, опрокинулся, закричал и Тим увидел, что его задняя лапа охвачена петлей из проволоки, а шерстка – белая с желта, вокруг проволоки окровавлена. Боль жалости рванула сердечко мальчишки.

Освобожденный из петли и одновременно плененный заяц был в руках: дрожал, а, собравшись с силами, отчаянно лупил-барабанил задними лапами в грудь и живот Тима. Лупил не слабо, норовя распластать когтями не только одежду, но и живот.

Спрятав зайца под куртку, прижимая его рукой, Тимка двинулся вниз по своей лыжне, неловко скользнул вниз по склону, теряя равновесие, балансируя и от того отчаянно плужа – притормаживая лыжами. Санька ждал, стоя на склоне, а, увидев зайца, спросил:

–Что будем делать с ним?

– Возьмем домой, – ответил Тим, одновременно понимая, что зайцу не нужен дом, ему нужен лес и снег, и его нора, но было жаль отпускать, хотелось его приручить, покормить. В данный момент просто не было воли и сил отпустить зайца.

С трудом, падая в снег, дошли до поселка. Тим свернул к своему дому. Заяц, отпущенный в доме, сразу нашел для себя укромный угол под кроватью и сидел теперь безучастно, не реагируя ни на морковь, ни на капусту.

– Сдохнет, – отреагировала на зайца мама.

– Дикий он, есть не станет. Нужно или отпустить, или…, – с усмешкой сказала она – …в суп. Дядя Витя, наш сосед, каждую неделю домой приносит зайчишек.

– Нет! – закричал Тим.

– Он живой, как ты можешь. Я его отпущу, пусть только подлечится.

Тим уже понял, что этот дикий заяц – зверь, и он не для игр. Единственное для него место в жизни – это заснеженный лес. Было, конечно, жаль, ведь Тим думал приручить зайца, что бы с ним можно было играть, но теперь было ясно – этого не получится и не следует делать.

К вечеру разыгралась пурга. Как всегда неожиданно и уже привычно монотонно задул ветер, забарабанило в окно, периодически гас свет. Помело снег по холмам сугробов, срывая с вершин живыми всполохами колючую снежную пыль.

Тим вышел в сенцы, отпустил зайца на пол, открыл дверь. Дверь открывалась вовнутрь, как все двери в поселке из-за обильных снегопадов, способных за ночь полностью завалить вход в дом. У порога сеней создалась стенка из снега, наметенного к двери за вечер. Стенка в виде тонкого языка наползала на дверь, и теперь лишенная опоры все же не падала, просвечивая голубизной, густеющей от вершины к основанию.

Заяц, сидя на полу, непрерывно смотрел в проем двери. Уши его быстро двигались вперед-назад. Тим отошел от зайца и только смотрел на него, старясь запомнить все, что происходило в данный момент с зайцем до мельчайших деталей. Он очень волновался и ждал чуда. А происходило действительно волнующие события. Заяц менялся на глазах. Вялый по началу, он резко оживился, подобрался, напружинился, и в стремительном прыжке, пробив прозрачную снежную стенку, помчался по двору, дороге, а затем по огородам к лесу.

По глубокому снегу зайчишка летел, совершая невероятный каскад прыжков-салютов, проваливаясь в снег с головой, вновь и вновь взлетая над поверхностью заснежного поля. Вскоре он скрылся из вида, растворившись в белоснежном пространстве.

Отец пришел домой поздно, и не заставши уже зайца, рассказал о том, что у Виктора – нашего соседа охотника, кто-то снова вытащил зайца из петли.

– Кто успел, то и съел, – добавил, усмехнувшись, отец.

– Кто успел, тот не съел, – довольный, со счастливой улыбкой повторил про себя Тим, уютно устраиваясь под одеялом.

Вот так гулко бьется сердце в ответ на ритмы сердечка какой-нибудь птахи по ошибке, залетевшей в дом или сарай.

И когда древний инстинкт охотника мы заменяем состраданием, выпуская птаху на волю, мы растем как личности и закладываем в нашу генетическую память иной смысл и иные начала нашего человеческого существования.