Трещины

– Триста тысяч лет назад? А что, если солнце перестанет светить?

– Знаешь, ученые предполагали это. Солнце ведь тоже не вечно. Оно почти полностью состоит из газа, который горит чудовищной силы пожаром, и таким образом выделяет колоссальное количество энергии. Но однажды наше солнце исчерпает себя и погаснет. И тогда жизнь на планете перестанет существовать, потому что весь мир накроет кромешная тьма. Мы, конечно, зажжём миллионы фонарей, чтобы развеять бездушную темноту, но вдобавок станет ужасно холодно! Настолько холодно, что погибнет большая часть растений, а без них…

– Но ведь могло случиться так, что Солнце погасло двести девяносто девять тысяч и девятьсот девяносто девять дней назад? И завтра мы его больше не увидим? И мир станет тёмным и холодным? Что же нам тогда делать, папа?

– Брось, сынок. Ученые рассчитали, что нашего солнца хватит ещё как минимум на пять миллиардов лет. А значит можно не беспокоиться – на наш век его точно хватит!

***

Верно, папа. Ты доверял науке и сухим, внушительным цифрам, однако в голове девятилетнего мальчика зародилось сомнение. Вдруг сегодняшний день – последний? Разве не стоит тогда прожить его так, чтобы было не страшно и не обидно назавтра погрузиться в кромешную тьму? Подобно тем статусам, что гордо публикуют интернет-завсегдатаи – «живи так, словно это твой последний день». Только я подумал об этом еще пятнадцать лет назад.

– Есть у тебя одна забавная черта! Когда ты думаешь о чем-то охренительно важном, то начинаешь говорить сам с собой. Выглядишь ты, конечно, нелепо, но переругиваешься но и немного забавно!

Я укоризненно посмотрел на стоящую в дверях девушку. Эта кудрявая брюнетка была частым гостем моей квартиры, и, пожалуй, единственной, кто приходил сюда не проверить тягу в дымоходе или доставить почтовое извещение. Самая эффектная и желанная студентка последнего курса, неприступная и холодная как лёд на вершине горных пиков, сейчас она выглядела такой беззащитной и по-домашнему красивой, будучи закутанной в одну только тонкую простыню.

– Готов поспорить, что, случись тебе о чём-то задуматься, это будет выглядеть ещё более нелепо. К сожалению, ты либо не хочешь таковой выглядеть, либо предрасположенность к нелепости у тебя отсутствует на генном уровне, – вяло огрызнулся я.

– Поглядите, наш умняш показывает зубки, – рассмеялась Алёна, – Вместо научных изысканий, которые выдёргивают тебя из постели ранним утром, вместо систематического обсасывания гранита науки, я дышу полной грудью и чувствую вкус жизни! Ты тоже можешь давать себе отдых и хоть иногда веселиться, но только и делаешь, что сидишь и корпишь над своими вычислениями и оптическими иллюзиями круглые сутки. Десятки лабораторий по всему миру, собравшие под своим крылом лучших учёных, имея лучшее оборудование, какое только можно пожелать, получая гигантские бюджеты… Все они отступились. Но ты, с чего ты взял, что получится именно у тебя?

Я с отсутствующим выражением лица пытался заточить карандаш до толщины осиного жала, когда он оставляет на бумаге еле заметную, «волосяную» тончайшую линию и невпопад буркнул:

– У меня есть то, чего нет у них.

– Поздравляю! Скромный аспирант государственного университета делает невероятные открытия только потому, что ему изредка перепадает! Сенсация! Я иногда задаюсь вопросом, почему я вообще с тобой сплю?

– А на этот вопрос у меня есть вполне разумное и до ужаса прозаичное объяснение. Спишь со мной ты исключительно потому, что это единственное, что поможет тебе окончить университет с красным дипломом, чтобы твой отец (в связи с его пунктиком насчёт технического образования) мог тобой гордиться. А без его отцовской любви и спонсорской поддержки не будет и кредитной карточки, по которой ты оплачиваешь бесчисленные наряды, меняешь мобильные телефоны стоимостью превышающие зарплату профессора и регулярно нежишься на лучших курортах всего мира. На нашу стипендию ведь не позволишь ни комплект сумочек на разные дни недели, ни тусовок в ночных клубах, ну а тем более новый Ауди, который ты уже вторую неделю ленишься отогнать на мойку.

Алёна фыркнула и, разом сбросив простыню, принялась одеваться, даже не смотря в мою сторону. Вообще, в том, как она одевалась, был свой элемент небольшого приватного представления, обращённого к невольному зрителю, представления, наполненного соблазном, смешивающим наивную простоту и бушующую страсть, и немного похожего на чувственный испанский танец. Можно сказать, это и был её личный, особенный танец, где в каждом её движении скользила та непревзойдённая притягательность, приковывающая всё моё внимание похлеще любого гипноза, заставляя жадно ловить взглядом каждое плавное движение и с накатывающей гложущей тоской осознавать, что ещё пара подобных волшебных мгновений – и эта девушка покинет твой дом и, возможно, никогда больше сюда не вернётся.

Но сейчас всё было иначе – и в резких, отрывистых движениях скрывались другие эмоции – даже я, будучи совсем не выдающимся специалистом в женской психологии, понял, что сильно задел девушку. Каким-то сверхъестественным чутьём я понял, что сболтнул что-то лишнее, и впопыхах решил перевести разговор в другое русло:

– Так вот. Наше отличие с этими псевдонаучными деятелями как раз в том, что они заперты в системе, придуманной много лет назад. Они оперлись на костыли-постулаты, которые много лет способствовали развитию, культивации научных идей, но теперь ограничивают движение, более того – просто мешают им сдвинуться с места! С ними так удобно и легко – всё уже изучено, всё доказано, но изобрести что-то новое не представляется возможным, потому что старые утверждения того не допускают! Вот же, они бахвалятся – наши учёные научились передвигать предметы при помощи света! Но сама идея использовать его для манипуляции объектами появилась ещё в начале двадцатого века, когда Эйнштейн, Планк, а затем и десяток других ученых подтвердили, что свет способен воздействовать на предметы, в частности, оказывать давление на них. Тогда они утверждали, что, используя направленный луч света, генерируемый лазером, можно перемещать микроскопические объекты. На крупные же предметы воздействовать невозможно из-за их большой массы. Не выйдет переместить даже карандаш – слишком мощный пучок энергии просто-напросто испепелит его. Поэтому эти ученые мужи двигают песчинки и радуются, точно дети.

– И при этом они опираются на доказательства того же Эйнштейна, кого ты сам ставишь в пример! – отрывисто бросила она, натягивая кофточку.

– Потому что он в своё время не побоялся наплевать на все существующие догматы и перевернул представление о пространстве, времени и гравитации! Современная физика построена на одиночке, что, открыто наплевав на устои, одарил человечество знанием, которое мы до сих пор не приняли в полной мере. Что же до авторитетов… Платон считал, что мы можем видеть окружающие предметы благодаря особым светящимся щупальцам, которые растут из наших глаз и постоянно «пробуют» окружающее. Множество людей последовало по его стопам, но разве это к чему-то привело?

– Это всё чушь! Знаешь, в чём реальная проблема? – посмотрела она на меня, – Ты каждую свободную минуту создаешь свой идеальный мир, и с каждым днём ты заполняешь его новыми и новыми фальшивыми идеями, переживаниями и образами, так что в конечном счете получился бесконечный лабиринт фальшивых идеалов, из которого ты не можешь выбраться, но при гордо кричишь «Подите прочь! Я один обладаю истиной!» каждому, кто пытается вытащить тебя оттуда – бросила Алёна, уже стоя у входной двери, – попробуй опровергнуть эту теорию! Чао, умняш!

– Так интересно, – сказал я опустевшей квартире, что внезапно съёжилась, подобно картонной коробке и исторгла все возможные лучи света, – мы позволяем себе так грубо и цинично обращаться только с теми людьми, что нам истинно дороги. Это бессмысленно и жестоко, но где-то в глубине каждого из нас сидит эта червоточина, что исповедует принцип «бьёт, значит любит». Самое удивительное, что мой разум, беспрекословно понимая, что мы абсолютно разные люди, позволяет сердцу терзать себя тщетными возлияниями. И при этом строит неприступную крепость независимости и гордости, хотя сердце кричит – « ну же, я полностью твой, мне ничего не важно теперь, лишь бы ты была рядом!» – он натягивает скупую маску циника и цедит яд для каждого слова. Но под стражей хищно загнутых рёбер не прекращается жгучая боль, точно кто с размаху залил кислоты, так, что хочется разодрать грудную клетку ногтями, вынуть плачущий орган, упасть замертво, подобно Данко, чьё сердце слишком ярко и слишком быстро горело. Но что я всё об амуре…

Вот оно, исследование природы света, к алтарю которого я принёс уже слишком многое – расписано на десяток излохмаченных, потрёпанных тетрадей, что разбросаны по всей комнате. Среди множества непонятных чертежей, неразборчивых каракулей и попросту бессмысленных закорючек, обозначающих места, где мысль зашла в тупик, расписана теория, над которой не первый год бьются лучшие умы по всей земле. По некоей иронии, та самая точка опоры, которой недоставало Архимеду, основополагающие строчки формул написаны на салфетке, которая хранит на себе следы шоколада и отпечаток темно-вишнёвой помады. Все вычисления и расчёты донельзя примитивны, покажи их хоть девятикласснику, едва изучившему основы оптики, познавшему преломление и дисперсию, он с легкостью докажет их несостоятельность и высмеет хрупкую теорию.

Сейчас самое время приступить к самому безынтересному и приземлённому этапу работы, вдобавок, отягощённому банальной нехваткой средств. В конце концов, что за чудодейственное устройство можно собрать «на коленке», пользуясь минимумом средств и подручных материалов? Мой бюджет не чета тому, каким располагал Тесла – индукционные катушки в человеческий рост мне не по карману. Потому и устройство моё едва ли выйдет крупнее кубика Рубика.

Не вижу смысла расписывать весь безудержно весёлый и увлекательный процесс сборки микросхем, пайки конденсаторов, подгонки линз и настройки фотоэлементов – местами весь этот сумбурный и хаотичный процесс был непонятен даже мне, и некоторые конструкторские решения, казались в высшей степени абсурдными. Несколько раз я всерьёз задумывался о том, чтобы жахнуть что есть силы по этому скоплению бесполезного хлама, колотить, с хрустом разламывая микросхемы и контроллеры, в ярости бить по не заработавшему прибору, сквозь застлавший глаза кровавый туман не чувствуя ни боли, ни сожаления. Этапы работы над этим устройством хаотично менялись от гнева к смирению, от компромисса к унынию, и обратно.

Десять часов спустя, когда бабушки заняли свои традиционные боевые посты, пробудилась золотая молодёжь, а пролетариат заполнил коптящие троллейбусы, я отложил инструмент в сторону и взглянул на плод своих исступленных стараний. Выглядел он, признаться, довольно жалко – даже Тетрис в роли высокотехнологичного устройства дал бы ему сто очков вперёд, хотя бы плавностью линий и аккуратностью сборки. Будучи собранным, точно Колобок, из всяческого хлама, мусора и собранных по сусекам компонентов, он одновременно напоминал допотопный радиотелефон, мультиметр и старинную, нежно любимую всеми Электронику ИМ-02. Была здесь парочка тумблеров для переключения режимов искажения, россыпь светодиодных индикаторов, кнопка вкл\выкл, выдранная из старого советского радиоприёмника и ещё несколько разнокалиберных клавиш, ни на что по факту не влияющих, но приспособленные с заделом на будущее.

Выйдя из залитой мраком квартиры, я поневоле зажмурился – осеннее солнце светило необычайно ярко, словно хотело вдосталь побаловать людей своей лаской перед долгими холодными месяцами. Вечер разгорелся десятками цветов – от разноцветной листвы, разносимой задорным ветерком, до сонма шаловливых солнечных зайчиков, мечущихся между окнами типичных пятиэтажек и автомобилей их многочисленных жильцов.

Я плотнее запахнул куртку: не то, чтобы было особенно прохладно – хотел скрыть прибор от посторонних глаз и, придерживая его левой рукой, отправился на поиски подходящей аудитории.

С приходом в нашу жизнь зарубежного кинематографа и «европейского» образа жизни, всё более популярны стали моллы, торговые центры и супермаркеты, где под одной крышей можно прикупить всё для дома, начиная с резиновых уточек для ванной и заканчивая экскаватором для огорода; одежду всех возможных брендов от выдающихся модельеров Вьетнама и Индонезии; умопомрачительные ароматы, чья баснословная цена удушает не хуже сбивающего с ног запаха; а если вы вдруг утомились, блуждая по лабиринту бесконечных бутиков, то всегда можете отдохнуть и перекусить в десятке разнообразных кафе, ресторанчиков и закусочных, предлагающих деликатесы всех известных стран и народов мира. Вас сгоняют, подобно муравьев, и у всех на виду заставляют подбирать себе нижнее бельё, мучиться выбором между пятьюдесятью сортами растительного масла и объяснять ревущим детям, что у вас нет денег на покупку огромного шагающего робота на батарейках. Огромное скопление людей, запертое в тисках культа потребления, точно хомяк в пластиковом шаре. А мне того и надо – толпы народа, что при случае не обратит на меня внимания.

Ещё на подходе к торговому центру я осторожно высвободил прибор, больше для проформы покрутил регулировочные колёсики и затем, задержав дыхание и досчитав до непредсказуемых восьми, щёлкнул тумблером. Устройство недовольно заурчало, начало вибрировать, словно настойчиво трезвонящий мобильный, по моему телу пробежала лёгкая дрожь. Глубоко вдохнув, я вышел из подворотни и направился к дверям молла, оснащённым фотоэлементом. Ноль реакции. Алюминиевая конструкция не выказала и грамма гостеприимности. Пришлось дожидаться шумной компании студентов, чтобы просочиться внутрь вместе с ними. К ребятам тут же подскочили двое девчушек-промоутеров, предлагая курить только Winston, отдыхать исключительно с агентством Cherry, а лечиться от дифтерии не иначе как в клинике Самуила Маршака.

Визитки достались каждому студенту. Даже тем, у кого были заняты руки, буклет сунули подмышку, в сумку или карман. Мою скромную персону заслуженно обделили вниманием. Удовлетворенно хмыкнув, я направился в ближайший магазин компьютерной техники. У них повсюду расставлены камеры, изображение транслируется прямо на мониторы, стоящие на витрине. Никогда так не хотелось покрасоваться перед зеркалом, тем более, в научных целях.

К сожалению, у невидимости есть и отрицательные стороны: стоило мне войти в торговый зал, как на меня налетел парень, несущий огромную коробку компьютерных мышей. Оба мы рухнули на пол, коробка перевернулась и пластиковые блистеры вперемешку с картонными коробками с грохотом разлетелись по всему залу. Будучи воспитанным в интеллигентной семье, я, конченый идиот, бросился помогать продавцу собирать все разбросанные упаковки, и только подняв взгляд на ошалевших работников, я понял, что дело нечисто. Конечно, зрелище, когда вещи сами собой прыгают в коробку, встречается нечасто!

Распахнулась дверь служебного помещения, в торговый зал выбежал приземистый пухлый мужчина с залысинами, неистово жестикулирующий и разговаривающий исключительно на повышенных тонах. Тут уж стало не до моих фокусов.

– Что это за бардак? Вы что тут устроили? Юра! Где Юра? А ну-ка подойди-ка сюда, дружок! Что-то мне не нравится, как вы работаете! Почему пыль на полочках? Почему пыль? А мышки разбросаны? Бедлам! Вы что себе тут удумали? Почему в зале только три человека? Где Алексей?

– На обеде…

– Как на обеде? Сколько сейчас времени? Какой сейчас, нахрен, обед?

– Мы же в порядке очереди… просто народу много было, вот он и задержался…

– Ах, народу! Подождали бы, не сломались! В пять часов вечера – это не обед, это разгильдяйство! Вот придёт – пусть заявление пишет, раз не хочет работать. Второй вопрос: почему ты клиентам не продал ноутбук с ремонта?

– Это родственники приходили, я им отсоветовал. Он же на ладан дышит, хорошо, если до гарантии доработает.

– Так вот ты запомни одну простую вещь. В моём магазине по знакомству имею право продавать только я сам. Все остальные продают так, как скажу Я! Товар у нас – исключительно хороший, а особенно тот, на котором мы зарабатываем хорошие деньги! Вы здесь для того чтобы продавать; продавать больше и дороже, и на всякие там прочие… накласть. Если вы не согласны – валите нахрен отсюда. А ещё раз хоть от одного из вас услышу «чем вам помочь?» вместо «чем я могу быть полезен» – вышвырну с волчьим билетом! Ну, что встали, олухи? Наводите порядок! Пока нет клиентов, можете с тряпками побегать, пыль погонять, чтобы каждый монитор сиял, как у кота яйца! Я так понимаю, вы хотите без премий работать? Значит, в этом месяце без них и обойдёмся! А с тебя, Артём, ещё объяснительная через полчаса, почему ты разбрасываешь товар.

Всё это время я, стушевавшись, стоял в стороне, совершенно не представляя, что делать – вначале устыдиться, что так подставил ребят, или же сразу ошалеть от такого спектакля. Когда я в этом самом магазине оформлял заявку на компьютеры для своей кафедры, этот директор показался мне вполне приятным, улыбчивым человеком, пусть иногда лебезящим перед знакомыми из Думы, ЖКХ и прочих важных организаций, а сейчас снял свою маску и оказался в личине самодура и тирана, третьей беды помимо дураков и дорог. Почему-то накатило гадкое ощущение пополам с обидой, точно это меня отчитывали как нагадившего в тапки кота. Я покачал головой и вышел из магазина,

Я немного побродил по торговому центру, понаблюдал за людьми, снующими туда-сюда, болтающими о том, о сём. Убедился, что прибор работает исправно, и ни малейшего сбоя не предвидится, независимо от количества людей, окружающих меня. Уже собравшись уходить, я встретил декана нашего факультета в компании вечного прихлебателя – младшего ассистента, в непринуждённой беседе расположившихся возле отдела женского белья. Вот же негодяи, давно я подозревал вас в подобном фетишизме!

– Кирилл Павлович, что вы нашли в Смолякове? Он же явный бездарь! Современной науке следует идти по пути, проторенному литературой и философией – изучать прошлые свершения! Это даёт несоизмеримо больше, нежели попытки изобретения велосипеда. Достаточно проштудировать один труд Гюйгенса или Планка и всю дальнейшую научную деятельность сосредоточить на тенденциях развития их теорий, скрытых и зашифрованных смыслах, или же наоборот, разбить их в пух и прах! В конце концов, сколько вы знаете современных философов? Все говорят о Фоме Аквинском и Эмпедокле. Мир знает мало имён в современной физике, но оперирует теоремами, приведёнными десятилетия назад. За рубежом всё ещё строят многомиллионные коллайдеры, но результат – пшик. Якобы они нашли ту самую частицу бога, и что? А Ваши труды о несостоятельности идеи рассеяния света переводятся на несколько языков и многие…

Проклятый подлиза! Эти так называемые «труды» были скомпилированы из десятка курсовых работ и диссертаций младших сотрудников кафедры, переработаны и извращены под нужды декана, а между тем эта самая теория, которую он опровергает, сейчас позволяет мне скорчить рожу акулы, подавившейся ананасом прямо перед его лицом, а никто и не заметит.

– Действительно, – откашлялся седобородый профессор, – меня многое в нём не устраивает: и его постоянные требования инвестиций в проекты молодых сотрудников, и то, что он неровно подкалывает отчёты в папку. Ну а эти поиски истины, безумные идеи, эксперименты – это, батенька, уже перебор. Молодой человек безмерно жаждет славы и признания, потому и старается изобрести всякую чушь. Гравитонный луч, двигающий предметы? Невидимость? Способ достижения сверхсветовых скоростей? Помилуйте! Нам же платят не за инновации, а за научную деятельность!

Невероятно сложно было справиться с порывом выключить прибор, выскочить, словно чёрт из табакерки и что есть мочи врезать кому-либо из них по морде. Последующие идеи также не были поводом для гордости – поставить подножку, нацепить ему на голову что-либо из товара с витрины… В конце концов, я просто отвернулся и ушёл прочь. Быть невидимкой оказалось слишком грустно. В детстве ты думаешь, что это позволяет веселиться, забавлять людей, словно Питер Пен… Ну не было персонажей невидимок в российском кинематографе! Разве что Маргарита, но то дурной пример для семилетнего мальчика. По факту невидимка становится молчаливым свидетелем человеческой фальши, лжи и обмана.

Возле выхода меня чуть не припечатали огромным штендером, изображающим семейку динозавров, приглашающих всех посетить киносеансы с 27 ноября. Пришлось-таки сбросить невидимость, благо, никто не обратил внимания на внезапно материализовавшегося посреди зала мужчину.

Вечерело. С набережной донёсся лёгкий свежий ветерок, промчался по мостовой, вздымая разбросанные смятые листовки. Почему-то вдруг захотелось пива, вкусного холодного пива, вспомнился уютный ирландский паб, в который нас тогда затащила лучшая подруга Алёны, темноволосая девушка по имени Яна, знающая наперечёт все приличные бары в городе. Как же он назывался? Кажется, «МакЛаренс» или что-то подобное.

Вот только пить в одиночку я никогда не любил, да и дел было невпроворот – из нескольких режимов прибора я испробовал только невидимость, поэтому я решил забежать в ближайшую кофейню, наспех выпить кружечку горячего и бодрящего, а уж затем снова приступить к испытаниям.

Я занял крохотный столик по соседству с двумя парнями, ведущими оживлённую дискуссию и, как бы ни старался обособиться от их разговора, всё-таки слышал обрывки фраз:

– Объясни мне, что с тобой не так? Ты добивался её два года, не спал и не ел, лез на стену, когда она была далеко. Я с тобой ездил караулить её у университета, выведывал расписание, чтобы подстроить «случайную встречу». Ты же просто бредил денно и нощно, рисовал её портреты в каждой тетради, на асфальте перед подъездом писал «я люблю тебя», а что случилось теперь? Когда ты обрёл свою мечту, то начал гулять с регулярностью, завидной для мартовского кота. Я просто тебя не узнаю!

– Тут всё очень просто, – со вкусом затянулся сигаретой собеседник, – пока ты её добиваешься, она мечта. Она недосягаемый идеал, к которому ты ползёшь, обламывая ногти. И жизнь без неё не мила, и все цвета смазаны, бла-бла… Но вот мечта в твоих ладонях, и … Вот нет стремления уже за что-то бороться. Нет острых ощущений, которыми я жил долгое время, к которым я так привык. Переживать, трястись от волнения, когда звонишь ей, пробиваться к ней между парами, чтобы оставить подарок с цветами в пустой аудитории. Нет, я не говорю, что любить я стал меньше. Просто мне с ней немного скучно, и я себя подобным образом развлекаю.

Право слово, если бы друг не дал ему по морде, это сделал бы я.

Вышел из кафе я в крайне дурном расположении духа, не помог ни вкусный кофе по-венски, ни мудрёный итальянский десерт. Настроения на какие-то изыскания с прибором не было совершенно, и я уже было побрёл в сторону дома через окружающие подворотни, как откуда-то со стороны гаражей донёсся сдавленный крик «Помогите!»

Ноги сами понесли меня быстрее, чем я успел сообразить, а что же я буду там делать.

– Помогите! Насилуют! Да отцепись же ты от меня! На помощь!

Больно много рыцарского ещё осталось в моём характере, что я не смог просто пройти мимо. Я помчался к скоплению гаражей-ракушек, где испокон веков творились всяческие безобразия. В одном из тёмных проулков я заметил две тёмных фигуры, прижавшиеся к стенке ракушки.

– Умоляю, прекратите, пожалуйста! – плакала девушка, тщетно пытаясь отбиться от облапившего её мужчины на голову выше ростом.

Я же второпях, не отдавая себе отчёта, поднял прибор на уровень глаз и с звонким металлическим щелчком переключил тумблер.

– Эй! Бугай! – позвал я и, выждав, пока насильник обернётся, вдавил кнопку до упора, – Салют!

Для себя я отметил, что на следующий раз возьму с собой защитные очки – как сильно не зажмуривайся, а после такой мощной вспышки мир ещё долго будет разукрашен в десятки цветов в стиле Дали, а перед глазами будут плясать всевозможные звёздочки и летать серпантин. В черепе нарастала пульсирующая боль, и даже слух, казалось, немного пострадал. Тем не менее, парню-насильнику пришлось куда хуже – он катался по земле и истошно вопил:

– Ай, сука, ненавижу, падла ты конченная, да я сейчас встану, ты у меня пожалеешь, гнида, мля!

И что самое интересное… Девушка кинулась к нему на помощь, причитая:

– Лёшенька, миленький мой, что с тобой? Что с твоими глазами? Посмотри на меня, посмотри на меня!! А ты, ублюдок, ты какого хрена лез вообще, тебя просили вообще вмешиваться? Не твоё собачье дело, чем тут люди занимаются! А ну, пошел на хер, тварь, ненавижу тебя!

У меня просто опустились руки. Как будто меня окатили ушатом то ли ледяной воды, то ли дурно пахнущих помоев. В голове, точно разбуженный пчелиный рой, метались противоречивые мысли: то ли извиниться, то ли наорать за эти глупости, припомнить басню о пастушке и волках… но я только потерянно разевал рот, точно свежепойманный окунь, и не мог вымолвить ни словечка в свое оправдание. А затем, плюнув, я ушел восвояси, куда глаза глядят.

И шёл я до самого моста, что вёл на другую сторону Волги. Можно было подняться, посмотреть, как внизу ходят мелкие кораблики и катера, пошвырять камешки или попытаться плюнуть аккурат на сверкающую лысину водителя утлого судёнышка.

Как принято в обиходе рассказывать о совершенно невероятном развитии событий – вдруг, внезапно, ни с того, ни с сего раздался жуткий, отвратительный визг тормозов, скрип колёс, стирающихся об асфальт и душераздирающий скрежет металла. В сотне метров от берега какой-то автомобиль пробил ограждение и лишь чудом зацепился за искорёженный бордюр, повиснув над холодными водами.

Все сетуют на то, что в голливудских фильмах на местах происшествия мгновенно собирается гаргантюанская разношёрстная толпа, что мечется, охает и взывает к справедливости и помощи. Поверьте мне, даже в поздний час на безлюдной набережной, толпа не заставила себя долго ждать. Суетящиеся зеваки, пытающиеся отвоевать наблюдательный пост получше, \ причитающие старушки и мамы с детьми, дяденьки, разглагольствующие и дающие дельные советы. На мосту прекратилось движение, было видно, как некоторые люди рискнули приблизиться к автомобилю, что вот-вот рухнет вниз, но на активные действия у них смелости явно не хватило. Никто даже не позвонил в МЧС, пожарную службу, полицию… хоть куда-нибудь. Стоит ли ожидать от них подвига, рассчитывать, что кто-то бросится в холодную воду спасать несчастных людей?

Сингапурские ученые утверждают, что крупные предметы воздействием концентрированного светового луча перемещать невозможно – это требует слишком высоких мощностей; подобная температура просто испепелит цель. А, к чёрту! Я выкрутил регуляторы на максимум и щёлкнул тумблером.

Риск – дело благородное. Но то, что я пытаюсь сотворить сейчас – форменная дурость. При помощи собранного на коленке прототипа пытаться передвинуть целый автомобиль, да ещё на таком расстоянии… либо я его поджарю, либо прибор разорвётся у меня в руках. Не сочтите за циничность, первый вариант меня устраивал больше. А прибор гудел, тарахтел, трясся, точно в лихорадке. Завывал потусторонними голосами. Выпускал клочья дыма. Надсадно хрипел, точно загнанная лошадь, мечущаяся в дорожной пыли. Металл раскалился до красна, он жёг мне руки, слышно было шкворчание кожи, гадкий запах палёного врезался в ноздри. С отчаянным криком я отбросил прибор, превратившийся не во что иное, как в бесформенный комок металла с искорёженными транзисторами и палёными микросхемами, ощетинившийся острыми шурупами и оплавившимися проводами. А что машина? Рухнула в воду? Занялась пламенем? Нет же, застыла в нескольких метрах от края, помятая, исходящая чадом жженой краски, и из неё выбираются шокированные люди.

Толпа зевак взорвалась радостными возгласами, и уже было собралась расходиться, как подоспел кортеж журналистов. Вот неторопливо расчехляет камеру дюжий бородатый мужчина, жалующийся на сверхурочную работу, и прихорашивается, одергивает платьишко ведущая.

– Добрый вечер! Мы ведем прямой репортаж с места автомобильной аварии, произошедшей напротив торгового центра «Гулливер», в котором установлен самый большой в Европе экран кинотеатра!

Наша съёмочная группа стала свидетелями ужасного происшествия, того, как автомобиль пробил ограждение моста и едва не свалился в реку, но благодаря чётким и слаженным действиям… Миша, смотри, едут МЧС-ники, давай крупный план!

Почему работники МЧС подъехали не на само место аварии, а поближе к съемочной группе? И что с ними делает губернатор? А, без разницы! Я сидел на бордюре и, грустно улыбаясь, вертел в руках безнадёжно испорченный куб. Чтобы собрать такой заново, даже по имеющимся схемам, уйдёт немало времени… Он тускловато светился, отдавал мне последние крохи своего тепла, а я смотрел, как толпа, получившая свою порцию зрелищ на ночь, расходится по домам. Тем временем объемистый краснолицый мужчина в костюме-тройке напыщенно вещал в камеру:

– … несомненно, главная заслуга в успехе – это наша неустанная работа, большого коллектива, нацеленного на высокие показатели. Хотелось бы заострить внимание, что нами за последний период было многое достигнуто, это, безусловно, и успехи в спорте, и повышение уровня культурной жизни города, и выдающиеся достижения аграрной отрасли. Отдельно я отмечу, был недавно, посещал наши Высшие учебные заведения, побеседовал как с преподавательским составом, так и с выдающимися студентами, в целом наметили вектор развития всей отрасли, нацелились на преодоление высот, вы знаете, это уже… В общем говоря, только благодаря грамотной и качественной работе руководящих органов, сегодня мы имеем положительный результат…

Эх, до чего гладко стелет! А мне бы сейчас не сетовать на сгоревший прибор, а нестись стремглав домой, бинтовать обожжённые руки, а не то назавтра я буду беспомощен как ребёнок.

– Дяденька, – вывел меня из оцепенения голос. – Дяденька, – настойчиво повторила девочка с соломенными волосами, – я всё видела! Как вы спасли этих людей, вытащили машину с обрыва! И пусть никто вас за это не поблагодарит, но знайте, вы сегодня совершили доброе дело! Вы хороший, дяденька. Не отчаивайтесь!

Поначалу я потерял дар речи: где-то посередине груди девочки я отчётливо видел сверкающий шар, увитый цветами. Я тщательно поморгал, но это помогло слабо: девочка лет семи уже вприпрыжку неслась к маме, одетой в пальто горчичного цвета, держащей в руках её объёмистую сумку.