***
В Таллин я поехал вместе с женой. Так было и веселее, и спокойнее, и надежнее. Тем более что город этот, так смахивающий на заграницу, которая в те времена нам была вообще недоступна, хранил много теплых воспоминаний. Впервые мы сюда приехали даже не вдвоём, а почти втроём. Собственно, именно поэтому и приехали, поскольку в нашем родном Калининграде в то время, когда вся страна, засучив рукава, и не знаю, ещё что там засучив, готовилась к московской Олимпиаде, достать что-нибудь для новорождённого было нереально. А в Таллине очень даже реально. А что вы хотите – заграница! Или почти заграница. Так что, презрев все предрассудки, тем более что я вот-вот должен был уйти в рейс на полгода, мы поехали с моей молодой женой (и будущей мамой моего ребенка) за границу. То есть в Таллин, дабы прикупить приданое для нашего ожидаемого чада.
Но город нас встретил такими зверскими морозами, что особо задирать голову, чтобы любоваться всеми этими Длинными Германами, Толстыми Маргаритами, Кик-ин-де-Кеками и прочими торнами было не с руки. Можно и нос отморозить. И не только нос… А жалко, молодой ещё. Так что гуляли мы по Таллину короткими перебежками от одного дома к другому, чтоб хоть чуть согреться и передохнуть. Может, потому и не всё, что мне так хотелось, я смог показать своей дрожащей спутнице.
– Вот заодно и восполним пробел, – уговаривал я её поехать со мной. Одному трястись всю ночь в автобусе, уж очень не хотелось.
***
Мы уже подъезжали к Таллину, оставалось каких-то 30-40 километров, когда автобус зарулил на очередную санитарную остановку. Народ выполз покурить, размяться, оправиться, как говорили в армии. Мы тоже вышли. Не столько размяться, сколько хотелось чего-нибудь вкусненького укусить. Вполне нормальное желание, учитывая нашу почти пятнадцатичасовую поездку. Мы и верхнюю одежду не стали брать, бросив её на спинки кресел. Зачем? За десять минут не замёрзнем…
На стоянке стояла лишь одна торговая палатка со свежей выпечкой, запах которой дразнил не только нас с женой. Ожидая своей очереди, мы то и дело поглядывали в сторону автобуса, стараясь не упускать его из виду. Он стоял, крепкий, розовощекий, на своем законном месте и, похоже, ещё даже был без пассажиров. Но когда через минуту, а, может, и того меньше, мы вновь взглянули в ту сторону, то автобуса не увидели. Его не было…
– Уехал! – ахнула Лена.
Не может быть! Случившееся казалось каким-то дурацким розыгрышем. Ну не мог он, так вдруг, взять и уехать. Без нас… Тем более, там было всё: Ленина новая шуба… Да бог с ней, с шубой, хотя, конечно, тоже не бог, но там остался мой «дипломат», со слайдами калининградских красавиц, что на прошлой неделе наконец-то принес Федя Укропов. Долго ж он над ними колдовал. Художник!
– Береги их пуще ока, – наставлял меня перед отъездом Жора. – Пропадут, голову снесу. Они у меня в единственном экземпляре.
Как накаркал. Я стоял посреди площади, обхватив голову руками, пока она ещё была на плечах, и вертел ею в разные стороны, все ещё надеясь где-нибудь, хоть на горизонте, увидеть знакомый силуэт…
– Что ты стоишь, такси искать надо! – прервала мое оцепенение Лена. Но площадь была пуста. И только возле газетного киоска стоял одинокий жигулёнок со скучающим водителем.
Я бросился к нему. Несмотря на мою несвязную речь, парень быстро смекнул что от него хотят эти русские, и мы рванули в погоню за убегающим автобусом.
Не знаю, кто придумал байки про вечно тормозящих эстонцев. Глядя на нашего, я бы такого не сказал. Томас оказался очень ретивым и к тому же азартным водителем. Он выжимал из своего жигуля всё, что тот мог дать… и даже больше. Машина, натужно ревя обезумевшим двигателем, подобно гоночному болиду, летела по извилистой дороге… Бог с ними, со слайдами, с шубой и даже паспортами, которые тоже остались в автобусе. Мы в ужасе сознавали, что сейчас можем лишиться не только их… Однако Томаса было не остановить. Он вошёл в раж, даже не обращая внимания на наши робкие попискивания… Холодный ветер, врываясь через открытую форточку, раздувал его длинные курчавые волосы, придавая ему ещё более бесстрашный вид. Похоже, он не привык сдаваться. Но и автобус оказался достаточно резвым. Мы летели, обгоняя ветер, а догнать его не могли…
– Сейчас я наперерез рвану, – перекрикивая шум мотора и ветра, сказал Томас, и резко повернул на какую-то просёлочную дорогу. Теперь машина не только ревела и высвистывала сквозь приоткрытые окна органные трели, но ещё и подпрыгивала, перелетая с кочки на кочку.
И все-таки мы его догнали! В тот самый момент, когда, забрав с уличной остановки ещё каких-то случайных пассажиров, автобус уже тронулся дальше к своему конечному пункту следования. И тут перед его тупым носом, резко проскрипев тормозами, застыл поперёк дороги наш боевой жигуль, поразив своим каскадерским трюком не только водителя «Икаруса», но и всех случайных свидетелей. Не хватало только бравых ребят в камуфляже и коротких автоматных очередей… Оказывается, такое бывает не только в кино!
Из-за того, что автобус мог в любую секунду вновь тронуться, мы впопыхах поблагодарили нашего эстонского Рембо. Денег с нас он брать не стал, да и какие у нас были с собой деньги, так, мелочь, пирожное купить, остальное покоилось, по крайней мере, нам хотелось в это верить, в Лениной сумочке, оставшейся на сиденье автобуса, мы побежали занимать места. Согласно купленным ещё в Калининграде билетам.
– Счастливо! – прокричал нам вслед Томас, человек, в корне изменивший моё представление об эстонцах.
Наше внезапное появление в автобусе вызвало искреннее удивление у водителя.
– Как? Я ж ещё спрашивал: все сели? Никто ничего не сказал. Не понимаю…
Я тоже не понимал. Ведь и рядом с нами через узкий проход, и сзади, и спереди ехали отнюдь не слепые. Видели же и кресла пустые с наброшенной на них верхней одеждой, и сумку, и портфель… И что? Никому в целом автобусе не было никакого дела, что где-то на чужом полустанке за сотни километров от дома отстали два симпатичных человека. Раздетых, может, без денег и документов…. (да не может, а действительно без денег и документов). Никого это, в общем-то не волновало.
… Мы приземлились на свои места. Ну, всё позади! Рядом, как ни в чём не бывало, сидела пара средних лет и хрумкала печеньем. На мгновенье они оторвались от своего занятия и, стряхнув крошки, взглянули на нас. Без малейшего сочувствия. Как на что-то неодушевленное, почти пустое. Посмотрели… и снова принялись за печенье. Мне хотелось сказать им что-то резкое, обидное. Грубое. Но не стал ничего говорить. Что я могу требовать от абсолютно незнакомых мне людей, когда подчас и знакомые поступают не лучше.
***
… Я тогда только что вернулся из рейса. Экспедиция была удачной. Мы и флоту, благодаря нашим прогнозам, помогли неплохо заработать и сами кое-что наловили. На хорошую премию. И вот накануне 8 марта наш флотский профсоюз решил осчастливить весь трудовой коллектив «Промразведки» (тот, что ещё не успел уйти в море) поездкой в литовский город Каунас. За продуктами. В те годы из Калининграда, да и из других областных городов и посёлков частенько отправлялись такие вот продуктовые эшелоны. У нас ведь в магазинах ничего, кроме пожелтевших от возраста костей неизвестных животных и купить было нечего… Зато в Каунасе было что. Мы вместе с моим товарищем по работе, Колей Гаращуком, быстренько отоварились в первом же продуктовом магазине (а чего ещё искать, везде всё одинаково) и колбасой, и мясом, и маслом, сметаной, простоквашей. И даже к праздничному столу прикупили по огромной, чуть ли не в метр шириной, коробке шоколадных конфет, украшенной шикарной бабочкой с перламутровыми крылышками. Чем не подарок? Это даже для Каунаса было шик-модерн.
В общем, обратно к площади, где, выстроившись в одну шеренгу, уныло стояли в ожидании продуктового десанта пустые автобусы, мы не шли – летели. Даже массивные сумки, доверху набитые литовской снедью, нам были не в тягость. Напротив, они придавали нам дополнительный вес и значимость кормильцев. И теперь, выполнив свой супружеский долг (вон, сколько всего накупили), мы с Колькой хотели ещё успеть просто погулять по Каунасу. Может, даже и осесть в какой-нибудь симпатичной кафешке, выпить кофе. А, может, и не только кофе. Но нашего автобуса на стоянке почему-то не было.
– Сейчас, подъедет, – успокоила Татьяна Ивановна Болотова, наш главный кассир. Подчас от её настроения зависело, получим мы сегодня деньги или нет. Обычно мы видели только её голову, выглядывающую из узкого окошка кассы. Теперь же она предстала перед нами целиком. Я и не предполагал, что такая маленькая головка принадлежит столь массивному туловищу. Как обманчива природа!
Похоже, настроение у Татьяны Ивановны было приподнятым. Да и не удивительно, глядя на стоящие у её крупных ног сумки и авоськи.
Автобуса всё не было. И мы с Колькой попросили Татьяну Ивановну и ещё одну женщину, стоящую с ней, посторожить наши сумки. Всё равно они никуда идти не собирались.
– Хорошо, присмотрим, – сказала Татьяна Ивановна. И даже улыбнулась.
В автобус мы влетели, когда тот уже отъезжал. Чуть ли не на ходу. Под пристальным взором недовольных. Опаздывают тут…
– А сумки наши где? – оглядевшись, спросил я Кольку.
– Не знаю, – спокойно ответил он. – Забрали, наверное…
– Кто забрал? – не унимался я. И крикнул на весь автобус – Люди, кто видел наши сумки?
Но то был глас вопиющего в пустыне. Никто на него даже не отреагировал. Все были заняты своими покупками, рассказывая соседу или соседке, что и где он (она) купил (а).
Пришлось повторить свой вопрос. Уже громче.
– Да забрали ваши сумки, чего орёте, – лениво произнес кто-то из пассажиров.
– Кто забрал? Скажите, кто забрал наши сумки?
Никто не признавался.
– В багажном они отделении, мы все сумки туда погрузили, – успокоил меня, сидящий рядом мужчина. Но я ему уже не верил.
– Остановите автобус! Давайте посмотрим багажник – есть там сумки или нет! – стал кричать я. Что-то мне подсказывало, что кормилец я никудышный.
– Приедем, тогда и посмотришь. – Никому в целом автобусе до меня с Колькой не было дела. Всем хотелось быстрее домой, тем более, вон ещё сколько ехать. А тут этот со своими никому не нужными проблемами…
И всё-таки я заставил водителя остановить автобус. Уже где-то за городом.
Багажное отделение было под завязку завалено разными сумками, баулами, авоськами и пакетами. Но ни моих, ни Колькиных сумок среди них, как я и предполагал, не было…
Что делать? Ехать назад? Понятно, что никому не хотелось возвращаться обратно в город из-за двух разгильдяев. Нечего клювом щёлкать… Но всё-таки поехали.
На площади ещё стояло несколько припозднившихся автобусов, с раскрытыми крыльями бездонных багажников, быстро заполняемых стоящими здесь же баулами. Но наших среди них не было. Я метался от автобуса к автобусу, надеясь найти свою пропажу.
– А я знаю, где ваши сумки, – выглянув из цветочного киоска и загадочно улыбнувшись, обратилась ко мне худощавая женщина. – Их тут одна наша продавщица нашла. Всё ходила возле автобусов, спрашивала: чьи сумки?
– Ну? И где же она? – мне нетерпелось заполучить их обратно.
– Домой уехала. У неё работа закончилась.
– Как домой? – я был в шоке от услышанного. Моя только что найденная пропажа вновь растворялась в ночи старого города.
– Где она живет? Вы адрес её случайно не знаете?– пытал я цветочницу.
– Знаю, – ответила та и стала что-то писать на обрывке бумаги.
– Едем! – позвал я Кольку. – Такси ищи!
– Что?!
Услыхав, что мы собираемся ещё куда-то ехать, народ взвыл.
– Никуда вы не поедете! Мы так вообще за полночь вернемся. Завтра же на работу… Садитесь в автобус! Живо! Почему мы из-за вас страдать должны?
Действительно, почему? Ну а то, что мы с Колькой лишились месячной зарплаты, а может, даже и больше, что наши близкие от такой нашей поездки вряд ли будут в восторге, никого не волновало. Ну и что? Это ж были не их деньги, а наши.
Но мы посмели всё-таки их не послушать и поехали по указанному адресу. Чуть ли не за город.
Из деревянного двухэтажного домика вышла сухощавая женщина.
– А у меня тут ваших сумок нет, – сказала она, когда мы спросили её о находке.
– А где они? – теряя последнюю надежду, спросил я.
– Я их там, в киоске оставила, – ответила она.
Господи, сказка про белого бычка. И мы поехали обратно на площадь, пообещав Аустме, так звали нашу цветочницу, заплатить ей за обратную дорогу на такси. Других денег от нас она брать не желала. Только удивлялась:
– Как можно быть такими безразличными? Вы же вместе работаете, знаете друг друга. Не понимаю…
Мы тоже не понимали и, подарив цветочнице цветы, правда, купленные в другом киоске, надо же было хоть как-то её отблагодарить, молча сели в автобус, под завязку забитый равнодушными пассажирами. Конечно, я был несказанно рад, что сумки наши нашлись. Но, обида не давала в полную меру насладиться этой радостью. Ведь будь мои товарищи по работе хоть чуточку внимательнее, история эта была бы значительно короче. Я понял, что никогда не пошел бы с ними в разведку. Ни с одним!
***
Директор типографии встретил нас с распростертыми объятиями. Как родных. Правда, это был уже не Тересмаа, а другой. Более молодой, худой и высокий. Каким и должен быть настоящий эстонец. Звали его Андрэс Баах. Наш заказ ему был очень кстати.
– Скоро мы вообще встанем, – жаловался он. – Тут горячие головы всё независимости хотят. И что? Кому наша типография с этой независимостью нужна будет? Сегодня мы на пол Советского Союза работаем. Все глянцевые журналы печатаем. А что будет завтра? За финнами нам не угнаться. Там у самих полиграфия – будь здоров. А Эстония для нас слишком маленькая. Тут такие тиражи никому и не нужны… Жалко, пропадет всё это, – он в сердцах махнул рукой . – А ведь лучше нашей типографии во всём Советском Союзе нет… Пока нет.
Излив душу, Андрэс повёл меня к дизайнеру.
– Работайте, – и с достоинством удалился. Как и подобает директору лучшей типографии страны.
Вся моя работа состояла в том, чтобы вынуть из «дипломата» или, как теперь говорили, кейса конверт со слайдами и торжественно ( хотя это было и не обязательно) передать его из рук в руки таллинскому дизайнеру. И всё! На этом моя миссия была выполнена. Остальное, как говорится, дело техники. К тому же самой лучшей – импортной. Так что за наш заказ я был спокоен, положившись на вкус и профессиональное мастерство таллинского дизайнера. Точнее художника-дизайнера, как он представился. Сразу было видно, что работает профессионал.
Для начала он высоко отозвался о моих слайдах.
– Чувствуется рука мастера. – Я даже смутился, хоть и не имел к ним никакого отношения. Разве что не потерял по дороге. Он же убедил меня, что я могу спокойно ехать домой, что ему надо ещё пару деньков, дабы доработать дизайн плаката, сделать его стильным и броским.
– Не забудьте, что там должен быть календарь на два года, – напомнил я ему условия нашего заказа, хоть они и были прописаны в техзадании.
– Да, да, я помню, – ответил дизайнер. И мы расстались.
***
Жора Рожнов сидел в своем кабинете, пил чёрную бурду, то есть кофе и радовался. А чего ему было не радоваться, когда все так хорошо. Ну, может, у кого и лучше. Но у него тоже неплохо. Вон, у немцев пару списанных автобусов купил. Почти как новенькие. Ни одной царапины в салоне… А что вы хотите, немцы… не то, что наши – за месяц загадят. Теперь вот будет на этих списанных МАНах местных туристов заграницу возить… в Польшу. А, может, и в Турцию. За жвачкой и кожаными куртками. Очень даже выгодно!
С обществом инвалидов договорился. Открыл для них цех по сборке электровыключателей. Теперь у него эти выключатели незрячие собирают. Работа непыльная. Он же эти электроприборы из Польши возит, почти готовенькие… Там их заранее разъединяют. На две части. А уже у Жоры в цеху соединяют. В один щелчок. Класс! Тут и зреть ничего не надо. Зато какие выгоды такое, абсолютно ненужное, производство сулит. И с налогами и с прочими преференциями. Вон, обещали дать зелёный свет для провоза импортных сигарет. Без всяких акцизов. Это вообще клондайк!
Жора щёлкнул замотанным в целлофан пультом новенького телевизора. «Филипс»! Вчера только партию привезли. И уже все распроданы… И телевизоры, и видаки. Не зря он целый комбинат по сбору этих самых видеокассет наладил. И не только сборку…
Он взглянул на экран. Там творилось что-то ужасное, но в хорошем качестве. И это тоже порадовало Жору. Вот как надо копировать киноленты звёзд Голливуда. Чтоб не стыдно было людям показать. Да, не зря он целый детсад (бывший уже) под видеосалон переоборудовал. Шесть залов. И во всех крутят его видео. На любой вкус: от триллеров до эротики. Хорошо!
Жора брезгливо посмотрел на чашку. С каким удовольствием он налил бы себе сейчас чего-нибудь покрепче этого кофе, но… Только что «Мерс» купил. Шестисотый. И ему нетерпелось поскорее сесть в его мягкость. Правда, ещё надо что-то с календарями делать. Шутка ли – двести тысяч! Попробуй, столько распихай. Даже на бескрайних просторах России. Хорошо, что он ещё придумал сделать календарь не на один, а на два года. Жора подошёл к висящим на стене плакатам местных красавиц: «Мисс Калининграда» и «Мисс студенчества». Смотрелись они очень эффектно – ну просто небесные создания, парящие над морем и золотыми дюнами в лучах заходящего солнца. Да, молодец Федя Укропов. Художник! Все его пожелания учёл. Даже про янтарь не забыл…
Жора ещё раз взглянул на календари. Сначала на один, потом на другой. Потом снова на первый. Мерещится ему, что ли. Не может такого быть! Ну, никак не может… Он подбежал к столу, схватил ежедневник и стал листать его. Ну, конечно… Вот календарь на этот год, а вот на следующий… Дни недели по месяцам здесь не совпадали. А на плакатах совпадали. Оба календаря были совершенно одинаковыми… Только года разными…
Как такое могло произойти? Это же брак! Стопроцентный брак! Кому, на фиг, такие календари нужны? Никому! И тут Жора вспомнил про меня…
***
– Да-а, – растягивая каждое слово, промурлыкала трубка. Голос был таким же мягким, нежным и певучим, как месяц назад, когда я впервые позвонил в таллинскую типографию.
– Это вам звонят из Калининграда. Вы нам календари делали. Помните? – прокричал я.
– Да-а, – голос в трубке был уже не столь певучим.
– Так вот, ваш дизайнер допустил серьезную ошибку, – стал объяснять я, – перепутал календарные сетки. У вас там контрольные экземпляры сохранились? Посмотрите! Это же брак! Надо перепечатать весь тираж!
– Что-о? – в голосе секретаря появились металлические нотки. – Я вас не понимаю. Говорите по-эстонски!
– Что значит, не понимаете, – стал кипятиться я. – Месяц назад понимали, а сейчас нет…
– Не понимаю, – продолжала твердить трубка.
– Что она говорит? – вмешался в разговор Жора, я же звонил из его кабинета.
– Говорит, что не понимает…
– Она у меня сейчас поймёт, она у меня сейчас быстро всё поймёт, – Жора выхватил трубку и стал в нее кричать:
– Слушайте, девушка, я вам не шучу. Вы запороли нам весь тираж. Двести тысяч экземпляров. И согласно договору …
– Не понимаю, – ответили на том конце и повесили трубку.
Возникла пауза. Зловещая. Прежде всего, для меня. Это ж я умудрился разместить заказ в таллинской типографии. И ещё деньги за это получил, от Жоры. Но кто мог ожидать такого поворота вещей.
– Что они там, оборзели? – прервал затянувшуюся паузу Жора, он смотрел на меня, как на личного врага. И я его понимал.
– Ничего, не переживай, решим мы этот вопрос, – стал я его успокаивать. Хоть и сам в это не очень верил. Ну, в самом деле, какой дурак согласится задарма такой тираж печатать. Тем более что деньги они уже получили. Но был же ещё контракт, где оговаривались и такие внештатные ситуации.
Я вынул из бумажника засаленную визитку, когда-то подаренную мне ещё Харди Тересмаа. Поверх зачеркнутого имени было надписано: Андрэс Баах. Нынешний директор. Я решил позвонить прямо ему, минуя секретаршу, так внезапно забывшую русскую речь.
– Тере, – послышался голос в трубке.
– Андрэс, добрый день! – поприветствовал его я.
– Это не Андрэс, – голос был действительно другой.
– А Андрэса можно позвать? – попросил я.
– Он больше здесь не работает. Я вместо него, – растягивая каждое слово, ответил мой собеседник. – Чем могу помочь? Только говорите по-эстонски или по-английски. Я русский язык знаю очень плохо…
Я повесил трубку. В чем дело? Что за странные метаморфозы. Ещё месяц назад типография обслуживала чуть ли не весь Советский Союз, и вот те на… Говорите по-английски. Ээй саару…
Впрочем, уже совсем скоро стало понятно – в чём дело. Горячие головы победили! Эстония объявила о своей независимости. По крайней мере, от Советского Союза. А типография от нас. Да и зачем мы теперь ей были нужны. Мавр сделал свое дело…
Я посмотрел на Жору. Он на меня. И… мы рассмеялись. Дружно, заразительно. Как два заводных хохотунчика. Нет, что ни говорите, а весело мы живём, господа. И с каждым днём все веселее и веселее. Обхохочешься…
Приехали, блин
Поезд в Ригу прибыл рано утром. По расписанию. Так рано, что идти в гости было, может, и мудро, но преждевременно. Мы не знали что делать, куда деваться. Все же закрыто…
– Может, на рынок? – предложила Лена. Тем более, он был тут, рядом, в двух шагах от вокзала. Добротный, крытый, цивилизованный. Нам в Калининграде такой и не снился.
Посетителей почти не было. В такую-то рань. Зато продавщицы, в больших белых фартуках и нарукавниках, смахивающих на спасательные круги, столпившись стайкой, о чём-то шептались… До нас долетали какие-то обрывочные слова: Горбачёв, переворот, ЧП… Было смешно за всем этим наблюдать. Да, какие только сплетни не рождаются на рынке… А потом разлетаются по всему городу.
Мы от души посмеялись над торговками и пошли звонить Кордо-Баранову. Человеку с двойной фамилией. Чем он очень гордился. Ну в самом деле, что бы он представлял из себя, будь просто Баранов. Да ничего… С такой фамилией особо рассчитывать не на что. Другое дело – Кордо-Баранов. Пять букв, а какой придают вес человеку. Тем более, что и сам по себе он мужчина хоть куда: крупный, заметный. Под стать фамилии.
Его первое появление в Калининграде вызвало нешуточный переполох. Сначала у нас, поскольку, как человек твёрдый, решительный, самоуверенный, он тут же потребовал показать ему всё, что «можно тут у вас купить», для дальнейшего, естественно развития. А потом уже у тех, чье движимое и недвижимое имущество приглянулось важному господину из Риги. Их очень беспокоило, что все они могут в одночасье остаться без работы, пусть и нелюбимой.
Первая группа варягов появилась у нас дома уже на следующий день, после того, как Кордо-Баранов, обойдя дозором свои будущие владения, уехал обратно в Ригу. Где они только раздобыли мой адрес? Уже и справочных-то не осталось. Это были испуганные музыканты из светлогорского ресторана. Узнав, какая опасность нависла над их, продуваемой всеми балтийскими ветрами, стекляшкой, они быстро вышли из творческого запоя, в котором находились последние недели (всё равно в такую промозглую погоду играть не перед кем), и пришли ко мне с челобитной. Чтобы я, как лицо, приближенное к важному господину из Риги, защитил их и не дал погибнуть в расцвете сил столь слаженному и высокохудожественному коллективу талантливых музыкантов-единомышленников. Они очень рассчитывали на мою поддержку и даже пригласили на своё выступление. Потом потянулись делегаты из Янтарного. Они также были встревожены желанием рижского гостя прибрать к рукам их карьерное озеро, пытаясь убедить меня, что гостиничный комплекс, с причальной стенкой для парусных яхт и канатной дорогой, могут серьезно нарушить экологию водоёма и жизнь его обитателей. Правда, не уточнили, кого имеют в виду. Думаю, скорее всего, себя, поскольку в озере почти никто не водился.
Но я не стал их обнадеживать. В конце концов, решаю не я, а важный господин из Риги. Единственное, пообещал, что поговорю с ним. Впрочем, и это было большой самоуверенностью с моей стороны. Ну, в самом деле, что я знаю об этом человеке, кроме того, что у него двойная фамилия. Ничего… Конечно, мне льстило такое знакомство. Да я и сам втайне рассчитывал на его помощь. Тем более, что он и не отказывал. Вот, договорился с какими-то ребятами из Кохла-Ярве купить у них цветной принтер. Для нас. В лизинг. На таком можно не только визитки, плакаты печатать. В Калининграде ничего подобного ни у кого ещё не было. Правда, и стоил он, ого-го… Зато какое поле деятельности открывалось перед нами. Собственно из-за этого поля мы и приехали – встретиться с Кордо-Барановым, взять у него нужные документы и следовать дальше по маршруту в этот самый Кохла-Ярве. У нас уже и билеты были заранее куплены.
Поэтому, когда стрелка часов остановилась на девяти, мы поняли, что пора звонить.
Однако голос в трубке звучал, как-то вяло, не было тех жизнерадостных обертонов, столь характерных для моего собеседника. Чувствовалось, что настроение у господина с двойной фамилией не очень. И, чтобы как-то его развеселить, я рассказал ему о рыночных сплетницах, болтающих про какой– то государственный переворот.
– Ты что, ничего не слышал? – прервал меня Кордо-Баранов. – В Москве ГКЧП. Горбачёва сняли… Не знаю, что у нас тут будет.
Больше я уже ничего не слышал.
– Что случилось? – увидев мое растерянное лицо, спросила жена.
– Это были не сплетни, – ещё не осознав всего случившегося, произнёс я. Переворот! От одного этого слова становилось жутко. Его ещё нам не хватало. Я был в полной растерянности, не зная, что делать, как будто от меня что-то зависело. Но теплилась надежда – может всё обойдется? Хотелось на это надеяться. В самом деле, не камикадзе же мы, чтобы снова возвращаться туда, откуда только что выбрались. И то не полностью. Но пронёсшийся по дороге бронетранспортёр, а следом ещё один, серьёзно поколебали мои надежды.
Однако война-войной, а голод – не тётка… Ведь мы ещё с утра, как говорится, и маковой росинки во рту не держали. Поэтому, как только открылась привокзальная кафешка, тут же прошмыгнули в неё. Кто знает, удастся ли нам ещё где подкрепиться. Переворот же!
Кафе было тёмным и пустым. Только один парень всё ходил кругами вокруг нас. Причём круги эти становились всё уже и уже, пока он не приземлился на соседний стул.
– Вот такие дела, – сказал парень почти без акцента и посмотрел на меня, наверное, ожидая какой-то поддержки. Но она мне самому была нужна. Поэтому я ничего не ответил.
– Плохо? – продолжил пытать меня парень. – И вам плохо. И нам.
Тут я с ним полностью согласился.
– Мы ведь только свободу почувствовали, – похоже, парню очень хотелось выговориться. А поскольку мы с женой были единственными посетителями кафе, то и приняли на себя основной удар. – Даже ещё не свободу, а так, надежду, что наконец-то станем свободными. А теперь что? Опять в лагеря? – Он пытался убедить меня, хоть я особо и не возражал, что независимая Латвия станет другом и союзником России.
– Мы же думали, что это русские нас в лагеря позагоняли. А теперь знаем, что и вы от Сталина терпели. И не меньше… Мы теперь вас хорошо понимаем. И не считаем больше врагами.
Он хотел ещё что-то сказать, но в это время в кафе влетела группа молодых парней. Они что-то кричали по-латышски. Наш собеседник вскочил и подбежал к ним. А мы поехали к Кордо-Баранову. Надо же было всё-таки определиться, что делать дальше.
Город был тих и спокоен. Правда, пока мы ехали в полупустом троллейбусе, мимо нас пронеслось несколько военных грузовиков. Хотя, что тут такого? Они и у нас по городу ездят. И ничего…
Кордо-Баранов жил в старом, с барочными вензелями, многоэтажном доме, в двухкомнатной квартире, которую получил, ещё когда служил в армии. В звании подполковника. В ней и остался, уйдя на пенсию. И сейчас переживал не только за судьбу страны, но и за полученную от Министерства обороны жилплощадь. Как бы её у него обратно не попросили. Здесь, в двухкомнатной квартире, достаточно скромной для человека с двойной фамилией, в линялой салатовой футболке с пятнами на животе, он уже не казался таким солидным и всемогущим. Да, собственно, он и не был таковым. Вся его солидность и важность была напускной. Он играл роль важного человека, а на самом деле ездил по разным городам, высматривал, вынюхивал: где что плохо лежит, что можно купить, перепродать, пустить в оборот и докладывал об этом своим хозяевам, тем, у кого действительно были и деньги, и связи. Его внешние данные, зычный голос, ну и двойная фамилия делали своё дело. И ему вполне хватало того, что он получал от своих работодателей. А что ещё нужно скромному пенсионеру?
Может, в другой раз мы ничего бы этого и не узнали. И Кордо-Баранов так и остался бы для нас человеком с двойной фамилией. Но коньяк и нестабильная политическая обстановка, меняющаяся каждую минуту, развязали ему язык.
– Влипли мы тут, – не отрываясь от экрана телевизора, сказал он. – Если что пойдёт не так, я вообще на улице могу оказаться… вместе с семьей. Мы тут и так, как бельмо на глазу.
– Ну почему же, – возразил я. – Вы же сюда перебрались не по своей воле. Это же военная служба. Я вот только сегодня с одним латышом разговаривал. Он считает, что от независимости Латвии мы все только выиграем. Ни с кем они расправляться не собираются.
– Да, это они только так говорят. А коснись что – вылетим мы отсюда к чёртовой матери. Военных, уж точно, в первую очередь погонят.
– Так я не понял, вы за Горбачёва или за путчистов? – спросил я его.
– А чёрт его знает… Может, и за путчистов. Сам не пойму…
Тем временем ситуация у Дома радио всё больше накалялась. Диктор торжественно и в то же время драматично сообщал о том, что к зданию подъезжают грузовики, бронетехника, что к ним в студию рвутся бойцы ОМОНа, и что в любую минуту телецентр может быть захвачен. Всё это происходило на фоне каких-то криков и громких хлопков. Становилось всё страшнее и страшнее.
– Никуда мы дальше не поедем. Возвращаемся домой! – решительно заявила Лена.
– Да спокойно тут у нас. Ничего страшного не происходит. Не бойтесь! – уговаривали нас по телефону ребята из Кохла-Ярве. Им очень не хотелось терять таких выгодных клиентов. Кому они ещё продадут свой цветной принтер?
Наше решение огорчило и хозяина квартиры. Он ведь тоже от этой сделки, которую сам и провернул, должен был что-то получить. Но когда диктор произнёс дрожащим голосом, что ОМОН врывается в студию, что сейчас он будет вынужден прервать передачу, и для пущего драматизма крикнул: