Исполнение желаний. Воля свыше. Часть вторая

16

Галера Эдварда вошла в гавань Мила уже вечером. Едва корабли пришвартовался к причалу, немедленно подали карету, запряжённую шестёркой лошадей из королевских конюшен. Немного погодя подъехали ещё четыре кареты, попроще, чем первая, да и запряжённые всего четырьмя лошадьми.

В первой карете разместился сам Эдвард вместе с Самитом, в остальных – свита. Отдельная карета досталась и пленницам. Ну, а те, кому не хватило места, оседлали коней. Сборы были недолгими. Упаковали вещи, немного перекусили, и, внушительных размеров кавалькада, в сопровождении сотни гвардейцев, двинулась в путь.

Уже на первом привале пришли свежие вести. Пока Эдвард ужинал перед сном, Самит долго говорил с прискакавшим гонцом, затем подошёл к патрону. Озадаченное лицо советника сразу отбило весь аппетит.

– Думаю, не порадуешь, – проговорил король, отложив в сторону кусок курицы.

– Да, пожалуй, огорчу, – нерешительно произнёс Самит.

Эдвард пристально посмотрел ему в глаза, тот смутился, но делать нечего, нужно говорить.

– В Фаоне бунт. Прогнали всех властников и верных нам людей. Ларнит кричит, что отныне признаёт лишь власть Анны.

– Какая муха его укусила?! – Эдвард даже привстал от удивления. – Сроду тихий был, а тут… Он, часом, не помешался?

– Нет, не думаю. По слухам, кто-то был в Фаоне и взбаламутил весь город.

– Так. Ясно, – Эдвард задумался. В голову пришла мысль, и он вдруг рассмеялся и, хлопнув советника по плечу, сказал. – Ничего страшного. Во всяком случае, это не повод для того, чтобы посылать туда войска. И не нужно такое сейчас, не в нашу пользу. Сделай так. Напиши ему письмо от имени Анны, что, дескать, благодаришь за доверие и верность и просишь признать мою власть, поскольку ты, то есть Анна, вкладываешь все полномочия в мои руки. А чтобы тот не сомневался, пригласи его в столицу. Пусть своими глазами увидит Анну рядом со мной и успокоится. Только, Самит, не забудь, пожалуйста, почерк подделать, Ларнит знает руку королевы. Помню, раньше у тебя это неплохо получалось.

– Всё сделаю в лучшем виде. Но, вот только, берут меня сомнения. Приедет он в столицу, а Анна возьми, да выкинь какой-нибудь номер. Что тогда?

– За это не переживай. Думаю, у неё хватит ума не делать глупостей. Иначе, я устрою ей и её подругам такую сладкую жизнь, что до конца жизни жалеть будут.

Шаги на палубе стихли. Суматошная беготня, гулом отдававшаяся в ушах прекратилась. Воцарилась благодатная тишина, лишь снаружи доносился слабый гул голосов на набережной.

Быстро темнело. Солнечный свет уже не проникал сквозь зарешеченный люк. Там, над головой, осталось лишь сумеречное небо, на котором зажигались первые звёзды. Ночь брала своё.

Танис и представить себе не мог, что такое истинное блаженство. Лишь сейчас, проработав веслом целый день, с восхода до заката, он понял это. И, хотя ломило натруженную спину, ныли, казалось вдвое вытянувшиеся, руки, горели истёртые ладони, Танис радовался этому отдыху. Вскоре, принесли ужин. Надсмотрщик раздал каждому по миске, ложке и кружке, а следовавший за ним помощник накладывал из котла какое-то варево, раздавал хлеб и наливал воду. Тот час по всей палубе раздалось жадное чавканье – изголодавшиеся гребцы, слово звери, набросились на еду.

Танис принюхался к тому, что плюхнулось ему в миску из половника – пахло рыбой. Он осторожно помешал порцию ложкой – это была сильно разварившаяся, да к тому же еще плохо очищенная, рыба, смешанная с чем-то вроде репы. На вкус, правда, варево оказалось вполне сносным, но приходилось, то и дело, отплёвываться от чешуи, костей и потрохов.

Эти незначительные недостатки отнюдь не портили зверски голодному Танису аппетит. Он, с некоторым удовольствием, проглотил порцию и, даже почувствовал себя сытым. Запив съеденное водой, он поставил посуду на палубу и блаженно развалился, откинувшись на прибитый к сиденью кусок доски, заменявший спинку, сделанную вовсе не для удобства, а для того, чтобы гребец не упал назад, если вдруг потеряет равновесие.

– Сиди прямо и держи миски в руках, – раздался вдруг шёпот соседа.

– Почему? – не понял Танис.

– Таков порядок.

Пришлось последовать совету, но едва Танис наклонился, чтобы поднять посуду, над головой прогремел голос надсмотрщика.

– Ты что это, мразь, на палубу миски ставишь. С пола пожрать захотел?

Пленник ничего не ответил и лишь молчал, стиснув зубы. Под левой ногой он чувствовал нож, он хотел пустить его в ход, но пока держался. Нога надсмотрщика ударила в посуду – во все стороны полетели черепки.

– С пола теперь жрать будешь. А ну, собери живо осколки.

Танис даже не шевельнулся.

– Ты что, оглох?! Я тебя сейчас научу меня слушать.

Тяжёлая, огрубевшая рука сжала шею Таниса, и начала клонить его вниз. И вдруг, казалось непреклонный, упрямый заключённый, сдался. Он наклонился и… Внезапно тускло блеснул невесть откуда взявшийся кинжал. Надсмотрщик попытался уклониться, но его грузное тело двигалось слишком медленно. Нож, словно молния, ударил его под грудину и, готовый слететь с губ крик застыл в груди.

Танис вырвал окровавленное лезвие и вскочил – помощник надсмотрщика уже бежал к нему, на ходу пытаясь достать свой короткий меч. И, мгновение спустя, когда их разделяло менее шести шагов, в воздухе свистнул брошенный нож. Его лезвие ударило парня точно в кадык, глубоко застряв в горле. Он захрипел и рухнул, как подкошенный, заливая чищеную палубу кровью.

– Ключ на поясе, – вновь услышал Танис голос соседа.

Нащупав тяжёлую связку, он на удивление быстро подобрал ключ от замка цепи их весла, а затем отдал ключи другим. Узники, стараясь не шуметь, начали подбирать ключи к своим замкам. Выход с гребной палубы лежал по лестнице, вход на которую закрывали железной решёткой. К счастью, сейчас она была открыта.

Танис, не теряя времени – лишь забрал нож – бросился туда. Ждать остальных он не стал. Здравый смысл подсказывал, что скрыться в одиночку гораздо проще, чем с этой шумной толпой. На их крики сейчас сбежится вся стража, а её тут предостаточно, так что у остальных нет никаких шансов на спасение. Что ж, судьба. У них своя, у него – его собственная.

– Эй, что там за шум у вас? – раздался вдруг снизу голос, когда Танис уже стоял на лестнице.

Тот же выход шёл и с нижней гребной палубы, и её надсмотрщик, привлечённый небывалым шумом над головой, решил подняться и проверить, в чём дело. Видимо, он принял беглеца за своего, поэтому именно такой вопрос прозвучал из его уст. В то же мгновение решение созрело в голове Таниса. Промедли он хоть чуть-чуть, надсмотрщик догадался бы, в чём дело и поднял крик. И Танис, перепрыгнув через перила лестницы, оказался с ним лицом к лицу.

Тот не успел вымолвить и слова. От неожиданности, его язык словно присох к гортани и, вместо крика послышалось несуразное мычание. Здоровый кулак Таниса скинул беднягу вниз, раздробив половину зубов. Ещё мгновение, и беглец оказался на верхней палубе. Стоявшая на часах охрана сразу обратила внимание на невесть откуда взявшегося человека. Но не успели они окликнуть его, как тот бросился с борта в море. Пущенные ему вдогонку стрелы, больше для острастки, так и не нашли свою цель.

Прекрасный пловец, Танис легко проплыл через всю акваторию порта, проплыл мимо рыбацкого поселка и, когда город остался позади, выбрался на берег. Его окружал густой хвойный лес. Стройные сосны стремились ввысь, теряясь на фоне ночного неба, ели стояли, словно призрачные нагромождения из пустоты и мрака. И кругом тишина – всё живое уже отошло ко сну. Лишь лёгкий ветерок слегка шелестел в кронах деревьев.

Вымокший, измученный Танис, едва попав на берег, свалился среди корней росшей на берегу раздвоенной сосны. И, хотя море было ещё тёплое, ночью воздух сильно остывал. Дрожа от холода и не имея возможности разжечь костер, Танис свернулся калачиком и быстро уснул на мягком песке.

Набежавшие за ночь тучи сменили ещё тёплую, ясную погоду на мерзкую, холодную морось, то и дело сменявшуюся проливным дождём, и лишь недавно солнце снова стало проглядывать сквозь серую пелену. Танис проснулся от того, что холод сводил его руки и ноги в болезненной судороге. Встав, он немного попрыгал на месте, чтобы кровь пошла к затёкшим членам. Стало немного лучше, но это всё равно не помогало от холода, который, без труда, пробирался к телу сквозь сырую одежду. Танис чихнул, да так сильно, что рядом взлетели испуганные птицы – простуда брала своё. Уже чувствовался лёгкий озноб, но сдаваться было ещё рано. Надо идти, идти в Параю.

17

Веки после сна словно склеились. Стрижевский уже проснулся, но никак не мог раскрыть их. Он ощущал падающий на лицо яркий свет. Даже так он слепил, а открой глаза, этот свет выжжет их дотла, превратит в лёгкий серый пепел.

– Тьфу, чёрт! – выругался Иван Сергеевич, рассердившись сам на себя от этих мыслей.

Глаза резко открылись. Свет падал на лицо сквозь небольшое квадратное окошечко. Стрижевский часто заморгал, но, вскоре, привык к яркому солнцу. Он осмотрелся. Вчера, когда их силой затолкали в эту каюту, здесь уже было темно, и им пришлось на ощупь искать кровати, чтобы лечь спать. Теперь стало видно, что он находится в небольшой, примерно два на три, каюте.

Под окошечком, на топчане, спал Саша, у противоположной стены – Николай. Кроме трёх лежаков здесь больше ничего не присутствовало, разве что расшатанный табурет, где лежала грудой сваленная одежда. Тани здесь не было. Её поместили в отдельную каюту, по соседству с этой.

Стрижевский оделся, тронул дверь. Дверь оказалась закрыта снаружи. Он легонько постучал, стараясь не разбудить товарищей. Лязгнул засов, дверь открылась. В проёме показался молодой солдат. Он, похоже, тоже только что проснулся – лицо его было настолько глупым и заспанным, что Иван Сергеевич едва не расхохотался.

– Что нужно? – спросил солдат, зевнув.

– Выйти хочу.

– Не велено.

– То есть как так?

– Пока не прибудем в Мил, вам надлежит оставаться в каюте.

– И долго ещё?

– Уже подплываем.

Дверь резко закрылась, едва не ударив Стрижевского по носу. Иван Сергеевич негромко выругался и сел на постель. Сделать что-либо сейчас он был бессилен. Оставалось лишь ждать.

Вскоре заворочался просыпающийся Николай. Перевернувшись на спину, он потянулся, зевнул и открыл глаза.

– Как спалось? – спросил его Стрижевский.

– Неплохо.

– Мил скоро.

Коля встал, оделся и подсел рядом.

– Что делать будем? – спросил его Иван Сергеевич. – Мне что-то ничего на ум не приходит.

– Да и я пока не знаю, – вздохнул Николай.– Одно хорошо – медальон не отобрали.

– А вот я боюсь, что Таню от нас забрать могут.

– С чего это ты так решил?

– А ты слышал, что вчера бородатый говорил. Мол, похожа, Эдвард заинтересуется.

Николай задумался. Но, вскоре, стало понятно, что он что-то задумал. Правда на его лице читалась такая неуверенность в своём плане, что Иван Сергеевич, тронув его за руку, спросил:

– Ты в порядке?

– Где твой пистолет?

– В лодке.

– Нам нужно добраться до него.

– Учти, это ведь на самый крайний случай. Договаривались.

– Считай, что этот крайний случай наступил.

– Но мы не выйдем – дверь заперта, и там стражник. А скоро Мил.

Иван потянулся к окошку – берег был совсем близко, галера медленно плыла вдоль него. Самого города Стрижевский пока не видел, он находился прямо по курсу.

– Буди сына.

Он повернулся к Николаю и отшатнулся от неожиданности – лицо его товарища превратилось в холодную, жестокую маску. Иван Сергеевич покачал головой и сам тряхнул плечо Саши. Тот мгновенно проснулся.

– Быстро одевайся, – сказал отец.

Тот удивлённо посмотрел на его лицо.

– Что-то случилось?

– Одевайся, у нас мало времени.

Александр не заставил себя долго ждать.

– А теперь слушай меня внимательно, – Николай усадил сына перед собой и пристально посмотрел ему в глаза. – Сейчас мы попытаемся вырваться отсюда. Самое важное, чтобы ты не дрогнул, и тогда успех обеспечен. Если ты растеряешься, засомневаешься – последствия могут оказаться очень печальными.

– Зачем нам бежать? – не понял Саша. – Всё, вроде, нормально. Нас не бьют, не пытают, поселили сносно…

– Если мы не бежим, то окажемся в тюрьме, а Таня в лапах Эдварда, – прервал его Стрижевский.

– Вот оно что. Тогда пошли.

– Хорошо, – Николай взял сына за руку и потупил взгляд. – Только будь решителен, от этого зависят наша свобода и жизни.

– Что ты имеешь ввиду? Ты же знаешь, что я не трус.

– Я имею в виду, что если нужно будет убить – убивай.

Александр вздрогнул, встал и сделал шаг назад. Его спина упёрлась в борт, и он тяжело вздохнул.

– Ты готов к этому?

– К этому нельзя быть готовым. Я не могу убить человека.

– Ошибаешься. Это может любой. Так что, будь готов.

Николай поднялся, подошёл к двери и громко постучал. Снаружи раздались неторопливые шаги, затем недовольный голос произнёс:

– Да что ещё нужно? Что спокойно вам не сидится.

– Давай быстрее сюда! – закричал Сартаков. – Тут у нас одному плохо, сейчас концы отдаст!

Дверь тот час распахнулась, и на пороге появился солдат. Он беспокойно обвёл взглядом помещение.

– Кто? – растерянно спросил он, продолжая озираться по углам.

В тот же миг Николай схватил его за правую руку и за шею и, дёрнув на себя, ловко сделал подсечку. Бедняга от неожиданности выронил алебарду, упал на койку, попытался подняться и закричать, позвать на помощь, но оказавшийся рядом Стрижевский изо всех сил ударил защищённым кольчугой локтем в переносицу. Что-то отвратительно хрустнуло, брызнула кровь. Солдат дёрнулся и застыл без сознания.

– Забирайте оружие, и пошли, – Николай схватил алебарду и выскочил в коридор.

Иван Сергеевич забрал меч, Саше достался длинный нож. Не теряя времени, они последовали за Николаем. Уже из коридора Александр, не удержавшись, бросил взгляд на непутёвого охранника. Тот лежал на койке, раскинув руки, неподвижный и, как ему показалось, бездыханный. На месте его носа осталось лишь страшное кровавое месиво, из которого узкой лентой по щеке стекала кровь.

Рядом никого не было. Николай осторожно открыл соседнюю дверь – Таня оказалась там. Она ещё спала, поэтому подоспевший Иван Сергеевич бесцеремонно сдёрнул с неё одеяло и сильно тряхнул. Девушка, вздрогнув, мгновенно проснулась.

– Быстро одевайся, – он сунул ей в руки одежду.

Она сразу поняла, в чём дело. Стараясь совладать с лёгкой нервной дрожью, девушка быстро оделась.

– Кольчугу не забудь, – шипел Стрижевский, поминутно озираясь на дверь, за которой сквозь щели был виден яркий солнечный свет. – Давай, давай, шевелись

Прошло всего две-три минуты, и все четверо бросились по коридору к двери, которая вела на палубу.

– Как выйдем, сразу в лодку, направо, – предупредил всех Николай, остановившись на мгновение, перед тем, как выйти.

Едва беглецы выскочили на палубу, в глаза тот час ударили безжалостные лучи яркого утреннего солнца. На мгновение все четверо застыли, ослеплённые светом, и этих мгновений оказалось достаточно, чтобы на них обратили внимание. С мостика прозвучал тревожный возглас, и стоявшие на постах солдаты, тут же бросились на протирающих глаза пленников.

– К борту! – воскликнул Николай, толкая растерявшихся товарищей.

На них напало семеро, все с мечами и при доспехах. Ещё несколько матросов стояли поодаль, готовые пустить в ход лежавшие в ящике у мачты дротики. С десяток солдат стояли на носу – они уже держали готовые к бою луки. За спиной беглецов находилась кормовая надстройка, на которую вела узкая, крутая лесенка. Там, наготове, стояло пятеро офицеров, вместе со вчерашним бородачом, и тоже с мечами наголо.

Им не предлагали сдаться, солдаты сразу атаковали, но, несмотря на превосходство, они никак не могли подобраться близко. Вспомнивший былое, Николай ловко вращал алебардой, держа противника на расстоянии. Справа от него стоял Стрижевский, за их спинами Александр, судорожно сжимавший кинжал. Другой рукой он поддерживал близкую к обмороку девушку. Её трясло от страха, она спотыкалась на каждом шагу, но продолжала медленно идти к борту, за которым была спасительная лодка.

– Живьём брать, – послышался голос бородача.

Прекрасно, значит, стрел и дротиков не будет. Повинуясь команде, солдаты усилили натиск, чтобы, сцепившись в рукопашной схватке, обезоружить, как им казалось, лёгкого противника. Подумаешь, алебардой машет. Эка невидаль.

Один из них, отвлекая на себя Николая, ринулся прямо на остриё алебарды, изо всех сил ударив мечом по древку в попытке перерубить его. В это время другой бросился на Стрижевского. Их клинки встретились, сталь заскрежетала о сталь с надрывным визгом. Противники обменялись несколькими нехитрыми ударами, затем Иван вдруг зловеще усмехнулся и, сделав прямой выпад, целя в защищённую кирасой грудь. Солдат легко отвёл это движение влево вниз и хотел ответить, но меч Стрижевского, словно смертоносная кобра, обвился вокруг клинка противника, отводя его вверх.

В следующее мгновение Саша, внимательно следивший за этим поединком, увидел в глазах солдата неподдельный ужас – меч Ивана Сергеевича оказался как раз в позиции для удара в шею. Это и произошло, ничто уже не могло предотвратить такой исход. Словно в кошмарном сне, Александр видел всё так, словно на замедленном просмотре, видел каждое мгновение.

Вот Стрижевский делает шаг вперёд, и его вторая рука тоже сжала рукоять меча, чтобы предать удару твёрдость и точность. Едва заметный, но сильный толчок – клинок противника отбит в сторону, теперь уже абсолютно бессильный, что-либо изменить. Лицо Стрижевского исказилось в страшной, кровожадной гримасе, тело, несмотря на возраст ещё полное силы, напрягается словно пружина и, спустя какие-то доли секунды, эта пружина выплёскивает свою энергию.

Меч разящей молнией обрушивается на шею солдата. Удар пришёлся на низ шлема и бармицу и разорвал железо доспеха, словно бумагу, вмял искорёженный металл в человеческую плоть. Солдат, обливаясь кровью, упал на палубу, отброшенный в сторону на три шага.

– Мама, – Таня пошатнулась и повисла на руках Александра.

Да и сам он был не в лучшем состоянии. От увиденного он мгновенно покрылся холодной испариной. Ему, да и Тане, приходилось препарировать на занятиях, но резать скальпелем мёртвую плоть с целью познания совсем не то, что это. А Иван хладнокровно сделал шаг назад и вновь взял клинок на изготовку, в ожидании следующей атаки.

Николай всё ещё отбивался от своего противника. Несколько растерявшись сначала, он быстро совладал с собой и провёл весьма простую, но вполне эффективную атаку. Остриё алебарды внезапно устремилось вниз и вонзилось точно в сгиб сапога противника. Тот взвыл от боли, опустил меч, а Сартаков, размахнувшись, рубанул с плеча в бок. Удар не пробил кирасу. Лезвие высекло сноп белых искр и глубоко вошло в палубный настил. Но противник не устоял, его отбросило на перила лестницы, словно игрушку.

– Стреляйте в них! Хватит игр! – закричал бородач. – Стреляйте по ногам!

Солдаты уже боялись приближаться к этим неизвестным и замешкались.

– Быстрее в лодку! – Николай оставил алебарду и, заметив, что на носу уже натягивают луки, толкнул друзей к борту.

Таня всё-таки пришла в себя, и они по крепившей лодку к кораблю верёвке перебрались с борта галеры в свою посудину под растерянными взглядами солдат. Те так и не решились стрелять, боясь, что в этой суматохе попадут не туда, куда приказано. А Стрижевский одним ударом перерубил верёвку – они были свободны.

– Быстрее в каюту, пока они нас стрелами не нашпиговали!

Но в это мгновение лодка неудачно ударилась о волну, развернулась кормой к галере и, зачерпнув воды, перевернулась.

– Суши вёсла! Загребай назад! – послышались команды с мостика.

Тяжёлый корабль остановился шагах в двухстах от перевёрнутой лодки. С его борта внимательно следили, не вынырнет ли кто из-под неё. Хотя, едва ли. Те четверо были в кольчугах, а эта тяжесть мгновенно утянет на дно. Но решили немного подождать, вдруг кто-нибудь всё-таки смог уцепиться за лодку.

Время шло. Прошло уже столько времени, сколько не выдержал бы под водой и самый искусный ныряльщик. Но из-под лодки так никто и не показался. Зелёное от покрывавших его водорослей, едва видимое над водой, днище лодки покачивалась на волнах, словно своеобразное надгробие.

– Утонули, – бородач вздохнул, явно огорчённый, что упустил таких пленников. – Ладно, идём в Мил.

– Сколько мы здесь высидим? – спросила Таня, уже стуча зубами, правда непонятно, то ли от холода, то ли от страха.

– Минут пятнадцать, и хватит, – ответил Николай. – А то замёрзнем.

Все четверо забились в каюту, где образовался довольно большой воздушный мешок. Всё же воздуха было маловато, и дышать приходилось как можно реже. Но прошло минут пять, и уже начал чувствоваться избыток углекислого газа.

– Хорошо, пятнадцать минут мы не высидим. Ещё немного и осторожно выплывем, может, и не заметят.

Минут с пятнадцать путешественники всё же продержались. Дышать стало совсем нечем, и они поспешили выплыть на поверхность.

– Фу, – громко фыркнул Стрижевский, полной грудью вбирая в себя свежий, чистый морской воздух.

Да и остальные не удержались от того, чтобы вдохнуть полной грудью.

– Галера уплывает, – Саша кивнул в сторону корабля, успевшего отойти на шагов пятьсот.

– Подождём немного, пусть подальше отойдут. А потом к берегу поплывём, – предложил Николай.

– Кольчуги только снять надо, а то в них и двадцати метров не проплывём.

Тот час увесистые доспехи пошли на дно. Пришлось расстаться и с мечом Стрижевского. Лишь Саша оставил кинжал, привязав его к поясу. К сожалению, это единственное, что осталось из снаряжения путешественников. Всё остальное пошло на дно, когда перевернулась лодка.

Доплыть до берега стоило больших усилий. Хотя, он казался очень близким, волны, ветер и намокшая, тянувшая на дно одежда, делали своё дело. Но ничего изменить было нельзя. Волнам и ветру не прикажешь, одежду не скинешь. Так что приходилось бороться за свою жизнь до полного изнеможения.

Последние метры, когда дна, казалось, вот-вот коснётся нога, дались особенно тяжело. Мужчины ещё держались, Таня же, совершенно обессилев, плыла на спине, а Николай и Иван тянули её за руки. Выйти на берег они уже не смогли. Едва вода дошла до бёдер, ноги начали подкашиваться, путешественники спотыкались, падали в воду. По песку пришлось ползти на четвереньках – здесь ноги уже совсем отказались повиноваться.

Рядом, всего в шагах десяти от кромки воды, устремились к небу золотистые стволы сосен. Мягкий зелёный мох, разросшийся огромным ковром у корней, манил к себе не хуже пуховой перины. Из последних сил все четверо добрались туда и упали на мягкую зелень мха под стволом огромной, чуть ли не в два обхвата, сосны. Но долго разлёживаться было нельзя. Сырая одежда холодила тело, и, порой, при резком порыве ветра даже пробирал озноб.

К огромной радости, у Стрижевского нашлась зажигалка, предусмотрительно захваченная в дорогу. Под ногами отыскалось множество подгнивших, но сухих веток, что представляло собой сносное топливо для столь необходимого сейчас костра. Вооружившись ножом, Иван Сергеевич быстро настрогал щепы и соорудил над ней пирамидку из веток. Ещё немного, и костёр заполыхал жарким оранжевым пламенем, распространяя вокруг животворное тепло. Путешественники сняли с себя верхнюю одежду и, развесив всё это вокруг огня, придвинулись поближе и сами.