«Быть может, что-то изменить
Евстрат хотел?.. Нет, показалось…»
Глава 38. Месть
А, Чацкий! Любите вы всех в шуты рядить.
Угодно ль на себя примерить?
А. Грибоедов. Горе от ума
1
Как низко солнце наше пало!
Едва поднялось из-за крыш —
А выглядит уже устало,
Скорей засобиралось вниз…
Так человек, устав бороться,
Стремится спрятаться в норе
Или упасть на дно колодца…
Совсем как солнце в декабре…
Желанный отпуск наступил.
Забыть стараясь о работе,
Роман по выставкам ходил,
Предался полностью свободе.
Стал в Филармонии бывать…
И вдруг подумал о Гордее —
И время повернуло вспять,
Он вновь в страданий апогее.
Прошла неделя… Снова он
Музыку слушал в том же зале —
И был приятно удивлён:
Воспоминанья не терзали
Его уже со всех сторон,
И нет обиды на Гордея.
Он был от страха исцелён,
И вновь своей судьбой владеет!
2
А в середине декабря
Роману позвонил Онучин.
Роман, как стих из букваря,
Ему свой давний план озвучил:
«Я перед отпуском мечтал,
Что на поездку денег хватит…
А отпускные подсчитал —
И прослезился в результате…» —
«Что ж, следовало ожидать
Такой исход при подготовке…
Придётся сумку мне забрать», —
Евстрат ответил философски
И сообщил Роману день
И час отбытия состава…
Весь потный, с шапкой набекрень,
Роман принёс суму устало.
В теченьи нескольких минут,
Что были в их распоряженьи,
Онучин проклинал «зануд,
Что выстужают помещенье,
Проветривая без конца»;
Сказал, держась за поясницу,
Что стало меньше на бойца —
Василий угодил в больницу;
Больной Савчук набрался сил
И сразу же, без проволочки,
С женой на Christmas укатил
В Германию к любимой дочке.
Все эти жалобы его
Почти растрогали Борея,
И земляка он своего
Решил оповестить скорее,
Что увольняется… Но тут
Он понял, как он им приручен…
Зря посещал он институт
С названием «Евстрат Онучин», —
Сам нарушает свой закон,
Заимствованный у Евстрата:
«Вход в мои мысли запрещён
Всем – от противника до брата!»
Вокзальный голос объявил,
Что скоро будет отправленье.
Роман заботу проявил —
Внёс сумку, символ избавленья.
В вагоне женщина была —
Онучина родная тётка,
А с ней три сумки барахла.
Она запричитала громко:
«Какая тяжесть, ай-ай-ай!
А кто её нести-то будет?» —
«Я, – был ответ. – И не стенай!» —
Он был убит… по виду судя…
3
Назад была закрыта дверь:
Евстрат наказан им примерно,
И заявление теперь
Роман напишет непременно.
И он продолжил отдыхать…
Но мысль покоя не давала,
Что так легко людей предать
Он мог – лиха беда начало…
Роман невольно представлял,
Как заявленье он предъявит
Арапову, переживал,
Что душу он ему растравит…
Таким уж был Роман Борей —
Не мог о людях думать плохо.
Был слишком далеко Гордей,
Чтобы избавить от порока.
Он истязал себя виной
За слишком жёсткое решенье
И выход выбирал иной,
Чтобы исправить положенье.
Он мог оформить перевод
В Коммерческое управленье,
Так поступали до него,
То было б верное решенье…
Но он недолго этим жил —
Сомнение внесла Наташа:
«Ты про Онучина забыл…» —
«Да, им отравлена вся чаша.
Он, как Амелькина, меня
Давно представил в худшем свете,
А люди высшего звена
И знать не знают о навете.
И, создавая образ мой,
Евстрат без устали трудился —
Как над подарочной сумой…» —
«Похоже, он собой гордился…» —
«Онучин только делал вид,
Что от Гордея защищает,
Он, как всегда, во всём хитрит
И лишь свои дела решает.
Моя судьба предрешена
На этом проклятом заводе,
И уговаривать меня
Остаться здесь – уже не в моде.
Ведь и Арапов, и Гудков
Не знают, что со мною делать». —
«И то, что ты уйти готов,
Им дарит радость без предела.
Меня, признаться, удивил
Евстрат, дав знать, что вы в союзе…» —
«Я лишь сейчас сообразил,
Как ошибался в этом плюсе.
Онучин сам меня учил,
Что стресс – причина «выгоранья»…
Его-то я и получил…» —
«Благодаря его стараньям!» —
«Моих эмоций резкий всплеск
Достаточен для пониманья,
Что надо мной довлеет стресс,
И стал я жертвой «выгоранья».
Он, как психолог, точно знал,
Что я созрел для увольненья,
Когда Арапову сказал
Свои слова про заявленье,
И напоследок он решил
Затратить минимум усилий,
Чтоб память я о нём хранил
В душе почти как о мессии.
Арапову он слово дал,
Что мой исход не за горами,
Тот терпеливо ожидал,
Лишь изредка глумясь над нами.
Так набирал очки Евстрат
И у меня, и у Гордея». —
«Я лишь одно могу сказать:
Весьма циничная затея.
Он слишком много захотел,
Решив примерить роль мессии…
Я понимаю: мы в России…
Но ведь всему же есть предел!» —
«Незыблема Евстрата власть,
И вместе нам здесь не ужиться…
Я должен этот факт признать
И молчаливо удалиться…»
Он облегченье испытал,
И мысли потекли свободно.
Роман спокойно ожидал
То, что его судьбе угодно.
Глава 39. Возвращение
Никогда и ничего не просите. Никогда и ничего,
и в особенности у тех, кто сильнее вас. Сами
предложат и сами всё дадут!
М. Булгаков. Мастер и Маргарита
1
Вновь наступает Новый год,
Вокруг всё, вроде бы, как прежде…
Но нет, настрой уже не тот,
Что год назад, в нём нет надежды:
«Опять больная голова…
Веселье пьяное, притворство…
Пустые (в основном) слова…
И бесконечное обжорство…
Пусть до краёв бокал налит,
На гранях пусть сверкают блики…
Вино уже не веселит —
Нужны мне крепкие напитки.
И шутке прежней я не рад,
Её уже считаю пошлой.
В ней глупо всё и невпопад,
Как и в поступках жизни прошлой…»
Представить силился Роман,
Как он напишет заявленье,
Воспримет как Гордей-тиран
Его нелёгкое решенье…
Но невозможно мир познать,
Себя тюрьмою ограничив…
Ему осталось только ждать
До окончания каникул.
Роман с тревогой ожидал,
Как с ним судьба распорядится,
И безучастно наблюдал,
Как люд в округе веселится.
Противно русскому нутру
Скромнее жить, как все народы, —
Клевали птицы поутру
С икрою красной бутерброды.
2
К работе, что решил бросать,
Вела привычная дорога,
Чтоб заявленье написать,
Осталось уж совсем немного…
Холодный ветер дул в лицо…
Роман остыл, нашёл решенье:
«Чтоб не казаться беглецом,
Спешить не надо с заявленьем.
Назначен срок в моей судьбе,
Когда начнутся перемены…
Явиться должен знак с небес,
Тогда решусь я непременно.
Нельзя без цели уходить,
Уйти возможно лишь куда-то,
И прежде должен я решить,
Какой избрать мне род занятий».
Но неудобно отступать,
Меняя трудное решенье, —
Подумал: «Надо написать
И бросить в стол то заявленье…
А стоит ли судьбу гневить?
Ведь знаки, что рука чертила,
Начнут своею жизнью жить
И обретают свою силу…»
Пока Роман вопрос решал,
Вошёл Арапов с кислой миной —
И сам собой вопрос отпал:
«Вот он – источник воли сильной!
Ему всё плохо, всё не так,
Над нами он всегда глумился,
Как к рыбе пойманной рыбак,
Похоже, к нам он относился.
И, руки уперев в бока,
Он всех чванливо поучает…
Ничто нас так не возвышает,
Как взгляд на низших свысока.
И способ есть распространённый
Народ возвысить угнетённый:
Приобретя огромный джип,
Себя считать персоной VIP.
В машину сесть среди убогих,
Прохожих брызгами обдать —
Черты подобные у многих
Нам доводилось наблюдать,
Когда душа надежно скрыта
За толстым корпусом стальным,
Мотором, воющим сердито,
И едким газом выхлопным.
Но чем внушительней машина,
Тем мизернее человек…
Они, к несчастью, в большинстве —
Кто ноги заменил на шины.
Им невозможно допустить,
Что до родительской могилы
Пешком положено ходить —
Нет, на машины взгромоздились!»
3
День без эксцессов истекал…
И вдруг за час до завершенья
Арапов всем заданье дал:
Заполнить бланки соглашенья.
Он дважды им напоминал,
Что это нужно очень срочно…
Роман прекрасно понимал:
Он это делает нарочно.
Борей не видел ничего,
Что делало заданье важным,
Жидкова бросив, в пять часов
Роман ушёл домой отважно.
Ему важнее было знать,
Что он Гордея не боится,
И что его не испугать —
Там, где продолжит он трудиться.
4
Он мужественно ожидал,
Когда появится Онучин,
Которому он преподал
Урок за все грехи до кучи.
К финалу плавно дело шло,
Роман уже засобирался…
Но что-то вдруг произошло…
Как будто ветер поменялся.
Вот день приезда наступил —
А враг его не появился.
Арапов сумрачный ходил
И над народом не глумился.
Потом им вызван был Роман,
Которому, пока с сомненьем,
Озвучен был ближайший план
В связи с внезапным измененьем:
«Пришёл сигнал издалека:
Не может из Керчи приехать
Евстрат Сергеевич пока…
А нам нельзя в работе мешкать…
Нам срочно нужен бизнес-план,
А ты уже имеешь опыт…» —
Не лез за словом он в карман,
Готов на всё, чтоб быть в почёте.
Был очень удивлён Роман…
Но сразу сел за стол Евстрата:
«Здесь нет намёка на обман…
Быть может, стоит постараться?..
Наш мир безжалостен – нельзя
Быть бесконечно недотрогой…
Так пусть мне скажут небеса,
Что я пошёл не той дорогой!»
Он окунулся с головой
В процесс, что создан был Евстратом,
Хоть с ним работал не впервой,
Вначале было трудновато.
Но он втянулся, изучил,
Стал мыслить более масштабно,
А чтоб уменьшить трату сил,
Решал задачи поэтапно.
Вдруг сообщил ему Гордей:
Больна и требует заботы
Евстрата мать, печась о ней,
Он вынужден уйти с работы.
Арапов сильно загрустил…
Но у Романа получалось —
Ему он должность предложил…
А что Гордею оставалось?
Роман вначале оробел:
«Уж слишком уровень высокий…
А в стаже у меня пробел…
И кругозор не столь широкий,
Как у Евстрата… Как же быть? -
Но он встряхнулся от печали:
– О страхе надо позабыть,
Коль мне доверье оказали.
Не всё я знаю, как они,
Что знаю я – они не знают,
Ну, а в итоге – мы равны!
Горшки не боги обжигают.
За дело браться надо с тем,
Чтоб начатое преумножить,
Решая скопище проблем,
А вовсе не затем, чтоб бросить».
Он согласился, хоть жена
Была, напротив, вся в сомненьях:
«А разве преодолена
Потребность шефа в униженьях?»
Роман и сам уже гадал,
Как сложатся их отношенья,
Но прежний опыт подсказал,
Что кончились его лишенья:
«Да, год прошедший – сплошь беда,
Немало я понёс урона…
Но беззаконие всегда
Ведёт к принятию закона.
Покинул нас Евстрат-стратиг,
И пусть ему там… счастье будет…
Ну, а без подлостей, интриг —
Совсем другой завод и люди.
Вернутся «на круги своя»
Те, кто умеет лишь трудиться,
А не кусаться, как змея,
И подлостью своей гордиться.
Арапов может быть другим
Без подстрекателя Евстрата:
Довольно жёстким, но не злым…
Да, к прежней жизни нет возврата!»
Роман припомнил, как решил
Не действовать «с пол-оборота»:
«Я заявленье отложил —
И вот мне новая работа!»
5
Роман остался за столом,
Где восседал Онучин прежде.,
Чтоб рядом быть с Боровиком
И чтоб предстать в иной «одежде»
Перед Араповым – он знал:
В нём осознанья маловато,
Хотел, чтоб тот воспринимал
Его почти что как Евстрата.
Едва Роман освободил
Бездельем проклятое место —
Туда Арапов посадил
Сотрудницу-экономиста.
На удивленье остальным
Она компьютер получила,
Такая щедрость к «молодым»
Сотрудников слегка смутила.
Савчук отважился спросить
Арапова: «Надеюсь, можно
И мне компьютер получить?» —
«Нельзя!» – Гордей ответил грозно.
Тем временем Жидков забрал
Ту тумбочку – источник спора
С Бореем… Назревал скандал,
И женщина спросила скоро:
«Мне можно тумбочку забрать?» —
«Нельзя! – сказал Жидков ей строго. —
Порядок надо соблюдать:
То атрибут стола другого».
6
Немало пройдено дорог,
Где было тупиков немало,
Борей в себя поверить смог
И начал жизнь свою сначала.
Так стал Борей дела вершить.
Чтоб получить на всё ответы,
Пришлось Роману изучить
Статьи Евстрата в Интернете.
То не составило труда —
Учиться для него не внове,
Стал знатоком он хоть куда,
И все нуждались в его слове.
Он не пытался повторить
Евстрата стиль – власть над умами:
Неумно слишком умным слыть,
Других считая дураками.
В отделе стали отмечать
Все праздники без исключенья,
Себя все стали ощущать
Свободными от заточенья.
Арапов с ними выпивал,
Он был в компании раскован,
Порою даже приглашал
К ним выпить самого Гудкова.
На этом настоял Роман,
Ведь ситуация просила,
Чтобы униженный гигант
Уверенность обрёл и силу.
Помог Роману и контакт,
Налаженный с механоцехом.
Он проявил завидный такт,
И дело кончилось успехом.
Сошли на нет страстей накал,
Обман, оружием бряцанье,
Никто вражду не разжигал —
Войну сменило пониманье.
Исчез в общении надрыв —
Вдруг стал он непосильной ношей,
Как будто прорвало нарыв —
И рану затянуло кожей.
И, просыпаясь утром рано,
При тусклом свете фонарей
Зимой и летом неустанно
На службу шёл Роман Борей.
Домой он приходил затем,
Чтобы поужинать, помыться,
Обдумать пару важных тем
И в сон желанный погрузиться.
Казалось бы, вся жизнь – работа…
Но есть же пятница, суббота!
Налажен чёткий механизм —
Как всё-таки прекрасна жизнь!
Роман с женой зажил в достатке,
Себе дал клятву: «Меру знай!
А чтобы быть всегда в порядке,
Себя из виду не теряй!
Среди людей жить невозможно…
Но без людей прожить нельзя,
И прятаться от них – безбожно,
Себя при том превознося».
Он изменился: принял веру,
Сменил дурацкую манеру
Других людей перебивать,
Своё пытаясь рассказать.
Хоть иногда всплывает страх,
Он важной роли не играет,
Роману он напоминает
О тех нелёгких временах.
7
Он растворился в жизни новой…
Так жил он много лет назад…
Он мог бы многое сказать
Евстрату, появись он снова:
«Я Крым, как родину, люблю,
А Невский – просто обожаю!
И из деревни на краю
Сюда, как в сказку, приезжаю,
Когда, смахнув остатки лени,
Сквозь грохот, перепад давлений,
В метро во весь опор качу —
На встречу с Невским я спешу!
Люблю стоять я vis-a-vis118118,
Где купол Спаса-на-крови,
Сверкает каменным узором
Перед моим открытым взором.
Вот Грибоедова канал —
Здесь туристический аврал.
А вот бесценная услуга —
Два храма друг напротив друга:
Глубокой мудрости полны
Храм знаний с храмом христианским —
Дом Книги и собор Казанский.
Мне оба дороги они.
Не забываю я, конечно
(признаюсь искренне, сердечно),
Собор Казанский посетить
И грешный лоб перекрестить.
Театр – прекрасные мгновенья!
С галёрки иногда спустясь,
Смотрю в партере представленья,
В старинных креслах разместясь.
Сидели в них князья и графы,
Там не могло быть мужичья,
Но сильно изменились нравы —
Теперь сижу в тех креслах я.
Прими поклон, великий город,
За то, что создал Ты меня!
Ты утолил духовный голод,
Оберегал день ото дня.
Я не любил Тебя, не скрою,
И был готов Тебя предать —
Ты был жесток со мной порою…
Но гнев Твой – Божья благодать!
Ты не терял ни на мгновенье
Высокомерия столиц,
И я, смирив своё презренье,
Перед Тобою падал ниц.
Я убежать хотел от муки —
Твой холод тело леденил,
Но всюду изнывал от скуки
Без Невских каменных перил.
Я жаждал моря, солнца, зноя,
Мечтал, что с ними веселей…
Вот море есть, но нет покоя —
Я понял: холод мне милей!
Мои страданья не излечит
Родимый край – мой тёплый рай.
Покинул я его навечно,
И раем стал холодный край.
Ты спас отравленную душу,
От скверны излечил её,
К Тебе я верность не нарушу,
И все моё – навек Твоё!
И город северный, суровый
Являет мне свой облик новый:
Согрел меня своим теплом,
И я обрёл здесь отчий дом.
Как перманентная невеста,
Чья дата свадьбы неизвестна,
Обречена менять наряды
И привлекать мужские взгляды,
Мой город вечно обречён
На восхищенье всего мира,
На роль духовного кумира…
Я с ним навеки обручён.
Эпилог
Акакия Акакиевича свезли и похоронили.
И Петербург остался без Акакия Акакиевича,
как будто бы в нем его и никогда не было.
Н. Гоголь. Шинель
1
С тех пор минуло десять лет.
Роман, пытливостью ведомый,
Вошёл с запросом в Интернет,
И видит он портрет знакомый.
На фото множество людей…
Октябрь, чудесная погода…
Онучин здесь в кругу друзей,
Как пастор он среди прихода.
Евстрат для них незаменим,
Умом своим всех осеняя…
И женщина под руку с ним
Стоит, улыбкою сияя…
Текст на странице Web гласил,
Что это делегатов фото,
Их всех Онучин пригласил
По праву жителя курорта
На конференцию в свой край,
Омытый изумрудным морем,
Согретый ярким солнцем рай —
Предаться философским спорам.
Роман решил скорей узнать,
Как жил Онучин над Боспором,
Когда болела его мать,
И посетил на сайте форум.
С тех пор, как в Керчь вернулся он
И потерял оклад добротный,
Трудом не был обременён,
Гордился тем, что безработный,
И не стеснялся повторять:
«Рождённый ползать в куче денег
Не может в облаках витать,
А я у мыслей вечный пленник».
Он был и там самим собой —
Его везде спасали связи —
И устранял он перебой
И в отоплении, и в газе.
Он звался украиновед
(Звучало это как агитка119119,
Сулящая страны расцвет);
Любимый композитор – Шнитке;
Из слов, что сотни лет живут,
Тацит120120 был для него кумиром:
«Они пустыню создают
И называют это миром»;
Из книг любимые – «Mein Kampf»121121
И «Украина – не Россия»122122;
Из шоу – только «Шустер Live»…
На остальное – амнезия123123.
Сам в Интернете создавал
Он виртуальные проекты,
Туда «своих» лишь принимал…
Что трудно отличить от секты.
Названий несколько у них,
И все звучали очень веско:
«Лаборатория НИИК124124
Всемирной Кафедры ЮНЕСКО125125»,
«Цивилизационный ВУЗ
Самосознанья «Украина»,
«Межгосударственный союз
Формированья гражданина»,
«Открытый университет
Вопросов этики науки»…
Евстрат нёс людям знаний свет
С идеями своими вкупе.
На месте он не мог сидеть,
Хоть Крым и Керчь его обитель,
Чтоб ситуацией владеть,
Он постоянно ездил в Питер.
Там профессура у него,
Что имидж яркий создавала,
Редакций мелких большинство
Его работы издавало.
В который раз пришлось признать
Роману силу высшей сути:
«Нельзя от Питера сбежать —
Ведь он так просто не отпустит!
Любой, кто им пренебрежёт,
Оставит здесь души частицу,
И Бог его не сбережёт,
И станет он бескрылой птицей!»
Роман продолжил изучать
Евстрата дальние походы,
И он пока не мог понять,
На что тот жил все эти годы.
Вдруг замелькали имена
Иные и иные мненья,
И с глаз упала пелена,
Роман оставил все сомненья —
Следы Онучина ведут
(Их направляет недовольство)
В Международный институт…
И в иностранное посольство:
«Ведь только там, за рубежом,
Способны оценить «таланты»,
И нам в отечестве чужом
Дадут пособия и гранты.
Зачем искать нам путь другой?
Визит в посольство – вроде нормы…
Всегда торопится изгой
Принять уродливые формы…»
2
И вдруг – слова, как крик души,
Стеснённой судорожным комом,
Как молния в ночной тиши,
Пробитой прогремевшим громом:
«Евстрат, наш драгоценный друг…
Скончался в поезде внезапно
Он на пути в Санкт-Петербург…
Произошедшее ужасно!» —
«Друг, как же так?.. Едва нашёл
С таким трудом тебя «В Контакте»,
Чтоб встретиться… А ты ушёл…
И нас оставил… Безвозвратно…» —
«Неужто так легко уйти?..
Как будто ветер гасит спичку…» —
«Ему замены не найти —
Не наш удел менять привычку…» —
«От угасающей свечи
Зажечь немеркнущее пламя
Мы все должны!..» – «Молчи, молчи…
Пойми же: он уже не с нами…»
Роман сражён не меньше был
Тем, что с врагом заклятым сталось,
О неприязни он забыл,
В душе осталась только жалость.
Он сожалел о злых словах,
Что говорил об Украине
И об её почившем сыне,
О злобе, что живёт в умах:
«Не существует человек
Без странностей и недостатков,
Как нет природы без чудес
И атмосферы без осадков…
Он был во власть свободно вхож,
И власть имел он над умами…
А умер как бездомный, бомж
В пути между двумя мирами.
Он оба мира те любил,
Но выбор главный свой не сделал —
То место не определил,
Где бы душа сроднилась с телом.
Он тонкий аромат презренья
Неуловимо источал
Ко всем, кто искру вдохновенья
Хотя бы раз не излучал.
Владея мощным арсеналом
Огромных знаний и ума,
Запятнан плутнями весьма
И нелюбовью к маргиналам…
А сам, по сути, маргинал —
Из хлама создавал науку
И термины употреблял,
Что в людях вызывают скуку…
Науку-квази создавал…
Пустое не имеет плоти…
Никто, когда он умирал,
Не проявил о нём заботы…
Реальных дел не создают
К наукам общие подходы:
Хоть дифирамбы все поют —
Те зёрна не подарят всходы.
Казалось всем, что он Атлант…
А он певец, что пропил голос,
Себе оставив лишь талант…
Слабы колени – рухнул колосс126126…
Кому был дан талант огромный —
Во избежание вреда
Тому пусть образ жизни скромный
Будет сопутствовать всегда.
А если б вещий сон сказал,
Что с ним подобное случится,
Неужто он бы продолжал
Всё так же над людьми глумиться
И демонстрировать цинизм,
Как будто он, Онучин, вечен?
Когда конечна наша жизнь,
То путь любой всегда конечен.
Надеюсь я, он увидал
Меня в своём потухшем взоре,
Всё в миг последний осознал —
И прошептал: «Memento mori»127127…