Окружающий мир способен меняться до абсурдности. Даже предметы пытаются тебя убить. Из ниоткуда возникают зеркальные копии, способные чувствовать тоже самое, что и ты. Это похоже на магию или, скорее, на дурной сон. Я не способен противостоять монстрам. Еще не готов. Подумать только, они способны изменять пространство, останавливать время. А я только недавно научился телепортироваться.

И как Поли умудрилась остаться в живых, если ее выпили пятнадцать лет назад? Возможно, у них ничего не вышло, или она умерла…Еще целый месяц до нашей встречи. Я не могу столько ждать, нужно встретиться с ней сегодня.

– С пробуждением, – внезапно сзади послышался знакомый каменный голос. – Как прошло твое путешествие внутри чужих воспоминаний? Все отрывки успели пройти через сознание?

Проклятый Винсент…что он здесь делает?

– Да, – растерянно ответил я. – Практически все.

– Прекрасно. А то я уже начал беспокоиться. Ведь ты несколько недель был в полной отключке. Виктор Борман велел мне пристально следить за твоим состоянием.

– Несколько недель? – удивленно переспросил я.

– Чуть больше месяца, – ответил Винсент. – Твои метаморфозы за это время значительно развились. Прошу, не пугайся, твоя внешность не претерпела изменений. Однако мы оценили твое внутреннее состояние.

– Разве? Я не чувствую никаких изменений, – честно признался я. – Так ведь не бывает, что бабах – и ты проснулся другим человеком?

– В доме слёз довольно часто происходит так называемый «бабах». А изменения в первую очередь замечают окружающие, – ответил Винсент. – Любопытно, чьи воспоминания оказали на тебя такое сильное воздействие?

Слишком далеко заходит наш диалог. Нельзя, чтобы Винсент заподозрил о моем знакомстве с Поли.

– В этом доме все способны оказать на меня воздействие, – сказал я. – У каждого из жильцов своя собственная и уникальная боль.

Винсент недоверчиво перевел взгляд на пустую колбочку, где хранились слёзы Поли. Он определенно что-то знает…или хотя бы догадывается.

– Что произошло, пока я был в отключке? – я решил резко сменить тему. – Уже прибыли новенькие?

– Разумеется, – охотно отозвался Винсент. – Сто двадцать шестой этаж отныне свободен от Майки Морриса, а семьдесят пятый – от Келена Грея.

– Сто двадцать шестой свободен? Это значит, что вы отпустили Майки?

– На этаже Келена Грея был найден мольберт Майки Морриса. Достаточно было всего лишь прикоснуться к нему, чтобы увидеть, кто был причастен к убийству Келена. Мы выпили до последней капли Майки Морриса.

Винсент приблизился ко мне, наклонился и змеиным, ядовитым шепотом произнес:

– И его напарника, который подсунул Келену десять капель своих огненных слёз, ждет та же незавидная участь. Как только Виктор Борман даст команду, мы опустошим этого умного мальчика.

Колючие мурашки пробежали по спине. Майки больше не вернется в дом слёз, и все из-за проклятого мольберта, который он взял с собой! Спокойствие, главное спокойствие. Я глубоко вздохнул, пытаясь смириться с произошедшим. Винсент все знает. Он избавится от меня, как только я перестану быть нужным Виктору. Но только с какой целью я ему понадобился? Почему он меня не прикончил еще в воспоминаниях Поли?

– Как видишь, Колин, в отличие от людей, мы не оставляем преступников безнаказанными, – продолжил Винсент. – Это просил передать тебе Виктор. Время для монстров не играет существенной роли. Ты все поймешь, когда мы будем тебя убивать.

С этими словами Винсент растворился в воздухе.

Черт побери! Я подставил Майки с этой дурацкой затеей отвлечь Винсента. Мне нельзя ни с кем контактировать, особенно с Поли, иначе у нее возникнут куда более серьезные проблемы. Наверное, одиночество – это все же судьба.

Я как будто переживаю все события своей никчемной жизни заново, только будучи уже мертвым. Смотрю вниз с крыши огромного пятнадцатиэтажного дома под названием «Колин Вуд», вокруг которого горит одна сплошная пустота. И с каждым годом в доме становится на этаж больше, и пустота разгорается сильнее. Если тебе суждено быть одному, значит ты будешь один, и неважно, в доме слёз ты находишься или сидишь за школьной партой.

Внезапно в комнате стало очень холодно, синие огни, освещающие коридор, погасли. Темнота залила пространство. Я испуганно подскочил с кровати. Неужели меня вновь окружают тени, как в игральной комнате? Если так, то нужно действовать немедленно, срочно телепортироваться…

– Стой, Колин, – нежный знакомый голос прозвучал у меня в голове. – Прости, что напугала.

– Поли? Что ты здесь делаешь? – вслух произнес я. – Тебе нельзя со мной находиться. Винсент нас двоих сдаст Виктору Борману.

– Прошу, пожалуйста, ничего не говори, – вновь прозвучало у меня в голове. – Нам не нужно привлекать лишнее внимание.

Мне не нашлось ничего ответить. Мелодичный голос Поли неспешно растекался по моему сознанию:

– Ты не пришел на встречу, и я начала беспокоиться, не выкинул ли тебя дом в мир мертвых. К счастью, все обошлось. И Винсент пока что не знает о нашей встрече, но нам нужно спрятаться.

Я задумался. Спрятаться. Но где? Нас везде найдут зоркие глаза Винсента. Только если не переместиться в картину…

–Хорошая идея, – ответила Поли. Похоже, она читала мои мысли. – Внутри картины наша мана будет скрыта.

– Ван Гог и «Сент-Мари», – подумал я. – Когда-то я уже был внутри его картин.

– Тогда перемещаемся.

Комната, погруженная во тьму, на секунду вспыхнула красным огнем. Сейчас начнется, мир разлетится на цвета, а мое тело будет несколько секунд летать в невесомости. Я настолько привык к перемещениям сквозь чужие воспоминания, что встреча в картине меня уже никак не удивляет. Скорее воодушевляет. Вот это да! У вас такого не было. Держу пари, вы бы с ума сошли.

Как и предполагалось, вскоре мы оказались возле трех белых хижин, внутри картины Ван Гога. В воздухе витал непередаваемый цветочный аромат тысяча восемьсот восемьдесят восьмого года. Небеса горели красным огнем. Мана Поли поджигала облака, как мягкую хлопковую вату.

– Это для защиты от нежелательных гостей, – поймала мои мысли Поли. – Пусть горит. Мана не даст Винсенту нас обнаружить.

– Как ты это делаешь?

– Что именно тебя интересует?

– Абсолютно все. Почему я не умею, например, самостоятельно перемещаться в вымышленные миры. Или залазить к кому-нибудь в голову. Управлять маной. Она ведь у меня есть?

– Да, есть, – коротко ответила Поли. – Но ей нужно учиться управлять. Не всем дано.

– А у меня есть шансы?

– Зависит от тебя, Колин Вуд. Мана проявляется только у мертвых.

– Ладно, – сказал я.

– Ладно, – повторила Поли и улыбнулась. – Некоторое приходит только со временем.

Когда она так застенчиво поднимает уголки рта, во мне просыпается ликующий и пылкий Колин, затмевая собой томительных и занудных «Вудов». О чем это я вообще? Я наконец-то оказался рядом с Поли.

– Я видел твои воспоминания, – неожиданно для самого себя произнес я. – Если бы я мог поменяться с тобой местами, отдать свою спокойную жизнь взамен на твою, я бы не задумываясь это сделал. Потому что никто не заслуживает тех ужасных страданий, которые приключились с тобой.

Поли, похоже, несколько шокировали мои слова. Она явно не ожидала услышать подобное после расспросов о мане и магии мертвых.

– Я даже…не знаю… спасибо, конечно, – попыталась она подобрать правильные слова. Но багровый румянец на щеках ее все-таки выдал, а другого ответа мне и не требовалось.

– Но я успел посмотреть не все, – добавил я после паузы. – Виктор выкинул меня из твоих воспоминаний, как раз на том моменте, когда монстры вломились к вам в дом.

– Это был не мой дом, – отозвалась Поли. – В вашем мире каждое слово имеет магическое значение. Поэтому у меня просто язык не повернется назвать гнездо Мейденов своим родным домом.

– А мир мертвых? Это твой дом?

Поли отрицательно покачала головой.

– Нет у меня дома, – с горечью произнесла она. – И вряд ли когда-нибудь появится.

– Знаешь…Виктор Борман говорит, что мы не созданы для мира людей. А может он прав? Ты никогда не задумывалась? Стоит ли нам пытаться вернуть все обратно?

– Не знаю. Может быть мы и не созданы для мира людей, но и с монстрами я жить не хочу.

– Я тоже не хочу, – задумчиво ответил я. – Сейчас все так неоднозначно. Если бы Виктор хотел от меня избавиться, то убил бы еще когда я находился в твоих воспоминаниях. Он просто…как будто специально не дал мне дочитать книгу, чтобы я потом захотел встретиться с автором, и все у него выяснить.

– В тот день меня пытались обратить, – сказала Поли. – Но у них ничего не вышло.

– Обратить? – недоуменно спросил я. – То есть, иными словами, убить?

– Не совсем. Я никогда и не была живой, – попыталась объяснить Поли. – Мой отец не знал, что в вашем мире действуют другие законы. Оживить ведь недостаточно, чтобы нормально существовать и взаимодействовать с людьми.

Поли достала из нагрудного кармашка своей белой рубашки маленькие колбочки со слезами.

– Это слёзы моего брата. А это слёзы Сью Мейден. Еще у меня есть слёзы одноклассников и остальных людей, которые причиняли мне боль. Виктор дал мне их, чтобы я могла отомстить. Сказал, что мир любит равновесие, поэтому боль должна быть возмещена.

– И Виктор, как всегда, прав? – я задал решающий вопрос. Если она ответит «да», значит я отправлюсь вместе с ней вытрясать из Бланки человеческую дурь. Если же скажет «нет», значит на то воля Виктора.

– Да, – немного помедлив, ответила Поли. – Я хочу отомстить всем. Но в то же время мне страшно, ведь это как-то…

– Не по-человечески? – догадливо продолжил я.

Поли кивнула.

– Если человеческий мир нас не принимает, почему мы должны следовать его законам? —спросил я. – Давай-ка, повторяй за мной. К черту рамки.

– К черту…рамки, – неуверенно протянула Поли.

– К черту лицемерие и вранье!

– К черту лицемерие и вранье, – голос Поли стал чуть-чуть сильнее.

– К черту правила и законы!

– К черту правила! И к черту законы!

– Никому не позволяй делать себе больно, – сказал я. – И не глуши свою боль в надежде, что со временем она сама рассосется. Время – это не ящик, куда можно спрятать обиды и спокойно пойти по своим делам.

– Я знаю, – согласилась Поли. – Время ничего не лечит. Я и не хочу больше ждать. Меня учил Гэрри Мейден, что от мести нет никакого толка, особенно на горячую голову. Но вот прошло уже пятнадцать лет. И сейчас, с холодной уверенностью я могу заявить, что он был прав. Однако мне следует все же навестить своих обидчиков. Во имя справедливости и равновесия.

– Ты хочешь отомстить всем людям, которые тебе причинили боль? – спросил я напрямую. – Тогда нас ждет долгое путешествие.

– Не всем, – ответила Поли. – Только тем, кто намеренно и в течение долгого времени меня убивал. Семье Мейденов.

– Кроме Гэрри?

– Кроме Гэрри, – холодно подтвердила Поли. – Винсент покинул дом. У нас есть немного времени.

Она подняла свою тонкую руку наверх, и красная мана, полыхающая в небе, в одно мгновение растаяла. Дымчатая синева Ван Гога залила горизонт.

– Красиво, правда? – произнесла она шепотом, словно стесняясь своих наблюдений. – Как забавно…ведь это даже ненастоящий мир.

– Потому он так и притягивает, – почти неслышно добавил я. – Творческий путь Ван Гога был мучительным и безызвестным. А теперь любой обыватель может повесить его картину себе на стену и считать себя ценителем высокого. Хотя в наше время тоже хватает своих «Ван Гогов», влекущих жалкое существеннее во имя творчества, только все плевать хотели на них.

– На моей памяти много художников прошли через дом слёз, – поддержала Поли. – Но никто из них не вернулся обратно в мир живых.

– И нам там тоже делать нечего, – уверенно заявил я. – Мы просто не вписываемся в привычную картину мира. Пора набраться смелости признаться в этом хотя бы самим себе.

«Ты что, не-такой-как-все? Считаешь себя уникальным? Да ты просто слишком много о себе возомнил! Пытаешься выделиться, как самовлюбленный павлин! Нет в тебе ничего уникального.» Знакомо? Я подобное пренебрежение слышал в свой адрес от каждого второго. Почему так происходит? Потому что общество просто терпеть не может неудобных людей. Если какой-то индивид выбивается из системы, он сразу же попадает в мир слез.

– Знаешь, Колин…я полностью согласна с этими мыслями. Прости, что без разрешения лезу в твою голову, это выходит неосознанно, – Поли повернулась ко мне и доверительно посмотрела в глаза. – Наверное, между нами образовалась связь.

– Ну да, мы ведь с тобой общаемся.

– Нет, я о другом. В мире мертвых все друг с другом связаны нитями маны. И таким образом один человек может передавать другому свои чувства и мысли на огромные расстояния. Я ощущаю, что у нас проявилось нечто похожее. Слабое, но все-таки…

– Вот это да! – восхищенно сказал я. – Значит тебе нужно будет научить меня пользоваться маной. Я тоже хочу читать твои мысли.

Поли скромно улыбнулась.

– Если бы я только сама умела ей владеть в совершенстве.

– Тогда бы ты победила Виктора Бормана?

– Возможно, – Поли задумчиво улыбнулась. – И заняла бы его место.

– Да. Это достаточно коварно.

– Но недостаточно коварно для женщины, – пошутила она. – Ты бы смог подчиняться мне? Воспринимать, как лидера?

– Думаю, что да, – немного подумав, ответил я. – Вообще, все мужчины и так подчиняются женщинам. Просто последние умело маскируют свое влияние.

– А некоторые и не стараются маскировать. Взять хоть Сью Мейден.

– Это уже домашнее насилие, и оно весьма симметрично. Зависит скорее от темперамента, чем от половой принадлежности.

– Ты, наверное, неплохо разбираешься в человеческой психологии, – заметила Поли. – Несмотря на свой возраст, что очень удивительно.

– Сейчас дети развиваются гораздо быстрее. Слишком много информации проходит через них. В общем, не хочу оправдывать свой возраст. Да, я читал популярные книги по психологии, чтобы понять, что конкретно со мной не так. Почему меня не принимают люди. Может быть ошибка в моем поведении?

– И как, удалось найти разгадку?

– Конкретного ответа нет, – немного подумав, ответил я. – В книгах советовали менять окружение, чтобы найти своих людей. Но как его помять, когда ты живешь в маленьком городе с одной единственной школой? И в этом городе у папы стабильная работа, у мамы друзья в этом дурацком родительском комитете, где ее уважают и ценят. Родители бы никогда не согласились уехать в другое место. Они давно нашли себя в жизни. А я…ну да, я жду своей участи в доме слёз.

– Я считаю, что мы с тобой очень похожи в этом плане, – сказала Поли. – И общество монстров нам не подходит, и мир людей. Мы где-то посередине, ни туда ни сюда.

– Поэтому между нами и образовалась связь, – предположил я. – А что? Звучит весьма логично.

– Согласна.

– Ну так что, когда создадим свою рок группу?

– Когда выберемся из дома слёз.

– Заметано!

Поли открыла маленькую колбочку со слезами, выпила половину содержимого, после чего предложила мне допить остатки.

– Вдвоем будет не так противно, – сказала она. – В голове моего…любимого брата.

– Интересно, что мы там найдем? – переспросил я.

– Не знаю. Ну не убивать же мы его будем, – ответила Поли. – Смерть Бланки в любом случае настигнет. А в мире мертвых им займется Гален Мейден. Персонаж гораздо страшнее меня и Виктора Бормана.

– Страшнее Виктора? Кто такой этот Гален Мейден?

– Ледяной призрак мертвого мира. Он чуть его не уничтожил, – объяснила Поли. – Но мой отец ему помешал.

– Можно было догадаться, что твой отец непростой парень, – я слегка усмехнулся. – Тогда твоему брату предстоит еще и встреча с ним. Не думаю, что Юрген Лаос будет в восторге.

– Тоже так думаю, – согласилась Поли. – Давай, пей быстрее. Время внутри воспоминай течет быстрее. Нас может застукать Винсент. Защиту я поставить не смогу, так как моя мана будет сконцентрирована в сознании Бланки.

– Хорошо.

Холодные слезы стекают по языку, отдавая противной горечью. Картина Ван Гога рушится, и мы перемещаемся в две тысячи шестнадцатый год. Город Хот-Спрингс. Маленький пятиэтажный дом. Первый этаж. Маленькая комната. Двойная кровать, придвинутая к стене. Пыльное одеяло, прячущее мягкий комок жизни под названием Бланки Мейден. Под кроватью лежат журналы с обнаженными женщинами. На прикроватной тумбочке покоятся зеленые маленькие солдатики с оторванными головами. Надо же, прошло пятнадцать лет после исчезновения Поли, а он все не наигрался.

– Похоже, жизнь его не особо пощадила, – сказал я. – Он живет один, совсем бедно.

– Ага. Но скоро у него появится веселая компания, – взгляд Поли упал на прикроватную тумбочку. – Только вот я не чувствую Гэрри Мейдена. Его нет в этом мире. Это значит…он уже мертв.

– Ужасная новость, – я несколько опешил. – Мне очень жаль. Сколько ему было? Вряд ли больше шестидесяти.

– Пятьдесят восемь. Он был единственным, кто обращался ко мне по-человечески. И время решило его забрать раньше всех. А вот Сью Мейден жива, – голос Поли звучал холодно и беспощадно. – Но к ней мы заглянем чуть позже.

– Как скажешь, так и будет.

Поли подошла к прикроватной тумбочке, взяла зеленого солдатика в руки, затем посмотрела на меня. В ее взгляде было нечто, предвещающее беду. Таинственные огоньки. Мана, полыхающая красным огнем.

– Отец учил меня, что мана является продолжением нас самих, – произнесла она. – И что с помощью нее можно оживлять предметы. Так они становятся частью нас. Отдельным органом, которым можно управлять.

Красные искры заиграли на тонких пальчиках Поли. Зеленый солдатик, лежавший вниз животом на ее ладони, резко поднялся на ноги. У меня аж дыхание перехватило от увиденного! Он ожил! И вслед за ним на ноги поднялись остальные, спящие на тумбочке.

– Удивлен? – Поли обратилась ко мне. – Я наполнила их своей маной. И теперь они выполняют мою волю.

– Круто! – воскликнул я. – Да это же карманные миньоны! Только зеленые!

– Кто-кто? – Переспросила Поли. Видимо, ее удивило слово «миньоны». Конечно, она не смотрела мультфильм «Гадкий я», ведь он вышел в две тысячи десятом, а оно оборвала связь с миром людей в две тысячи втором.

– Ну-у это… слуги. Карманные слуги! – я выдал первое, что попало в голову. – И что ты будешь с ними делать?

– Сейчас покажу.

Солдатики начали наступление на Бланки. Сначала они окружили его кровать, затем скинули одеяло на пол и направили свои пластмассовые штыки на врага.

– Враг обнаружен! – крикнул командир.

Бланки от страха подскочил с кровати. Один из солдат кольнул его в бок пластиковым штыком.

– Приступить к задержанию террориста!

Зрачки Бланки расширились, и лицо надулось, как у жабы, когда он увидел перед собой наступающих безголовых солдатиков.

– Я сплю! – выкинул Бланки. – Я точно сплю.

Пластиковая пуля вылетела из дула игрушечного ружья, пролетела полметра и, насытившись маной Поли, ударилась об затылок Бланки. Тот закричал от боли, схватившись за голову.

– Бланки Мейден. Тысяча девятьсот восемьдесят четвертого года рождения, приговаривается к публичной казни через расстрел. Согласно законам республики Сом.

– Стойте! – завопил Бланки. – В чем меня обвиняют?!

– В идеологических воззрениях, в основе которых лежат положения о неравноценности человеческих рас, – пояснил безголовый солдат. – А также в чрезмерно раздутом чувстве собственной важности. Привести приговор в исполнение!

– Нет, подождите! Это ошибка! Давайте договоримся!

Солдаты забрались на тело Бланки и замерли со штыками в руках. Поли испытующе посмотрела на меня.

– Ну что, пощадим моего брата? – спросила она. – Или наши солдаты не знают подобных слов?

– Ты хочешь закончить после всего, что он натворил? – уточнил я. – Мы ведь только начали.

– Я не садистка, – призналась Поли. – Честно скажу, ничего внутри не ощущаю, когда вижу испуганное лицо Бланки. Никакого злорадства. Абсолютная пустота. Наверное, Гэрри был все-таки прав. Месть бессмысленна, хоть на горячую, хоть на холодную голову.

Мы стояли несколько секунд в полной тишине. Бланки что-то неразборчиво кричал, вцепившись в спинку кровати. Да, он подонок. И время таких не исправляет. Есть теория, что люди вообще не меняются. Соответственно, мы никак не сможем повлиять на Бланки, если продолжим его мучить. Только потешим свое самолюбие. А он станет еще большим подонком.

– Ты права, – сказал я. – Но у меня есть одна идейка…почти безобидная. Он ведь хочет договориться с солдатами. Так давай предоставим ему шанс?

– Дай угадаю. Придумал что-то веселое? – спросила Поли.

– Не совсем. Пусть твои солдаты повторяют за мной.

Поли согласно кивнула.

– Итак, Бланки Мейден. Мы дадим вам последний шанс исправить свои ошибки, – снисходительным голосом начал командир. – Если вы вступите в наш элитный отряд интернет-бойцов.

– Что-что? – удивленно переспросил Бланки. – Это не…

– Дам вам один совет, Бланк, – перебил его командир. – Первый раз бесплатно. За каждый последующий вы будете платить своими журналами. Когда вы ведете переговоры с вооруженным человеком, лучше избегать слов «нет», «подумаю», «но» и «может быть».

– Но я…

Несколько солдат залезли под кровать, вытащили оттуда стопку журналов и принялись их рвать на части.

– Стойте-стойте! Хорошо, я понял!

– Прекрасно. В ваши задачи будет входить война за равноправие людей! Согласно законам вселенной, мир стремится к равновесию. А значит мы исполняем божественную волю! Боремся за правое дело! Только от нас зависит будущее культуры.

– Культуры? Может быть лучше…

Солдаты разорвали осенний выпуск «Extra Magazine», так что от него не осталось даже упоминания про «мисс сентябрь».

– Да-да, я все понял! – опомнился Бланки. – Война за равноправие! Я преданный член «SJW»! Готов умереть за феминизм и мультикультуризм!

– Я слышу в ваших словах долю иронии, – сомнительно протянул командир. – Вы должны пользоваться не уничижительными терминами вроде «SJW», а стать настоящим борцом за социальную справедливость! Выступать за политическую корректность!

– Да! Я это и хотел сказать. Просто…из меня случайно вырвалось. Честно!

– Бланки Мейден, вы обязуетесь к принудительным работам на таких сайтах, как «Reddit», «4chan» и «Твиттер». За отстаивание современной культурной позиции на форумах против людей с однобоким узким мышлением!

– Так точно, сэр!

Поли легонько ткнула меня в плечо.

– Колин!

– Что?

– Это слишком жестоко. Мы сломаем ему психику. Он ведь на полном серьезе будет выполнять все, что мы ему скажем.

– Ты ведь даже не знаешь, что такое SJW?

– Не знаю, но звучит неприятно. Мы Бланки до смерти напугали.

– Ну лааадно, – разочарованно протянул я. – Извини. Немного увлекся.

Зеленые солдатики слезли с Бланки, задвинули журналы обратно под кровать.

– Мы будем пристально за вами следить, Бланки, – отчеканил командир. – Как только у нас появятся новые задания, мы с вами свяжемся.

Бланки растерянно кивнул.

– Так точно, – произнес он, все еще держась за спинку кровати.

– Вольно, боец!

Солдаты забрались на подоконник, перелезли через открытое окно и покинули дом Бланки – этот тридцатичетырехлетний комок страха и одиночества, забившийся под одеяло. Любопытно, что произойдет с Бланки через лет пять-десять? Он ведь даже не догадывается, какие приключения его ждут в мире мертвых. Я бы хотел на него взглянуть. Мы пришли сюда за справедливостью, восстановить равновесие, отплатить болью за боль. Но человеческая судьба все решила за нас. Та самая, которой жонглирует Виктор Борман, и которую нам никогда не понять. Мы с Поли просто бессильны, если рассудить здраво и без прикрас. Что может человек или монстр, пусть даже обладающий магией мертвых или маной – это своеобразной метафорой жизни – когда он встречается с судьбой? Мы можем только наблюдать со стороны.

Поли внезапно взяла меня за руку. В голове будто молния пронеслась, волосы встали дыбом. Красные искорки приятно защекотали пальцы.

– Я хочу навестить Сью Мейден, – сказала Поли. – Прямо сейчас.

– Хорошо. У тебя есть ее слезы?

– Разумеется, – она достала серебристую колбочку. – Отправляемся.

Мана Поли вспыхнула красным пламенем, и окружение в мгновение растаяло. В глазах все потемнело. Мы перемещались сквозь пространство и время, пока не прибыли в дом Сью Мейден, где Поли прожила большую часть своей мрачной жизни. Детство, забившееся в каждой частичке этого старого дома.

– Я пойду одна, – сказала Поли, отпустив мою руку. – С тем ужасом, что спит на втором этаже, не справится никто, кроме меня.

– Мне тебя подождать?

– Да, Колин. Спасибо тебе большое. Если что-то случится…

– Я сразу же перемещусь к тебе, – сказал я. – Для этого ведь ты меня и взяла, не так ли? Кто знает, что может произойти.

– Не только поэтому, – добавила Поли. – Но в остальном ты прав.

– Я жду.

Поли телепортировалась на чердак, оставив меня одного. Интересно, почему Сью Мейден теперь живет именно там? Ей сейчас уже около пятидесяти лет, точно возраста я не знаю. Но полностью уверен, что старые люди – перевернутые во времени дети – не должны оставаться одни в полуразрушенных домах. Иначе чем они отличаются от тех, кого забирает Виктор Борман?

Долгая старость – это подарок судьбы или наказание? В случае с Сью я бы оставил этот вопрос открытым.

Теперь люди могут переезжать в поисках работы не только в пределах страны, но и мира. Со временем старики становятся обузой. Особенно в бедности. Я сомневаюсь, что Бланки в состоянии обеспечить хотя бы собственную жизнь на нормальном уровне. Он сам живет в какой-то старой комнатушке, которую, очевидно, снимает. И он далеко. Очень-очень далеко.

Кроме исчезновения Бланки и Гэрри в доме все осталось по-прежнему. Первый этаж нисколько не изменился в своей угрюмой привычности. Все тот же пыльный диван и хромой стол, облокотившийся на старый буфетный шкаф. И даже семейное древо, расписанное на целую стену, не прибавило новых имен за последние пятнадцать лет.

Посередине располагалась Дебра Мейден, женщина с огромным курносым носом, слева от нее Гален Мейден, молодой мужчина в приталенной рубашке, с яркими выразительными глазами, хищным орлиным взглядом. Справа Вебер, за ним Лиана, Агнес Мейден, маленькая светловолосая девочка. Затем несколько стертых веток…и трудно различимые изображения…портрет раздутой Сью, щупленького Гэрри и маленького Бланки. Поли на семейном древе – не существовало.

В воспоминаниях Сью стояла удушающая жара. Палящее солнце высилось над горизонтом, пронизывая лучами дом Мейденов. Комнатные цветы страдали от недостатка влаги, поджимая длинные листики ближе к стволу.

Сухость внезапно подступила к горлу, легкие сжались от раскаленного воздуха, а глаза заслезились. Меня всего будто высушили, откачали последнюю каплю воды из тела. Я начал быстро задыхаться и метаться из угла в угол. Беспощадное солнце плавилось надо мной и во мне. Горело изнутри, будто в мое тело засунули электрическую лампу.

Несколько долгих и очень жарких секунд я бегал по комнате, пока случайно не сбросил со своей руки красный огонек Поли. Он упал на пол и, разбившись на сотни маленьких искорок, быстро потух. Меня тут же отпустило, электрическая лампа в голове отключилась, солнце исчезло, спрятавшись за кудрявыми тучами. Я устало плюхнулся на диван. Мое необычное состояние явно было как-то связано с огоньком Поли, прицепившимся ко мне. Это ведь мана была? Явно она. Сейчас главное ничего не трогать и спокойно дождаться Поли. Или я натворю что-нибудь и проснусь в доме слёз, посаженный в цветочный горшок.

Прошло полчаса. Сумерки сгущались над домом Мейденов. Сквозь окно я смотрел на прохожих людей, петляющих между улицами, блуждающих в каменном лабиринте. Работа. Вечная погоня за деньгами. Жизнь из угла в угол. А что потом? Неужели этих людей ждет что-то хорошее и светлое? Хочется верить, ведь если существует дом слёз, то существует и «дом радуги». Мир любит равновесие.

Я читал работы экзистенциалистов. Альберт Камю утверждал, что изначально у человека нет смысла жизни. Это сизиф труд, бесконечное и бестолковое толкание камня в гору. И люди должны радоваться своей судьбе, благодарить природу за камень и гору. Яркий пример: персонаж из романа Камю – «Мерсо». Его приговорили к смертной казни, но он не был расстроен. Он принял это как данное, и продолжал жить, как обычно, даже находясь в тюремной камере.

Большинство людей живет своими мелкими заботами, радостями, от понедельника до воскресенья, из года в год и не придает своей жизни целенаправленного смысла. Человек тратит энергию, силы, наполняет себя смыслом, пока в один момент не осознает, что любое его движение неминуемо приближает смерть. В конце концов его ждет ничто. Голая пустота. И человек отчаивается, сжимается во времени, страдает. Хотя ему следовало бы благодарить мир за возможность жить и возможность умереть. И знаете что? Альберт Камю был прав, но прав по своему обычному, по человеческому. Виктор Борман бы рассмеялся ему в лицо. Ибо смерти не существует.

Я очень боюсь именно такой судьбы. Прожить, работая по восемь-двенадцать часов в сутки ради бесконечной гонки за деньгами. На одежду. На еду. На семью. Я боюсь поддаться, стать обыкновенным человеком, как бы это надменно не звучало. Я боюсь слиться с пейзажем, стать невидимым, плыть по течению всю свою никчемную жизнь, чтобы в конце спуститься вниз по водопаду в мир мертвых. Вы сейчас думаете, что все с ним понятно. Он не зря попал в дом слёз, ведь он чокнутый, ничем не лучше Майки или Джона. Но поймите, что я не хочу быть лучше кого-то, я хочу просто быть другим. Для меня жизнь – это не спортивное мероприятие, где нужно каждый день сражаться, после чего хвастаться своими достижениями ради продолжения рода. В мире людей для меня каждый предмет – это целое открытие. Каждый живой организм – шкатулка с необыкновенной музыкой.

Когда ночь опустилась на город и тьма залила дом Мейденов, Поли вернулась. Тихими шажками спустилась на первый этаж и молча присела возле меня на диван. Прождав несколько минут в полной тишине, я все-таки подал голос:

– Ты как, Поль?

– В порядке, – коротко ответила она.

– А как прошло?

– Нормально.

– А что было-то?

Поли глубоко и устало вздохнула.

– Колин…

Она внезапно упала в мои объятия, вся в слезах, налитая красной маной.

– Я не смогла, – проговорила она сквозь силу. – Стояла там почти два часа, и для чего? Думала с помощью маны вернуться в мир живых. Я хотела, чтобы Сью посмотрела мне в глаза…и прочувствовала всю боль, которую я пережила за то время, пока находилась в этом доме. Но все это не имело никакого смысла.

– Почему?

– Мне стало ее жалко. Очень-очень жалко. Ты бы ее видел. Старая никому не нужная женщина, спрятавшаяся на чердаке. Она не может больше находиться на первом этаже. Из-за Гэрри. Он умер прямо здесь. На диване. У него началась внезапная фибрилляция желудочков. Долго не мучался, быстро потерял сознание и умер. А Сью ничего не могла предпринять. Скорая приехала слишком поздно.