– Вау! Это было круто! – подскочив, радостно сказал Майки. – Чувак, мы чуть целый этаж не разнесли. У дома аж истерика началась! Ты видел?! Скажи, что ты видел, умоляю!

– Что это, черт побери, было?! – отдышавшись, крикнул я.

– Это было обалденно!

– Я говорю о черной саже!

– А-а, так это мана Келена. Кажется, мы его убили. Придется теперь вернуться через неделю к нему, дорисовать портрет. Может, он к тому времени и не вспомнит, кто в ответе за его вторую смерть.

– Что еще за мана? И как мы могли убить Келена, если он уже мертв? Объясни!

– Ха-ха, удивлен? А ты, верно, решил, что все знаешь о доме? – Майки засмеялся. – Нет, приятель. Самое интересное тебе еще предстоит узнать. Мана… Ну если коротко, то это квинтэссенция жизни. Но проявляется она только во время смерти. Диалектика Гегеля. Шаришь в этом?

– Нет, – отдышавшись, ответил я. – Не шарю.

– Вот и я не шарю. Просто передал слова Винсента. Он мне целый час пытался объяснить суть немецкого идеализма. Странный тип этот Ви. Кстати, он будет в шоке, когда увидит, что осталось от Келена. Надеюсь, все твои слёзы смыло кровью, иначе нас накажут.

– Больше к этому Келену не пойдем, даже если он вернется, – уверенно сказал я. – Мне хватило того, что я увидел сегодня.

– Но как же… портрет…

Кто-нибудь остановите меня, или я разнесу еще один этаж. Майки плевать на всё, он думает только о своих картинах. Не выдержав, я взял его за плечи и начал трясти, мотать из стороны в сторону, как большую плюшевую игрушку.

– Майки, вот объясни мне! Какого черта ты продолжал рисовать, когда вокруг все полыхало? Ты что, совсем чокнутый?

– Чувак, не обижай… Это же для истории. Я, может, хочу оставить след в этом доме. Как и все известные художники, чьи картины висят на стенах. Мне раньше все говорили, что я странный, а я просто видел вещи иначе. Ну и был более активным, чем остальные ребята…

– Не хотел называть тебя чокнутым, – смутился я. Весь мой гнев куда-то пропал. – Извини. У меня просто в голове не укладывается. Ты всегда такой веселый?

– А чего грустить?

– Но мы ведь чуть не погибли!

Майки засмеялся.

– Мы уже мертвы, Колин. Приговорены. Кто знает, может, меня не станет завтра или послезавтра? Нужно относиться к жизни проще. Наплевать.

– А мне не плевать. Я не хочу превращаться в монстра. И то, что мы сегодня сотворили… издевались над этим существом. Келен ведь не виноват, что дом превратил его в чудовище. И я хотел просто отвлечь Винсента, но не убивать никого.

– Чува-а-а-к, ну как ты не понимаешь, – устало протянул Майки. – Не дом делает из нас монстров, а люди. Мы становимся мертвыми задолго до того, как нас убивает время. Будешь хорошим мальчиком, удобным для общества, – и Виктор Борман тебя никогда не найдет. Но ты ведь не такой? И все, кто в этом доме, не такие. Мы мертвы для остальных людей, не нужны им.

– У каждого человека есть психологические проблемы, если ты об этом. Но ведь не все попадают в дом! И не каждый обязан становиться монстром.

– Да-да. Это все равно, что говорить: у всех млекопитающих есть мясо. Но почему-то разводят куриц, свиней, гусей, а не леопардов и белок. Мы просто удобны для монстров. Наши слёзы для них наиболее… питательны. Ты, конечно, можешь сопротивляться и пытаться сбежать. Я же давно свою судьбу принял. Да, я не такой, как все. И лучше превращусь в монстра, чем проведу остаток лет рядом с людьми, которые меня не принимают.

– А я попробую поверить.

– Во что?

– В людей, – выпалил я и сам удивился своему ответу.

Майки залился смехом, а потом произнес с наигранной улыбкой:

– Я с тобой, брат! А, стоп… нет! Проблема в том, что я не верю людям. После всего случившегося не верю. Вот ты доверяешь огню, который тебя обжёг? Сначала один раз, затем второй, третий… Доверяешь, ну? То-то же.

– Огнём можно научиться управлять.

– О-о-о, а вот в тебе и заговорил Виктор Борман. Он обещал научить нас управлять людьми. И я ему верю. Он, в отличие от людей, никогда не обманывает.

– И ты согласен превратиться в монстра… вот в это существо, которое мы сегодня встретили?

– Ха-ха, Колин-Колин. Именно так нас и воспринимают люди. Плевать я хотел на внешний облик. Мне важно совсем другое – чтобы меня признали. Сказали, Майки, ты рисуешь лучше всех. Чтобы относились ко мне, как к достойному художнику.

– И ты готов ради этого… продать себя?

Улыбка пропала с его лица. Он грозно посмотрел на меня.

– Я так и знал, что до тебя не дойдет! – вдруг надрывно крикнул он. – Я ошибочно принял тебя за другого, потому что ты тоже занимаешься творчеством. Тебе ведь должно быть известно, с какой целью создаются произведения искусства. Чтобы их кто-то оценил!

– Жизнь не стоит этого, – сказал я. – Вот в чём я уверен.

– Жизнь – это игра, Колин. Всего лишь игра. Как хочу, так и ворочу.

– Эти слова я уже слышал от Виктора Бормана.

Майки вновь наиграно смеется.

– Я не хочу с тобой ссориться, приятель. Давай забудем этот дурацкий разговор. Время покажет, кто из нас был прав. Но я готов поставить мольберт, что у тебя не получится выбраться из дома слёз.

– Посмотрим, Майки. Не важно, выберусь или нет. Я просто хочу остаться человеком.

– Ты вроде куда-то собирался, – напомнил Майки. – Уходи, пока Винсент не закончил с Келеном.

– Верно. Спасибо за помощь, Майки. Если тебе что-нибудь потребуется, прилетай на мой этаж.

– Конечно. Удачи тебе.

Сегодня я совершил то, на что никогда бы не решился в реальной жизни. Попробовал поговорить с монстрами на языке безумия. Мне хочется написать вам, что я нормальный, адекватный. Что во всем виноват дом, и как сильно замкнутое пространство давит на психику. Что нельзя винить Майки за то, что он самовыражается нестандартным способом. Я очень хочу посильнее приукрасить детали. Показать, что монстры – всего лишь жертвы системы. Ошибки природы, благодаря которой она так биологически богата. Но это будут всего лишь оправдания моего эгоизма, боязни одиночества. Этот роман не о том, как мы постепенно сходим с ума и превращаемся в букеты из собственных страхов. Я хотел показать, чего не хватает каждому персонажу, кто угодил в дом слёз. Человеку нужен человек, как и монстру – монстр. Только с помощью чего определить, кем ты являешься на самом деле?

В этом мне помогла По-ли, моя По-ли. Для людей она была ледяной статуей, неподвижной формой существования. Для монстров – сосредоточением загадочных огоньков – с невероятной притягательной силой, способной уничтожить дом слёз. Но кем она была для меня? Не побоюсь напускного пафоса и отвечу вам, что именно для меня она была всем.

Сто десятый этаж представлял собой холодную обитель с ледяными прожилками, тянущимися от одной картине к другой, словно древесные вены с застывшей кровью. Это место не подчинялось даже законам дома. Но что меня поразило больше всего – коридор длиною около ста метров, с одной единственной комнатой. Это выход, – подумал я. Что еще это могло быть? Проведите месяц в замкнутом пространстве, и вы начнете видеть выход даже в норках, где живут мыши-белозубки.

Добравшись до заветной двери, я вдруг почувствовал странное волнение воздуха. Неспешное дыхание. Там, внутри комнаты, спала девушка. Я ощущал её так же явственно, как ощущают утренний сон перед самым пробуждением. Но сделай я всего лишь шаг, открой дверь – и девушка проснётся, испугается непрошеного гостя. Я стоял несколько секунд в нерешительности, обводя пальцами дверную ручку. Медленно, почти бесшумно приоткрыл… Раздался короткий глухой скрип. Стиснув зубы, я принялся ждать самого страшного – возврата шума, длинного эха. Но все обошлось, комната проглотила звук, и я аккуратно, на цыпочках, вошел.

После чего начал беспокойно бродить, скользя беспомощным взглядом по старым стеллажам, серым шкафчикам, ледяным прожилкам в отчаянной надежде все-таки увидеть выход. И вдруг:

– Что ты здесь делаешь?

Конечно, разбудил. Я обернулся. Передо мной стояла красивая девушка, облаченная в простое платье из легкой белой ситцевой ткани, как у полупрозрачных призраков в мрачных фильмах. Зрачки девушки горели яркими огоньками, которые мне посчастливилось однажды увидеть у Джона Форда. Промолчав секунд пять и не найдя подходящих слов для оправдания, я выдал короткое:

– Ничего.

Девушка испытующе глядела мне прямо в глаза. Она подошла на два шага ближе и спросила:

– Как тебя зовут?

– Колин Вуд. А вас как?

– Поли Лаос.

– Поли? По-ли, По-ли, – я повторил несколько раз имя, пробуя его на вкус. – Почему вас охраняет Винсент?

– А разве ты не чувствуешь? Я опасна для дома, – сказала Поли.

– Опасна?

– Да. Здесь холодно и совсем пусто. Меня не выпускают из комнаты, потому что я могу всех заморозить. Нечаянно.

– Вы… человек? – немного помедлив, спросил я наконец.

– Да, – просто ответила Поли.

Мне стало очень неловко. С девушками у меня никогда не клеилось, при знакомстве я обычно нес какую-нибудь ерунду типа: «у вас такая аристократичная внешность, вы как будто Анна де Бель, сошедшая с картины Барокко». Девчонок это пугало, а я не мог начинать с банальностей: «Привет, классная погода, не хочешь погулять?». Это странно, наверное, обращаться к пятнадцатилетним девочкам на «вы». Но мне всегда хотелось выделиться, показать, что я отличаюсь от обычных парней. Весь из себя такой джентльмен. И сейчас не самый подходящий момент для светской болтовни, но все-таки. Надёжный берег молчания остается позади, и я вхожу в темное море дурацких вопросов:

– Почему у вас горят глаза?

– Очевидно, потому что ты видишь ману.

– Ману? – переспросил я. – Огоньки – это мана?

Девушка слабо кивнула.

– Да. Ее видят только мертвые. И со мной можно на «ты».

– Ладно.

Я несколько опешил. Второй раз сегодня слышу это необычное слово. И тут меня осенило.

– Фамилия Лаос, – сказал я. – Тебе кем-то приходится Юрген Лаос?

Поли смущенно отвела взгляд.

– Это мой отец, – тихо ответила она.

– Ого. Выходит, ты из мира мертвых?

– Отец отправил меня к вам, чтобы оживить. Но ничего не вышло. Я просто… так и осталась мертвой.

– Не так уж и страшно. Мы в доме слёз все мертвы. Нас отправляют сюда живыми, но потом все меняется.

– Да. Виктор избавляется от людей, которые опасны для вашего общества. Но здесь вы не мертвы, пока дом вас не выпьет. И есть шанс вернуться обратно в мир живых.

– Выходит, тебя сюда отправили, потому что…

– Нет. Я знала, на что иду, – внезапно перебила Поли. Однако тут же осеклась и добавила сдержанней: – Прости, что перебила. В вашем обществе я чувствовала себя лишней. По настоящему мертвой. И в итоге не выдержала, задействовала ману… после чего меня сразу же нашел Виктор.

– Ты помнишь, как попала сюда?

– Да. Меня отвели в старый ресторан. После чего мы с Винсентом переместились во времени и пространстве, оказались между миром живых и мертвых. На границе двух фаз.

– Тоже был в ресторане. Только я потерял сознание и сразу же отключился, – сказал я. – Поэтому ничего не помню. Но может, оно и к лучшему, сейчас сложно судить. Ты не знаешь, как отсюда выбраться?

– Нет, к сожалению. Но я знаю, что это место живое, – ответила Поли. – Оно питается чужой маной, и если его не кормить, то оно тебя выбросит обратно. Либо в мир мертвых, либо в мир живых.

– Обычно отсюда никто не возвращается в мир живых, – сказал я.

– Да. Если люди поддаются дому, он превращает их в ходячих мертвецов, выпивает до последней капли маны.

– А что потом происходит с людьми, ты не знаешь? – спросил я. – После превращения?

– Большинство блуждают в мертвом мире в поисках маны. А некоторые остаются на границе фаз вместе с Виктором Борманом. Он дает им ману в качестве пропитания. Взамен они ищут подходящих людей для дома или выполняют другие поручения.

«Как они все ловко устроили, – подумал я. – Теперь, кажется, понял, почему монстры слабеют и теряют контроль при виде огоньков. Для них это капля воды в пустыне. И один раз я тоже поддался им».

– Ты не похож на остальных, – сказала Поли, как будто отвечая на мои мысли. – Я думаю, твое пребывание в доме – это ошибка.

– По правде говоря, я всегда хотел уединенного места подальше от шумного города и людских забот. Ну что можно сказать, желания сбываются, – горько усмехнулся я.

– А разве здесь не шумно? В доме всегда неспокойно. Я чувствую страх и боль находящихся здесь людей, пытаюсь заглушить, но безуспешно. У меня не получается владеть маной на должном уровне, элементарно фильтровать её.

– Ты чувствуешь боль и страдания других?

– Да, – ответила Поли. – Это особенность маны, она связывает живые формы существования в одно целое.

– Ничего не понятно, но очень интересно. Сколько ты здесь находишься? Месяц? Два?

– Пятнадцать лет.

Повисло неловкое молчание. Пятнадцать лет – это почти вся моя жизнь. Пятнадцать лет – это весь школьный курс и университет. Что здесь можно делать столько времени?

– Да ну, ты шутишь? – сказал я. – Это невозможно. Пятнадцать лет здесь никто не вынесет. Что здесь можно делать столько времени?

– Я учу французский. Encore apprendre et apprendre, – задумчиво ответила Поли. – Меня держат взаперти, потому что дом и монстры нуждаются во мне.

– Нуждаются? – удивленно переспросил я. – Это связано с тем, что твой отец владеет миром мертвых?

– Не совсем. Я немного способна управлять маной. Тебе это, конечно, ни о чем не говорит. Но если я разозлюсь, то я могу неосознанно сжечь все. Сейчас мне грустно, и потому у меня… немного холодновато. Во мне очень много маны. Больше, чем в любом другом живом существе. Поэтому я и нужна монстрам.

– Но если ты так опасна, почему тебя держат именно здесь? – спросил я. – Ты ведь можешь навредить дому.

– Я не знаю. Наверное, у них не было иного выбора.

– Это похоже на правду… У монстров действительно нет выбора. Они все подчиняются Виктору Борману.

– Он очень загадочный персонаж. Он способен предсказывать будущее.

– И ты веришь этому будущему? Виктор тебе что-нибудь говорил?

– При нашей первой встрече он попытался забрать всю мою ману, но что-то его остановило, и он отправил меня в это место. Сказал, что однажды я встречу прозрачного человека, который исполнит волю Юргена Лаоса и наконец-то сделает меня живой. А также добавил, что если я попытаюсь сбежать, то меня отправят обратно в мир мертвых.

– Сделает живой? Ничего себе, прямо как в сказке Рапунцель, – ответил я. – Только вместо принца прозрачный человек.

– А вместо ведьмы – злой Виктор Борман, – поддержала Поли. – И еще в конце произведения слёзы должны вернуть прозрачному человеку его истинный облик.

– Ну ты даешь! – восхитился я. – Это ведь отсылочка к слепому принцу! Не знал, что в мире мертвых знают наши сказки.

Поли слегка улыбнулась.

– В мире мертвых обитают обыкновенные люди, – ответила она. – Они были когда-то живыми и, соответственно, читали сказки. А ты думал, что мир мертвых – это отдельная планета во вселенной?

– Я ничего не думал, – честно признался я. – Мне до сих пор с трудом верится, что я живу в доме с безумцами где-то между двумя мирами.

Внезапно из коридора послышались шаги. Я насторожился.

– Винсент возвращается, – сказала Поли. – Тебе пора уходить, иначе будут неприятности.

– Я, конечно, уйду. Но, может, мы… как-нибудь пообщаемся еще?

– Может быть, Колин Вуд.

Поли достала из шкафчика маленькую колбочку, легонько дотронулась до своих глаз. Несколько капель слёз упали в нее, растеклись по стенкам.

– Возьми. Будем знакомы слезами.

Я спохватился, достал свою колбочку, в которой сохранил детские воспоминания о Рождестве.

– У меня тоже кое-что есть, – сказал я. – Там праздничное настроение.

Поли взяла колбочку.

– Винсент отправляется по поручению Виктора Бормана в мир мертвых ровно через месяц, – сказала она. – Встретимся у меня.

– Хорошо.

Девочка с таинственными огоньками

Я всегда считал, что женское сердце наполовину пустое, и ему никогда не будет достаточно всего лишь одной любви. Ну то есть вы понимаете, да? Пессимист из меня тот еще. По этой же причине я старался при знакомстве с девушками как-то заполнить эту вторую половину. Подарками, сладостями, вниманием и всякой другой ерундой, которая выставляла бы меня возвышенным романтиком. Да-да, прямо сейчас вижу, как вы закатили глаза. Мне говорили, что не нужно пытаться кем-то казаться и просто быть собой. Расслабиться и насаждаться жизнью, а любовь возникнет сама собой. Наверное, у большинства людей и дети возникают сами собой? И работа, и деньги, и друзья? А у меня какая-то ерунда в голове, поэтому я сижу в доме слёз, вместо того чтобы просто наслаждаться жизнью

Я же считаю, что ничего само собой не возникает. Если Виктор Борман действительно всевидящий, значит моя встреча с Поли неслучайна, и он заранее все спланировал. Получается следующее: я искал выход на сто десятом этаже, а нашел причину остаться здесь. Знакомый почерк? Виктор Борман любит все эти штуки, связанные с иронией судьбы. Я уже начинаю чувствовать себя стариком Спенсером Фордом.

Чего скрывать, мне понравилась Поли, начиная с ее кудрявых волос и карих глаз, хранящих таинственные огоньки, заканчивая легкой дрожью в голосе при произношении ее имени. По-ли. Красиво имя. Почему она сразу мне так понравилась? Возможно, все дело в таинственных огоньках?

Когда стоишь на пороге чего-то неизведанного и опасного, всегда хочется сделать шаг вперед. И вот сейчас я держу в руках колбочку с холодными слезами, уже чувствуя на языке присутствие незнакомого вкуса. Резиновая пробка слетает с горлышка, и моя рука сама тянется к губам. Несколько капель слёз падают вниз, мгновенно растворяясь у меня во рту. Я говорю: «здравствуй Поли», и она тут же отвечает мне, создавая небольшое головокружение и перенося в свой удивительный мир.

Первое воспоминание Поли

Мир загадочных огоньков, наполняющих каждую частичку. От самых маленьких растений до огромных каменных великанов, заслоняющих горизонт. Наподобие того, как каждый человек имеет свой собственный уникальный запах, каждое живое существо в этом мире обладало собственным неповторимым светом: от ярко-желтого до бледно-синего. И среди разнообразия оттенков, замеченных моими глазами, четко выделялся только один единственный – красный цвет. Пульсирующий, горящий, стучащий, подобно сердцу мертвого мира, огонёк Юргена Лаоса.

Я почувствовал его сразу же, как только попал в воспоминание Поли. Сам же Юрген представился мне высоким мужчиной с темными вьющимися волосами и яркими голубыми глазами. Взгляд его был спокоен, голос тверд, а руки, державшие Поли за плечи, крепки. Я чувствовал Юргена так точно, будто я был его частью. Маленькой песчинкой в урагане мертвого мира. Несомненно, он тоже чувствовал меня, но ни разу не взглянул в мою сторону. Внимание его было сосредоточено на своей дочери.

– Однажды мы встретимся, – сказал он Поли. – В мире живых, как подобает настоящей семье.

Поли стояла на цыпочках, обнимая руками шею Юргена.

– Папочка, мне страшно, – шепотом произнесла она. – Я ведь не умею контролировать ма…ману.

– Она тебе больше не понадобится, – ответил Юрген. – Мана не знакома живым людям.

– А ты? Разве не пойдешь со мной?

– Боюсь, что нет. Я больше не проводник между мирами. И мне суждено навсегда остаться здесь, в мире мертвых.

– А мама? Мама ведь никогда…

Прежде чем Поли договорила, Юрген отрицательно покачал головой.

– Я буду искать маму в нашем мире, пока не прервется наш цикл. Боюсь, моя Поли, что встретитесь вы в мире живых еще очень нескоро.

– Почему же я должна уходить туда? – Поли еще крепче прижалась к Юргену. – Что мне там делать без вас?

Юрген нежно прикоснулся к лицу Поли.

– Мир мёртвых переполнен воспоминаниями. И я не хочу, чтобы моя дочь пребывала здесь, оставаясь всего лишь блеклой тенью по-настоящему живой Поли. Ты родилась не здесь, моя дочь.

– Мама перед уходом сказала, что ты мог пойти со мной! – сказала Поли. – Что ты мог навсегда покинуть мир мёртвых.

– Тогда бы мне пришлось бросить и твою маму. Кем бы я тогда был? Я бы не смог жить с таким грузом.

Поли замолчала на секунду, сжала маленькие ручки в кулачки.

– Почему я должна идти одна? – на глаза у нее выступили слезы. – Папа…не прогоняй меня из дома, пожалуйста! Либо иди со мной, либо не прогоняй…

Юрген осторожно поставил дочь на землю.

– Я не могу, Поли. Когда-нибудь ты поймешь, что иного выхода у нас с мамой не было. Мы еще увидимся.

– Прошу тебя…

– Ты заслуживаешь жизни больше, чем твой отец. В другом мире тебя ждёт семья Мейденов.

– У меня уже есть семья…

– Ты родишься заново, Поли. Чистым ребенком в семье Мейденов. Твоя новую маму зовут Сью, а отца – Гэрри. Конечно, воспоминания постепенно начнут возвращаться к тебе, как и способности к мане. Но я прошу, как только это произойдет, не вздумай возвращаться в мир мёртвых и искать меня.

– Папа-а, – жалобно протянула Поли.

– Пора, мое солнце. Пора.

Деревья согнулись, красный утренний свет залил горизонт. И на том воспоминания прервались, перекидывая меня на следующий этап жизни Поли.

Воспоминание 2

Я очутился возле мужчины и женщины, сидевших за небольшим столиком с опущенными вниз головами, будто ожидающие с минуты на минуту объявления смертельного приговора. Женщина выглядела на бодрых тридцать лет, а мужчина – на сорок с коротким хвостиком. Судя по всему, это были новые родители Поли – Сью и Гэрри Мейдены. Интересно, в какой год я попал? Нужно оглядеться.

Небольшой частный домик с деревянном мебелью, – старой, изношенной. По стенам проползли небольшие щели, заделанные чем-то белым и пушистым, похожим на медицинскую вату. Из окон вырисовывался дивный лесной пейзаж, подожжённый вечерним заревом. На тумбочке стоял выключенный телевизор с антенной – пластмассовая коробка, популярная в девяностых.

– Как ты могла забеременеть, дорогая? Мы ведь предохранялись.

– Без понятия, – сказала Сью. – Ответь честно, ты забыл о защите?

– Я никогда не забываю, – растерянно произнес Гэрри. – Все это очень странно…и что же мы будем делать?

– Задержка четыре недели. Теперь уже поздно метаться, – Сью выкинула целлофановый мешочек с тестами в урну. – Боже мой, Гэрри, я не хочу этого ребенка.

– Так нельзя. Конечно, у нас уже есть Бланки, второго малыша будет сложно потянуть…

– Тогда медикаментозное абортирование – это наш единственный выход, – с тяжестью уронила Сью. – Нужно будет обратиться к гинекологу за консультацией.

– Но ведь это преступление против природы, – сказал Гэрри. – Страшно подумать, какая кара нас ждет потом…во время судного дня. Нужно еще раз все обдумать.

– Гэрри, ты надо мной издеваешься? – сквозь слёзы спросила Сью. – Ты же сам сказал, что второй ребенок будет нам только в тягость. Какого черта ты начинаешь приплетать свою религию?!

– Я не начинаю, – робко возразил Гэрри. – Наверное, ты права. Нужно как можно быстрее позвонить гинекологу, пока ситуацию можно контролировать.

Сью трясущимися руками достала из кармана мобильник.

– А если что-то пойдет не так? – тяжело ворочая языком, спросила она. – Боже, Гэрри, мне так страшно, я не хочу второго ребенка, но и аборт… пусть и медикаментозный…это тоже слишком.

– Все будет хорошо.

– Это какая-то магия, Гэрри, заговор…

Только не вздумайте смеяться после слов «заговор, магия». Только представьте, какой-то Юрген Лаос щелкает пальцем – и вы девять месяцев жонглируете перед женой солеными огурцами, молоком, бисквитным печеньем и сырой землей. Смешно? Да ничерта это несмешно. Мне искренне жаль семью Мейденов. Держу пари, таблетки не подействуют. Или случится так, что последний гинеколог в городе внезапно испарится. Вы думаете, что внезапный ребенок – это судьба (при условии использования контрацептивов), а это на самом деле всего лишь легкий щелчок пальцев какого-то чувака из другого мира. Ну разве не в безумном мире живут люди?

Воспоминание 3

– Мы не справимся, Гэрри! Боже мой, я больше не вынесу, – отчаянно произнесла Сью, упав на пол. – Никакие таблетки мне не помогают.

– Успокойся, дорогая, – Гэрри опустился на коленки к жене. – Что тебе сказал гинеколог?

– Ничего хорошего. Организм продолжает вырабатывать прогестерон, хотя я следовала всем инструкциям. Гинеколог с таким впервые сталкивается, такого просто не может быть. Предлагают прибегнуть к вакуумному абортированию.

Гэрри помог Сью подняться на ноги, затем взял ее на руки и аккуратно донес до кровати.

– Выходит, Бог все-таки смотрит на нас, – сказал Гэрри. – Он говорит нам, что нужно сохранить этого ребенка.

– Гэрри! – сдавленно вскрикнула Сью, заливаясь слезами. – Я не хочу ребенка! Чувствую, что быть беде, если он появится на свет.

– Что ты такое говоришь? – опешил Гэрри. – Я найду вторую работу. Мы выстоим, Сью. Ну, посмотри на меня.

Гэрри заботливо отвел волосы Сью, прилипшие к щекам, приподнял ее подбородок, и встретившись с ней взглядом, нежно поцеловал в губы.

– Все будет хорошо. Я обо всем позабочусь.

Сью глубоко вздохнула, растерянно переглядываюсь по сторонам, в поисках еще одной эмоциональной опоры.

– А Бланки? – она обратилась к мужу. – Ты забрал его с детского центра?

– Да, не волнуйся. Он спит.

– Боже, маленькие дети никогда не спят, – тихо сказала Сью. – Если мы заведем второго ребенка, в доме начнется настоящий армагеддон. Детские болезни, этот вечный страх, гадкие наклонности. Мы действительно этого хотим? У меня были совершенно другие планы на жизнь.

– Дорогая, у тебя замечательный возраст для родов, – как можно мягче сказал Гэрри. – Если не сейчас, то когда? Бог дает нам шанс, и если мы им не воспользуемся, то кто знает, что будет через несколько лет? Это ведь касается твоего вопроса о жизни. Если она меняется каждый день, удобного случая можно и не дождаться.

– Да, я понимаю, – неохотно согласилась Сью. – Просто чувствую…женским сердцем чувствую, что не наш это будет ребенок.

– А чей же?

– Не знаю, Гэрри. Как будто из другого мира. Чужой.

Воспоминание 4

– Тужьтесь сильнее!

Сью крепко впилась рукой в простыню, выкрикнув громкое надрывистое «нет».

– Тужьтесь! Тужьтесь!

Лицо Сью налилось бордовой кровью, тупая боль сдавила бедра.

– Дышите ровнее.

– У нее кровотечение. Срочно анестезию.

– Будем делать переливание. Подключите ее к ингалятору.

Я чувствую, как Сью теряет сознание, капля за каплей теряя жизненные силы, переливая их в Поли. Еще секунда, короткая, бесконечно короткая секунда – и она появится на свет. Лицо закрывают ингалятором. Акушеры переходят из одного места в другое, быстро передают из рук в руки инструменты, как будто играют в горячую картошку.

– Вводите ей анестетик. Потихоньку.

– Пульс в норме.

Спустя несколько минут палата проглатывает первый крик Поли, Сью Мейден остается без сознания, но жизнь в ней все еще теплится. Акушер выходит, чтобы поведать радостную новость. Гэрри открывает глаза, встает со стула.

– У вас девочка, – сказал акушер. – Очень красивая.

Гэрри почувствовал внутри неуютно чувство радости, смешанное со страхом.

– А что с Сью? Она в порядке?

– Ей требуется время, чтобы прийти в себя. Роды были сложные.

– Но ведь все обошлось? – обеспокоенно спросил Гэрри.

– Все в полном порядке, беспокоится не о чем, – с улыбкой ответил акушер.

Воспоминание 5

– Какое счастье, что все обошлось! – Гэрри восхищенно смотрел на новорожденную Поли. – Но нужно будет сделать анализы. Проверить, здорова ли малышка. Займешься этим, дорогая?

– Она меня чуть не убила, – возмущенно ответила Сью. – И теперь будет потихоньку высасывать из меня все соки. Разумеется, я проверю!

– Сью…ты чего? – удивленно спросил Гэрри. – Все хорошо?

– Нет. Ты разве не видишь? Я не могу дотронуться до еды уже вторые сутки. Бланки вечно что-то ломает у соседей! А ты…ты совсем перестал обращать на меня внимания.

– Дорогая, но я ведь…постоянно работаю…ты же знаешь.

– Это была твоя идея завести второго ребенка. – завелась Сью. – Твоя! А теперь у тебя, видите ли, нет времени на него.

Гэрри не нашлось ничего ответить, поэтому он замолчал, осторожно поглядывая на жену.

– Что ты молчишь? – крикнула Сью. – Отвечай!

– У тебя послеродовая депрессия, и с этим связаны проблемы с питанием, – собравшись с мыслями, спокойно ответил Гэрри. – Я позвоню сегодня психотерапевту.

– Нет у меня никакой депрессии. Это все ребенок, Гэрри. Он меня убивает! Тянет из меня душу.

– Сью…пожалуйста, успокойся. Мы все решим. А пока просто приляг и отдохни.

Сью резко встала, схватила деревянный стул и швырнула в сторону двери.

– Уходи на свою работу! Давай, проваливай! – на щеках Сью засветились слёзы. – Сама справлюсь! Ты мне и с Бланки никогда не помогал, только мать твоя крутилась вокруг меня.

Гэрри несколько секунд стоял в нерешительности, затем аккуратно обогнул Сью, и, поставив стул на место, вышел из комнаты, в спешке набирая номер психотерапевта.

– Проклятый ребенок, – продолжала Сью надломленным голосом. – Это все из-за него.

Воспоминание 6

«Палька Мейден, говорящая кукла» – надпись на обложке дневника Поли.

Класс заполнялся многоголосыми криками, странным мальчишеским жужжанием и четко звучащим «Полина Мейден – уродина». Девочки расчесывали волосы, перебирая одну прядь за другой, завистливо поглядывая на блестящие кудри Поли. «Что она о себе возомнила? – навязчивые мысли крутились у них в голове. – «Светится, как принцесса в блестках, просто отвратительно».

Я ощущал атмосферу в классе. Эту едкую смесь злорадности, смешанной с презрением к Поли. Она была из другого мира, маленькая девочка, одетая в простую одежду из секонд хенда, в окружении обеспеченных детей. Конечно, никто не видел ее внутреннего «манного сияния», однако все отмечали, что чувствуют себя предельно странно рядом с ней. Я знаю это, сознание детей как-то слилось с моим собственным. Довольно странное ощущение, как будто видишь одновременно десятки снов с одной и той же картиной, но под разным углом.

– Она кукла. Просто дешевая кукла. Кто из мальчиков дотронется до Пальки, станет паленым.

– Я слышал, что ее ненавидят родители. А еще она не знает таблицу умножения, хотя ей уже одиннадцать лет.

– Тогда неудивительно, почему родители ее не любят.

– Миссис Джардин сказала, что ее отправят на второй год.

– Ну и позорище. Я бы скорее сдох, чем согласился учиться с малолетками.

– Ты и сам малолетка, Джек! Тебе же нет еще и десяти.

– Нет, не слушайте ее. Она врет!

– Заткнись, Джек. Или будешь сидеть с кудрявой.

– И глотать вместе с ней унитазную воду после уроков.

– Как на прошлой неделе. Помните? Кто-то из параллели кинул ей привет-бомбочку в туалетную кабинку. Ой сколько шума-то было-о-о.

После услышанного мне захотелось раздавить каждого в этом классе. Как жаль, что я не смогу раздобыть слёзы этих мерзавцев и отдать их на пробу Майки. Он бы точно повеселился с ними в туалетной комнате. И почему их не отправляют в дом слёз, пока они не успели поломать психику другим детям? Догадываюсь, потому что на жестокости держится вся империя монстров, и не важно, кто ее источник. Но вот школьный буллинг – это долгий и неконтролируемый процесс, который невозможно остановить. Это как химическую реакция. Нужно знать определенные правила работы с токсиками (негативно настроенными людьми). И абсолютно неважно, как реагируют на это взрослые, потому что у детей свой собственный мир. Если ты расскажешь родителям или директору, что над тобой издеваются, твое окружение тебя съест, как только возгласы возмущенных мамочек поутихнут. Пытаться образумить ребенка – это все равно, что запускать сигнал в далекий космос в надежде услышать отклик в течение двух-трех месяцев.